ькое  чудо,  мальчик,  -  удивленно   покачал   головой
незнакомец. Он долго и пристально рассматривал  фантазии  Мигеля.  -  Тебе
кто-нибудь говорил, что ты - чудо?
   Завороженный  блеском  его  камзола,  щедро  украшенного   драгоценными
камнями, его улыбкой и добротой, Мигель совсем  растерялся.  Еще  никто  и
никогда не говорил с ним так мягко и просто, будто с равным.
   Ветер с моря набирал силу, гнал табуны туч.
   - Ты сейчас рисуешь, как можешь, -  продолжал  незнакомец.  -  А  когда
вырастешь  и  поедешь  в  город,  то  обязательно  станешь   там   большим
художником. Я постараюсь помочь тебе в этом... Мир еще когда-то вскрикнет,
увидев твои рисунки. Вспомнишь тогда слова дона Рамиреса...
   Он еще долго рассказывал о больших городах, где есть школы художников и
собрания картин. О богачах, которые за большие деньги скупают  полотна.  О
королях и аристократах, так любящих заказывать свои портреты, о  картинах,
написанных талантливыми мастерами, чьи работы известны всему миру.
   Все  вокруг  потеряло  цвет,  стало  еще  более  хмурым.  Дон   Рамирес
обеспокоенно взглянул на небо, заспешил. Оглянувшись на Мигеля, он  весело
крикнул:
   - Приходи-ка завтра сюда, мальчик. Я тебе кое-что подарю...
   Нахмурилось небо, притаились скалы. Потом в кустах  тревожно  завозился
ветер, и первые капли дождя обожгли лицо. В небе  прокатился  гром.  Дождь
ударил густо и сильно: залопотал, загудел, будто  шмель.  Мигель  даже  не
обратил на это внимания.  В  памяти  опять,  словно  удивительная  музыка,
всплывали слова дона Рамиреса.


   Каждое дерево казалось ему теперь прекрасной натурщицей. Каждое  дерево
просило вечной жизни на полотне. Мигель  осмотрелся.  Вот  это  похоже  на
голову старой женщины - растрепанную и смешную. Рядом - дерево-костер. Вон
как извиваются языки зеленого пламени.
   Мигель мазок за мазком кладет на картон краски. Это дон Рамирес  принес
ему краски, картон, кисти и две книги  о  мастерстве  великих  художников.
Беда только, что Мигель не умеет читать. Зато рисунки  можно  разглядывать
хоть целыми днями.
   - Добрый дон, славный дон, - весело напевает мальчик. - Щедрый, добрый,
славный дон...
   - Отец зовет. Беги скорей, - это голос кухарки, Улыбка тотчас  погасла.
И горб будто сразу подрос. Мигель спрятал свои сокровища в котомку,  бегом
заспешил к замку. Сам спешит, а ноги словно травой  стреножены  -  так  не
хочется идти.
   - Где тебя черти носят? - хрипит Горгони. Он сидит на борту  парусника,
дымит короткой трубкой.
   - Смотайся к одноглазому Бенито. Он там приготовил несколько бутылочек.
Разобьешь - смотри, - цепкие пальцы отца вонзаются в плечо, -  побью,  как
пса. Вернешься - и к кухарке. У нее много работы, гости сегодня...
   ...Скалит зубы головешек камин. В зале  душно.  Остро  несет  чесноком,
которым сдабривали мясо. Мигель едва успевает подавать вино. Неприметный и
безмолвный, будто тень.
   - Деньги можно вперед считать, - весело ревет Горгони и тычет в  рыжего
шкипера бараньей костью. - Выкуп - это благородные деньги. Чистые деньги.
   - А вдруг  родственнички  пожалеют  золота?  А  вдруг?  -  встревоженно
переспрашивает Смит. Красное вино из его кружки проливается на рубаху,  но
он не замечает этого.
   - Тогда мы не пожалеем веревки на его шею, - захохотал Горгони.
   Шкипер пьяно затянул:

   Черт побери всякий там рай,
   Бог наш - надежный курок.
   Все забирай, капитан, только дай
   Крепкого рома глоток.

   - Рому! Рому! - заорали гости. Кто-то выстрелил в потолок.
   Скользкими от плесени ступенями Мигель поднялся к  себе.  Зажег  свечу.
Затем перевел взгляд на стену, где висела его первая картина. Мигелю  было
поначалу  грустно,  и  он  изобразил  хмурые  скалы,  которые,   казалось,
сливались с каменьями стен его каморки. Но от вида их на  душе  стало  еще
тяжелей, и мальчик двумя  решительными  мазками  разломал  скалы.  Там,  в
проеме, первозданно заголубело небо. И выросли цветы. И луга  приняли  эти
цветы - невиданной красоты луга. Мигель в воображений долго гулял по  ним,
а затем в сердце вновь проснулись разные тайные желания. Он взял краски  и
нарисовал у горизонта город  из  солнечных  лучей.  Тот  сказочный  город,
который уже раз привиделся ему...
   "Выкуп - это благородные деньги",  -  вдруг  припомнились  слова  отца.
Значит, они кого-то схватили. И держат... Постой! А почему кухарка  каждое
утро ходит в левую башню?"
   Мигель выскользнул из комнаты... Голоса в каминном зале поутихли -  еще
два-три часа и утро... Карниз башни в некоторых местах осыпается кирпичной
трухой. Неосторожный шаг - и  загремишь  вниз.  Мальчик  прижимается  всем
телом к старой кладке, медленно продвигается  к  решетчатому  окошку.  Вот
оно. Внутри темно. В углу должен быть топчан. Кажется, там кто-то лежит. У
Мигеля по спине поползли мурашки.
   - Кто тут? - пугаясь собственного голоса, шепчет он. - Есть кто тут?
   Узник вскочил, всматривается в окошко, залитое лунным светом.
   - Неужели Мигель? - дон Рамирес радостна засмеялся. -  Маленькое  чудо!
Как ты забрался на башню?..
   - Дон Рамирес, - слова мальчика журчат сквозь решетку, будто ручеек.  -
Я сейчас. Я спасу вас...


   Горгони спал с полуоткрытыми глазами, от его храпа дрожало низкое пламя
камина. Гостей сморило еще раньше - они лежали где придется,  каждый  там,
где его одолел хмель.
   Мигель тихонько прокрался к отцу. Господи, что  будет,  если  он  вдруг
проснется? Мальчика бил нервный озноб. Он осторожно засунул руку в  карман
Горгони. Вот они, ключи. Затаил дыхание, потянул к  себе  тяжелую  связку.
Потом боком, боком к двери. Быстрее! И только во дворе перевел дыхание.
   ...Мигель помог беглецу оттолкнуть парусник от берега.
   - Спасибо, мое маленькое чудо!  -  дон  Рамирес  прижал  его  к  груди,
беспокойно заглянул в глаза. - А ты? Отец не простит... Поедешь со мной?
   - Я сегодня разучился бояться, - тускло улыбнулся мальчик. - Возле вас.
Не беспокойтесь обо мне. Попутного ветра...
   Занималась заря. Мигель  поднялся  к  себе,  закрыл  дубовую  дверь  на
задвижку. А через минуту-другую  внизу  поднялся  шум,  ударило  несколько
выстрелов. Предчувствие беды сжало сердце мальчика, на  глаза  навернулись
слезы. Он видел в окошко, как мечется на берегу  отец  со  своими  еще  не
протрезвевшими гостями,  как  он  сыплет  проклятия,  посылая  пули  вслед
паруснику. Уже далекому паруснику...
   На лестнице загремели сапоги.
   - Это он, - злобно ревел Горгони. - Один он знает, где я держу ключи. Я
убью его, как паршивого пса! Открывай дверь, уродина, слышишь! Убью!..
   Дверь затрещала. Бабахнул один пистоль,  другой.  Пули  щепили  дерево,
одна попала в баночки с красками,  и  они,  жалобно  звякнув,  полетели  с
полки.
   Мигель бросился к своей картине, прижался лбом к шершавому полотну.
   - Помоги мне! - прошептал он  в  отчаянии,  захлебываясь  от  плача.  -
Спрячь меня...
   Дверь упала. В комнатушку ворвался Горгони, за ним - остальные.
   - Ищите ублюдка. Он где-то здесь, - прохрипел старик. - Я разнесу пулей
его проклятую голову...
   Перевернули кровать. Заглянули  в  нишу.  Кто-то  раздавил  краплак,  и
красные сгустки  краски  расползлись  по  полу,  будто  кровь.  Картина  с
грохотом упала.
   Вдруг  Смит  остановился,  пистолет  выпал  у  него  из  рук.  Повернул
побледневшее лицо к Горгони.
   - Слушай... Его здесь нет! В окне - решетка... Дьявол...
   Он попятился к двери.
   - Дьявол, дьявол! - и себе завопили  перепуганные  гости,  сбивая  друг
друга с ног, кинулись на лестницу.
   Глупцы. Они ничего не знали о силе человеческого  духа,  о  способности
мысли открывать любые двери. Даже в сказку. Поэтому никто из них,  конечно
же, не заметил, что на картине появилась новая деталь.  По  зеленому  лугу
шел мальчик. Маленький мальчик. Он шел  туда,  где  у  горизонта  виднелся
прекрасный город из солнечных лучей. Мальчик уходил  не  оглядываясь.  Все
дальше и дальше.



   Леонид Панасенко.
   Поиграй со мной

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Садовники Солнца". Днепропетровск, "Проминь", 1981.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 30 November 2000
   -----------------------------------------------------------------------

                                              Сыну Максиму и его спутникам
                                              на дорогах детства


   ЧЕТЫРЕ ЗЕЛЕНЫХ ЛИСТКА

   Это была не пурга.  Это  был  взбесившийся  снег.  Тревожными  голосами
звучал он в ледяных торосах, в одно мгновение заполнив  узкую  щель  между
небом и землей. И закипело  белое  варево.  Снег  слепил  глаза,  отчаянно
царапал лицо.
   Это была странная пурга. Возникла она внезапно, вопреки всем прогнозам.
Даже не возникла, а снежной бомбой разорвалась над головой. Вместе  с  ней
пришли две  неприятности.  Уже  первый  разбойничий  посвист  ветра  будто
заговорил самоходные лыжи - черные змейки гусениц безжизненно  замерли,  и
Максим чуть не упал. Одновременно погас зеленый глазок браслета связи.
   "Чудеса!" - подумал  Максим,  останавливаясь.  Он  еще  раз  растерянно
потрогал браслет и буквально на миг  перенесся  в  недалекое  прошлое,  на
первый праздник Приобщения.
   Сентябрь. Первый класс. Торжественная линейка. Ким Николаевич, директор
школы, вручает им эти браслеты. Каждому жмет руку, улыбается.  Говорил  он
тогда мало, и Максим все запомнил слово в слово.
   - Ребята, - говорил Ким Николаевич. - У вас сегодня  двойной  праздник.
Прежде всего вам предстоит вскрыть самую удивительную  на  свете  копилку.
Люди веками складывали в нее знания, а мы все это вытряхнем, изучим, что к
чему и зачем. А браслеты связи... Это ваше первое настоящее  приобщение  к
миру взрослых. Теперь вы можете послать любому человеку свое изображение и
голос. К вам тоже станут приходить - по делу и просто в гости.  Через  два
года вас научат пользоваться всеми видами  транспорта,  и,  кроме  свободы
общения, вы получите свободу передвижения. На земле, в воздухе, под водой.
На  третьем  празднике  Приобщения,   после   окончания   пятого   класса,
человечество даст вам право совещательного голоса во всех своих делах...
   Максим тогда так развеселился, что стал размахивать руками  и  тихонько
запел свою "самодельную" песню:

   Медведи из снега,
   Яблоки из льда.
   Мы на полюс едем,
   Горе не беда.

   Директор остановился возле него, спросил:
   - Ты доволен, малыш?
   - Сильно-пресильно! - честно ответил Максим...
   "Однако, что же я размечтался? Пурга - дело нешуточное, особенно  когда
ты сразу всего лишился. Браслет  не  работает,  лыжи  -  тоже.  Разве  что
покричать?"
   - Э-ге-гей! -  позвал  Максим.  Обжигающий  ветер  швырнул  его  слабый
возглас назад.
   "Надо идти, - подумал мальчик. -  Меня,  наверное,  уже  ищут.  Отец  и
Гарибальди поехали на вездеходе.  Остальные  -  на  снежных  глиссерах.  И
"Пингвинам" [автоматические метеонаблюдатели],  конечно,  передали  приказ
искать человека. Максим представил, как  все  это  происходило.  -  Каждые
десять минут Биоцентр получает от браслета  связи  рапорт  о  самочувствии
человека - пульс, температура, биотоки. Но вот по какой-то причине ниточка
жизни оборвалась. В ближайшей диспетчерской взревела  сирена  тревоги.  Не
теряя и секунды, электронный мозг начинает операцию РПС - розыск,  помощь,
спасение. Станцию, конечно, уже подняли на ноги. И соседние -  тоже.  Если
через  час  его  не  разыщут,  с  полуострова   Кука   взмоет   эскадрилья
вихрелетов-спасателей.  Огромные  красные  птицы,  которым  нипочем  любая
пурга... Вот дела! Интересно, сообщат ли о том, что он пропал, маме Юле?"
   Максим решительно отбросил  фоторужье  -  поохотился,  называется  -  и
двинулся вперед. По его  расчетам  получалось,  что  до  станции,  до  его
"Надежды", километров пять-шесть. Если не собьется с пути, то...
   Он  быстро  заметил,  что  странности  пурги  не   закончились.   Пурга
напоминала речку со множеством водоворотов. А еще  было  похоже,  будто  с
неба свесили толстенный канат, конец его расплелся, и  Максим  пробирается
между волокнами - сквозь движущийся лес с белыми стволами.
   Становилось холодно. Максим включил электрообогрев костюма, но желанное
тепло даже не  шевельнулось  под  меховой  подкладкой.  "Сели  батареи,  -
тоскливо подумал мальчик. - Вечные, безотказные - сели. Вот и причина всех
бед. Что с ними могло случиться?"
   Максим быстро слабел. Лыжи разъезжались куда попало, ветер перехватывал
дыхание, снег слепил глаза. Мальчик даже  прикрыл  их  на  минуту,  и  тут
что-то мягко толкнуло его в грудь.  Нет,  не  пурга.  Он  открыл  глаза  и
буквально уткнулся... в зеленую стену леса.
   Максим механически сделал еще  шаг,  и  лыжи  увязли  в  густой  траве.
Влажный горячий воздух пахнул  в  лицо,  и  мальчик  буквально  онемел  от
изумления. "Может, я замерзаю, и все это кажется?" -  мелькнула  тревожная
мысль. Он снял рукавицу и больно ущипнул  себя.  Наваждение  не  исчезало.
Напротив, лес как бы  подступил  ближе.  Густой,  душистый,  солнечный.  И
незнакомый. Сосны не сосны, березы не березы. А вот стоят вообще ни на что
не похожие деревья с голыми красновато-бурыми стволами. Ветки все в цвету,
даже  листьев  не  видно.  Кустов  -  тьма.  Странные  такие.  Похожие  на
папоротники.
   - Неужели в тропики  занесло?  -  подумал  вслух  Максим.  Он  еще  раз
внимательно огляделся. Нет, не тропики. В двух шагах  за  его  спиной  лес
резко  обрывался.  Там,  словно  за  толстым  матовым  стеклом,  беззвучно
развевались снежные космы.
   Максиму стало не по себе. Откуда все это: лес, тепло, цветы? И где -  в
Антарктиде! Лучше, право, иметь дело с пургой. Она враг коварный,  хитрый,
безжалостный, но зато враг реальный, знакомый, повадки его хоть знаешь.  А
это... Это вообще или бред, или волшебство. Одно можно сказать наверняка -
в радиусе двух тысяч километров нет и в помине таких  райских  уголков.  И
быть не может! Тогда что же перед ним? Нет, надо уходить отсюда. Сейчас же
уходить! Тем более, что его ищут. И  ищут  где  угодно,  но  только  не  в
тропическом лесу...
   Максим поспешно сорвал с ближайшего куста несколько  листьев,  сунул  в
карман куртки. Затем, тяжело волоча лыжи, обошел корявое  деревце,  чем-то
похожее на акацию, и снова шагнул в леденящее месиво из снега и ветра.  На
выходе его тоже легонько толкнуло в грудь. Не оглядываясь, мальчик побежал
в сторону станции. Время от  времени  он  подносил  к  глазам  компас,  но
стрелка словно взбесилась,  и  страх,  как  стая  волков,  начал  окружать
мальчика.
   "Мама Юля, - мысли ползли хаотичные и слепые,  как  все  вокруг.  -  Мы
поедем на Тису. Как прошлым летом. Я попрошу у лесника  разрешения,  и  мы
снова будем жечь разноцветные костры. Дядя Павел добрый, он разрешит.  Ему
тогда тоже понравилось. Я ему  даже  химикаты  свои  оставил.  Дядя  Павел
спрятал их. Говорил: "Я по настроению костры буду расцвечивать. Грустно  -
пусть голубенький горит, а весело - тогда  твоих  окисей,  солей  добавлю.
Огонь и запляшет у меня на сучьях солнечными человечками..." Мама Юля,  не
надо огня. Его так много. Белого, холодного. Ой, какой холодный огонь!"
   В голове стучало, во рту  пересохло.  Изнутри  поднимался  тошнотворный
жар, и Максим жадно ловил губами снег - все хотел утолить внезапную жажду.
Он уже еле шел. Останавливался, снова брел наугад. Память все чаще уводила
его к счастливым полянам лета. Все чаще появлялось  желание  остановиться,
прилечь,  отдохнуть  хоть  немножечко.  Он  останавливался,  но  мама  Юля
непривычно резко и повелительно кричала издалека: "Иди, быстро иди!"  -  и
мальчик, плача и забываясь, снова брел вперед.
   Свет близких фар ослепил его, и он упал.
   - Сыночек, как же ты так! - шептал Егор Иванович, поднимая  Максима  на
руки.
   - Ах вы, зайцы мои, - приговаривал Гарибальди,  укладывая  мальчика  на
заднее сидение вездехода. - В снегу все,  закоченелые.  Сейчас  мы  зайцев
отогреем, чаем напоим...
   Отец Максима старался помочь начальнику станции, но  тот  оттеснял  его
могучим плечом и ворчал:
   - Не суетитесь, Егор Иванович. Не пристало, брат, не пристало.
   Он включил автоводитель, укрыл Максима своей огромной шубой.
   - Папа, - тихонько сказал Максим. - А я в лесу был. Чудной  такой  лес.
Все в цвету, тепло...
   - Бредит,  бедняга.  -  Тимофей  Леонидович  нахмурил  брови,  прибавил
скорости.
   - Нет, па, я серьезно. Лес...
   Очнулся Максим от громкого голоса доктора Храмцова.
   - Чип-чип, чепуха, - басил Храмцов, он же  -  Карлсон.  -  Двустороннее
воспаление легких. Считайте, что  мальчик  отделался  легким  испугом.  Но
пяток деньков придется полежать.
   Начальник станции сидел на кушетке, смотрел на Максима и улыбался.
   - Па, Карлсон, Тимофей Леонидович,  -  Максиму  почему-то  было  трудно
говорить. - Там правда был лес. И лето. Честное слово. Я тогда ни капельки
не бредил. И потом тоже не бредил.
   Отец и Гарибальди переглянулись.
   - Не верите? - у мальчика на глаза навернулись слезы.  -  Посмотрите  у
меня в кармане... В куртке. Посмотрите, пожалуйста!
   Егор Иванович пожал  плечами,  взял  мокрую  куртку  сына  и  вытряхнул
содержимое ее карманов.
   На белый пластиковый пол  упали  пакет-аптечка,  блокнот,  компас  и...
четыре немного помятых листка. Изумрудные, сочные, зазубренные по краям.
   Храмцов подобрал листья.
   - Занятно! - изумился доктор. - Растение явно тропическое.
   Тимофей Леонидович взял листья, внимательно осмотрел их, понюхал даже и
сказал, ни к кому не обращаясь:
   - Неплохое название для реестра открытий - феномен Лаврова, а? Придется
съездить в твой фантастический лес.
   Он обернулся к Максиму, но тот уже забылся в тяжелой дремоте.



   ПОДАРКИ

   - Возмутительно! - бушевал обычно флегматичный доктор. - Как вы  можете
так - сидеть в  вездеходе  и  философски  глядеть  в  эту  белую  муть  за
стеклом?! Орите, пойте, палите из пушек. Вы хоть понимаете что мы видели?
   - Куда уж нам, - засмеялся Егор Иванович. - Мой сорванец  раскопал  эту
штуковину, пускай и объясняет, что к чему.
   - Он еще шутит! - раскрасневшийся  от  возбуждения  доктор  ошеломленно
завертел головой, заерзал на сиденье.
   - Не шуми, Карлсон,  -  приказал  Тимофей  Леонидович.  -  Слишком  все
серьезно, чтобы начинать с эмоций. Ох  да  ах!  Кстати,  отвечаю  на  твой
вопрос. Лично я пока не знаю, что мы видели.
   - Как?!
   - А так. У тебя на языке все "пришельцы" вертятся.  Может,  это  они  и
есть. Не отрицаю. Но обниматься с нами твои пришельцы что-то не торопятся.
Да и вообще - есть ли они в Куполе? Может, это их автоматический маяк, или
база, или склад? А может, зал ожидания, наподобие тех, что  мы  строим  на
остановках рейсовых электробусов? Могу предложить еще полсотни версий...
   До станции оставалось ехать минут двадцать. Тимофей Леонидович протянул
руку к микрофону служебной связи, но тут же передумал. "Пусть поспят люди,
- решил он.  -  Сейчас  и  так  все  вверх  дном  пойдет,  такая  кутерьма
заварится. Не до сна теперь будет, не до сна.  Впрочем,  а  чего  я  хочу?
Разве  можно  придумать  для  ученого  большее  счастье,  чем  встреча   с
инопланетным разумом? Первая встреча!"
   Начальник полярной станции даже зажмурился  -  значимость  случившегося
открылась ему вдруг во всей своей глубине.
   "Да, - подумал он. - Пришла большая неизвестность.  Для  всех  людей  -
пора восторгов и ожиданий. Для  нас,  ученых,  -  пора  сомнений,  поисков
общего языка и бесконечной работы. Главное - не  пороть  горячку.  Степень
нашей   мудрости   и   предусмотрительности   должна   превышать   степень
неизвестности. Вот какое уравненьице получается..."
   На связь Тимофей Леонидович вышел, уже завидев редкие огни станции.
   - Алексей Константинович, - обратился он к дежурному  и  сделал  паузу,
чтобы тот  уловил  интонацию  его  слов  и  поспешно  прогнал