та тогда ненадолго продолжается - в холодной воде  гаснут  желтые
искры.
   Откуда-то из лабиринта переулков примчался порыв сырого, пронизывающего
буквально до костей ветра, и Патрульный поплотнее закутался в  свой  плащ.
Он не удивлялся тоскливой тишине, которая таилась по обоим берегам канала.
Вот уже несколько дней в Венеции хозяйничала дождливая и капризная  весна,
и город по этой причине укладывался спать пораньше.
   Лодка вдруг резко повернула к берегу, остановилась.
   - Это здесь, синьор, - сказал гондольер  и  выжидательно  посмотрел  на
своего пассажира. Тот бросил ему несколько монет и быстро, будто  призрак,
растаял в густых сумерках.


   Чотто еще не спал, когда в дверь властно и  нетерпеливо  постучали.  Он
открыл и несколько мгновений озадаченно стоял перед  незнакомцем,  который
пришел к нему из сырой и  тревожной  ночи,  разглядывая  его.  Строгое,  с
выразительными чертами лицо гостя понравилось книготорговцу, но  от  этого
неожиданная боязнь в душе не растаяла. Напротив, колючий  комок  какого-то
необъяснимого мистического страха зашевелился вдруг под сердцем,  и  Чотто
отступил в дом, невольно приглашая незнакомца следовать за собой.
   Поздний гость прошел в комнату  и  сдержанно,  старательно  выговаривая
слова, поздоровался. Потом, быстро заглянув в глаза  Джамбаттисто,  скорее
приказал, чем попросил:
   - Мне нужны все книги Еретика!
   Чотто вдруг перехватило дыхание. Он даже пошатнулся  от  неожиданности,
но взгляд незнакомца требовал  ответа,  даже  не  ответа,  а  немедленного
действия, и Джамбаттисто лихорадочно пытался отыскать начало  спасительной
мысли.
   "Я все, все рассказал святой инквизиции. Да, впервые мы  встретились  с
ноланцем во Франкфурте, на осенней ярмарке... Он ничего  не  говорил,  что
бросало  бы  на  него  тень,  как  на  доброго  католика...  Те  несколько
насмешливых фраз? Нет, их мог  подслушать  только  дьявол.  Святая  служба
знает свое, я - свое. Книги я уничтожил, как повелевалось. Кстати, что  за
чудные книги! Прочитав  их;  я  ходил  будто  хмельной.  Оказывается,  нет
предела пространству, не счесть миры в небесах, а там, среди  звезд,  тоже
люди живут... Неужели это новая проверка? Тайник? Неужели инквизиторы  все
же что-то пронюхали?"
   - Их страницы уже прочло пламя. Так было велено поступить  с  писаниями
еретика из Нолы, - наконец довольно твердо ответил Чотто, но незнакомец на
эти речи только улыбнулся.
   - Я вижу, что творится в твоей душе. Я мог бы тебе  все  объяснить,  но
меня  торопит  время.  Поищи,  и  ты  найдешь  то,  что  меня  интересует.
Поторопись...
   Это были обычные слова, которые Джамбаттисто мог  сказать  любой  агент
святой службы, но Чотто вдруг обожгла сумасшедшая мысль: "Он чем-то  похож
на Христа... Нет, о чем я, безумный. Он  скорее  похож  на  дьявола!  Этот
взгляд... Я не могу его больше выдерживать!.."
   Он долго и громко стучал, забыв с  перепугу,  как  открывается  тайник.
Наконец торопливо, будто ему жгло руки, положил на стол несколько  томиков
в темных обложках.
   - Это все, что я имел... синьор.
   Хозяин книжной лавки вдруг успокоился. Так  же  быстро,  как  испугался
десять минут назад. Он почему-то подумал, что, кто  бы  он  ни  был,  этот
поздний гость, - бояться его не нужно. Джамбаттисто не  знал,  откуда  эта
уверенность, но уже мог поспорить с кем угодно,  что  незнакомец  никакого
отношения к аресту Еретика не имеет. Тем более  -  к  нему,  обыкновенному
свидетелю,  который  так  и  не  смог  на   допросе   порадовать   суровых
инквизиторов. Что поделаешь, память... Не может же он  помнить  все  слова
философа...
   Патрульный Кольца кивнул, прощаясь, и пошел к двери.  Затем,  наверное,
вспомнив один из обычаев этого мира, вернулся и положил  что-то  на  стол.
Чотто не, видел и не слышал, как и когда ушел странный гость. Ошеломленный
и ослепленный  невиданным  сиянием,  он  тупо  смотрел  на  шесть  крупных
бриллиантов, которые раскатились среди жалких остатков его ужина.
   - Каждый из них стоит, стоит... - лихорадочно  бормотал  книготорговец,
ощупывая драгоценные камушки. - Здесь больше денег,  чем  в  казне  святой
службы...
   Джамбаттисто  упал  на  колени  и  начал  усердно  молиться  за   жизнь
чудаковатого ноланца и за его приятеля или почитателя, которого  послал  в
его бедную лавку сам бог или дьявол - все равно.
   Патрульный шел тесным переулком. Оглянувшись на дом книготорговца, он с
удовлетворением подумал, что этот Чотто все же обманул святых инквизиторов
и что  он,  определенно,  наизусть  знает  книги  философа.  Просто  хитер
торговец и осторожен предельно.
   В конце переулка Патрульный поскользнулся. Одна из книг упала в  грязь.
Он поднял ее, осторожно вытер полой плаща.  Из-за  косматых  туч  как  раз
выглянул сонный глаз луны,  и  Патрульный  прочел  название  трактата.  На
обложке значилось: "О бесконечности, вселенной и мирах".


   По местному летоисчислению наступило 17 февраля года 1600. Уже началось
утро, когда процессия с Еретиком вышла из переулка Лучников  на  Кампо  ди
Фьйори; Еретик не обращал внимания ни на огромную толпу, что уже собралась
на площади Цветов, ни на зловещие факелы в руках откормленных монахов.  Он
ступал твердо, пытаясь во что бы то ни стало донести  измученное  тело  до
места казни. Он не вздрогнул, только подобие улыбки искривило лицо,  когда
дружно заголосили колокола.
   Сырые дрова разгорались плохо. Они сначала просочились рыжим дымом,  но
ветер немного раздул  костер,  и  тогда  двое  служителей  еще  подбросили
хвороста.
   ...Они заметили друг друга издали. Казалось, уже ничто в мире не сможет
разбудить в Еретике никаких чувств, тем более его любопытства, однако  то,
что он увидел на площади,  насторожило  его.  Кружилась  от  дыма  голова,
нетерпеливая душа уже прощалась  с  телом,  а  он  с  каким-то  непонятным
ощущением тревоги жадно глядел на незнакомца, который быстро приближался к
месту казни. "Что за одежда на нем? Странная, -  подумал  Еретик.  -  Люди
уступают ему дорогу, но спроси их - почему? - и они не  будут  знать,  что
ответить..."
   Патрульный стремительно шел сквозь толпу и видел лишь одно - смертельно
усталые глаза гордого ноланца. Зеваки расступались перед  ним,  но  он  не
обращал  на  это  внимания:  глаза  Еретика  жили  высоко  над  толпой,  и
Патрульный был вынужден смотреть только вверх. Патрульный  остановился  и,
заметив в этих глазах удивление, сделал успокоительный жест.
   - Постарайся понять меня, человек, - мысленна обратился он к  философу,
и Еретик встрепенулся, будто его коснулся язык пламени. - Твой рот замкнут
щипцами,  но  ведь  именно  ты  допускал  в   своих   трудах   возможность
непосредственных психических контактов, мысленного  разговора.  Слушай  же
меня. Успокойся и постарайся все понять.
   - Кто ты? - пронзила мозг Патрульного ответная мысль, скорей похожая на
крик.
   - Ты предвидел мое существование в своих книгах, когда  писал  об  иных
населенных мирах, о жизни среди звезд.  Как  я  попал  к  вам?  Это  долго
объяснять, а  у  нас  так  мало  времени.  Огонь  взрослеет.  Слушай  меня
внимательно. Твой разум, ты сам необходим этой планете, этой эпохе.  Стало
быть, я спасу тебе жизнь...
   "Я предвидел... Тогда ты, конечно, не бог, которого я всю жизнь так или
иначе отрицал. Дым слепит  глаза.  Не  разговариваю  ли  я  сам  с  собой,
безумный?"
   Еретик задыхался. Он раскрыл глаза и,  убедившись,  что  незнакомец  не
исчез, будто привидение, закричал всем своим существом:
   - Жить!
   Слово это своим прекрасным смыслом воскресило в памяти муки сегодняшней
ночи, последней ночи в камере: "Жить... Хоть  бы  еще  раз  увидеть  среди
бездонного неба громаду Везувия. Там  осталась  страна  детства.  Еще  раз
выпить из кувшина несколько глотков холодной и терпкой аспринии и чтоб над
головой сияли свечи каштанов..."
   Опаляющее дыхание огня коснулось  Еретика,  и  внезапная  пронзительная
боль отбросила  жгучие  видения.  "Очищение  огнем?  Или  просто  сработал
выверенный, как механизм, мозг?" -  мелькнула  насмешливая  мысль,  и  уже
равнодушно он поинтересовался:
   - Как сделаешь это ты?
   - Стоит лишь небольшим усилием воли усыпить  толпу.  Все  остальное  не
представляет большого труда, - ответил Патрульный и сделал шаг к костру.
   Его  остановил  взгляд  Еретика:  осмысленный,  мудрый  и  одновременно
печальный.
   - Не надо, чужеземец.  Это  будет  только  новое  чудо,  новая  радость
церковникам. Они сразу же начнут утверждать, что  меня  спас  сам  дьявол.
Спасение  все  равно  получится  сверхъестественным,  а   для   меня   это
неприемлемо.
   Он говорил что-то еще, но, пораженный отказом,  Патрульный  уже  только
подсознательно фиксировал мысли землянина.
   - Их и так было слишком  много  -  чудес,  выдуманных  церковниками.  Я
прошел свой путь, и это его логический конец. Я всегда предвидел, что дело
кончится костром. Помнишь, я писал в своей книге...
   Пламя  вдруг  выплеснулось  высоко  и  сильно.  Патрульный,   казалось,
почувствовал, как острый всплеск чужой боли пронзил и его тело,  затуманил
сознание. Толпа заволновалась, стала тесниться поближе  к  костру.  Кто-то
пронзительно закричал:
   - Огня, еще огня!..
   "Что же это делается?! - гневно подумал Патрульный. - Что за страшный и
алогичный мир? Нет, я все же наведу порядок..."
   Он напряг волю, чтобы одним ударом  парализовать  ограниченную  психику
людей, бросить их в глубокий  сон.  И  опять  в  последнее  мгновение  его
остановила вспышка мысли философа: "Пусть будет так! Ибо им нужна  жертва.
Именно жертва, а не чудо. И если потом хотя бы  один  из  этой  бесноватой
толпы задумается - а за что все-таки сожгли Еретика из  Нолы?  -  уже  это
станет моей победой. А ты... Ты прости, чужеземец, меня..."
   Порыв ветра швырнул пламя вверх, сорвал с головы Еретика  колпак  шута.
Огонь, казалось, поднялся к самому небу.


   За город Патрульный отправился пешком. Он шел, а ветер этой  непонятной
планеты успокаивал его, ласкал лицо, нашептывал: "Да, они сейчас  убоги  и
темны. Но зато они молоды духом, революционным духом". Он так ни разу и не
оглянулся на Рим, не глянул ни на одну из красот Вечного города.
   В кабине Корабля  Патрульный  долго  размышлял,  листал  книги  земного
философа. Потом, наконец, сформулировал мучившую его мысль и несколько раз
повторил ее про себя, как бы испытывая на прочность: "Увы, у каждого  мира
своя логика. И чего стоит в данном случае наш  галактический  рационализм?
Чего он стоит в сравнении с самопожертвованием Еретика, его мудростью?"
   Патрульный достал из  складок  одежды  кристалл  видеофонозаписи  казни
Еретика, бережно положил его на пульт и проворчал, обращаясь к Кораблю:
   - Сохрани. Пусть посмотрят потом будущие Патрульные на последних циклах
учебы... Пусть узнают...
   Перед тем, как включить двигатели Корабля, он еще раз глянул на корявые
деревца по-весеннему голой опушки, на кристалл видеофонозаписи и  невольно
вздрогнул -  ему  показалось,  что  преломленный  луч  солнца  вспыхнул  в
кристалле всепоглощающим огнем.



   Леонид Панасенко.
   Испытание огнем

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Садовники Солнца". Днепропетровск, "Проминь", 1981.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 30 November 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   УТРО ШЕСТОГО ДНЯ. ПОЭТ

   ...Удивительно мягкая здесь  трава.  Шелковистая,  нежная.  Ее  зеленая
ткань вышита густым узором маленьких  цветов.  Пахучих,  словно  гречишные
поля далекой Земли.
   Я ложусь навзничь. Теперь мне отлично видно и близкие холмы,  и  рощицу
низкорослых деревьев, и даже остатки Скалистой стены у горизонта -  старые
каменные уродцы, гребень великана, который обронили по меньшей мере тысячу
лет назад. А над всем этим возвышаются две башни. Та, что поменьше, -  наш
звездолет, а та, что в небе купается,  -  Хрустальное  чудо.  Эта  строгая
прекрасная башня - олицетворение тайны к нашей беспомощности. В ее сияющих
гранях сотни раз отражаются красный лик местного светила, случайные тучки,
палатки нашего лагеря и веселая возня "сусликов". Словом,  там  есть  все.
Нет только секрета  замка,  зная  который  можно  было  бы  открыть  дверь
Хрустального чуда. Проклятая башня! Это она заставила нас сначала обалдеть
от радости, потом бросила  в  ледяную  купель  безнадежности,  а  Капитана
толкнула на глупую выходку. И вот теперь Капитан со вчерашнего вечера  уже
не капитан,  а  рядовой  член  экипажа.  Я  же  из  Поэта  превратился  во
временного Администратора, имею массу полномочий - обычных и  чрезвычайных
- и не знаю, что с ними делать.
   Ох и  нахальные,  эти  "суслики",  не  дают  покоя.  Носятся  в  траве,
пересвистываются. Посвистят-посвистят, а потом быстро язычками цокают. Это
у них обозначает подтрунивание, насмешку,  даже  издевку.  Переводчика  не
надо - и так все понятно.
   И все же я нахожу у пояса коробочку электронного  переводчика,  включаю
его.
   - Хи-хи-хи. Какие они неуклюжие и настырные.
   - И некрасивые. Волосы только над ушами. Даже противно.
   - Они, наверное, линяют.
   - Хи-хи-хи. Они скоро исчезнут. Будьте уверены - они не  покатают  нас.
Клянусь своей серебристой шкуркой.
   - Они скоро исчезнут. Очень скоро. Дух Замка вчера прогнал их вождя.  И
наказал его. Хи-хи-хи.
   - Смехота. Как он удирал!
   - И подпрыгивал.
   - Кричал и катался по земле.
   - Он испугал наш ручей и чуть было не утонул в нем.
   - Хи-хи-хи! Он не знал, что Дух Замка не тонет в воде.
   - Они не покатают нас. Они скоро исчезнут... Жаль,  что  скоро.  У  них
много вкусной еды.
   - Я знаю. Я пробовал. Они называют ее конфетами.
   - Давай попросим. Вон у того, кто лежит. У него всегда есть.
   - Смехота. Это их новый вождь. Они скоро исчезнут. Они не покатают нас.
   - Он такой безобразный. У него и над ушами голо. Хи-хи-хи.
   В траве - быстрый  шорох.  Спустя  миг  рядом  со  мной  вырастают  три
маленькие фигурки.
   - Марш отсюда, нахалюги! - прикрикиваю на них. Быстрый шорох - и  опять
тишина. Только ручей позванивает  невдалеке,  а  мягчайшая  в  мире  трава
щекочет мою раннюю лысину. Словно торопит: думай, Поэт, думай.



   ВЕЧЕР ПЯТОГО ДНЯ: КАПИТАН

   Боль постепенно уходит. Физическая боль. Потому  что  я  бит.  За  свое
безрассудство...  Я,  конечно,  переборщил.  Я   виноват.   Поспешил.   Не
посоветовался с друзьями... Бит я правильно, за дело, однако от  понимания
этого легче не становится...  Я  пробую  читать,  но  буквы  дрожат  перед
глазами, а слова наползают друг на друга. Меня  до  сих  пор  сжигает  тот
холодный огонь, тот проклятый Дух Двери или, как его называют "суслики", -
Дух Замка... Я  пытаюсь  читать,  но  события  последних  пяти  дней,  моя
сегодняшняя проделка, последовавшие за ней расплата и позор никак не  идут
с памяти.
   ...Мы не собирались исследовать эту планетную систему. Старая звезда  -
красный карлик, шесть ветхих планет, доживающих свой век. Однако на  одной
из них вдруг запульсировал зеленый огонек, и мы немедленно  повернули  наш
звездолет.
   - Нас, кажется, приглашают в гости? - повторял ошеломленный Физик.
   - В самом деле, похоже на маяк, - улыбнулся Поэт.
   Уже через несколько часов мы были на планете и с удивлением смотрели на
громадную, трехсотметровой высоты башню. Невозможно, абсолютно  невозможно
найти слова, достойные зрелища. Башня была великолепная. В ее полированных
гранях отражались и  степь  с  несколькими  холмами  и  рощицей  маленьких
корявых деревьев,  и  скалистые  гребни  -  они  кольцом  окружали  нас  у
горизонта.  Казалось,  башня  изготовлена  из  дымчатого  стекла.   Взгляд
проникал в сумеречную толщину ее стен, а еще глубже то ли плескался спелый
мед, то ли густел и никак не мог загустеть золотой янтарь.  Светильник  на
верхушке башни, как только мы совершили посадку, погас.
   - Если вы не против, друзья, - сказал Поэт, - я назову  ее  Хрустальным
чудом. Я многое повидал, но это самое прекрасное сооружение в мире, уверяю
вас. Обратите внимание: даже горы окружили это Чудо каменной стеной, чтобы
защитить его от непогоды...
   Пять дней мы колдовали возле дверей башни.
   Физик сложил оружие первым. А вчера  после  обеда  Кибернетик  собрался
было опять идти к башне, но вдруг остановился, со злостью бросил  шифратор
в траву.
   - Я пас, Капитан, - хрипло вымолвил он. - И логическая машина тоже пас.
Мы не можем открыть эту дурацкую башню.
   "Суслики",  которых  собралось  возле   нашей   палатки-столовой   штук
тридцать, дружно засвистели - насмешливо и пронзительно.
   - Брысь отсюда! - я махнул в их  сторону  лазерным  пистолетом,  и  они
мигом попрятались в норы  -  будто  сквозь  землю  провалились.  "Странные
создания эти "суслики", - мельком подумал я. -  Жаль,  что  мы  так  и  не
занялись ими. Времени все не хватало  -  ослепило  нас  Хрустальное  чудо,
заворожило. Даже о том, что у  них  есть  зачатки  примитивного  мышления,
только вчера узнали. Да и то почти случайно. Биолог заметил в их действиях
элементы организованности и принес  электронного  переводчика.  "Суслики",
знай, одно долдонят: "Это - чудо, чудо...  Мы  его  охраняем,  здесь  наши
норы. Высокие ушли. Мы одни, мы одни... Мы не умеем открывать  чудо...  Мы
охраняем. Открывает Дух Замка... Хи-хи-хи. Вы скоро исчезнете. Смехота".
   - Что ж,  -  сказал  я  Кибернетику.  -  Пас  так  пас.  Выше  себя  не
прыгнешь...
   И пошел к башне сам.
   Это теперь, когда я дважды бит, я стал понимать,  что  поведение  людей
при встрече с Неизвестным иногда напоминает поведение маленького  ребенка,
который, завидев за стеклом  красивую  игрушку,  сначала  разобьет  нос  о
прозрачную преграду и лишь потом задумается:  а  как  же  достать  ее  без
кровопролития? Это теперь... А тогда я не  стал  ломать  голову.  Еще  раз
осмотрел дверь, прикинул в уме толщину  полированной  плиты,  отступил  на
несколько шагов и-нажал спуск лазерного пистолета.
   Что было потом - не пойму до конца и сейчас...
   Солнечная нить легко вошла в толщу двери. На том месте появился и  стал
расти красный пузырь. Не успел я сообразить что к чему, как  пузырь  вдруг
лопнул,  и  встречное  пламя  ударило  мне  в  лицо.  Я  бросил  пистолет,
вскрикнул: сначала не от боли,  нет,  а  от  неожиданности  и  внезапного,
чужого, как бы внушенного мне страха. Огонь охватил меня с головы до  ног.
Не разбирая дороги, я метнулся в долину,  к  ручью.  Споткнулся.  Огненным
клубком вломился в заросли карликовых деревьев,  чьими  побегами  денно  и
нощно лакомились "суслики". Нестерпимая боль гнала меня к воде. Я  кричал,
будто раненый зверь, качался на мелководье так, что чуть  не  захлебнулся,
но вода не могла погасить эфемерное голубое пламя.  "Конец!"  -  мелькнула
отчаянная мысль. Я задыхался от боли. И тут пламя исчезло само собой.  Так
же внезапно, как и появилось. Что удивительно, ни одного ожога на теле  не
было, но я все равно едва двигался. Выполз  на  берег,  уткнулся  лицом  в
мокрый песок. Только где-то через час я смог, наконец, поднять голову.
   Они все стояли передо мной. Мои товарищи  по  космическим  странствиям.
Одиннадцать человек.
   - Тебе помочь? Снять боль? - спросил Доктор.
   Я отрицательно покачал головой.
   - Пусть у тебя все сразу переболит, - сказал Кибернетик. -  Мы  избрали
вместо тебя временного  Администратора.  Им  стал  Поэт.  При  голосовании
удержался Физик. Если ты раньше поймешь свою вину, объясни ему.
   Только Биолог не удержался и бросил мне гневное:
   - Как ты мог? Перепутал ключ с мечом.



   НОЧЬ НА ШЕСТОЙ ДЕНЬ. БИОЛОГ

   Я зол, и это чувство не дает мне уснуть. Зол на себя, на  Капитана,  на
всех нас. Я пытаюсь понять, что происходит с нами. Одурели мы все, что ли?
Откуда этот слепой исследовательский пыл? Откуда такая бесцеремонность  по
отношению к Чуду? К Чуду