кивания пальцев.
С тех пор они увлеклись изучением  этикета.  Они  все еще  говорят,  что это
бессмысленно, бесполезно, но хотят знать все до мельчайших подробностей.
     Спикерфон  продолжает орать: "Ответь  мне! ЧертРасскажи  о  сегодняшней
вечеринке! С  каким  чудом кулинарии нам придется  сражаться?  Мы целый день
нервничаем!"
     Я ищу  в  шкафу над  плитой приспособления для  поедания омаров: щипцы,
заостренные палочки, фартук.
     Благодаря моим урокам, эти люди знают все приемлемые способы размещения
столового  серебра. Это я научил  их пить  чай  со льдом,  оставляя ложку  в
стакане. Это сложно, но вы должны держать ложку между средним и указательным
пальцами, прижав ее к стенке стакана напротив  своего рта. Будьте осторожны,
не  попадите в глаз.  Мало  кто знает  этот способ. [В  республиках  бывшего
Советского Союза  -- все знают!!! И ничего в этом  сложного нет --  прим. ИКТ]
Обычно люди вынимают мокрую ложку и ищут, куда  бы ее положить так, чтобы не
испачкать  скатерть.  Или просто кладут ее куда-нибудь  и  оставляют  чайное
пятно.
     Как  только  спикерфон  замолкает,  тогда  и  только  тогда  я  начинаю
говорить.
     Я спрашиваю у спикерфона: Вы слушаете?
     Я говорю спикерфону: Представьте себе тарелку.
     Сегодня,  говорю я, в  час подадут суфле со шпинатом. В  четыре часа  --
блюда из свеклы. Мясное блюдо с миндальной крошкой  собираются  подавать  на
вторую  половину тарелки в девять часов.  Чтобы съесть  его, гостям придется
использовать нож. И еще в мясе будут кости.
     Это  лучшее  место  работы,  которое у меня  когда-либо было --  никаких
детей, никаких кошек, никаких вощеных полов  -- поэтому я  не  хочу  потерять
его.  Если бы мне было все равно, я бы давал человеку, на которого  работаю,
самые идиотские  рекомендации, которые  только смог бы  придумать. Например:
Шербет необходимо слизывать языком из тарелки, подобно собаке.
     Или: Возьмите отбивную из ягненка в зубы и энергично трясите головой из
стороны в сторону.
     И что самое ужасное, они наверняка так и сделают. Я никогда не давал им
неправильных советов, поэтому они мне доверяют.
     За  исключением обучения их этикету, самая сложная  задача  для меня  --
подстраиваться под их ожидания.
     Спроси  меня, как заделать  дыры, проколотые в длинных ночных рубашках,
смокингах и шляпах. Мой секрет: немножко прозрачного лака для  ногтей внутри
прокола.
     Никто не  научит тебя всем навыкам, которые потребуются  в домоводстве,
но через какое-то время ты  сам научишься. В церковном округе,  где я вырос,
нас учили  делать свечи,  которые не капают:  для этого их надо поместить  в
сильно соленую  воду и поставить в холодильник до готовности. Вот такие  там
были  советы. Зажигать свечи  надо было  при  помощи  не  сваренной  палочки
спагетти.  Шестнадцать лет я убирался в домах у  людей, и  никто  никогда не
просил меня зажигать свечи при помощи спагетти.
     Не важно, чему нас учили в курсе  домоводства. Все это  не  особенно-то
нужно во внешнем мире.
     Например,  никто  тебя не  научит тому,  что  зеленый увлажняющий  крем
поможет скрыть красноту кожи. А каждый джентельмен, который хоть раз шел под
руку   с   дамой,   имеющей   бриллиантовое   кольцо,  должен   знать,   что
кровоостанавливающий карандаш остановит кровь.  Намажьте глубокую рану Супер
Клеем, и можете идти на премьеру фильма, улыбаться, фотографироваться, у вас
не будет швов или шрама.
     Всегда  держи  поблизости красную  тряпку, чтобы вытирать кровь, и тебе
никогда не придется замачивать одежду с пятнами.
     Ежедневник говорит, что в данный момент я затачиваю нож для мяса.
     Да, и  насчет  сегодняшнего обеда. Я  продолжаю инструктировать  своего
работодателя по поводу того, что ему предстоит.
     Очень важно не паниковать. Да, им придется иметь дело с омаром.
     Солонка  будет  только одна.  Сюрприз  будет  подан  после  жаркого.  В
качестве сюрприза собираются подать сквоба. [сквоб  -- откормленный  голубь --
прим. ИКТ]  Это такая птица. Если и есть что-то  более сложное  в поеданиии,
чем омар, так это сквоб. Все эти маленькие косточки, которые нужно вынимать.
Причем одежда  для этого  препарирования должна быть соответствующая. Другое
вино  после апперитива: шерри к супу, белое вино к омару, красное к жаркому,
другое красное  -- к  тяжкому  сальному  испытанию, называемому сквоб. К тому
времени стол  будет  покрыт  пятнами --  архипелагами маленьких  островков из
приправ, соусов и вина, пролитого на белую скатерть.
     Так проходит мой рабочий  день. Даже на этом хорошем месте работы никто
не хочет знать, где должен сидеть почетный гость-мужчина.
     Тот изящный обед,  о котором  рассказывали учителя в курсе домоводства,
свежие цветы и чашечка кофе после великолепного дня размеренной и элегантной
жизни -- что ж, всем это совершенно пофигу.
     Сегодня,  в какой-то момент между супом и  жарким, все,  кто  сидит  за
столом,  должны  будут  калечить  больших  мертвых омаров.  Тридцать  четыре
капитана  индустрии,  тридцать  четыре  удачливых монстра,  тридцать  четыре
прославленных дикаря в черных галстуках  будут притворяться, что они  знают,
как надо есть.
     А после омаров лакеи принесут горячие чаши  для ополаскивания пальцев с
плавающими в них лимонными дольками, и эти тридцать четыре прыщавых вскрытых
трупа  завершат  трапезу  тем,  что  измажут  рукава  до  локтей,  и  каждая
улыбающаяся сальная физиономия будет высасывать мясо из какой-нибудь впадины
в грудной клетке.
     После семнадцати лет каждодневной работы в частных домах больше всего я
осведомлен  о  набитых  рожах,  кукурузе  под  белым соусом,  черных глазах,
вывернутых  плечах,  разбитых яйцах, ударах по голени,  поцарапанных роговых
оболочках,  шинкованном  луке,  укусах  всех  видов,  пятнах   от  никотина,
сексуальных  смазках, выбитых зубах, растрескавшихся губах, взбитых сливках,
вывихнутых  руках,  разрывах  влагалища,  ветчине  со  специями,  сигаретных
ожогах,   разбитых  ананасах,  грыжах,  прерванных   беременностях,  пятнах,
оставляемых  животными,  разрезанных   кокосовых  орехах,  выбитых   глазах,
растяжениях и этикетках на эластичной одежде.
     Дамы,  у которых  ты  работаешь,  проплакав несколько часов, используют
синий  или сиреневый  карандаш,  чтобы сделать  свой  кроваво-красный взгляд
белее.  В другой раз кто-то выбьет  зуб изо рта ее мужа; сохрани  этот зуб в
стакане молока до  тех  пор,  пока  хозяин не сходит  к зубному. Кроме того,
смешай оксид  цинка с гвоздичным маслом  до состояния  белой  пасты.  Промой
образовавшуюся дырку и залепи ее пастой, которая очень быстро затвердеет.
     Для устранения следов слез на подушке действуй так же, как и со следами
пота. Раствори  пять таблеток  аспирина в  воде  и  три  пятно, пока оно  не
сойдет. Даже если там следы туши, проблема будет решена.
     Если это можно назвать решением.
     Если ты чистишь пятно, рыбу, дом, тебе хочется думать, что ты улучшаешь
мир, но на  самом деле ты всего  лишь позволяшь  вещам становиться хуже.  Ты
думаешь, что если работать лучше и  быстрее, то, возможно, удастся устранить
хаос. Но  в  один  прекрасный день, меняя  во  внутреннем дворике  лампочку,
которая  прослужила пять  лет, ты  понимаешь, что  за всю  оставшуюся  жизнь
сможешь поменять не более десяти таких лампочек.
     Время  уходит.  Силы  твои  уже не  такие,  как  раньше.  Ты  начинаешь
замедляться.
     Ты начинаешь сдавать позиции.
     В этом году на моей спине  появились волосы,  а нос  продолжал расти. С
каждым днем мое лицо становится все больше похоже на рыло.
     Работая в этих богатых домах, я понял, что лучший способ удаления крови
из багажника машины -- не задавать вопросов.
     Спикерфон говорит: "Эй!"
     Лучший способ сохранить нормальное место работы -- просто делать то, что
от тебя хотят.
     Спикерфон говорит: "Эй!"
     Чтобы удалить губную помаду с воротника, потри его белым уксусом.
     Для сложных  белковых  пятен, типа спермы,  попробуй  холодную  соленую
воду, а затем смывай как обычно.
     Это очень  ценные советы, основанные на  собственном опыте.  Записывай,
если хочешь.
     Чтобы  собрать  осколки разбитого  окна  в спальне, или  стакана, чтобы
подобрать самые крошечные осколки, используй кусок хлеба.
     Останови меня, если ты уже все это знаешь.
     Спикерфон говорит: "Эй!"
     Был там. Делал это.
     Еще в  курсе  домоводства  нас учили правильно  отвечать  на  свадебные
приглашения. Приглашать священника. Выгравировывать монограммы на серебре. В
Правоверческой церковной школе нам рассказывали, как мир  будет великолепной
элегантной  маленькой сценой для  демонстрации превосходных манер, и как  мы
будем  режиссерами на  этой сцене. Учителя  рисовали нам  картину обеда,  на
котором все уже знают, как есть омара.
     А это не так.
     И ты теряешься в море мелких деталей повседневности, выполняя одну и ту
же работу раз за разом.
     Чистишь камин.
     Стрижешь газон.
     Переворачиваешь бутылки в винном погребе.
     Стрижешь газон, снова.
     Полируешь серебро.
     Повтор.
     Да, вот  еще что: я бы хотел доказать, что знаю нечто лучшее. Я могу не
только прикидываться. Мир может быть намного лучше, чем  сейчас. Надо только
спросить.
     Нет, правда, давай. Спроси меня.
     Как нужно есть артишоки?
     Как нужно есть спаржу?
     Спроси.
     Как нужно есть омара?
     Омары в кастрюле выглядят уже  достаточно мертвыми,  поэтому  я  достаю
одного. Я говорю спикерфону: Для начала, открутите большие передние клешни.
     Остальных   омаров  я  кладу  в  холодильник,  чтобы  мои  работодатели
потренировались в их разборке. Спикерфону я говорю: Делайте пометки.
     Я разламываю клешни и съедаю мясо внутри них.
     Затем  сгибайте  омара  до  тех  пор, пока  его хвост  не отломится  от
туловища.  Отломайте  кончик  хвоста,   тельсон,  и  при  помощи  вилки  для
морепродуктов вытолкните мясо из хвоста.  Удалите кишку,  которая идет вдоль
всего  хвоста. Если кишка  пустая,  значит  омар ничего  не  ел за последнее
время. Толстая черная кишка все еще полна экскрементами.
     Я ем хвостовое мясо.
     Вилка для морепродуктов, говорю я с набитым ртом, это маленькая детская
вилочка с тремя зубчиками.
     Затем   отделяете   спинные   щитки  от   туловища   и   едите  зеленую
пищеварительную  железу,   называемую   томэлли.  Съедаете  кровь  с  медным
привкусом, которая  застыла в  белый  комок.  Едите  недозревшие яйца  цвета
кораллов.
     Я съедаю их все.
     У омаров открытая кровеносная система, то есть кровь просто  булькает у
них внутри, омывая различные органы.
     Легкие -- губчатые и жесткие, но вы можете их есть, говорю я  спикерфону
и облизываю  пальцы. Желудок -- это такой жесткий мешок, похожий  на те зубы,
которые в глубине рта. Не ешьте желудок.
     Я копаюсь  в трупике. Я высасываю  небольшое количество мяса из  каждой
ходильной ноги. Я откусываю маленькие створки жабер. Узлы мозга не трогаю.
     Останавливаюсь.
     Продолжать невозможно.
     Спикерфон  кричит: "Окей,  что  теперь?  Это  все?  Осталось что-нибудь
съедобное?"
     Я  не  отвечаю,  потому что, согласно ежедневнику, уже три часа.  В три
часа я должен  копаться в саду.  В  четыре  -- перестраивать цветники. В пять
тридцать я  выдерну шалфей и  заменю его на  голландский ирис, розы, львиный
зев, папоротники и травяное покрытие.
     Спикерфон кричит: "Что там случилось? Ответь мне! Что не так?"
     Я сверяюсь с  графиком, и он  говорит, что я должен быть рад, я работаю
продуктивно. Я  упорно тружусь. Здесь все черным по белому.  Я выполняю  то,
что от меня требуют.
     Спикерфон кричит: "Что нам делать дальше?"
     Сегодня один  из  тех  дней,  когда  солнце  действительно  хочет  тебя
поджарить.
     Спикерфон кричит: "Надо еще что-то делать?"
     Я не обращаю внимания  на спикерфон,  потому что делать больше  нечего.
Почти нечего.
     И,  может быть, это всего  лишь игра  света, но после того,  как я съел
почти всего омара, я заметил, что его сердце бьется.
43
     Согласно ежедневнику, я учусь балансировке. Я на вершине лестницы,  и в
руках у  меня куча  искусственных цветов:  роз, маргариток, дельфиниумов.  Я
пытаюсь  не упасть,  мои  ноги  в ботинках  напряжены. Я  собираю  очередной
полиэстровый букет, а все некрологи прошлой недели лежат в кармане рубашки.
     Человек,  которого я  убил  неделю назад, должен быть где-то здесь. То,
что от него осталось.  Он  держал ружье  у подбородка,  сидя  один в  пустой
квартире,  и  спрашивал  у  меня по  телефону  причину,  по  которой  ему не
следовало бы нажимать на курок. Я уверен, что найду его. Тревора Холлиса.
     Ушел, Но Не Забыт.
     Покойся с Миром.
     Отозван на Небеса.
     А может, он меня найдет. Я всегда на это надеюсь.
     Находясь на  вершине  лестницы,  я должен быть на шесть,  семь,  девять
метров  выше   пола  галереи,  в  которой   я   хочу  обнаружить   очередной
искусственный цветок. Очки сползли на кончик носа. Ручка записывает  слова в
блокнот. Образец номер 786, пишу я, красная  роза,  изготовлена примерно сто
лет назад.
     Надеюсь, что никого кроме мертвецов здесь нет.
     Часть  моей  работы состоит в том, что я должен высаживать свежие цветы
вокруг дома. Я должен рвать цветы в саду, за которым ухаживаю.
     Ты должен понять, что я не кладбищенский вор.
     Лепестки  и  чашелистики  розы сделаны  из красного целлулоида. Впервые
изготовленный в 1863 году,  целлулоид  является наиболее старым  и  наименее
устойчивым видом пластмассы. Я пишу в блокноте: листья розы из окрашенного в
зеленый цвет целлулоида.
     Я  останавливаюсь  и  снимаю  очки. В  глубине  галереи,  очень далеко,
какой-то маленький черный контур на фоне большого  витража. Там кто-то есть.
На витраже изображена картина типа Содома, или Иерихона, или храма Соломона,
уничтожаемого ветхозаветным  огнем,  беззвучным  и  сверкающим. Перемешанные
красные и  оранжевые языки пламени вокруг падающих каменных блоков, столбов,
бордюров,  и  на фоне всего  этого  идет фигура в маленьком  черном  платье,
становясь все больше и больше по мере приближения.
     И я надеюсь, что она мертва. Мое тайное желание  -- завести роман с этой
мертвой девушкой. С мертвой девушкой. С любой мертвой девушкой. Я не из тех,
кого можно назвать привередливыми.
     Я вру  людям, что исследую  изменение  искусственных цветов в  процессе
Индустриальной  Революции.  Пишу  диссертацию  по  специальности  "природный
дизайн". А возраст у меня такой, потому что я аспирант.
     У  девушки  длинные рыжие  волосы. Такие в  наше время  носят только по
какой-нибудь  древней  религиозной традиции.  С высоты лестницы я  смотрю на
тонкие  маленькие ручки и ножки  девушки, и мне начинает  уже казаться,  что
когда-нибудь я стану педофилом.
     Эту розу, не  самый древний  образец в  моем исследовании, я  собираюсь
изучить как  можно точнее. Женский  половой  орган,  Пестик, включая Рыльце,
Столбик, и Завязь. Мужские половые органы, Тычинки, включая проволочную Нить
и крошечный стеклянный Пыльник на конце.
     Часть  моей работы состоит  в выращивании живых  цветов в саду, но я не
могу. Я не могу выращивать сорняки.
     Я лгу себе, что я здесь, чтобы собирать цветы, свежие цветы для дома. Я
краду  искусственные  цветы, чтобы  втыкать их в саду.  Люди,  на  которых я
работаю, смотрят на сад только  из окна, поэтому я выкладываю  искусственное
травяное покрытие, папоротники или  плющ, а затем втыкаю искусственные цветы
по сезонам. Все выглядит просто превосходно, если не присматриваться.
     Эти  цветы   смотрятся  такими  живыми.  Такими  естественными.  Такими
спокойными.
     Лучшее место для  поиска цветочных луковиц -- в Дампстере  за мавзолеем.
Выброшенные пластмассовые горшки с луковицами гиацинтов, тюльпанов, тигровых
и звездообразных лилий, нарциссов и шафрана, которые можно  принести домой и
вернуть к жизни.
     Образец  номер  786, пишу  я,  был найден в вазе Склепа  2387, в  самом
высоком  ряде склепов,  в  нижней  южной  галерее,  на  седьмом этаже  крыла
Безмятежности.  Расположение на девятиметровой высоте от  пола галереи, пишу
я, могло послужить причиной почти идеальной сохранности этой розы, найденной
в одном из старейших склепов одного из  первоначальных крыльев Колумбийского
Мемориального Мавзолея.
     Затем я краду розу.
     Людям, которые видят меня за этим занятием, я говорю другое.
     Официальная  версия  моего  нахождения  здесь --  сбор  лучших  образцов
искусственных цветов, датируемых серединой девятнадцатого  века. В каждом из
шести  главных  крыльев  --  крыле  Безмятежности,  крыле  Удовлетворенности,
Вечности,  Спокойствия,  Гармонии  и Новой Надежды -- от пяти до восемнадцати
этажей.  Бетонные ячейки в стенах имеют глубину три метра, то есть там может
поместиться гроб любой длины. Воздух в галереях не  циркулирует. Посетителей
мало.  Если  и  приходят, то ненадолго.  Температура  и  влажность одинаково
низкие круглый год.
     Старейшие образцы берут  свое  начало из  Викторианского языка  цветов.
Согласно изданной в 1840 году книге  Мадам  де ла Тур Le langage des fleurs,
фиолетовая  сирень   символизирует  смерть.  Белая   сирень   рода   Syringa
символизирует первую любовь.
     Герань символизирует аристократизм.
     Лютик -- ребячество.
     Поскольку  большинство  искусственных цветов были сделаны для украшения
шляп, в мавзолее можно обнаружить лучшие образцы, какие только могут быть.
     Вот что я говорю людям. Моя официальная версия правды.
     Если в течение дня люди видят меня с блокнотом и ручкой, то обычно я на
вершине  лестницы,  краду  какой-нибудь  пучок поддельных  анютиных  глазок,
оставленных в склепе в верхней части стены. Я прижимаю палец к губам и шепчу
им сверху: это для коллежда.
     Я провожу исследование.
     Иногда я бываю здесь поздно ночью. Когда все уйдут.  Я  брожу тут  один
после полуночи  и мечтаю о том, что однажды ночью обнаружу открытый склеп, а
возле  него --  высохший  труп,  кожа  на  лице сморщилась, а одежда жесткая,
пропитанная  вытекающими  изнутри  жидкостями.  Я  наткнусь на этот  труп  в
какой-нибудь  тусклой  галерее,  и  тишину  будет   нарушать  лишь   гудение
единственной лампы дневного света.  Лампа моргнет  несколько раз, после чего
оставит меня в темноте, навечно, с этим дохлым монстром.
     Глаза  трупа  должны превратиться  в  черные  дыры, и  он  будет искать
вслепую, оставляя  на мраморных  стенах следы гниющей плоти  и обнажая кости
каждой из рук. Уставший рот он  будет  держать  открытым,  вместо носа -- две
черные дырки, свободная рубашка висит на обнаженных ключицах.
     Я  ищу  имена  из  некрологов.  Здесь  навечно  вырезаны  имена  людей,
последовавших моему совету.
     Давай же. Убей себя.
     Любимый Сын. Нежная Дочь. Преданный Друг.
     Жми на курок.
     Благородная душа.
     Вот он я. Время для отмщения. Я вызываю вас.
     Придите и возьмите меня.
     Я хочу, чтобы меня преследовали плотоядные зомби.
     Я хочу проходить мимо  мраморных плит, закрывающих  склепы,  и слышать,
как кто-то скребется и борется внутри. Я прижимаюсь ухом к мрамору и жду всю
ночь. Вот зачем я здесь на самом деле.
     У образца  номер 786, пишу я в блокноте,  главный стебель  из проволоки
толщиной 30, покрыт зеленым хлопком. Стебель каждого листа толщиной 20.
     Нет, я  не  сумасшедший,  я  просто  хочу получить доказательства,  что
смерть -- это еще не конец. Даже если обезумевшие зомби схватят меня в темном
зале  однажды ночью, даже  если  они разорвут  меня на части, все  равно это
будет не абсолютный конец. Все равно будет какое-то утешение.
     Если я  найду  доказательства  какой-то жизни  после  смерти, я умру  с
радостью. Поэтому я  жду. Поэтому я наблюдаю.  Слушаю. Прикладываюсь ухом  к
каждому холодному склепу. Пишу: Никакой активности в Склепе 7896.