олет говорит: "Я пытался остановить  это, но сама  идея о  том, что
старейшины делали с вами, парни, привела меня в ужас".
     Я шепчу: В этом не было ничего плохого.
     "В моем сне, -- говорит рот,  -- ты плакал. Ты был  всего лишь  маленьким
мальчиком, и ты не понимал, что должно было произойти".
     Я  шепчу:  Я  оставил  все это  в прошлом.  Я  известная  прославленная
религиозная знаменитость.
     Пистолет говорил: "Нет, ты не оставил".
     Нет, оставил.
     "Тогда почему ты все еще девственник?" -- говорит рот.
     Завтра я женюсь.
     Рот говорит: "Но ты ведь не будешь заниматься с ней сексом".
     Я говорю: она очень милая и очаровательная девушка.
     Рот  говорит:  "Но  ты ведь  не  будешь заниматься с ней сексом. Вы  не
будете делать то, для чего создается брак".
     Пистолет говорит рту: "Церковь обрабатывала всех тендеров и бидди  так,
что они никогда не хотели заниматься сексом во внешнем мире".
     Рот  говорит  пистолету:  "Что  ж,  вся   эта  практика  была  попросту
садистской".
     Кстати, насчет свадьбы, говорю  я.  Я мог бы использовать самое большое
твое чудо.
     "Тебе  нужно больше,  чем это, -- говорит  рот.  --  Завтра  утром, когда
состоится твоя  свадьба, твой агент умрет.  Тебе понадобится хорошее чудо  и
хороший адвокат".
     Смерть моего агента -- не такая уж плохая вещь.
     "Полиция, -- говорит рот, -- обвинит тебя".
     Но почему?
     "Там будет  бутылка твоего нового одеколона.  Запах  Истины,  -- говорит
рот. -- И он задохнется, вдыхая его".
     "На самом деле это хлорная известь с аммиаком," -- говорит пистолет.
     Я спрашиваю: Так же, как у соц.работницы?
     "Вот почему полиция схватит тебя," -- говорит рот.
     Но соц.работницу убил мой брат.
     "Так  точно,  --  говорит  пистолет. --  И еще  я украл ДСП и твои  папки
регистрации происшествий".
     Рот говорит: "И он тот, кто подстроит смерть твоего агента от удушья".
     "Расскажи ему лучшую часть," -- говорит пистолет рту.
     "Все чаще  и  чаще в  моих снах, говорит рот, -- полиция обвиняет тебя в
убийстве всех уцелевших Правоверцев, чьи самоубийства выглядели фальшивыми".
     Всех этих Правоверцев убил Адам.
     "Да, именно их," -- говорит пистолет.
     Рот  говорит: "Полиция  думает, что,  возможно,  ты  совершил  все  эти
убийства,  чтобы стать знаменитым.  Ни  с  того  ни  с  сего  ты  из жирного
уродливого уборщика  превратился в религиозного лидера, а завтра ты  станешь
самым удачливым серийным убийцей страны".
     Пистолет говорит: "Удачливым, вероятно, не совсем подходящее слово".
     Я говорю: Я был не таким уж жирным.
     "И сколько ты весил? -- говорит рот. -- Будь честным".
     На стене написано: Сегодня Худший День Всей Твоей Оставшейся Жизни.
     Рот говорит: "Ты был жирным. Ты и сейчас жирный".
     Я спрашиваю: Так почему бы тебе просто не убить меня? Почему бы тебе не
вставить пули в пистолет и не застрелить меня?
     "Пули  у меня  заряжены,"  --  говорит  пистолет,  и  дуло  вертится  по
сторонам, указывая на мое лицо, мои колени, мои ступни. Рот Фертилити.
     Рот говорит: "Нет, у тебя нет пуль".
     "Есть," -- говорит пистолет.
     "Тогда  докажи  это,  --  говорит  рот. --  Застрели  его. Прямо  сейчас.
Застрели его. Застрели".
     Я говорю: Не стреляй в меня.
     Пистолет говорит: "Я не хочу этого делать".
     Рот говорит: "Лжец".
     "Вообще-то, я хотел застрелить его уже давно, -- говорит пистолет,  -- но
чем известнее  он становится, тем лучше. Вот почему я  убил  соц.работницу и
уничтожил  записи о его душевном здоровье. Вот почему я приготовил фальшивую
бутылку с хлоргазом, чтобы агент ее понюхал".
     Мы всего лишь играли в безумные извращения с соц.работницей, говорю я.
     На стене нацарапано: Опорожняйся или убирайся с горшка.
     "Не важно,  кто убьет агента, -- говорит рот. -- Полиция подойдет прямо к
пяти-ярдовой линии, чтобы  арестовать тебя за массовые убийства, сразу,  как
ты уйдешь от камер".
     "Но  не беспокойся,  -- говорит  пистолет. -- Мы  будем там, чтобы спасти
тебя".
     Спасти меня?
     "Просто дай им  чудо, -- говорит  рот, -- и у  тебя будет несколько минут
хаоса, чтобы ты мог выбраться со стадиона".
     Я спрашиваю: Хаоса?
     Пистолет говорит: "Ищи нас в машине".
     Рот говорит: "В красной машине".
     Пистолет говорит: "Откуда ты знаешь? Мы же ее еще не угнали".
     "Я  знаю  все,  --  говорит  рот.   --  Мы  украдем   красную   машину  с
автоматической коробкой передач, потому что я не умею пользоваться рычагом".
     "Окей, -- говорит пистолет. -- В красной машине".
     "Окей," -- говорит рот.
     Я был перевозбужден. Я говорю: Просто дай мне чудо.
     И Фертилити дает мне чудо. Величайшее чудо в моей карьере.
     И она права.
     И там будет хаос.
     Там будет настоящее столпотворение.
16
     Одиннадцать часов следующего утра, агент все еще жив.
     Агент жив в одиннадцать десять и в одиннадцать пятнадцать.
     Агент жив в одиннадцать тридцать и в одиннадцать сорок пять.
     В  одиннадцать  пятьдесят координатор  мероприятий  доставляет меня  от
гостиницы до стадиона.
     Все постоянно вокруг нас, координаторы и представители и менеджеры, и я
не  могу  спросить агента,  принес ли  он бутылочку Запаха Истины и когда он
собирается понюхать ее. Я не могу ему просто так сказать, чтобы он  не нюхал
никаких одеколонов сегодня. Что там яд. Что брат, которого у меня никогда не
было и которого я ни разу не видел, залез в багаж агента и подложил ловушку.
Каждый раз, когда я вижу агента, каждый раз, когда он исчезает в ванной, или
когда я должен повернуться к нему спиной на минуту, это может быть последний
раз, когда я его вижу.
     Не то чтобы я очень уж любил агента. Я могу легко представить  себя  на
его похоронах: во что  я буду  одет, что я скажу в прощальной речи. Хихикаю.
Затем я вижу, как мы с Фертилити танцуем Аргентинское Танго на его могиле.
     Я не хочу участвовать в процессе по массовому убийству.
     Это      то,     что     соц.работница     назвала     бы     ситауцией
приближения/предотвращения.
     Что бы я ни сказал  насчет одеколона,  свита повторит это полиции, если
он задохнется.
     В  четыре тридцать мы  на  задворках стадиона  со складными  столиками,
ресторанной  едой и  взятой напрокат  одеждой,  смокинги  и свадебное платье
висят  на вешалках, и агент  все еще  жив и спрашивает меня,  что я планирую
объявить своим большим чудом этого перерыва.
     Я не рассказываю.
     "Но оно большое?" -- интересуется агент.
     Оно большое.
     Оно достаточно большое, чтобы все на стадионе захотели  дать  мне пинка
под зад.
     Агент смотрит на меня, подняв одну бровь, хмурится.
     Чудо,  которое  я  должен сделать, такое  большое,  что все полицейские
этого города потребуются,  чтобы  сдержать толпы,  желающие убить меня. Я не
говорю агенту об этом. Я не  говорю, что  в этом вся задумка.  Полиция будет
очень занята, спсася мою жизнь, и она не сможет арестовать меня за убийство.
Я не рассказываю агенту эту часть.
     В пять  часов агент  все еще жив, и меня заковывают в белый  смокинг  с
белым галстуком-бабочкой. Мировой судья подходит и  говорит мне, что все под
контролем. И все, что я должен делать, это вдыхать и выдыхать.
     Невеста прибывает в своем свадебном платье, втирая вазелин в  палец для
кольца, и говорит: "Меня зовут Лора".
     Это не та девушка, которая была в лимузине вчера.
     "Это была Триша," -- говорит невеста. Триша заболела, поэтому Лора будет
ее  дублершей.  Все  окей. Я все еще женюсь на Трише, несмотря на то, что ее
здесь нет. Триша -- та, кто по-прежнему нужен агенту.
     Лора говорит: "Камеры ничего не узнают". У нее вуаль.
     Люди  едят пищу, доставленную разносчиком. Рядом  со стальными дверями,
ведущими на боковые  линии, люди из цветочной лавки, готовые выкатить алтарь
на футбольное поле. Подсвечники. Беседки, покрытые белыми шелковыми цветами.
Розы и пеоны и белый сладкий горох и левкой, все они ломкие и липкие от лака
для волос, чтобы держали форму. Охапка шелкового букета невесты, который она
понесет,  --  это шелковые гладиолусы  и белые георгины  из шелковой смеси  и
тюльпаны, тянущие за собой ярды белой шелковой жимолости.
     И все это смотрится красиво и реально, если ты на достаточном удалении.
     На поле яркий свет, говорит гримерша и делает мне большой красный рот.
     В  шесть  часов  Супер  Кубок  начинается. Это  футбол.  [американский,
разумеется -- прим. ИКТ] Это Кардиналы против Кольтов.
     Пять минут первой четверти, шесть очков у Кольтов. У Кардиналов ноль, и
агент все еще жив.
     Рядом  со стальными дверями,  ведущими на стадион, алтарные  мальчики и
подружки невесты, одетые как ангелы, флиртуют и курят сигареты.
     Когда  Кольты  на 40-ярдовой  линии,  это их  второй  мяч  вне игры,  и
составитель графика кратко излагает мне, как я проведу свой медовый месяц  в
туре по семнадцати городам для раскрутки книг, игр и статуэток для приборной
панели.  Поиск  для  меня главной  мировой  религии  вообще  не обсуждается.
Мировое турне сейчас в процессе разработки, а надоедливый вопрос насчет моих
занятий сексом закрыт.  План  включает визиты доброй воли  в Европу, Японию,
Австралию, Сингапур,  Южную Африку, Арегентину, Новую Гвинею и на Британские
Виргинские острова, а затем возвращение в Соединенные  Штаты, чтобы увидеть,
как рождается мой первый ребенок.
     Чтобы  я не терялся  в  догадках, координатор  говорит  мне, что  агент
предпринял  определенные  меры, чтобы убедиться, что моя жена  родит  своего
первого ребенка в конце моего девятимесячного турне.
     Долгосрочное  планирование говорит, что у моей жены должно быть  шесть,
возможно семь детей, образцовая Правоверческая семья.
     Координатор мероприятий  говорит,  что  мне  не придется  даже  пальцем
пошевелить.
     Это должен быть безупречный замысел, если в него вовлечен я.
     Свет на поле слишком яркий, говорит гримерша и мажет мои щеки красным.
     В конце первой четверти агент приносит мне какие-то бумаги  на подпись.
Документы о разделе прибыли, говорит агент. Сторона по имени Тендер Брэнсон,
именуемая в дальнейшем ЖЕРТВА, дарует стороне, именуемой в дальнейшем АГЕНТ,
право  получать  и  распоряжаться  всеми   денежными  суммами,   получаемыми
Телевизионным  и  Торговым  Синдикатом  Тендера  Брэнсона,  включая,  но  не
ограничиваясь доходами от продажи книг,  создания телепрограмм, произведений
искусства, живых представлений, косметики, именного мужского одеколона.
     "Подпиши здесь," -- говорит агент.
     И здесь.
     Здесь.
     И здесь.
     Кто-то вставляет  белую розу  в мою петлицу. Кто-то на коленях начищает
мои ботинки. Гримерша по-прежнему не унимается.
     Теперь агенту принадлежит копирайт на мой образ. И мое имя.
     В конце первой четверти счет семь-семь, и агент все еще жив.
     Личный  фитнесс-тренер  вкалывает  мне  10  кубиков  адреналина,  чтобы
заставить мои глаза искриться.
     Сеньор координатор мероприятий говорит,  что все, что я должен сделать,
это пройти  к  50-ярдовой линии, к центру  стадиона,  туда, где будет стоять
свадебная процессия.  Невеста  пойдет  с  противоположной  стороны.  Мы  все
встанем  на платформу из деревянных ящиков с  пятью тысячами белых  голубей,
спрятанных  внутри. Звуки церемонии заранее записаны в студии,  и именно это
будет  слышать  публика.  Я  не  должен  буду  говорить  ни слова  до  моего
предсказания.
     Когда я  наступлю на кнопку,  скрытую под моей ногой,  голуби  вылетят.
Идешь. Говоришь. Голуби. Раз плюнуть.
     Костюмер сообщает,  что нам придется использовать корсет, чтобы создать
силуэт, и  говорит  мне  поспешить,  когда  я  пойду впереди  всех.  Ангелы,
команда,  еда, люди  с цветами. Агент.  Сейчас.  Все,  кроме  моих шортов  и
носков.  Сейчас.  Костюмер   стоит  с  резиново-проволочным  орудием  пыток,
называемым  корсет,  в  которое  я  должен  влезть,  и  говорит, что это мой
последний шанс отлить в ближайшие три часа.
     "Тебе бы не пришлось  одевать этого монстра, -- говорит агент, -- если бы
ты продолжал сбрасывать вес".
     Сейчас  четыре  минуты   второй  четверти,   и  никто  не  может  найти
обручальное кольцо.
     Агент  обвиняет  координатора  мероприятий, который обвиняет костюмера,
который  обвиняет  управляющего  собственностью,  который обвиняет  ювелира,
который  должен  был  предоставить кольцо в  обмен на  рекламу его  имени на
дирижабле,  летающем  вокруг  поля.  Снаружи   дирижабль  кружит   по  небу,
демонстрируя имя ювелира. Внутри агент грозится предъявить  иск за нарушение
контракта и пытается связаться с дирижаблем.
     Координатор мероприятий говорит мне: "Сымитируй кольцо".
     Камеры будут  снимать только  наши с  невестой головы  и  плечи. Просто
изобрази, что ты надеваешь кольцо на палец Триши.
     Невеста говорит, что она не Триша.
     "И помни, -- говорит координатор,  -- произноси слова губами, все заранее
записано".
     Девять минут второй  четверти,  и агент все  еще  жив и  кричит  в свой
телефон.
     "Прострелите его, -- кричит он. --  Потяните курок. Дайте мне пистолет, и
я сделаю это сам. Просто уберите этот чертов дирижабль со стадиона".
     "Этого нельзя делать," -- говорит координатор мероприятий. В тот момент,
когда свадебная  процессия появится на стадионе, люди  из  дирижабля сбросят
4600 килограммов риса на автостоянку.
     "Пошли со мной," -- говорит  сеньор составитель  графика. Время занимать
места.
     Кольты и Кардиналы уходят с поля, пыхтя. Счет двадцать-семнадцать.
     Толпа требует продолжения матча.
     Ангелы  и команда  выкатывают  алтарь  с шелковыми  цветами,  зажженные
подсвечники и платформу, заполненную голубями.
     Корсет  сжимает все  мои внутренние органы  так, что  они поднимаются в
глотку.
     Приближается время второй  половины, а агент все еще жив. Я могу делать
только маленькие полу-вдохи.
     Личный  фитнесс-тренер  подходит  ко  мне и говорит: "Вот, это  придаст
цвета твоим щекам".
     Он подносит маленькую бутылочку к моему носу и говорит, чтобы я глубоко
вдохнул.
     Толпа в нетерпении, часы тикают, счет почти равный, и я вдыхаю.
     "Теперь другой ноздрей," -- говорит тренер.
     И я вдыхаю.
     И  все исчезает.  Кроме  гула крови,  несущейся  по  венам моих ушей, и
сердца, сдавленного корсетом, я в стороне от всего.
     Ни черта не чувствую. Ни черта не вижу. Ни черта не боюсь.
     В  отдалении координатор показывает мне рукой в сторону  искусственного
газона. Он  показывает  на линию, прочерченную  на поле, и  на группу людей,
стоящих на свадебной платформе, покрытой белыми цветами, в центре поля.
     Гул  моей  крови постепенно  исчезает, и  я  слышу  музыку. Я  иду мимо
координатора на стадион с тысячами  кричащих на  своих местах  людей. Музыка
доносится изниоткуда. Сверху кружит дирижабль с надписью:
     Благодарим семью товаров Мэни Файн и семью товаров Филип Моррис.
     Невеста, Лора, Триша, кто угодно, появляется с противоположной стороны.
     Не открывая рта, мировой судья говорит:
     БЕРЕШЬ  ЛИ  ТЫ, ТЕНДЕР  БРЭНСОН,  ТРИШУ  КОННЕРС,  ЧТОБЫ  БЫТЬ  ВМЕСТЕ,
ПЛОДИТЬСЯ И РАЗМНОЖАТЬСЯ  ТАК ЧАСТО, КАК ВЫ СМОЖЕТЕ, ПОКА СМЕРТЬ НЕ РАЗЛУЧИТ
ВАС?
     Ты чувствуешь эхо сотен динамиков.
     Не открывая рта, я говорю:
     ДА.
     Не открывая рта, мировой судья говорит:
     БУДЕШЬ ЛИ ТЫ, ТРИША КОННЕРС, ВМЕСТЕ С ТЕНДЕРОМ  БРЭНСОНОМ, ПОКА  СМЕРТЬ
НЕ РАЗЛУЧИТ ВАС?
     И Лора шевелит губами:
     ДА.
     Телевизионные камеры дают крупный план, и мы имитируем кольца.
     Мы имитируем поцелуй.
     Вуаль  по-прежнему на своем месте. Лора по-прежнему Триша. Издалека все
выглядит идеально.
     За  кадром  полиция  высыпает  на  поле.  Агент,  должно  быть,  мертв.
Одеколон. Хлоргаз.
     Полиция на 10-ярдовой линии.
     Я   беру   у  мирового  судьи  микрофон,  чтобы  сделать   мое  большое
предсказание, мое чудо.
     Полиция на 20-ярдовой линии.
     Я беру микрофон, но он не включен.
     Полиция на 25-ярдовой линии.
     Я говорю: Проверка, проверка, раз, два, три.
     Проверка, раз, два, три.
     Полиция на 30-ярдовой линии, наручники раскрыты, чтобы схватить меня.
     Микрофон оживает, и мой голос ревет из аудиосистемы.
     Полиция на 40-ярдовой линии, говорит: Вы имеете право хранить молчание.
     Если вы  решите отказаться от этого права,  все, что вы  скажете, может
быть и будет использовано против вас ...
     И я отказываюсь от своего права.
     Я делаю мое предсказание.
     Полиция на 45-ярдовой линии.
     Мой голос орет над стадионом, я говорю:
     СЕГОДНЯШНЯЯ   ИГРА  ЗАКОНЧИТСЯ  СО  СЧЕТОМ:  КОЛЬТЫ  --  ДВАДЦАТЬ  СЕМЬ,
КАРДИНАЛЫ  -- ДВАДЦАТЬ  ЧЕТЫРЕ.  КОЛЬТЫ ПОБЕДЯТ В  СЕГОДНЯШНЕМ  СУПЕР КУБКЕ С
РАЗНИЦЕЙ В ТРИ ОЧКА.
     И открываются врата Ада.
     Хуже  этого может  быть лишь то,  что  двигатель  номер два только  что
сгорел. Я  здесь  один  на  борту  Рейса 2039,  у  меня  осталось всего  два
двигателя.
15
     Чтобы сделать работу правильно, ты берешь один лист золоченой бумаги  и
оборачиваешь  его  вокруг  листа  белой   бумаги.  Вкладываешь  купон  между
свернутыми листами. Держишь марки возле свернутых листов. Затем сворачиваешь
лист фирменного бланка вокруг всего этого и кладешь это в конверт.
     Приклеиваешь этикетку с адресом на конверт, и ты заработал три цента.
     Делаешь это тридцать три раза, и ты уже заработал доллар.
     Место, где мы проводим эту ночь, -- идея Адама Брэнсона.
     Письмо, которое я сворачиваю, гласит:
     Вода, поступающая в дом ВИЛЬСОНОВ, несет в себе опасных паразитов?
     Там, где мы находимся, должно быть безопасно.
     Золоченая  бумага  вокруг белой,  внутри  купон, лист марок,  фирменный
бланк, все это идет в конверт, и я на три цента ближе к побегу.
     Вода, поступающая в дом КЭМЕРОНОВ, несет в себе опасных паразитов?
     Мы втроем сидим вокруг обеденного стола, Адам, Фертилити и я, наполняем
эти конверты. В десять часов мать семейства запирает входную дверь дома и на
обратном пути на кухню  останавливается, чтобы  спросить,  чувствует ли наша
дочь себя лучше. Доктора сумели улучшить ее состояние? Она будет жить?
     Фертилити,  до сих пор с  рисом в волосах,  говорит: "Опасность все еще
существует, пока что".
     Конечно, у нас нет дочери.
     Сказать, что у нас есть дочь, было идеей Адама Брэнсона.
     Вокруг   нас   собрались  три   или  четыре  семьи,  дети  и  родители,
разговаривающие   о  раке  и   химиотерапии,  ожогах  и  пересадке  кожи.  О
стафилококке.  Мать  семейства  спрашивает, как  мы  назвали  нашу маленькую
девочку.
     Адам, Фертилити и я смотрим друг  на друга, у Фертилити  высунут  язык,
чтобы  лизнуть конверт. Смотреть  на  Адама --  все  равно  что  смотреть  на
фотографию того, кем я был.
     Мы одновременно называем три разных имени.
     Фертилити говорит: "Аманда".
     Адам говорит: "Пэтти".
     Я говорю: Лора. Только все эти три имени накладываются друг на друга.
     Наша дочь.
     Мать семейства смотрит на меня в обожженных  остатках белого смокинга и
спрашивает, почему нашу дочь положили в больницу?
     Мы одновременно называем три разные болезни.
     Фертилити говорит: "Сколиоз".
     Адам говорит: "Полио".
     Я говорю: Туберкулез.
     Мать  семейства смотрит,  как  мы  сворачиваем,  желтое  поверх белого,
купон,  марки,  фирменный  бланк,  ее  взгляд  возвращается  к   наручникам,
защелкнутым вокруг одной из моих рук.
     Вода, поступающая в дом ДИКСОНОВ, несет в себе опасных паразитов?
     Это  Адам  привел  нас сюда.  Всего на  одну  ночь,  сказал  он.  Здесь
безопасно. Теперь,  поскольку я  серийный убийца, Адам знает, как  мы  можем
отправиться на север утром,  на север  до самой Канады, но  на эту  ночь нам
нужно  было место,  где  можно  спрятаться. Мы хотели  есть.  Нам нужно было
заработать немного нали