одействия  всех
наркотиков,  я  слабо чувствую свои руки и ноги. После инъекций  Ботокса я с
трудом контролирую лицо. Я могу говорить и улыбаться, но очень ограниченно.
     Это происходит в лимузине, направляющемся к самолету, направляющемуся к
следующему  стадиону, Бог знает куда. По словам агента,  Сэттл  -- всего лишь
базовая географическая область вокруг Королевского Крытого Стадиона. Детройт
--  люди, живущие вокруг Серебряного Крытого Стадиона. Мы никогда  не  едем  в
Хьюстон, мы едем  на  АстроСтадион, СуперСтадион.  Стадион Майл-Хай. Стадион
RFK. Стадион  Джека  Мерфи. Поле Джейкобса. Стадион Ши.  Поле  Ригли. У всех
этих мест есть города, но это не имеет значения.
     Координатор мероприятий тоже едет с  нами, и  он дает  мне  список имен
претенденток, женщин, которые хотят выйти за  меня  замуж,  а агент дает мне
список вопросов, чтобы я запомнил. Наверху страницы первый вопрос:
     "Какую женщину в Ветхом Завете Бог превратил в приправу?"
     Координатор мероприятий  планирует  большую  романтическую  свадьбу  на
50-ярдовой  линии  во  время  перерыва Супер  Кубка.  Свадебные  цвета будут
зависеть от  того, какие  команды будут  играть. Религия  будет  зависеть от
исхода  ценовой войны, тихой-тихой ценовой войны за  то,  чтобы сделать меня
католиком, или иудеем, или  протестантом,  потому что Правоверческая церковь
сдохла.
     Второй вопрос в списке такой:
     "Какая женщина в Ветхом Завете была съедена собаками?"
     Вторая возможность,  которую  рассматривает  агент,  -- оставить в покое
среднего человека и основать  нашу собственную главную религию. Создать  наш
собственный брэнд. Торговать напрямую с потребителем.
     Третий вопрос в списке такой:
     "Могло  ли  вечное счастье  в Саду Эдема  стать настолько скучным,  что
поедание яблока стало бы оправданным?"
     В лимузине нас шестеро или  семеро, мы сидим лицом друг к другу на двух
сиденьях, а наши колени перемешаны внизу.
     По словам  рекламщицы,  свадьба  подготовлена. Попечитель  уже подобрал
хорошую  несектантскую  невесту, так что мои вопросы будут липой. Попечитель
тоже с нами в лимузине.  Люди смешивают напитки в мокром баре и передают  их
друг  другу.  Невестой  будет  женщина,  только  что  принятая на  должность
помощника координатора  мероприятий. Она с нами в лимузине, сбоку от меня, и
она наклоняется вперед.
     Привет, говорит она. И она уверена, что мы будем счастливы вместе.
     Агент говорит, нам нужно большое чудо, чтобы сотворить его на свадьбе.
     Рекламщица говорит: самое большое.
     Агент  говорит, что мне нужно  сотворить  самое  большое  чудо  в  моей
карьере.
     Фертилити   обиделась  на   меня,  мой  брат  по-прежнему  на  свободе,
Лаураболин  впрыснут в  мою кровь, утвержден календарный план игры по выбору
второй половины, Проект  Бытие,  какая-то незнакомка  здесь,  чтобы выйти за
меня замуж  и лишить девственности,  и не  известно,  что  из  этого  больше
толкает меня к самоубийству.
     Заместитель  координатора  по  связям  с прессой  говорит,  что  у  нас
кончилась водка.  Он  тоже с  нами в  лимузине.  И еще у нас кончилось белое
вино. У нас штабеля банок с тоником.
     Все смотрят на меня.
     Не  важно,  как много  я делаю,  они по-прежнему хотят  больше,  лучше,
быстрее, разнообразнее, новее, грандиознее. Фертилити была права.
     И теперь  агент  говорит, что я должен  совершить самое  большое чудо в
моей карьере. Он говорит: "Ты должен достичь в этом совершенства".
     Аминь, говорю я ему. Без шуток.
18
     Люди всегда спрашивают меня, знаю ли я, как обращаться с тостером.
     Знаю ли я, как работает газонокосилка?
     Знаю ли я, для чего нужен кондиционер?
     Люди не хотят, чтобы я действовал как мирской  человек. Они ищут во мне
какую-то  Эдемскую,  дояблочную невинность.  Наивность младенца-Иисуса. Люди
спрашивают, знаю ли я, как работает телевизор?
     Нет, не знаю, но и большинство людей не знают.
     Правда в  том, для начала, что я не был космическим  ученым, и с каждым
днем я сдаю позиции. Я не глуп,  но дело идет к тому.  Ты  не можешь жить во
внешнем мире всю  свою взрослую жизнь и  не приобрести ряд навыков. Я  знаю,
как работает открывалка для консервов.
     Тяжелейшая  часть  в  моей жизни известного  прославленного знаменитого
религиозного лидера состоит в том, чтобы соответствовать людским ожиданиям.
     Люди спрашивают, знаю ли я, для чего нужен фен?
     По словам агента, чтобы оставаться на вершине, надо быть не угрожающим.
Быть ничем. Быть  чистым листом,  который люди  могут  сами заполнить.  Быть
зеркалом.  Я  --  религиозная  версия  победителя  лотереи. Америка наполнена
богатыми  и известными  людьми,  но  я должен  быть той  редкой комбинацией:
прославленным,  но глупым, невинным,  но  богатым. Ты  просто  живешь  своей
скромной  жизнью, думают люди, своей повседневной жизнью Жанны Д'Арк, жизнью
Девственницы Марии, моешь посуду, и однажды выпадает твой счастливый номер.
     Люди спрашивают, знаю ли я, что такое хиропрактик?
     Люди  думают,  что святость -- это что-то, что с тобой  случилось.  Весь
процесс должен быть очень легким. Как будто ты уже был Ланой Тернер в аптеке
Шваба, когда  тебя только обнаружили. Может, в семнадцатом веке  ты мог быть
таким пассивным.  В наши дни  существует лазерная  терапия для удаления всех
этих милых линий вокруг твоего рта, перед тем как ты начнешь записывать свою
рождественскую телепрограмму. Теперь  у  нас есть химическое  отшелушивание.
Абразивное удаление дефектов кожи. Жанна Д'Арк об этом не задумывалась.
     В наши дни люди спрашивают, знаю ли я, как проверить счет.
     Люди все время  спрашивают, почему я  не женат. Есть ли у меня нечистые
мысли? Верю ли я в Бога? Прикасаюсь ли я к себе?
     Знаю ли я, для чего нужен уничтожитель бумаг?
     Я  не  знаю.  Я  не  знаю.  Я  сомневаюсь.  Я вам  не  скажу. А  насчет
уничтожителя бумаг мне расскажет агент.
     В этой части истории книга Диагностическое и  Статистическое Пособие по
Расстройствам  Психики появляется у  меня в почте. Какой-то клерк из  службы
приема почты направил  ее  ассистенту директора по связям с прессой, который
отдал  ее младшему  рекламщику,  который отправил  ее  составителю  графика,
который  бросил  ее  на  мой гостиничный  поднос с завтраком. Рядом  с моими
утренними  430 граммами комплекса  углеводов и 600  граммами  яичного  белка
пропавший ДСП мертвой соц.работницы.
     Каждый  раз  приходит  по  десять мешков почты. У меня свой собственный
почтовый индекс.
     Помогите  мне.  Ицелите  меня.  Спасите  меня.  Накормите меня, говорят
письма.
     Мессия. Спаситель. Вождь, называют они меня.
     Еретик. Богохульник. Антихрист. Дьявол, называют они меня.
     Итак, я сижу в  кровати, поднос с  завтраком возле коленки,  и  я читаю
пособие.  На упаковке,  в которой оно  прищло, нет обратного  адреса, но  на
обложке  подпись  соц.работницы.  Сверхъестественная  вещь:  имя  переживает
человека,   подписанное   живет   дольше  подписавшего,  символ   --   дольше
символизируемого. Так же, как имена, высеченные в камне на каждом из склепов
Колумбийского Мемориального Мавзолея, от соц.работницы осталось только имя.
     Мы чувствуем превосходство по отношению к мертвым.
     Например: если Микеланджело был такой, бля, умный, почему он умер?
     Читая ДСП, я,  возможно, чувствую себя жирным глупым чайником, но я все
еще жив.
     Соц.работница все  еще мертва,  и вот доказательство, что все, что  она
учила и все, во что верила всю жизнь уже неправда. В конце этого издания ДСП
исправления к предыдущему изданию. Правила уже изменились.
     Появились  новые определения того, что приемлимо, что нормально, что не
является сумасшествием.
     Заторможенный Мужской Оргазм теперь Мужское Расстройство Оргазма.
     То, что было Психогенной Амнезией, теперь Диссоциативная Амнезия.
     Тревожное Расстройство Сна теперь Кошмарные Ночные Видения.
     От  издания  к  изданию симптомы  меняются. Нормальные люди  становятся
сумасшедшими  по  новому  стандарту.  Люди, которых  называли  сумасшедшими,
теперь образцы душевного здоровья.
     Безо всякого стука  агент входит с утренними газетами и застает  меня в
кровати,  читающим.  Я  говорю ему:  Посмотри, что  пришло  с  почтой; и  он
вырывает книгу из моих  рук  и спрашивает, знаю  ли я,  что  такое уличающие
доказательства. Агент читает имя соц.работницы на  обложке и спрашивает: "Ты
знаешь, что такое предумышленное убийство?" Агент держит книгу одной рукой и
хлопает  по  ней  другой.  "Ты  знаешь,  что  чувствует тот, кто садится  на
электрический стул?"
     Хлопок.
     "Ты понимаешь,  что обвинение в убийстве сделает с продажами билетов на
твои предстоящие мероприятия?"
     Хлопок.
     "Ты когда-нибудь слышал фразу основное вещественное доказательство?"
     Я не понимаю, о чем это он.
     Звук вакуумных пылесосов в  коридоре  делает меня  ленивым.  Уже  почти
полдень, а я все еще в кровати.
     "Я говорю  об  этом," -- говорит агент  и  пихает книгу,  зажатую  двумя
руками,  мне  в лицо.  "Эта книга, -- говорит он, --  то, что  полиция назовет
сувениром на память об убийстве".
     Агент говорит, что полицейские детективы ежедневно просят поговорить со
мной о том, как соц.работница была найдена мертвой. ФБР ежедневно спрашивает
агента, что  случилось с  ДСП, которое пропало  вместе с папками регистрации
происшествий за неделю  до того, как она задохнулась парами хлоргаза. Власти
недовольны, что я  вышел из их поля зрения. Агент спрашивает меня:  "Знаешь,
как близко ты от ордера на арест?"
     Знаю ли я, что такое главный подозреваемый в убийстве?
     Знаю ли я, что будет, если у меня обнаружат эту книгу?
     Я все  еще сижу в кровати и ем тост без масла и овсянку без коричневого
сахара. Я потягиваюсь и  говорю: Забудь об этом. Расслабься. Книга пришла  с
почтой.
     Агент спрашивает, не кажется ли мне, что это все не просто так.
     Он считает, что я мог послать книгу сам себе. ДСП -- хорошее напоминание
о моей прежней жизни. То паршивое ощущение, которое было бы у любого на моем
месте из-за наркотиков и графика и нулевой личной целостности, все же лучше,
чем  чистка туалетов  снова и снова. И не  то чтобы я никогда не крал ничего
раньше. Другой хороший способ воровства в магазинах  -- найти вещь и  срезать
ценник.  Это  лучше  всего  срабатывает в  больших  магазинах  с  множеством
отделов, где ни один служащий не знает  всего.  Найди шляпу или перчатки или
зонтик, срежь  ценник и отнеси вещь в  бюро находок. Тебе  даже  не придется
выходить с вещью из магазина.
     Если магазин выяснит, что вещь продается у них, то она  просто вернется
в торговый зал.
     В  большинстве  случаев  в бюро находок вещь просто  кладут  в мусорное
ведро или на полку, и если никто за  ней  не явится в течение тридцати дней,
она твоя.
     А поскольку никто не терял ее, никто за ней не явится.
     Ни в одном универмаге заведовать бюро находок не поставят гения.
     Агент спрашивает: "Ты знаешь, что такое отмывание денег?"
     Это может  быть таким же жульничеством.  Я  мог убить  соц.работницу  и
затем  отправить книгу самому себе. Отмыть ее, так сказать.  Я мог отправить
ее  себе, а теперь изображать из  себя невинность,  сидя  здесь, обложившись
египетскими хлопчатобумажными подушками, злорадствуя по  поводу  убийства  и
поедая завтрак до полудня.
     Идея об отмывании  чего-то вызывает у меня тоску по родине и напоминает
о звуках одежды с молниями, крутящейся в стиральной машине.
     Здесь,  в  моем  гостиничном люксе,  не придется очень уж  долго искать
мотив. В записях соц.работницы были  все записи о том, как  она лечила меня,
меня эксгибициониста, меня педофила, меня магазинного вора.
     Агент спрашивает, знаю ли я, что такое допрос в ФБР?
     Он  спрашивает, действительно  ли я думаю,  что  полицейские  настолько
глупы?
     "Предположим,  что  ты  не  убийца,  -- говорит  агент. -- Ты знаешь, кто
послал эту книгу? Кто мог попытаться свалить на тебя этот грех?"
     Может быть. Возможно, да, я знаю.
     У агента мысль,  что это кто-то из  враждебной  религии -- католический,
баптистский, даосистский, иудейский, англиканский ревнивый конкурент.
     Это  мой  брат, говорю я ему. У меня есть старший  брат, который  может
быть еще жив, и легко представить себе  Адама Брэнсона, убивающего уцелевших
так, чтобы  полиция  подумала,  что  произошло  самоубийство.  Соц.работница
делала за меня мою работу. Легко представить себе, что, попав в западню, она
захотела убить меня. Бутылка со смесью аммиака и хлорной извести ждала  меня
под раковиной, чтобы я открутил крышечку и упал мертвым от запаха.
     Книга выпадает из  руки агента и, раскрывшись,  приземляется на  ковер.
Другую руку агент запускает в свои волосы. "Матерь Божья,"  -- говорит он. Он
говорит: "Лучше бы ты не рассказывал мне, что твой брат все еще жив".
     Может быть, говорю я. Возможно, может быть, да, это было. Я видел его в
автобусе  один   раз.  Это  случилось  примерно  за  две  недели  до  смерти
соц.работницы.
     Агент сверлит глазами меня, сидящего на кровати и покрытого крошками от
тостов. Он говорит: "Нет, этого не было. Ты никогда никого не видел".
     Его зовут Адам Брэнсон.
     Агент трясет головой: "Нет, это не так".
     Адам звонил мне домой и угрожал убить меня.
     Агент говорит: "Никто не угрожал тебя убить".
     Нет, он это  сделал. Адам Брэнсон колесит по стране, убивает уцелевших,
чтобы отправить  нас всех в  Рай,  или  чтобы  показать миру  Правоверческое
единение,  или  чтобы отомстить  тем,  кто  донес о  трудовом  миссионерском
движении, я не знаю.
     Агент   спрашивает:   "Ты   понимаешь   фразу   отрицательная   реакция
общественности?"
     Агент спрашивает: "Ты знаешь, чего будет стоить твоя карьера, если люди
узнают,   что  ты  не  единственный   уцелевший  легендарного   дьявольского
Правоверческого Культа Смерти?"
     Агент  спрашивает:  "Что  если  твоего брата арестуют,  и  он расскажет
правду о культе? Он подорвет все, что команда авторов говорила миру  о твоем
жизненном пути".
     Агент спрашивает: "И что потом?"
     Я не знаю.
     "Потом ты ничто," -- говорит он.
     "Потом ты всего лишь очередной известный лжец," -- говорит он.
     "Весь мир будет тебя ненавидеть," -- говорит он.
     Он  кричит:  "Ты знаешь, к  каким срокам  заключения  приговаривают  за
массовое надувательство? За искажение? За ложную рекламу? За клевету?"
     Он подходит вполтную, чтобы прошептать: "Должен ли я тебе говорить, что
в сравнении с тюрьмой Содом и Гоморра будут напоминать Миннеаполис или собор
Святого Павла?"
     Он  скажет мне, что я знаю, говорит агент. Он поднимает  ДСП  с  пола и
заворачивает его в сегодняшнюю газету. Он говорит, что у  меня нет брата. Он
говорит,  что я  никогда не видел ДСП.  Я никогда не видел  моего  брата.  Я
сожалею  о смерти  соц.работницы.  Я скорблю  по всей моей  мертвой семье. Я
глубоко  любил   соц.работницу.  Я   ей  навеки  признателен   за  помощь  и
руководство, и я каждую минуту  молюсь о том,  чтобы  моя  умершая  семья не
горела в Аду. Он говорит, что  я обижен  на полицию, атакующую  меня, потому
что она слишком ленива  и не хочет найти настоящего убийцу соц.работницы. Он
говорит,  что  я  просто хочу  забыть  обо  всех  этих  трагических грустных
смертельных вещах. Он говорит, что я просто хочу продолжать жить.
     Он говорит, что я доверяю  моему замечательному агенту  и очень  дорожу
его каждодневным руководством. Он говорит мне, что я глубоко признателен.
     Прямо  перед тем, как  вошла горничная, чтобы убраться в комнате, агент
говорит, что он отправит ДСП прямиком в машину для уничтожения бумаг.
     Он говорит: "Теперь подними зад с  постели, ты,  ленивый мешок говна, и
помни все, что я тебе сейчас сказал,  потому что  когда-нибудь, очень скоро,
тебе придется говорить это полиции".
17
     Из туалетных кабинок  по обе стороны от меня доносятся стоны и дыхание.
Секс или движения кишок, я не вижу разницы. В стенках кабинки по обе стороны
от меня имеются дырки, но я не могу в них смотреть.
     Пришла ли сюда Фертилити, я не знаю.
     Если Фертилити здесь и сидит рядом со мной, храня молчание, пока мы  не
останемся одни, я попрошу ее о самом большом чуде.
     Рядом с  дыркой справа  от меня написано:  Я  сидел здесь, ждал упорно,
хотел срать, но только пернул.
     Рядом с этим написано: История моей жизни.
     Рядом с дыркой слева от меня написано: Дрочи упорнее.
     Рядом с этим написано: Поцелуй меня в зад.
     Рядом с этим написано: С удовольствием.
     Это  в  аэропорте  Нового  Орлеана,   самом  близком   к  СуперСтадиону
аэропорте, где завтра состоится матч СуперКубка, где в перерыве я поженюсь.
     А время уходит.
     Снаружи в коридоре моя свита  и моя новая невеста ждут меня больше двух
часов, а я сижу здесь, потому что мои  внутренности готовы вывалиться  через
задницу. Мои  брюки  спущены  до  уровня  лодыжек.  Бумажная  подкладка  для
туалетного сидения поднимает уровень воды  в  унитазе,  чтобы  увлажнить мою
голую кожу. Я чувствую густой запах человеческих дел с каждым вдохом.
     Кабинка  за кабинкой пустеют, но каждый  раз,  когда последний  человек
уходит, появляется другой.
     На стене нацарапано: Ты знаешь, чем заканчиваются жизнь  и порнофильмы.
Единственная разница между ними в том, что жизнь начинается с оргазма.
     Рядом с  этим  нацарапано: Все  идет  к  концу,  который и  есть  самая
волнующая часть.
     Рядом с этим нацарапано: Какая тантрическая мысль.
     Рядом с этим нацарапано: Здесь пахнет говном.
     Последняя кабинка пустеет.  Последний человек моет руки. Последние шаги
к выходу.
     В дырку слева я шепчу: Фертилити? Ты там?
     В дырку справа я шепчу: Фертилити? Это ты?
     Я  всего  лишь  боюсь, что  еще один  человек зайдет почитать газету  и
забудется при очередном захватываещем шести-этапном движении кишки.
     Из дырки справа доносится: "Я ненавижу тебя за  то,  что ты назвал меня
проституткой по телевидению".
     Я шепчу в ответ: Прости. Я всего лишь читал текст, который мне давали.
     "Я знаю это".
     Я знаю, что она знает это.
     Красный рот  в дырке  говорит: "Я  звонила,  зная, что ты предашь меня.
Здесь свободой воли и не пахнет. Это то же самое, что у Иисуса  с Иудой. Ты,
в общем-то, всего лишь орудие в моих руках".
     Спасибо, говорю я.
     Шаги, кто-то входит в мужской туалет, и кто бы это  ни был, он занимает
кабинку слева от меня.
     Я шепчу в дырку справа: Мы не можем говорить сейчас. Кто-то вошел.
     "Все окей, -- говорит красный рот. -- Это всего лишь старший брат".
     Старший брат?
     Рот говорит: "Твой брат, Адам Брэнсон".
     И в дырке слева показывается дуло пистолета".
     И голос, мужской голос говорит: "Привет, маленький брат".
     Пистолет,  просунутый  в  дырку,  вращается вслепую, показывая  на  мои
ступни, показывая на мою грудь, мою голову, дверь кабинки, унитаз.
     Рядом с дулом пистолета нацарапано: Отсоси его.
     "Не дергайся, -- говорит Фертилити. --  Он не  собирается тебя убивать. Я
это знаю".
     "Я тебя не вижу, -- говорит Адам, -- но  у меня шесть пуль, и одна из них
должна найти тебя".
     "Ты никого  не  убьешь," -- говорит красный  рот черному пистолету.  Они
переговариваются через  мои голые белые колени. "Он  провел у меня  в номере
всю  прошлую  ночь,  приставив пистолет к моей голове, и все, что он сделал,
это спутал мне волосы".
     "Заткнись," -- говорит пистолет.
     Рот говорит: "У него нет ни одной пули".
     Пистолет говорит: "Заткнись!"
     Рот говорит: "Прошлой ночью я видела еще один сон о  тебе. Я знаю,  что
они  сделали  с  тобой,  когда  ты  был ребенком. Я  знаю,  то, что  с тобой
случилось, было ужасно. Я понимаю, почему секс тебя пугает".
     Я шепчу: Со мной ничего не случилось.
     Пист