после  того,  как  замок  будет  открыт.  Мы
поднялись  на  ноги  и  принялись  разыскивать  очередное  "указание   для
посвященных". На этот раз над кодовым замком изображено было  перекрестье,
верхнюю  половину  которого  пересекала  кривая,   почти   сливавшаяся   с
горизонтальной чертой слева и резко возраставшая справа.
     - Похоже на график экспоненты, - сказал я.
     - Но ведь в средние века  не  было  дифференциального  исчисления!  -
воскликнул Лоут.
     - Ну, если Элдерик нашел  сейф,  то  что  мешало  ему  найти  учебник
математики? - усмехнулся я. - А если серьезно,  то,  по-моему,  все  здесь
построено перебежчиками.
     - В таком случае, их было здесь достаточно много, судя по проделанной
работе... Думаешь, экспонента? Значит,  следующий  код  -  число  "е"?  До
какого знака ты его помнишь?
     - 2.718281828, - выдал я. - Гм... девять знаков дробной части. Плохо,
у "пи" было 10.
     - Попробуем, - сказал Лоут. - Может, на этот раз они  были  не  столь
требовательны к нашей памяти. Шутка ли, кто в этом мире  вообще  слышал  о
числе "е"!
     Я набрал все известные мне цифры. Ничего не произошло.
     - Попробуй без двойки, - посоветовал Лоут.
     - "Пи" начиналось с тройки, - напомнил я.
     - Попробовать-то надо!
     Я набрал одну дробную часть - естественно, без результата.
     - Черт, учить надо было математику... -  пробормотал  Кройлес.  -  Ты
помнишь, как вычисляется экспонента?
     - Конечно,  это  же  самый  простой  ряд!  Сумма  по  i  от  нуля  до
бесконечности... ммм... икс в i-той, деленное на i факториал...  если  мне
память не изменяет.
     - Если изменяет, мы составим им компанию! - Лоут  указал  на  пол.  -
Давай считать.
     - В уме, что ли?
     - Зачем в уме? - удивился Лоут. -  У  меня  с  собой  грифель,  я  же
рассчитывал делать пометки на плане.
     - Реально ли вообще сосчитать такое без калькулятора? - пробурчал  я.
- Гм... икс равен единице, остаются факториалы. Их тоже отдельно вычислять
не нужно, а нужно делить  результат  предыдущего  деления  на  новое  i  и
добавлять к общей сумме. Черт возьми, считать столбиком!  Что  за  занятие
для цивилизованного человека!
     - Куда более подобающее занятие, чем махать  мечом  и  добывать  себе
обед с помощью арбалета, - ответил  Кройлес.  -  Хватит  трепаться,  давай
считать, пока факел не  погас.  Какую  точность  берем  для  промежуточных
результатов?
     - Думаю, 16 разрядов хватит. Не на компьютере же они сами считали,  в
конце концов!
     Вот,  должно  быть,  была  картина  -   двое   грязных   и   заросших
кладоискателей, запертые в крохотной пещере с тремя покойниками, при свете
чадящего факела вычисляют число "е" с точностью до шестнадцатого знака!  Я
делил на четные значения i, Лоут -  на  нечетные.  Тот,  кто  освобождался
первым, складывал  результаты.  На  двенадцатой  итерации  у  нас  наконец
получилось знакомое 2.718281828, за которым шло 286 и еще цифры. Но мы  не
обольщались, понимая, что этот хвост еще изменится. И  действительно,  уже
на следующем i - 13 - после 1828 получилось уже  446  с  явной  тенденцией
округлиться в большую сторону. Четырнадцатая  итерация  превратила  446  в
458. При i, равном 15, 58 изменилось на  59.  Таким  образом,  на  десятом
месте явно стояла четверка, но если в код входили только 10  цифр  дробной
части, то десятая четверка округлялась до пяти. Если же код  был  длиннее,
то  за  четверкой  шла  опять-таки  не  то  пятерка,  не  то   округленная
шестерка...
     - Я думаю, их все-таки десять, - сказал Лоут.
     - Никогда не доверял оптимистам, - проворчал я. - Ладно, попробуем, -
и набрал 2718281828... 5. В двери что-то клацнуло! Колесо,  отвечавшее  за
засов и прежде намертво  застопоренное,  теперь  повернулось  без  особого
труда. Мы потянули тяжелую дверь на себя, и она открылась.
     Перед нами была узкая и  длинная  пещера.  Ряд  вмурованных  в  стену
металлических колец поддерживал толстые  свечи  и  стеклянные  лампы,  как
оказалось впоследствии, спиртовые.  Под  этими  светильниками  вдоль  стен
стояли массивные сундуки.
     - Сокровища! - выдохнул Лоут.
     Мы поспешно вошли, уже не опасаясь ловушек. Мой друг зажег  несколько
свечей и ухватился за крышку ближайшего сундука. На ней не  было  никакого
замка. Крышка откинулась, скрипнув, и нашим взорам предстали...
     Нет, отнюдь  не  золотые  слитки  и  драгоценные  камни.  В  сундуке,
завернутые в расползающиеся от старости промасленные тряпки, лежали кирки,
лопаты, ломы, кувалды и тому подобные орудия.  Я  устремился  к  соседнему
сундуку. Там тоже были инструменты, но для более  тонкой  работы:  гаечные
ключи, сверла,  ножовки,  молотки,  клещи.  В  третьем  сундуке  буквально
плавали в масле детали каких-то механизмов. В четвертом были просто бруски
и полоски металла; в пятом мы обнаружили одежду, но она, несмотря  на  все
предосторожности, сохранилась плохо:  ткань  фактически  расползалась  под
пальцами.  Еще  в  нескольких  сундуках  были  части  каких-то   машин   и
приспособлений, некоторые из них покореженные - очевидно,  эти  служили  в
качестве сырья. В одном из сундуков  лежало  несколько  аркебуз,  а  также
холодное оружие и мешочек  с  пулями  и  порохом.  Имелся  тут  и  сундук,
заполненный   чертежами   разных   механизмов   и   рукописными   книгами,
содержавшими, как мы убедились  позже,  разрозненные  и  нередко  неточные
сведения технического и научного характера. Однако во всей пещере не  было
ни грамма золота.
     Так  вот,  значит,  какого  рода   сокровища   скрывало   подземелье!
Разумеется, Элдерик не имел ко всему этому никакого отношения, хотя пещеры
действительно были покинуты не одно столетие назад, возможно,  как  раз  в
период падения империи. Кто оборудовал все это,  кто  оставил  этот  склад
деталей и инструментов, позаботившись об их сохранности, и куда делись эти
люди? Точного ответа я не знаю и теперь уже не узнаю. Можно лишь сказать с
уверенностью, что это была либо большая группа перебежчиков,  либо  тайная
колония потомков уцелевших  ученых  и  инженеров,  на  несколько  столетий
пережившая цивилизацию. Мы не нашли никаких записей, проливающих  свет  на
их историю. Возможно,  такие  записи  и  существовали,  но  часть  галерей
оказались заваленными, и мы  не  смогли  туда  проникнуть.  Но  я  забегаю
вперед.
     Наше открытие вызвало у меня  смешанные  чувства.  С  одной  стороны,
содержимое сундуков было интереснее банальных сокровищ; с другой  стороны,
все это, даже аркебузы, не могло принести нам большой практической пользы.
Лоут же не скрывал своей досады.
     - Черт побери! - восклицал он. - Куча железного хлама! И стоило  ради
этого громоздить все те ловушки!
     - Они считали, что стоило, - заметил я. -  Они  хотели  сохранить  от
варваров последние остатки цивилизации.
     - Не больно-то много они сохранили, - фыркнул он. - Похоже, они  даже
об электричестве не имели понятия. Так, механические игрушки...  В  лучшем
случае из этого барахла можно собрать паровую машину.
     - Это тоже было бы неплохо, - заметил я, - мне надоело ходить пешком.
Но мы, похоже, еще не все здесь видели.
     И в самом деле, в конце пещеры-склада был ход,  уводивший  вверх.  Мы
поднялись по вырубленным в камне ступеням и оказались  в  следующем  зале,
где  некогда  размещалось  что-то  вроде  небольшого   цеха:   здесь   еще
сохранились деревянные верстаки  и  несколько  полуразобранных  станков  с
ручным или ножным приводом. У стены  была  сложена  каменная  печь,  труба
которой упиралась в трещину  в  потолке.  Из  этой  пещеры  вели  еще  два
прохода. Заглянув в левый, мы обнаружили какие-то чаны и большие сосуды из
мутного грубого стекла;  некоторые  сосуды  были  тщательно  запечатаны  и
содержали какую-то жидкость. Правый проход был перекрыт  дверью,  на  этот
раз без всяких замков и кодовых устройств.
     Мы вошли внутрь и увидели самолет.



                                    51

     Точнее говоря, это  был  поддерживаемый  многочисленными  стойками  и
подпорками каркас самолета, небольшого биплана типа тех,  что  не  слишком
уверенно  бороздили  воздух  первых  лет   Проклятого   Века.   Сооружение
одновременно напоминало коробчатый змей и скелет птеродактиля. Не было  ни
мотора, ни пропеллера, однако от рычагов  перед  креслом  пилота  тянулись
тросы к хвостовым рулям. Вся конструкция опиралась на три колеса без  шин,
два больших у основания крыльев и одно маленькое у хвоста.
     Лоут присвистнул.
     - А ты говоришь - паровая машина! - воскликнул я.  Но  его  удивление
быстро прошло.
     - И ты думаешь, эта штука летает? -  усмехнулся  он.  -  У  нее  даже
мотора нет, да и немудрено: на чем бы он мог работать? И  как,  по-твоему,
это можно вытащить на поверхность?
     -  Взгляни  сюда,  -  я  прошел  по  направлению  носа  аэроплана   и
остановился у ровной стены пещеры. Слева и  справа  из  пробитых  в  камне
отверстий торчали большие длинные рычаги. - Держу  пари,  что  эта  стенка
отодвигается. Что касается мотора, нам надо повнимательней изучить  сундук
с чертежами. Создатели этих  мастерских  затратили  огромный  труд,  я  не
думаю, что они стали бы  использовать  все  это  для  сборки  неработающей
безделушки.
     Дальнейшее обследование пещер показало,  что  я  был  прав.  Каменная
плита удерживалась мощными  цепями  и  приводилась  в  движение  рычагами;
двигая их вверх-вниз в течение получаса, мы  полностью  опустили  плиту  и
открыли выход на плато. Здесь же, в ангаре, мы обнаружили снятый пропеллер
и погруженные  в  масло  детали  мотора.  В  соседнем  сундуке  находились
необходимые   схемы   и   чертежи.   Трудно   сказать,   сколько   времени
просуществовали эти мастерские и какие устройства были в них  изготовлены;
как я уже упоминал, часть проходов оказались заваленными, и мы,  возможно,
не узнали многих любопытных вещей. Но, по  всей  видимости,  аэроплан  был
последним и самым сложным из здешних проектов. Не знаю, летал ли  он  уже,
успели ли хозяева хоть раз его испытать; однозначных сведений в  найденных
нами документах не содержалось, однако  все  позволяло  предположить,  что
проект доведен до успешного конца.  Естественно,  мы  загорелись  желанием
привести самолет в рабочее состояние и проверить его в деле.
     Разумеется, мы столкнулись с определенными трудностями. Нужные детали
иногда приходилось подолгу  искать,  а  обозначения  на  чертежах  заметно
отличались от стандартов нашей эпохи. Впрочем, хотя мы  с  Лоутом  никогда
раньше не имели дела с аэропланами, нам помогало то, что семьсот лет назад
у каждого из нас был автомобиль.
     Правда, двигатель самолета совсем не походил  на  автомобильный.  Как
верно заметил Лоут, работники подземных мастерских не знали электричества,
значит,  об  электрическом   зажигании   топливной   смеси   говорить   не
приходилось. Не было в их распоряжении  и  нефти.  Поэтому  аэроплан  имел
дизельный  двигатель,  топливо  для  которого  находилось  в   тех   самых
запечатанных сосудах; мы  не  нашли  понятных  записей  о  его  составе  и
технологии производства, но, судя  по  запаху,  основным  компонентом  был
спирт. Конечно, соотношение мощности  и  массы  у  подобного  мотора  было
далеким  от  идеала,  но,   благодаря   легкости   остальной   конструкции
(создателям самолета удалось раздобыть легкие сплавы нашей эпохи),  биплан
все-таки,  по  расчетам  конструкторов,   мог   подняться   в   воздух   с
заправленными баками и одним человеком на борту.
     Работа так захватила нас, что  мы  с  большой  неохотой  отправлялись
наружу за пропитанием. Пищей в те дни нам служили морские птицы;  мясо  их
дурно пахнет и неприятно на вкус. Пресную воду  -  подземный  ручей  -  мы
обнаружили в одной из пещер.
     Но вот, наконец, все было готово, старые детали вычищены  и  смазаны,
двигатель  собран,  установлен  и  опробован  на  малых  оборотах,  крылья
обтянуты предназначенной для  этого  пленкой.  Осталось  решить  последний
вопрос: кто проведет испытательный полет.  Я  решительно  заявил  о  своих
претензиях.
     - Но почему ты? - возмутился Лоут.
     - Ты же не умеешь управлять самолетом.
     - Можно подумать, что ты умеешь!
     - Наш институт, помимо прочего,  занимался  разработкой  компьютерных
тренажеров для армии. Я налетал больше ста часов на симуляторах.
     -  Так  то  были  всякие  истребители-бомбардировщики,  а  не   такие
драндулеты.
     - Нет, там можно было задать самые  разные  конструкции.  Конечно,  в
точности такой не было, но я знаю, как ведет  себя  в  воздухе  тихоходный
биплан. Послушай, Лоут, если ты в первом же полете разобьешься, мне  будет
не хватать не только тебя, но и нашего самолета.
     В конце концов он согласился. Мы залили баки и выкатили  аэроплан  на
плато.
     Погода, остававшаяся  ясной  и  солнечной  уже  много  дней,  заметно
переменилась. Ветер вздымал клубы пыли и гнал  в  сторону  океана  тяжелые
низкие тучи.
     - Похоже,  буря  собирается,  -  озабоченно  сказал  Лоут.  -  Может,
отложим?
     - Ничего страшного, - нетерпеливо отмахнулся я. - При встречном ветре
взлетать легче. Грозы еще нет; сделаю пару кругов и вернусь.
     Лоут покачал головой, но  не  стал  спорить.  Мы  развернули  самолет
хвостом к океану. Я сел в кресло и положил руки  на  несложные  рычаги,  а
Лоут принялся раскручивать винт. Я чувствовал, как самолет вздрагивает  от
порывов ветра; казалось, он тоже трепещет от нетерпения.
     И вот мотор пару раз  чихнул,  зафыркал  и  наконец  заработал.  Лоут
отскочил в сторону. Я вывел ручку газа до максимума. Машина покатилась  по
плато, постепенно набирая скорость. Ветер  швырял  песок  мне  в  лицо;  я
запоздало  пожалел  об  отсутствии  очков,  которыми  пользовались  пилоты
подобных аппаратов восемь веков лет  назад.  Я  оглянулся;  Лоут  был  уже
далеко позади, а я все еще не мог  взлететь.  Но  вот,  наконец,  аэроплан
несколько раз подпрыгнул и тяжело оторвался от земли. Я еще  подумал,  что
зря мы заправили полные баки, но уж больно хотелось выжать из машины  все,
на что она способна.
     Я летел! Это было  совсем  непохоже  на  компьютерный  симулятор  или
ощущения пассажира воздушного лайнера Проклятого Века; это был  настоящий,
восхитительно реальный полет, какие прежде я переживал только во  сне.  И,
так же как во сне, мною на какое-то время овладело состояние  совершенного
счастья, невозможного на земле.
     Довольно долго я летел по прямой, удаляясь от океана, и, лишь  набрав
достаточную высоту, чтобы в случае чего  успеть  выровняться,  дал  легкий
крен на левое крыло и осторожно начал широкий разворот. Тут я  убедился  в
преимуществе симуляторов. Аэроплан не очень хорошо слушался руля, особенно
при боковом ветре; пару раз меня болтануло так, что душа ушла в пятки.  Но
вот, наконец, частично потеряв высоту, я довершил разворот и устремился на
крыльях ветра назад,  к  побережью.  Я  даже  позволил  себе  пофорсить  и
снизился, чтобы пролететь над головой Лоута. Как сейчас вижу его лицо:  он
прикрывал рукой глаза от пыли и что-то кричал,  но  я  не  расслышал.  Под
колесами мелькнул край плато, и - уже далеко  внизу  -  тяжелые  свинцовые
волны, разбивавшиеся об отвесный берег белыми фонтанами пены. Я летел  над
океаном.
     Мне показалось, что ветер усиливается; я вдруг подумал, что он  может
сравняться с собственной скоростью самолета, так что  я,  подобно  пловцу,
которого сносит течением, не смогу вернуться  к  берегу.  Я  начал  плавно
поворачивать, но биплан снова развернуло по ветру. Я ругнулся и  попытался
заложить  более  крутой  разворот,  но  в  этот  момент  руль  направления
заклинило.
     В первый момент я не очень испугался. Мне казалось, что я еще рядом с
берегом и успею поправить положение. Я снова потянул рычаг, а когда он  не
поддался, сильно дернул. Рычаг рванулся с места неожиданно  легко,  но  на
курсе это не отразилось. Я обернулся и с ужасом увидел, что трос,  ведущий
к  рулю,  оборвался  и  болтается  в  воздухе.  Самолет  был  неуправляем.
Сказались столетия, протекшие с момента его постройки.
     Уже почти у самого горизонта я увидел берег и крохотную фигурку Лоута
у самой кромки обрыва. Мне показалось, что он махал руками,  но  с  такого
расстояния я уже не мог разглядеть точно. Таким я увидел его  в  последний
раз.
     Ветер нес самолет в открытое море.



                                    52

     Возможно, человек более отчаянный на моем месте устремил бы  аэроплан
вниз (сохранившиеся рули  позволяли  это  сделать),  с  тем  чтобы  искать
спасения в воде. Конечно, шансов на спасение в штормовом море в нескольких
милях от берега (и притом берега скалистого,  грозящего  смертью  всякому,
кто окажется возле него в такую погоду) - шансов этих фактически не  было.
Но в открытом океане их не было тем более. До соседнего континента  тысячи
миль; даже если ветер перейдет в ураган, и мой биплан это выдержит, ему не
преодолеть и десятой доли  этого  расстояния.  Что,  кроме  гибели,  могло
ожидать меня посреди океана, воды которого уже сотни лет  не  бороздит  ни
один корабль? Словом,  положение  было  совершенно  безвыходным.  Так  или
иначе, я предпочел скорой гибели гибель более отдаленную, и,  вместо  того
чтобы снижаться, еще увеличил высоту, дабы после остановки двигателя иметь
еще запас на планирование.
     Не знаю, сколько времени длился этот полет  и  с  какой  скоростью  я
летел; у меня не было никаких  ориентиров,  кроме  безбрежного  штормового
океана. Самолет здорово болтало, и я всерьез боялся,  что  он  развалится.
Хлынул дождь, настоящий ливень; потоки воды хлестали мне в  лицо  (точнее,
это я, двигаясь по ветру, настигал их), и в какую-нибудь минуту я вымок до
нитки.  Периодически  ходившие  внизу  водяные  горы  озарялись  вспышками
далеких молний, но ветер нес меня впереди  грозового  фронта  -  это  был,
пожалуй, единственный положительный момент в моем положении.
     Наконец настал миг, который неминуемо должен был  настать.  Двигатель
начал чихать и через пару минут заглох окончательно. Вцепившись в  рычаги,
я планировал вниз. Это оказалось труднее, чем я предполагал; просто  чудо,
что аэроплан не развернуло хвостом вперед, не бросило в штопор. В какой-то
момент я чуть не сорвался в пике, но над самой водой мне удалось выровнять
машину  почти  горизонтально.  В  следующее  мгновение  аэроплан   зацепил
передними колесами пенистый гребень и зарылся носом в следующую  волну.  Я
спрыгнул в воду. Белая пена окатила погружающееся крыло; в  последний  раз
мелькнул над водой хвост  с  болтающимися  рулями,  и  самолет  скрылся  в
пучине. Последний рудимент цивилизации...
     Я сбросил куртку и стащил под водой сапоги, готовясь к новому,  столь
же очевидно бессмысленному этапу борьбы. В открытом море, где человеку  не
угрожает опасность быть  разбитым  о  скалы,  он  даже  и  в  шторм  может
продержаться достаточно долго. Ведь тело человека легче воды; стало  быть,
главное - сохранять  хладнокровие,  правильно  дышать  и  не  нахлебаться.
Периодически можно отдыхать, ложась на спину. Все это, разумеется,  просто
в теории; на практике пенные гребни так  и  норовят  захлестнуть  тебя,  а
дождь отнюдь не улучшает положения.
     Итак, я продолжал отчаянно цепляться за жизнь.  Когда  я  погибал  от
жажды и зноя в пустыне, то фактически смирился со своей участью, ибо  воля
к жизни оставляла меня вместе с силами и ясностью сознания. Теперь же  мое
физическое состояние было вполне  удовлетворительным,  и  я  не  прекращал
борьбы; однако в мозгу уже шевелилась утешительная мысль, что, как  только
силы иссякнут, исчезнет и желание бороться за жизнь.
     Так прошло несколько часов. Я сел в кресло пилота в середине  дня,  а
теперь уже стемнело. По всему телу разлилась ноющая  усталость;  вдобавок,
несмотря на тропические широты, все время находиться в воде было  холодно.
Я