зврата моих вещей, но свирепый  взгляд  тюремщика
заставил меня отказаться от этой мысли.
     Во дворе уже собралась целая толпа таких, как я. Грязные, обросшие, в
лохмотьях, они мало походили на людей. Я содрогнулся при  мысли,  что  сам
выгляжу так же.  Стражники  с  копьями,  похоже,  собирались  выгнать  нас
наружу, в чумной город. Я вспомнил, как  входил  в  этот  город  несколько
месяцев назад, в хорошей  одежде,  с  кошельком,  полным  медных  денег...
Подумать только, _т_о_г_д_а_ я считал свое положение отчаянным!
     В этот момент с улицы донеслось  цоканье  копыт,  и  во  двор  въехал
офицер в сопровождении нескольких солдат.
     - Слушайте, вы, отребье! - обратился он к нам. - Вам  предоставляется
редкий  шанс.  Его  величество  король  не  только  прощает  ваши  прежние
преступления, но и готов взять вас на службу. Чума  нанесла  урон  славной
королевской армии; Грундоргу нужны солдаты. Все, кто  хочет  поступить  на
службу, должны следовать за нами. Мы будем ехать не слишком быстро,  но  и
не слишком медленно; те, кто отстанут, могут возвращаться в город - королю
не нужны дохляки.
     Стоя  босиком  на  обледенелых   камнях   тюремного   двора   посреди
охваченного чумой города, без единого гроша в кармане (да и карманов-то на
моем тряпье не было),  мог  ли  я  дожидаться  лучшего  предложения?  Надо
сказать,  не  все  освобожденные  были  того  же  мнения;  последовать  за
всадниками решило что-то около половины, у остальных же, очевидно, имелись
свои  планы.  По  всей  видимости,  они  рассчитывали,  что  в  охваченном
эпидемией городе есть чем поживиться и ради этого пренебрегали опасностью;
впрочем, средневековые нарушители закона, невежественные и суеверные, куда
легкомысленней цивилизованных.  Итак,  мы,  три  десятка  бывших  узников,
побежали за офицером и  солдатами.  Всадники  торопились  скорей  покинуть
чумной город, и бежать приходилось изо всех сил. К тому  моменту,  как  мы
добрались до городских ворот, несколько  человек  уже  отстали;  я  и  сам
чувствовал, что недолго выдержу подобный  темп.  Мы  миновали  заставу,  в
обязанности которой входило блокировать въезд и выезд из чумного города, и
оказались на дороге, ведущей на юг. Здесь нам дали небольшую передышку;  я
надеялся, что теперь мы  получим  хоть  самое  плохонькое  обмундирование,
однако испытание еще не закончилось, и мы должны были и дальше  бежать  за
всадниками босиком и в лохмотьях. Солдаты ехали уже не так быстро, но путь
оказался длинным. Я затрудняюсь сказать, какое расстояние мы преодолели  -
думаю, больше пяти миль. Казалось, дороге не будет конца; некоторые падали
в грязь  и  оставались  лежать,  иные,  чувствуя,  что  вот-вот  отстанут,
пытались ухватиться за еще державших темп; их  грубо  отпихивали.  Я  тоже
пару раз заехал таким локтем в ребра. Удивительно, что я сам выдержал этот
забег. Я задыхался, во рту стоял мерзкий  металлический  привкус,  ступни,
казалось, совершенно онемели - боль от множества мелких ран пришла  потом.
Наконец показался лагерь грундоргского полка; из числа  бывших  арестантов
до него добралось шестнадцать человек.
     Всех нас поместили в разгороженный надвое деревянный барак,  где  нам
предстояло провести почти  две  недели  в  карантине  -  предосторожность,
пожалуй, излишняя, ибо карантином для нас уже послужила тюрьма. Уголовники
были  не  слишком  приятным   обществом,   однако   благодаря   физическим
упражнениям  в  камере  я  находился  в  неплохой  (по  меркам  столь   же
ослабленных узников) форме; убедившись, что я могу дать отпор и  в  то  же
время не претендую на лидерство, меня оставили в покое.  Наконец  карантин
кончился; мы привели себя в  порядок  и  получили  обмундирование.  Только
теперь, оказавшись в грундоргской казарме, я узнал,  что  за  время  моего
заключения в большой политике произошли большие перемены.
     Как и опасался Элдред Раттельберский, молодой  и  честолюбивый  принц
Крэлбэрек, наскучив ожиданием, в конце концов сверг своего дядю Ральтвиака
и занял грундоргский трон. Сразу же после этого он двинул армию к границам
разоренного  и  ослабленного  Корринвальда   и   выдвинул   Гродрэду   ряд
ультимативных требований. Тот, естественно,  согласился  на  все;  даже  и
лучший правитель на его месте попросту не смог бы собрать  достаточно  сил
для  противостояния  грундоргскому  вторжению.  В  результате  Корринвальд
лишился ряда территорий на юго-западе, а также  вынужден  был  бросить  на
произвол судьбы своих союзников -  небольшие  королевства  вдоль  западной
границы; самое южное из них было вскоре  оккупировано  Грундоргом.  Ирония
судьбы: Элдред затеял свой поход  на  Траллендерг,  желая  сделать  страну
сплоченной,  сильной  и   богатой;   в   результате   же   она   оказалась
раздробленной, слабой, разоренной и  униженной.  Вполне  возможно,  что  в
скором будущем  Корринвальд  вообще  перестанет  существовать  как  единое
государство.
     Итак,  к   концу   зимы   Крэлбэрек   добился   немалых   военных   и
дипломатических побед.  Однако  разразившаяся  эпидемия  чумы  -  довольно
обычное средневековое бедствие, обыкновенно обогащающее церковь, ибо  люди
стремятся откупиться от "гнева божьего" - эпидемия чумы заставила молодого
короля поумерить свои  планы.  Он  отказался  от  дальнейшей  экспансии  в
цивилизованные области, ограничившись удержанием новых границ;  но,  чтобы
не терять времени даром, решил двинуть  экспедиционный  корпус  на  юг,  в
Дикие Земли. Активное участие в южном походе должен был  принять  и  полк,
солдатом которого я теперь стал.



                                    36

     Как я упоминал в предыдущей рукописи, которая покоится ныне в  кейсе,
зарытом в лесу под Линдергом, жители королевств почти ничего  не  знают  о
Диких Землях. Об этих территориях, площадь которых значительно превосходит
суммарную площадь королевств,  ходит  великое  множество  смутных,  обычно
жутких и нередко противоречивых легенд. Просвещенные люди  нынешней  эпохи
(к коим в первую очередь следует отнести главных душителей знания - высшее
духовенство) не исключают, что за поясом  Диких  Земель  могут  находиться
другие "цивилизованные" государства.  Однако  считается,  что  в  пределах
досягаемости, возле южных границ Корринвальда,  Грундорга  и  их  соседей,
ничего подобного нет, а есть лишь варвары,  дикие  звери  и  разнообразные
чудовища.  Естественно,  подобные  противники  не  заслуживают   того   же
уважения,  что  и  армии  "цивилизованных"  соседей,  и  части,  посланные
Крэлбэреком на юг, были далеко не отборными. Комплектовались они  из  кого
попало; то, как я там оказался, служит ярким тому примером. Более половины
личного состава составляли новобранцы; вскоре  после  моего  зачисления  в
полк нас всех выстроили на плацу и велели выйти вперед тем, кто уже  имеет
воинские навыки. Я, разумеется, воспользовался этой возможностью,  надеясь
пробиться в офицеры или хотя бы в капралы; однако унтеры, оценивавшие наши
способности, нашли, что я довольно посредственный солдат.  В  самом  деле,
ведь  до  сих  пор  мне  приходилось  воевать  в  основном  на   командных
должностях. Отныне мне предстояли ежедневные  упражнения  -  гимнастика  и
учебные  бои;  но  все  же  я   избежал   той   жуткой   муштры,   которая
предназначалась новичкам, впервые взявшим в руки оружие.
     Грундоргская армия по структуре своей напоминает и корринвальдскую, и
раттельберскую; уровень централизации в ней заметно выше, чем в первой, но
ниже, чем во второй. Оружие в  основном  такое  же,  как  в  Корринвальде.
Наиболее распространенные доспехи, в отличие от корринвальдских кольчуг  и
раттельберских панцирей, состоят  из  соединенных  металлических  пластин,
похожих на квадратную чешую. Щиты легкой пехоты и кавалерии квадратные,  с
острыми углами, нередко с металлическим шипом посередине - такой щит может
служить и оружием. Офицеры при  Ральтвиаке  назначались  исключительно  из
дворян, и вообще знатность играла едва ли не решающую роль в  карьере,  но
Крэлбэрек сломал эту традицию. Однако в нашем, как я уже  отметил,  отнюдь
не лучшем полку большинство офицеров были старой закваски.
     Наконец, после месячной подготовки, начальство сочло, что  остальному
мы  обучимся  непосредственно  в  ходе  боевых  действий,   буде   таковые
возникнут. (Многие в полку всерьез полагали, что южные дикари  побегут  от
одного нашего вида; при этом  их  отнюдь  не  смущало,  что  за  последнее
столетие граница Грундорга не отодвинулась к югу ни  на  милю  -  впрочем,
возможно они, как и я в то время, просто не знали об этом.)
     Итак, в конце весны мы выступили в поход. Прежде, чем  вторгнуться  в
таинственные и враждебные Дикие Земли, нам предстояло пересечь Грундорг  с
севера на юг. Этот путь длиной примерно в 350 миль - Грундорг,  в  отличие
от Корринвальда, вытянут не с севера на юг, а с запада на восток - занял у
нас три недели.  По  дороге,  в  соответствии  с  неведомыми  мне  планами
командования, происходили постоянные переформирования,  какие-то  части  и
подразделения присоединялись к нам, какие-то  уходили,  так  что  в  южных
областях состав экспедиционного  корпуса  сильно  уже  отличался  от  того
полка, что выступил с севера - но, кажется, общий  уровень  не  повысился.
Меня все эти перемены не затронули. Никаких особенно интересных наблюдений
по дороге я не сделал: во-первых, потому что  средневековая  жизнь  вообще
невероятно скучна, и если не считать  войн,  пожаров  и  прочих  бедствий,
оживляют ее лишь казни да мистерии по  праздникам;  во-вторых,  ежедневные
долгие переходы в полном вооружении - довольно утомительное занятие, чтобы
глазеть по сторонам. Лишь одна картина врезалась в мою память.
     Это было уже ближе к концу пути; мы проходили  через  один  из  южных
городов. У пересечения двух самых широких улиц  нас  остановили.  Даже  по
линдергским меркам лето уже прочно вступило в свои права, а в этих широтах
тем более; солнце припекало во всю, хотелось поскорее выбраться из душного
города, и тем более раздражала  внезапно  возникшая  заминка.  По  главной
улице, видимо, двигалась какая-то  процессия;  я  слышал  радостные  крики
мальчишек и непристойные ругательства взрослых; кого-то дразнили. Затем  в
общем шуме я различил цоканье копыт, звон железа и щелканье бичей;  вскоре
показались и главные участники зрелища.
     Дюжина кавалеристов конвоировала  около  полусотни  совершенно  голых
людей, мужчин и женщин. Все пленники были закованы в кандалы  по  рукам  и
ногам; кроме того, общая цепь соединяла их железные ошейники. Было  видно,
что идут они уже давно и еле  держатся  на  ногах  от  усталости  и  боли;
всадники нещадно хлестали их  бичами  по  обнаженным  плечам  и  спинам  -
очевидно, не столько для того, чтобы принудить идти быстрее, сколько  ради
удовольствия толпы. Более всего меня поразила нагота  пленников:  хотя  по
обычаям средневековья унижение  побежденного  считается  делом  не  только
естественным, но и необходимым,  церковная  мораль  никогда  не  допустит,
чтобы обнаженное человеческое тело было выставлено напоказ. Однако,  когда
странная процессия приблизилась, я начал понимать, в  чем  тут  дело.  Эти
тела могли пробудить вожделение разве что у самых извращенных натур.
     На всех пленниках лежала печать редкого уродства. Кожу многих из  них
покрывали безобразные язвы, волдыри и наросты, у многих не хватало пальцев
на руках и ногах или, напротив, обнаруживались  лишние.  Я  видел  страшно
искривленные, высохшие или покрытые  гноящейся  сыпью  конечности;  кости,
выпиравшие из-под натянувшейся кожи в самых разных местах; тела  согнутые,
перекошенные, перекрученные, горбатые; ужасно деформированные, сплющенные,
вдавленные,  раздутые  черепа;  лица  с  чудовищно  искаженными   чертами,
гроздьями  гигантских  бородавок,  сросшимися  или   заплывшими   жировыми
наростами ртами, носами, глазами. У одного мужчины вместо правой руки  был
какой-то жалкий багровый рудимент,  однако  и  на  эту  культю  умудрились
надеть цепь. У другого рука полностью срослась с телом,  и  кисть  уходила
куда-то вглубь бедра. У одной женщины начисто отсутствовала левая грудь, а
на правой не было соска.  Про  одного  из  пленников  вообще  нельзя  было
сказать, мужчина это или женщина; я так и не разглядел на его дряблом теле
никаких следов половых признаков. Кто-то ковылял на руках, заменявших  ему
ноги; кто-то при каждом выдохе ронял в пыль слизь,  стекавшую  у  него  из
дыры на месте носа...  Некоторое  время  любопытство  боролось  во  мне  с
отвращением;  наконец  отвращение  победило,  и   я   отвернулся,   давясь
подступившим к горлу комком.
     - Что, никогда не видел мутантов? - спросил  стоявший  рядом  солдат,
заметив  мою  реакцию.  Странно  было  слышать   слово,   бывшее   некогда
медицинским  термином,  а  потом  перекочевавшее   на   страницы   научной
фантастики, из уст средневекового солдата.
     - Нет, - ответил я и поспешно добавил: - Я с севера, - опасаясь,  что
моя неосведомленность может вызвать подозрение. Это  объяснение  оказалось
вполне удовлетворительным; солдат кивнул и принялся рассказывать.
     Оказывается, мутанты  составляют  давнюю  проблему  для  Грундорга  и
других королевств, граничащих с Дикими Землями; Корринвальд в их число  не
входит, ибо на юге  от  него  -  джунгли,  населенные  дикарями-людоедами,
мутанты же предпочитают центральные и западные области континента. Сколько
их, никто не знает; люди, попавшие в  страну  мутантов,  не  возвращаются.
Периодически  отряды  мутантов  предпринимают  набеги  на  южные   области
королевств, а отряды солдат - карательные  экспедиции  в  северные  районы
Диких Земель; по всей видимости,  мы  видели  как  раз  результат  удачной
экспедиции или неудачного набега. Впрочем, серьезной  угрозы  безопасности
королевств в целом мутанты не представляют: хотя число их, несмотря на все
принимаемые меры, похоже, не уменьшается, однако они -  животные  и  могут
создать только стаю, но не армию. Так что не менее,  а  то  и  более,  чем
военная, важна проблема религиозная. Существуют две  принципиально  разные
концепции. Святой Тауллен считал, что  мутанты  -  порождение  Сатаны,  и,
соответственно, долг каждого верующего -  уничтожать  их  елико  возможно.
Блаженный  же  Афтриак,  архиепископ  Тромский,   признавая,   разумеется,
мутантов существами нечистыми, утверждал в то же время, что Господь терпит
их, дабы напоминать человечеству о грехе, в  который  оно  некогда  впало.
Один из последователей Афтриака, Уннел, даже утверждал на этом  основании,
что убивать мутантов нельзя, а когда человечество очистится от грехов, они
исчезнут сами, но эта точка зрения была осуждена как ересь. Сам же Афтриак
полагал,  что  убивать  мутантов  можно,  но  можно  и   не   убивать,   а
использовать, предварительно подвергнув процедуре очищения  (обычно  через
кропление святой водой), ибо "Господь сильнее Сатаны, а  следовательно,  и
нечистое,  помимо  воли  своей,   может   служить   благу".   Спор   между
последователями Тауллена и Афтриака носил поначалу академический характер,
но по мере отодвигания границ на юг столкновения с мутантами участились, и
проблема обрела остроту, едва не приведшую к церковному расколу.  В  самом
деле,  авторы  обеих  концепций  были  к  тому  времени  канонизированными
церковными авторитетами, и признать правоту  одного  означало  обвинить  в
ереси другого. Однако в конце концов сочтено было, что раскол церкви из-за
каких-то мутантов недопустим; так поныне  и  существуют  обе  концепции  -
уникальный случай церковного плюрализма. В тех  епархиях,  где  заправляют
тауллениты, мутантов уничтожают, торжественно сжигая на кострах,  там  же,
где сильны позиции афтриакцев - в частности, на большей части Грундорга  -
мутантов используют в разных целях: как рабочую скотину и  для  показа  на
ярмарках. При использовании мутантов, однако, существует два  ограничения:
во-первых, всех их полагается кастрировать, чтобы  не  плодилось  нечистое
племя, а во-вторых, они не должны  носить  одежду  (мутант  -  сатанинская
карикатура на человека, который есть подобие  Божие;  обрядить  мутанта  в
человеческие  одежды  значит  уподобить  его  человеку  и  тем   оскорбить
Господа). Поэтому на севере, где  зимой  без  одежды  не  выжить,  даже  в
афтриакских епархиях мутанта можно увидеть крайне редко.
     Я давно уже знал о существовании мутантов: о них шла речь в  рукописи
Даллена Кри, найденной мной и Лоутом вскоре после прибытия в эту эпоху,  а
также в некоторых манускриптах из библиотеки герцога. Мутанты появились  в
результате взрывов  и  медленного  разрушения  военных  и  мирных  ядерных
объектов после гибели  цивилизации.  Один  из  манускриптов  так  описывал
подобное событие: "Среди ночи на юге взошло новое солнце, и  было  оно  во
сто крат ярче солнца истинного. Столь ярок был его свет, что пламя факелов
отбрасывало тени; и всякий, кто видел это  солнце,  ослеп.  Следом  пришел
огненный ураган, вырывавший деревья с корнем и срывавший  крыши  с  домов;
земля же при этом дрожала. И те, кто видел это,  стали  болеть,  а  многие
умерли, потеряв волосы и зубы, непрерывно стеная от страшной боли; и люди,
приходившие с юга,  рассказывали  о  сожженной  пустыне,  где  нет  ничего
живого, и о развалинах  самых  крепких  замков,  и  о  людях,  от  которых
остались только тени на обугленных стенах развалин;  и  все,  пришедшие  с
юга, умерли от той же болезни. И многие годы еще  земля  рождала  странные
плоды, а из чрева женщин выходили чудовища. И ни  молитвы,  ни  лекаря  не
могли отвратить гнев Божий."
     Так как большинство ядерных объектов располагалось на южной  половине
континента, она  и  стала  естественной  зоной  обитания  мутантов.  Были,
разумеется,  случаи  рождения  мутантов  и  в  северных,  "цивилизованных"
областях; в зависимости от законов конкретного времени  и  места  их  либо
убивали, либо изгоняли вместе с родителями в Дикие Земли.
     Все это, повторяю, я знал и прежде;  однако  облик  пленных  мутантов
поразил меня. Несмотря на то, что,  если  верить  Кри,  некоторые  ядерные
объекты взорвались совсем недавно, а каким-то, видимо, это еще  предстоит,
основное радиоактивное  загрязнение  пришлось  на  первые  столетия  после
Искупления; исходя из этого, я полагал, что за прошедшие века естественный
отбор отмел нежизнеспособные формы мутантов, так что ныне существующие  их
расы по-своему совершенны и единообразны. Однако, хотя среди  пленников  и
не было ни одного двухголового - любимый образ фантастики моей эпохи -  но
в целом они являли собой настоящий паноптикум нефункциональных уродств.  Я
спросил у своего товарища-солдата, все ли мутанты таковы, или  есть  среди
них  и  более  похожие  на  людей.  Он  подтвердил,  что  бывают  мутанты,
практически неотличимые  от  нормального  человека  (он,  конечно,  сказал
просто "от человека"), но таких обычно не берут в плен,  а  уничтожают  на
месте.  Во-первых,  потому,  что  они  могут,  скрыв  свои   дефекты   или
избавившись от них (скажем, отрубив себе  деформированную  кисть),  выдать
себя за нормального; во-вторых - тут солдат широко усмехнулся  -  их  тела
вполне  способны  ввести  грешных  людей  в  искушение,   хотя   вообще-то
совокупление с мутантом считается тяжким грехом.
     Итак,  среди  мутантов  были   как   вполне   функциональные,   почти
нормальные, так и явно ущербные; наличие последних  можно  было  объяснить
двумя способами. Либо мутанты сохраняют жизнь даже наименее жизнеспособным
своим представителям - а значит, у них есть медицина и какие-то социальные
институты,  и  они  отнюдь  не  полуживотные,  каковыми   их   считают   в
королевствах; либо - при этой мысли все у меня внутри  похолодело  -  либо
причины, бурно порождающие новые мутации,  не  исчезли,  и  там,  куда  мы
направляемся, сохраняются очаги высокой радиоа