чень суровые наказания. Узнав об этом, я задал Эрмаре  давно
мучивший меня вопрос, как же она решилась не только помочь моему  бегству,
но и дезертировать из отряда; на это она беспечно  ответила,  что  была  в
отряде  единственной  представительницей  отдаленного  квана,  и  вряд  ли
кто-нибудь сможет сообщить о ее преступлении ее землякам.
     Однако это, конечно, не  могло  объяснить  поступка  Эрмары.  Неужели
любовь с первого взгляда,  заставившая  забыть  о  долге?  При  всем  моем
отвращении к подобной романтической пошлятине приходилось рассматривать  и
эту версию.  Но  Эрмара  отнюдь  не  походила  на  взбалмошную  истеричку,
теряющую голову от мгновенно вспыхнувшей страсти. Да  и  поведение  ее  не
походило на поведение влюбленной, она не делала никаких шагов к сближению.
Ждала инициативы с моей стороны? Но я знал  с  ее  слов,  что  в  обществе
мутантов установлена полная  эмансипация.  К  тому  же,  если  мутанты  не
кажутся нормальным людям симпатичными, то и люди вряд ли нравятся мутантам
- у каждой расы свои идеалы... Что же тогда? Жест великодушия? Она поняла,
что я заметно отличаюсь от обычного солдата с севера, и решила спасти меня
от жалкой участи? Или же за всем этим крылась какая-то ловушка? Но  Эрмаре
и ее квану часть добычи полагалась на законном основании, ей незачем  было
похищать меня. Постепенно я даже стал  стыдиться  своих  подозрений:  ведь
Эрмара полностью доверяла  мне,  хотя  знала,  как  северяне  относятся  к
мутантам, и не могла не понимать, что я мог бы, к примеру, напасть на нее,
когда она спит.
     Наш путь занял  четыре  дня.  К  утру  пятого,  петляя  между  лысыми
холмами, мы вышли к чахлой рощице  достаточно  унылого  вида.  Продравшись
сквозь колючий кустарник и сухие ветки,  мы  оказались  перед  приземистым
каменным строением, сооруженным неведомо кем и когда.  Дом  врос  в  землю
почти по окна, закрытые тяжелыми ставнями. На прогнившей бревенчатой крыше
виднелись заплаты из досок.
     - Недурное местечко, а? - воскликнула Эрмара. - Несколько  лет  назад
мне показал его один искатель приключений, натолкнувшийся на него во время
своих скитаний по  восточным  районам.  Он  все  собирался  отправиться  в
джунгли, и мне не удалось его отговорить.  Из  джунглей  он,  конечно,  не
вернулся, а дом достался мне. Наверное, ему лет триста,  а  то  и  больше.
Может быть, он стоит здесь с самого Проклятого Века.
     - Ну это вряд ли, - заметил я.  -  Тогда  не  строили  таких  угрюмых
крепостей. Вот столетием позже - вполне возможно.
     - Откуда ты знаешь? - удивилась Эрмара.
     - Ну... - смутился я, - приходилось видеть на севере...
     - А я слышала,  что  северяне  уничтожили  все,  что  сохранилось  от
Проклятого Века, - сказала Эрмара и странно на меня посмотрела. - Впрочем,
тебе, конечно, виднее.
     Она сняла с двери огромный засов, и мы вступили в  затхлый  полумрак.
Эрмара уверенно пошла вперед, я  двинулся  за  ней  на  ощупь.  Заскрипели
открываемые ставни, и в помещение хлынул дневной  свет,  продемонстрировав
мне  комнату  с  тяжеловесным  столом  посередине  и   несколькими   грубо
сколоченными табуретами вокруг.
     - Ну, теперь можно  и  перекусить  со  всеми  удобствами,  -  сказала
мутантка, выкладывая на стол остатки подстреленного прошлым вечером фазана
(во всяком случае, я думаю, что это был фазан). - Сейчас принесу вино.
     - Я предпочел бы сначала разделаться с цепью, - заметил я.
     - По-моему, голод причиняет большие неудобства, - усмехнулась она.  -
Ну ладно, жди меня здесь.
     Эрмара вышла и вскоре вернулась с пыльным узкогорлым кувшином в одной
руке и ножовкой в другой. Пока я  пилил  кандалы,  она  сходила  за  двумя
глиняными кружками, размотала  тряпку,  закрывавшую  горлышко  кувшина,  и
разлила вино. К тому моменту, как я освободил наконец ноги, Эрмара  уже  с
довольным видом жевала кусок фазаньего мяса. Она отсалютовала мне  кружкой
- у мутантов нет обычая произносить тосты - и отхлебнула вино. Я тоже взял
свою кружку. Вино  было  удивительно  приятно  на  вкус  и  пахло  лесными
ягодами. Однако уже после пятого  глотка  я  почувствовал  головокружение,
которое все усиливалось. Я поставил кружку и взглянул на Эрмару, но тут же
глаза мои закрылись, и я уронил голову на стол.



                                    42

     Проснувшись, я долгое время не мог понять, где я и  что  со  мной.  Я
лежал, тупо уставясь в потолок, пока рассудок с трудом выныривал из вязкой
бездны тяжелого сна. Наконец я понял, что лежу на достаточно жестком ложе,
в комнате с  низким  потолком,  покрытый  серой  простыней.  Я  чувствовал
сухость во рту и еще какое-то ощущение...  хорошо  знакомое  и  означавшее
нечто скверное. С растущим чувством тревоги я сел, откинув  простыню...  и
убедился, что дела мои действительно сквернее некуда.
     На мне не было никакой одежды, но самым худшим было  не  это.  Я  был
снова прикован цепью к кольцу в стене - правда, на этот раз за левую ногу,
и цепь была куда длиннее, чем в грундоргской тюрьме. По всей видимости, ее
длины хватило бы на  перемещение  почти  по  всей  комнате,  которая  была
несколько больше грундоргской  камеры.  Забранное  вертикальными  прутьями
решетки окно также было больше, чем там,  и  располагалось  на  нормальной
высоте, а простую кучу соломы заменяла деревянная кровать; этим различия и
исчерпывались. Я собирался уже встать и более  подробно  исследовать  свою
тюрьму,  как  вдруг  в  двери  заскрежетал  ключ.  Я  поспешно   прикрылся
простыней. Дверь отворилась, и вошла Эрмара.
     - Черт возьми, что все это значит?! - воскликнул я, чувствуя,  что  в
сложившейся ситуации мое возмущение звучит несколько комично.
     - Извини, Риллен, - спокойно ответила она,  -  но  мне  пришлось  так
поступить.
     - Пришлось? Ты хочешь сказать, что действуешь по чьему-то приказу?
     - Нет, - ответила она, и ее  тон  стал  жестче.  -  Исключительно  по
собственной воле.
     - Но зачем эта комедия с побегом?
     - Подобно многим из нас, я бесплодна. По нашим законам, меня  никогда
не подпустили бы  к  полноценному.  Полноценные  не  должны  тратить  свое
драгоценное семя на таких, как я.
     Теперь-то я наконец все понял, хотя, знай я о ее  бесплодии,  мог  бы
догадаться и раньше. Мутанты ведь весьма ответственно подходят к  вопросам
своего размножения. И они не считают обычных людей уродливыми.  Красота  -
понятие относительное, ее идеал формируется как нечто среднее  для  каждой
расы. Но мутанты - не единая раса, все  они  слишком  отличаются  друг  от
друга, и у них не может быть собственного идеала красоты.  Если  усреднить
их внешность, уродства скомпенсируют  друг  друга,  и  получится  как  раз
обычный  человек.  Чертова  сука!  Ей  захотелось  сексуального   партнера
посимпатичнее, и она, ничтоже сумняшеся, просто взяла то, что хотела.
     - Проклятье! - воскликнул я. - По-твоему, лучший способ  привязать  к
себе мужчину - это приковать его цепью?  Есть  извращенцы,  которым  такое
нравится, но я не из их числа.
     - Я же сказала, что вынуждена действовать подобным образом! Однажды я
уже помогла бежать одному офицеру. Пока мы с ним пробирались по лесам,  он
говорил, что обожает меня и останется со мной. Но, как только я  распилила
его кандалы, он огрел меня куском цепи по голове, и когда я упала, бил еще
и еще, пока я не потеряла сознание. Думаю, он счел меня мертвой, поэтому я
и осталась жива.  Когда  я  пришла  в  себя,  выяснилось,  что  он  исчез,
прихватив с собой все, что смог унести.  По-твоему,  после  этого  я  могу
доверять северянам?
     - Я не причинил бы тебе вреда.
     - Но и со мной бы не остался, - сказала она без всякой вопросительной
интонации.
     Я промолчал.
     - Не остался бы, - повторила она. - Если бы  я  тебе  хоть  чуть-чуть
нравилась, ты бы дал мне это понять  по  пути  сюда.  Впрочем,  после  той
истории я бы вряд ли тебе поверила.
     - Но ты хоть понимаешь, что поступила  со  мной  не  лучше,  чем  тот
офицер с тобой?!
     - Лучше, -  безапелляционно  заявила  Эрмара.  -  Я  спасла  тебя  от
фабрики, а там тебе пришлось бы куда хуже, чем  здесь.  К  тому  же  я  не
собираюсь держать тебя на цепи  всю  жизнь.  Нам  еще  может  быть  хорошо
вместе.
     - Хорошо?! С тобой?! - возмущение лишило меня  всякой  способности  к
дипломатии.
     - Почему бы и нет, ведь ты даже еще не пробовал!
     - И не собираюсь! Во всяком случае, - счел нужным добавить я, -  пока
ты не снимешь цепь.
     - Сейчас это невозможно. Ты слишком зол на меня.
     - Разумеется! Только не понимаю, какая тебе теперь  от  меня  польза.
Неужели после того, что случилось, ты решишься ко мне приблизиться?
     - Конечно, - спокойно ответила она. - Предположим, ты меня  убьешь  -
ну и что это тебе даст? Ключа от цепи у меня при себе нет,  ножовки  тоже.
Места здесь глухие, об этом доме никто не знает, тем более никто  из  тех,
кто мог бы тебе помочь. Ты попросту умрешь от жажды и голода, сидя на цепи
рядом с моим разлагающимся трупом. Ну, некоторое время ты сможешь питаться
моим мясом... но это лишь растянет агонию. Неужели это приятнее, чем  быть
моим любовником?
     Черт возьми, она все предусмотрела! Я мог лишь упрямо повторить:
     - Ничего у тебя не выйдет.
     - Голодный мужчина - злой мужчина, -  изрекла  Эрмара.  -  Я  принесу
поесть.
     - Опять что-нибудь отравленное?
     - Теперь-то зачем? - искренне удивилась она.
     И действительно, Эрмара принесла миску с холодным мясом  и  кружку  с
вином - тем самым, но на этот раз безвредным. Когда она отдавала  все  это
мне, у меня была прекрасная возможность для нападения -  но  нападение  не
имело смысла, тут она была права.
     - Ты не должен так обижаться из-за того, что я  принимаю  вынужденные
меры предосторожности, - продолжала увещевания мутантка. - Да и  что  тебе
делать на севере? Я же вижу, что ты  не  простой  солдат,  ты  умнее  этих
варваров. Видимо, тебе пришлось  поступить  в  армию,  чтобы  скрыться  от
преследований. Ты,  наверное,  аристократ,  ставший  жертвой  интриг.  Или
ученый, обвиненный в ереси. Или даже... беглец из прошлого, - она  метнула
на меня пристальный взгляд, но я продолжал спокойно  жевать,  хотя  сердце
мое и забилось учащенно.
     - Можешь не отвечать, - продолжала она. - В конце концов,  я  привела
тебя сюда не ради разговоров. Но,  если  ты  не  умеешь  ценить  оказанных
услуг, подумай хотя бы о собственных интересах. Условия твоего  содержания
целиком зависят от твоего поведения. Думай, - с этими словами она  забрала
посуду и удалилась.
     Да уж, было над чем  подумать.  Больше  всего  меня  злила  идиотская
анекдотичность  ситуации.  Впрочем,  смешного  во  всем  этом  было  мало,
серьезность намерений мутантки не подлежала сомнению. Очевидно, я  не  мог
рассчитывать чего-то добиться переговорами:  все  козыри  были  у  нее  на
руках. Тогда что же? Сдаться? Несмотря на мое отношение к сексу, физически
я  мог  бы  удовлетворить  ее  притязания  -  вряд  ли  она  была  слишком
ненасытной, раз у нее хватило терпения на весь  этот  план.  Но  я  хорошо
помнил старую басню о певчей птице,  которая,  попав  в  клетку,  пыталась
заслужить свободу усердным пением.
     Я слез с кровати и принялся обследовать помещение.  Главную  проблему
составляла цепь, и я с  радостью  убедился,  что  металлические  звенья  и
вмурованный в стену штырь во многих местах покрыты пятнами  коррозии.  Все
же цепь была достаточно прочна, нечего было и думать справиться с ней  без
какого-нибудь орудия. Рассохшаяся деревянная кровать для этой цели явно не
подходила. Если нечем распилить, найти хотя бы какой-нибудь рычаг...
     Я подошел у окну и потряс прутья решетки. Тоже старые и  ржавые;  мне
показалось,  что  один  из  них   чуть   поддается.   Концы   прута   были
зацементированы  в  щелях  между  камнями.   Если   каким-нибудь   орудием
расковырять эти щели... Очевидно, звеньями цепи,  благо  длина  ее  вполне
позволяет. Неизвестно только, сколько времени на это уйдет... но начать  я
решил немедленно.
     Не знаю, сколько времени я скреб и корябал старый  цемент  и  яростно
тряс  прут;  в  конце  концов  я  совершенно  выбился  из  сил,  а  работа
продвинулась весьма незначительно. Шепотом ругаясь последними  словами,  я
лег отдохнуть на кровать. В этот момент Эрмара заявилась во второй раз.
     Теперь на ней  не  было  штанов  и  рубахи.  Босая,  завернувшаяся  в
какое-то покрывало, она  походила  на  женщину  моей  эпохи,  вышедшую  из
ванной. Однако грязные засаленные волосы - а когда она подошла ближе, то и
запах пота - развеивали эту иллюзию.
     - Ну, ты все еще сердишься? - спросила она  отвратительно  кокетливым
тоном.
     - Сержусь, - пробурчал я.
     - Напрасно. Настало время помириться, - с этими словами  она  скинула
покрывало и осталась совершенно голой. Ее грудь была  слишком  плоской,  а
тело - слишком мускулистым  для  женщины;  но  единственным  по-настоящему
крупным  изъяном  была  левая  рука.  Именно  эту  уродливую  клешню  я  и
рассматривал. Проследив направление моего  взгляда,  Эрмара  покраснела  и
спрятала руку за спину.
     Она не имела ни малейшего понятия  о  технике  обольщения  и,  должно
быть, полагала, что достаточно просто стоять вот так, чтобы любой  мужчина
на нее набросился. Возможно, с ее прежними любовниками-мутантами так оно и
было; в  отличие  от  пресыщенных  и  развращенных  аристократов  северных
королевств или людей моего времени, мутанты, по-видимому, не  нуждаются  в
сексуальной изощренности.
     - Ну же! - сказала она, теряя терпение.
     Я смотрел на нее без всякого интереса  или  неприязни,  со  скучающим
равнодушием.
     - Я же говорил - ничего у тебя не выйдет.
     - Но ты же можешь! - воскликнула она.
     - Но не хочу, - спокойно ответил я.
     Прежде  мне  приходилось  читать,  что   женщина,   чьи   сексуальные
домогательства отвергнуты, приходит в куда большую ярость, чем  мужчина  в
аналогичной ситуации. Теперь я мог наглядно в  этом  убедиться.  Казалось,
Эрмара вот-вот  набросится  на  меня  с  кулаками.  Но  вместо  этого  она
подобрала с пола свое покрывало и порывистым движением завернулась в него.
     - Пока не передумаешь, еды больше не получишь, - заявила она, уходя.



                                    43

     Когда она удалилась, я выждал  из  осторожности  некоторое  время,  а
затем снова принялся за работу. Я понял слова Эрмары буквально и  поначалу
решил, что мне придется только  поголодать,  что  было  неприятно,  но  не
слишком меня беспокоило; однако через  несколько  часов  я  убедился,  что
остался также и без воды. Это заставило меня удвоить усилия.  К  ночи  мне
удалось довольно заметно раскрошить  цемент;  прут  уже  ощутимо  шатался.
Отчаянно мечтая о кружке воды, я улегся спать.
     Проснулся  я  рано,  почти  на  рассвете  (что  вообще-то  для   меня
нехарактерно), с ощущением жуткой сухости во рту. Прежде  мне  никогда  не
приходилось подолгу переносить жажду, и я понял, что  времени  у  меня  не
много. Если я не справлюсь с решеткой в ближайшее же время, то  за  глоток
воды буду готов на все.
     Эрмара не появлялась целый день; у нее достало решимости ждать,  пока
я сломаюсь. Наконец я почувствовал, что  вот-вот  сумею  вырвать  из  щели
нижний  конец  прута,  и  решил  на  этом  пока  остановиться,   поскольку
результаты моей работы уже были заметны со стороны, хотя и не бросались  в
глаза. Я подошел к двери и принялся барабанить по ней кулаками и звать мою
тюремщицу.
     - Ты передумал? - услышал я наконец ее голос из-за двери.
     - Да! Но сначала дай мне напиться!
     - Хорошо, - сказала она. - Я  тебе  поверю.  Надеюсь,  ты  оправдаешь
доверие.
     Через полминуты она вошла с кувшином в руке. На этот раз  на  ней  не
было даже покрывала. Я ждал ее, сидя на кровати, полуприкрытый  простыней.
Естественно, на окно она даже не взглянула. Она протянула мне  кувшин,  не
выпуская его из рук, и дала мне сделать лишь несколько жадных глотков.
     - Остальное потом, - деловито сказала она и поставила кувшин на  пол.
Я  заставил  себя  улыбнуться.  Она  улыбнулась  в  ответ  и  наклонилась,
приготовившись скользнуть в мои объятия. Я резким движением бросил на  нее
простыню и, схватив Эрмару за горло, опрокинул  ее  на  пол.  Возможно,  в
первое мгновение она восприняла мои действия как неожиданную ласку, но уже
в следующий момент принялась яростно сопротивляться. Мне даже не удалось с
размаху ударить ее головой о каменный пол, как  я  рассчитывал.  В  то  же
время простыня закрыла ей лицо, и она вынуждена была бороться вслепую.
     Как я уже упоминал, Эрмара была весьма  развита  физически;  если  бы
наша схватка произошла вскоре после моего прибытия  в  эту  эпоху,  то  я,
изнеженный цивилизацией интеллектуал, имевший  лишь  номинальное  воинское
звание, не получил бы ни единого шанса. Однако за время пребывания здесь я
кое-чему научился и теперь старательно пережимал пульсировавшие под  моими
пальцами артерии на ее горле, в то время как  она  наносила  мне  довольно
болезненные удары и все старалась добраться до моего  лица  и  шеи.  Потом
инстинкт самосохранения взял в ней верх, и она принялась отрывать от горла
мои руки. В какой-то момент ей это  почти  удалось,  но  затем  ее  хватка
ослабла и руки бессильно упали в  стороны.  Ее  тело  застыло  подо  мной.
Возможно, в каком-то смысле она и получила от меня то, что хотела - смерть
от асфиксии нередко сопровождается острыми сексуальными ощущениями.
     Я откинул простыню и посмотрел  на  ее  исказившееся  лицо,  а  затем
полностью накрыл труп. Я был по-прежнему зол на Эрмару и  не  жалел  о  ее
смерти, хотя и не желал ее. Я убил ее не из-за злости,  а  просто  потому,
что это был самый простой и надежный способ обезопасить дальнейшую  работу
по моему освобождению.
     Первым делом я допил воду из кувшина,  а  затем,  немного  передохнув
после схватки, снова занялся прутом. Вскоре мне удалось вытащить  из  щели
его нижний конец, а повиснув на нем всей тяжестью и продолжая раскачивать,
я вырвал и верхний. Оставалось самое ответственное - цепь. Все мои расчеты
строились на том, что с помощью прута удастся с ней  справиться;  если  же
нет - тогда жуткий конец, описанный Эрмарой, становился реальностью...
     Я сел на пол, вставил конец прута в одно  из  звеньев  цепи  и  начал
поворачивать,  перекручивая  цепь.  Один  оборот,  второй,  третий...  Она
лязгала, натягиваясь по  всей  длине,  металлическое  кольцо  все  сильнее
впивалось в мою лодыжку. Постепенно я  придвигался  ближе  к  стене;  цепь
укорачивалась, резко складываясь изгибами и петлями,  которые  увеличивали
мой рычаг. Звенья скрипели и скрежетали друг  о  друга,  с  них  осыпалась
ржавчина. Крутить становилось все труднее; наконец настал момент, когда я,
даже навалившись всем телом на рычаг, не мог больше выиграть  ни  градуса.
Все же я продолжал наваливаться, стиснув зубы от злости и боли в  ноге.  Я
еще  помнил  из  курса  физики,  что,  даже  если  сила  недостаточна  для
мгновенного разрушения материала,  при  постоянно  приложенном  напряжении
деформация  накапливается;  закрыв  глаза,  я   пытался   вообразить   эти
постепенно расходящиеся атомы, эти микротрещины, бегущие во все стороны от
дефектов кристаллической решетки и проеденных коррозией каверн, словно мое
воображение могло  их  подстегнуть.  Через  некоторое  время  я  дал  себе
передышку,  ослабив  нажим;  затем  приподнялся  и  рывком  навалился   на
стержень, потом снова и снова. На двадцать какой-то раз,  когда  прут  уже
заметно погнулся, а я начал склоняться к мысли,  что  скорее  сломаю  себе
ногу, нежели цепь, наконец-то раздался треск, и я рухнул на  пол.  Лопнуло
одно из  звеньев;  однако,  осмотрев  всю  цепь,  я  увидел,  что  мог  бы
освободиться и раньше, так как еще во время моих предыдущих попыток слегка
разошлось