гадка умирающих ячеек никогда не будет разгадана.
   Чего только Лида не делала! Это было настоящее планомерное исследование.
   Мешала повышенная нервозность. За окном уже светлело, скоро начнется
трудовой день, когда Лида должна заниматься своими основными делами.
   Возиться с паяльником никто ей не поручит. Но сейчас это было нужно.
Очень нужно.
   Легкая, пока еще неуверенная радость закралась в сердце. Уже
получается, уже успех: капелька прочно держится на серебряной полоске.
Теперь к ней нужно припаять тонкую проволочку. Новая беда - слишком тонкий
проводничок обламывается, а возьмешь чуть потолще - отрывается вместе с
полоской.
   С холодным ожесточением Лида продолжала поиски. Наконец нашла и лишь
тогда убедилась, что если бы она захотела вывести проводнички от всех
ячеек только одной плиты, ей пришлось бы потратить целый рабочий день. Но
даже не в этом дело. При всей ее аккуратности не меньше одной трети
соединительных полосок, которые идут к выводным шинкам, безнадежно
портились.
   Надо придумать что-то другое.
   Лида распрямила уставшую спину, погасила свет и лишь тогда заметила,
что утро уже наступило.
 
 

                                   Глава 8 

 
   ПЯТНА НА ЗЕРКАЛЕ
 
 
   На испытательной станции работала самая несчастная девушка в мире.
Такой считала себя Нюра Мингалева. И к этому у нее были все основания.
   Странности любви встречаются в жизни нередко, однако Нюре от этого не
легче.
   Почему бы, скажем, двадцатидвухлетней Нюре, девушке если не очень
красивой, то довольно привлекательной, не обратить благосклонного своего
внимания на симпатичного, веселого студента Жору Кучинского или на
восторженного Багрецова? На испытательной станции были и другие мужчины.
Как бы ни подсмеивался Жора Кучинский, что женихов в пустыне не сыщешь, он
все же преувеличивал. Прекрасный парень шофер Алимджан: человек с
образованием - окончил техникум, - мастер на все руки, умен, красив и
вечерами появляется в белой крепдешиновой рубашке, перетянутой
лакированным ремнем. И Нюра замечала, что Алимджан вздыхает по ней.
   А Нюра... Нет, никому бы она не выдала своего секрета. Однако Маша его
разгадала.
   - Ты мне брось эти штучки, - сказала она однажды. - В щепку
превратилась. Да разве он тебе пара?
   Нюра попробовала схитрить:
   - Нужен мне твой Кучинский!
   - Я не про Кучинского, - отрезала Маша. - На начальника нечего глаза
пялить.
   Совесть потеряла. Ведь он ученый. А ты кто? Дура и есть дура. У него,
поди, в Москве жена - профессор или артистка.
   Закрыв лицо руками, Нюра прошептала:
   - Никого у него нет. Жора рассказывал, он все знает.
   - Все равно нечего сохнуть. Неровня. Ему за сорок, а ты девчонка. Руби
дерево по себе.
   Нюра промолчала. Да разве она виновата? Ведь не старое время, когда
графини только за графов выходили. Необразованная, это верно. Ну и что ж?
Учиться будет, книжки читать. Она уже начала заниматься. Лишь бы он не
уехал отсюда, тогда ей не жить. Но почему на ее долю выпала самая трудная
в мире любовь?
   Знала бы раньше, поостереглась, не стала бы глаз на него поднимать, уши
заткнула бы ватой, чтоб голоса его не слышать.
   Поздно. Притаившись за окном, ждала, когда он пройдет на зеркальное
поле, прислушивалась, не принесет ли ветер тихое его словечко. Ночью
прижимала к губам руку, которую он держал, когда здоровался.
   Недавно она почувствовала что-то вроде ненависти к нему. Зачем он ходит
в аккумуляторную? Зачем тревожит, мучает? Но когда ему случалось по
нескольку дней не отходить от лабораторного стола и Нюра его не видела,
было еще страшней... Пусть приходит, пусть все останется по-прежнему.
Пытаясь разобраться в своих чувствах, Нюра спрашивала себя - чем же
покорил ее Павел Иванович? Конечно, таких людей она еще не встречала. В
Запольске ученых не было. Но разве в этом дело? Не все ли равно, кто он -
ученый, инженер, землекоп. Он просто Павел Иванович, молчаливый, душевный,
ласковый. При самой первой встрече, когда Нюра пришла к нему с
направлением на работу, он долго расспрашивал ее, журил, что училась мало,
дал список книг, которые советовал прочесть. А глаза у него открытые,
чистые; такие глаза никогда не лгут. Он выходил из лаборатории, и Нюра,
спрятавшись в кустах, следила за ним любящим, преданным взглядом,
поворачиваясь за ним, как ромашка к солнцу.
 
   Ей казалось, что любовь может сделать все. Но не сразу. Она боялась
разлуки.
   Ведь Павел Иванович сам говорил, что тут будет строиться медный
комбинат, где обойдутся без всяких аккумуляторных: поставят волчки, вроде
того, какой здесь испытывается, - и Нюра с Машей не нужны. С ненавистью
прислушивалась Нюра к тонкому гудению распроклятого волчка, - этот
непонятный бессердечный автомат может разлучить ее с Павлом Ивановичем.
   А Курбатов ничего не замечал. Для него Нюра была одной из сотрудниц - и
только. Правда, за последнее время Нюра ему чаще попадалась на глаза. Но
какое это имеет значение для человека, у которого столько забот?
   Ничего не зная о новой лаборатории, Нюра боялась лишь одного: приедет
комиссия, примет опытное поле, и Павел Иванович уедет на другое
строительство. Только бы выиграть время. Любовь делает чудеса. Узнает о
ней Павел Иванович, узнает! Ну, а там уж пусть будет, что будет!
   И вот, несмотря на разные причины, желания Нюры и Кучинского совпадали:
надо оттянуть время строительства и пуска медного комбината. Пусть
фотоэнергетическое поле испытывается подольше.
   Перед отъездом на практику Кучинский зашел в главк к своему другу
инженеру Чибисову, которому очень завидовал.
   - Прощай, старик, не поминай лихом. Поеду рыть себе могилу. И черт меня
дернул пойти на это отделение!
   То и дело поправляя большие очки, молодой инженер говорил сдобным,
солидным голосом:
   - Ничего, поможем. Нажмем. Курбатов уже носится с новым проектом. А мы
думаем - рановато. Нужна длительная проверка. Есть опасения, что слой его
стареет.
   - Но ведь с ним уже целый год ничего не делается.
   - Откуда мы знаем? По отчетам?
   - Не только. Вы ведь посылали своих представителей, и завод тоже
посылал.
   - Мы не верим их методике измерений.
   - Кто не верит?
   - Понимающие люди. - Чибисов снял очки и спрятал их в боковой карман. -
Тут есть одно серьезное дело. - Он оглянулся на дверь. - Как ни странно,
но сами мы его не сможем разрешить. Вот если бы... - Чибисов не договорил
и отвернулся.
   - О чем разговор, старик?
   - А не подведешь? Мы бы, конечно, своему поручили, но тебе удобнее, ты
пока еще не в штате. - В этом "пока еще" был ясный намек, что дело не за
горами.
   - Ты вроде как посторонний, это нам и нужно. Курбатов человек
уважаемый, талантливый, но обидчивый до крайности. Попробуй ему скажи. что
мы передали образцы плит "К-8" для проверки в другой институт, - такую
истерику закатит, что только держись.
   Кучинский высказал сомнение: ведь это же обычная практика, и никто
никогда не обижается.
   - Тут есть еще одна тонкость. - Голос инженера снизился до шепота. - В
другом институте работает вроде как бы его конкурент. Не поладили они в
свое время. Так вот, тот утверждает, что курбатовский слой стареет и что
он может доказать это совершенно новым способом, отличным от обычной
методики измерений. Дело большое, государственное. - Чибисов вздернул свое
остренькое личико. - Надо поиспытать. Но тот человек не пойдет против
Курбатова в открытую. Да ему никто и не поверит, скажут - из зависти
подкапывается. Сам понимаешь, тут дипломатия нужна. Мы, конечно, могли бы
запросить Курбатова официально, пусть пришлет образцы ячеек, которые
работали на восьмом секторе. Но кто знает, какие он пришлет? Вынет из
ящика стола - и все тут.
   - А что, такие случае бывали?
   - Нет, не скажу. Но ведь нас учат доверять и проверять. Так-то, друг
Жора, - Чибисов похлопал его по колену. - Надеемся на тебя и ждем. Восьмой
сектор не маленький, отколи кусочек и пришли. Услуга пустяковая, но уговор
- не болтать. Способ пересылки выбери любой. Только, сам понимаешь,
адресовать в главк не стоит. Мы бережно относимся к нашим работникам, тем
более к Курбатову.
   Что-то в этом поручении не нравилось Кучинскому. О начальнике четвертой
лаборатории он слыхал много хорошего. Ребята, проходившие у него
производственную практику, отзывались о нем - великолепно. Знакомая
девочка, лаборантка, души в нем не чаяла. Говорила, какой он справедливый,
честный, как он дело свое любит. Тогда к чему же эта тайная проверка? Но,
во-первых, задание исходило от заместителя начальника отдела, так сказать,
сверху, а во-вторых, он знает этого заместителя "как облупленного".
Встретились на курорте, подружились, потом встречались на вечеринках,
ухаживали за одними и теми же девочками. Короче говоря, друг проверенный.
Такой не выдаст.
   Намек на возможность устроиться в главке пришелся Кучинскому по вкусу.
Да ради этого он душу дьяволу продаст, а не только выполнит пустяковую
просьбу!
   Кроме того, Кучинский утешал себя мыслью, что дело это "большое,
государственное". Может, действительно Курбатов ошибается: изобретатели
особый народ, они настолько влюблены в свое детище, что не замечают в нем
никаких недостатков. Приедет комиссия, формально, по старому методу
проверит результаты годичной эксплуатации курбатовских ячеек и вынесет
решение строить огромное фотоэнергетическое поле для будущего комбината.
Ясное дело - миллионы полетят в трубу.
   Нет, Кучинский этого не допустит. Он выполнит задание Чибисова.
Несомненно, проверка в другом институте даст отрицательные результаты.
Курбатовский слой стареет. Надо отложить строительство комбината. В
награду за услугу Жора Кучинский будет назначен вторым заместителем
начальника отдела. А это уже предел мечтаний.
   Нехорошо, конечно, желать несчастья другому. Да и медный комбинат нужен
не Курбатову, а стране. Разве Кучинский не хочет, чтобы советские люди
овладели энергией солнца, чтобы преобразилась пустыня, появились бы в ней
заводы, города, сады? Очень хочет. К тому же он комсомолец, и ему должны
быть чужды шкурные интересы. "Но разве нельзя подождать один год? -
успокаивал себя Жора. - Конечно, можно".
   И вот он прилетел на практику. Ему поручили малоинтересную работу по
исследованию схем соединений в курбатовской плите. Работа велась в
лаборатории, а на поле ему делать было нечего. Лишь изредка в перерыв,
если на поле задерживались другие работники, появлялся там и Кучинский.
Это не доставляло ему удовольствия - от солнца никуда не спрячешься.
   Однажды на зеркальном поле появился торжествующий Димка, сбросил с
Тимофея кепку и вместо нее нахлобучил на друга по самые уши огромную
соломенную шляпу.
   - Носи сам это воронье гнездо! - отмахивался Бабкин.
   Но Димка не дал ему сдернуть шляпу, стукнул слегка по макушке, и Бабкин
услыхал, как что-то зажужжало, подул ледяной ветерок. Он обдувает потное
Тимофееве лицо, забирается за шиворот и гонит оттуда испарину.
   - Каково? - заглядывает Димка под шляпу. - Арктика в пустыне! Смотри,
не замерзни.
   Бабкин догадался, что в шляпе моторчик от лентопротяжного механизма, -
привезли с собой запасной, думали, не потребуется, да вот пригодился для
фокусов.
   - Ну, догадался? - спрашивает Багрецов.
   Тимофею пока еще не все ясно, он медлит. Ага, значит, так: на самой
макушке круг, вырезанный из курбатовской плиты (вот зачем он выпросил его
у Лидии Николаевны), посредине кнопка - кстати, место не очень удачное, -
Димка нажимает ее, и включается моторчик. Выходит, что моторчик работает
от солнца. Крутится вентиляторная вертушка и гонит воздух по резиновым
трубочкам прямо под шляпу. Вот и все.
   - Нет, не все, - возражает Димка. - А откуда же холод?
   Димке приятно мучить Тимофея загадками. Под самым его носом он машет
шляпой, а внутрь заглянуть не дает.
   - Подумаешь, удивил! - наконец догадался Бабкин. - Тебе зачем сухой лед
понадобился?
   В самом деле, зачем? Димкино охлаждающее устройство было примитивным,
но не лишенным остроумия. Вентилятор засасывает воздух, гонит его по
змеевичку, - Димка запрятал его в коробку из-под зубного порошка, туда же
положил и сухой лед. Коробка, конечно, ледяная. Чтобы не застудить голову,
коробка обмотана войлоком. Конструкция работала просто и надежно. От
змеевичка расходились резиновые трубки, они обдували холодом лицо, шею,
плечи. Из чисто эстетических соображений, чтоб не сияла плита, как лысина,
Димка прикрыл ее марлей.
   Охлаждающая шляпа пользовалась успехом у всех, кроме Бабкина. Он не
надевал ее потому, что при своем маленьком росте походил на мухомор.
Как-то он предложил шляпу Кучинскому. - Неплохо, старик, - оказал Жора,
чувствуя освежающую прохладу. - А как насчет сквозняка? Радикулитов всяких?
   Тимофей ответил уклончиво:
   - Не знаю. Но Димка почему-то кашляет.
   - Спасибочки, - и Кучинский сбросил шляпу. - Пусть ее медведь носит.
   Осторожность всегда сопутствовала Кучинскому. Не стоило и здесь
пренебрегать ею. Еще до приезда Багрецова и Бабкина все пути - как добыть
кусочек плиты - были тщательно исследованы. Из окна лаборатории и,
главное, из кабинета Курбатова поле видно было как на ладони. Если по нему
шел человек, то издали он казался мухой, ползущей по зеркалу. Никуда не
спрячешься. Это днем. А когда стемнеет, зажигаются фонари и тут же в
безоблачном небе восходит луна.
   Света хоть отбавляй. Одному ходить вдоль поля как-то неудобно, можно
вызвать нежелательные подозрения. При луне хорошо бродить вдвоем, что
вполне естественно. Ничего не скажешь - влюбленные. Потом можно выбрать
подходящую минутку и, пользуясь тем, что к тебе уже привыкли на лунном
поле, выполнить задание Чибисова...
   Для вечерних прогулок Кучинский выбрал Нюру. Она показалась ему более
интересной, чем Маша. Но после того как он сообщил ей, что Курбатов может
скоро уехать на навое строительство, девушку словно подменили. Она ходила
как в воду опущенная, а на другой день и вовсе отказалась от прогулки.
   Это обстоятельство не укрылось от хитрого глаза Кучинского. Кто-кто, а
он-то разбирается в девичьей грусти. Причина может быть одна. Улучив
момент, когда Нюрина подруга ушла, - а было это в один из вечеров, еще до
отъезда Кучинского за оборудованием, - он решил вызвать Нюру на
откровенность. В уме его уже созрел новый план.
   - Не торопитесь, Нюрочка? - спросил он, присаживаясь рядом. - Хотелось
бы посоветоваться.
   Нюра нервно теребила бусы и с удивлением слушала непривычные для нее
излияния Кучинского. Прежде всего он начал расхваливать Павла Ивановича.
   Говорил о чуткости и красоте его души, о принципиальности, честности, о
том, что он несчастен в личной жизни, а потому замкнут, нелюдим, чувствует
себя обиженным и не хочет слушать дружеских советов.
   Нюру интересовало все в жизни Павла Ивановича. Насчет дружеских советов
она пропустила мимо ушей, но зато постаралась узнать о несчастье. Что же
случилось с Павлом Ивановичем?
   - Обыкновенная история, - небрежно, с кривенькой усмешкой ответил
Кучинский.
   - Как говорится, не сошлись характерами. Она, конечно, мещанка, но он
до сих пор переживает...
   Кучинский вращался в обществе таких же беззаботных попрыгунчиков, как и
он сам, где между танцами обсуждались любимые "вкусные сплетни". Все знал
Кучинский - семейные неурядицы профессоров, что сказал один ответственный
товарищ по поводу новой пьесы, сколько получает заместитель министра и
сколько поэтам платят за строчку. Как же он мог не знать о несчастье Павла
Ивановича! Весь институт знал, а Кучинский в первую очередь.
   - Павла Ивановича многие жалели, - рассказывал Жора. - Но говорят, что
жена его. Любовь Степановна, была ограниченной, сварливой бабой. Не
понимала она Павла Ивановича.
   - Почему была? А где же она сейчас?
   - Не знаю. Вышла замуж за какого-то боксера.
   Заметив, что это известие обрадовало Нюру, - чего она по простоте
душевной не сумела скрыть, - Жора вздохнул и взял ее за руку.
   - Если бы вы знали, Нюрочка, как я люблю этого человека! Боюсь за него.
Он и не подозревает, какие неприятности его ждут.
   Нюра по-детски всхлипнула, скомканный платок поднесла к глазам, но тут
же опомнилась.
   - Зачем вы мне это говорите?
   - А кому же? Кто его может понять? Вы знаете, Нюрочка, Павел Иванович
не должен переезжать на новое строительство.
   И Кучинский рассказал ей довольно ясно, к чему может привести ошибка
изобретателя. Он настаивает на строительстве медного комбината, но слишком
преждевременно.
   - Убухают люди миллионы, а потом выяснится, что зря. За такое дело по
головке не погладят. Надо бы предупредить Павла Ивановича...
   - Пойду скажу. - Нюра решительно поднялась со скамейки.
   Кучинский мысленно выругался - и удержал ее за платье.
   - Куда вы? Все испортите.
   Она покорно села, выслушала сначала нотацию, а потом подробный рассказ
чуткого Жоры, почти так же, как и она, влюбленного в своего начальника.
Под страшным секретом он сообщил ей, что в главке известно о старении
зеркальных плит, что ему поручено их проверить - и тогда будет вынесено
решение продлить еще на год испытания фотоэнергетического поля. Тут же
Кучинский предложил Нюре отколоть небольшой, кусочек на каком-нибудь
дальнем секторе, лучше всего на восьмом.
   - Вам это удобнее, Нюрочка. Меня Павел Иванович сразу увидит. Обидится
еще, что не в свои дела вмешиваюсь... А вы на поле каждый день. - Заметив
ее колебания, Кучинский сказал равнодушно: - Если вам трудно, я попрошу
Марусю.
 
   Хоть бы кто подсказал Нюре, посоветовал - как тут быть? Как поступить?
Ей так хотелось самой что-нибудь сделать для Павла Ивановича! При чем тут
Маруся, когда она, Нюра, замирает от страха: а вдруг уедет, а вдруг
навсегда? Жора так ласково говорит, он ученый, он знает, что грозит Павлу
Ивановичу.
   В то же время в душе ее возникало другое, противоречивое чувство.
Неужели Павел Иванович знает меньше, чем этот студент? Неужели Жора может
помочь такому знаменитому специалисту? Нет, что-то здесь не так. А если
обман?
   Неверно, не может этого быть. Ведь Кучинский работает в лаборатории.
там множество разных плит. Нюра сама сидела. Значит, студенту доверяют.
Какое же она имеет право сомневаться в нем?
   После мучительных колебаний Нюра согласилась и сказала, что достанет
осколок завтра.
   - Это не обязательно, девочка, не к спеху. Я на недельку уеду в Ташкент.
   Сделайте, когда вам удобнее.
   Все предусмотрел Кучинский. Дело, конечно, пустяковое, однако на всякий
случай пусть колупают без него. В случае чего, легко будет доказать свое
алиби. Впрочем, о каком преступлении идет речь? Не выдумывай, Жора, ты
получил секретное задание главка.
   Однако в Ташкенте после телефонного разговора со своим другом Чибисовым
Жора приуныл. Вначале все шло прекрасно.
   - Здорово, старик! - кричал Жора в трубку. - Сушеные персики любишь? На
днях высылаю. Маман позвонит, зайдешь к ней. Не стоит благодарности,
старик. Свои люди, сочтемся.
   Чибисов игриво предупредил, что на днях Жора встретится с аспиранткой.
   Скучать не придется, да и вообще знакомство полезное.
   - Говорят, девица талантливая, знающая. Лентяям вроде тебя следовало бы
у нее поучиться. Кстати, относительно персиков. Интересно, как их там
сушат - на солнце или в печах? Из этого разговора Кучинский понял, что
инженер интересуется не только персиками - курбатовскими ячейками, - но и
технологией. Иначе, как он намекнул позже, в другом институте невозможны
измерения. Новый метод, ничего не поделаешь!
   Недаром Кучинский заканчивал институт, недаром проходил практику на
заводе в цехе курбатовских плит. Кое-что он знал, а об остальном
догадывался. Знал он, что технология изготовления фотоэлектрического слоя
засекречена, но по требованию главка ее можно получить. Значит, Чибисова
интересует не технология, а изменения в составе курбатовского слоя после
долгой эксплуатации. Этими исследованиями будет, видимо, заниматься
аспирантка, от которой и желательно получить некоторые ма