интересовались последней страницей, где иногда попадались "Моды сезона".
   Пошивочные мастерские, ателье и просто портнихи находились в сотнях
километров от испытательной станции, но это не смущало подруг, они сами
умели шить и даже купили швейную машинку.
   До приезда москвичей им не перед кем было хвастаться своим искусством;
разве только Алимджан мог по достоинству оценить их наряды. Шили они
платья к каждому празднику: к Октябрю, Маю, Новому году, Восьмому марта, а
потом даже и ко Дню физкультурника.
   Павел Иванович - единственный коммунист в здешнем маленьком коллективе
- не раз задумывался над судьбой аккумуляторщиц, советовал им, что читать,
рассказывал о последних событиях, изредка вызывал из города кинопередвижку.
   Но все это делалось урывками.
   Самое страшное, что на этих "чистых страницах" могут отпечататься как
высшее проявление культуры пошлые мысли Кучинского. Разве можно такое
допустить?
   И по молчаливому сговору трое друзей - Лида, Димка и Тимофей - ни на
час не оставляли Жорку одного с Нюрой и Машей. Девушки тоже не очень
искали его общества. С новыми друзьями им было интереснее. Димка
рассказывал начало какой-нибудь увлекательной книги и обрывал на самом
волнующем месте. После этого хотелось книгу прочесть. В редкие часы отдыха
приохотились слушать по радио оперу. Лида, хорошо знавшая многие оперы,
подробно описывала девушкам, что делается на сцене, декорации и т. д.
   Странная метаморфоза происходила с Бабкиным. Всегда и всюду он
по-мальчишески снисходительно разговаривал с девушками, никогда не искал
их общества, сторонился их, думая, что Стеша это оценит. Ведь, кроме нее,
для Тимофея никого не существовало. Но здесь произошло другое.
   Подготавливаясь к проверке курбатовских плит, работали до вечера, а
перед наступлением темноты опять все собирались в беседке или бродили по
краю зеркального поля. Почему бы Тимофею, человеку, которого никогда не
интересовало женское общество, не пойти к себе в комнату, не взять
занимательный роман да не почитать перед сном?
   Нет, он тоже оставался в беседке, и никакая сила не могла загнать его
домой.
 
   Димка подсмеивался:
   - Ну погоди, все будет Стеше известно. Думаешь, я ничего не замечаю?
   Кучинский был недоволен. Деятельность "святой троицы", как мысленно
называл он друзей, затрудняла выполнение задания Чибисова. Если однажды
Нюра решилась достать осколок, то с новой просьбой к ней не подступишься.
   Девчонка будто сразу поумнела и, как казалось Жорке, сожалела о том,
что для него сделала. А вдруг разболтает? Но он сразу отбросил эту мысль.
"Будет молчать, как миленькая! Ведь не я же колупал плиту, а она".
   Не дождавшись удобного случая, чтобы выполнить второе поручение своего
друга, Кучинский при первой же оказии самолетом отправил в Москву посылку.
В ящике с сушеными персиками лежал осколок курбатовской плиты. На
вложенной в ящик бумажке был написан телефон, по которому мать должна
позвонить.
   Лабораторный стол Кучинского стоял у окна, а стол Михайличенко - в
глубине комнаты. Здесь же работали оба техника. Кучинский заметил, что
результаты своих исследований Лидия Николаевна заносит в тетрадь с
нумерованными страницами. Хоть бы краем глаза посмотреть ту страничку, где
записаны проценты разных кислот!
   Преодолевая муки уязвленного самолюбия, он нередко обращался к
аспирантке с техническими вопросами. А так как придумать что-либо
серьезное ленился, то вопросы его были наивными, и на них вместо Лиды
отвечал, как правило, Бабкин. А Багрецов при этом острил:
   - Слыхали, Лидочка? Одного студента спросили на экзамене: "Что такое
лейденская банка?" Он подумал и ответил: "Поршень от динамо-машины". Вы
такого умника не знаете?
   Лида прыскала со смеху, а Кучинский, стоя возле ее стола, жалко
улыбался.
   - А вот еще случай, - не унимался Димка. - Был у меня один, так
сказать, друг. Толь Толич Медоваров. В прошлом году я от этого бюрократа
немало натерпелся. Но правда восторжествовала - Бабкин эту историю хорошо
знает, - выгнали Толь Толича из института, где он был заместителем
директора по хозяйственной части, и, как говорится, "бросили на
производство" - в промкооперацию. У Толь Толича высшее образование, но он
все перезабыл. Зачем ему техника, он начальник! Приезжает однажды на
фабрику, идет со своей свитой в машинный зал. Чистота, порядок. Но глаз у
начальника острый. Видит, стоит у машины ведро - явная бесхозяйственность!
Подзывает дежурную, а она техник и понимает что к чему. Ошибка, конечно,
произошла, ведро уборщица забыла. Как выкрутиться? Ну и пошутила: "Ведро
это, товарищ директор, для отработанных амплитуд". Толь Толич
глубокомысленно сдвинул брови, вроде Кучинского, и спросил: "А куда же вы
их потом деваете?" - это в том смысле, не пропадет ли добро. Девица бойко
ответила: "Мы ими аккумуляторы заряжаем, товарищ директор".
   Лида громко смеялась, а Кучинский презрительно улыбался. Придумал тоже
- "отработанные амплитуды". И ничего здесь нет смешного.
   Однажды ему удалось заметить, что проценты кислотности были записаны
аспиранткой на тридцать второй странице. Но сколько раз он ни подходил к
столу, Михайличенко этой страницы не открывала.
   Он наивно спрашивал у нее о технологии нанесения серебра на пластмассу,
хотя, занимаясь печатными схемами, должен был знать это сам. Лида
поднимала его на смех - с такими знаниями Жора никогда не будет инженером.
   Иногда она выходила из лаборатории, оставляя тетрадь на столе, но
приблизиться к заветной тетради было невозможно - проклятые техники
глядели во все глаза.
   После окончания работы тетрадь запиралась в стол, но чаще всего
Михайличенко брала ее с собой в комнату, где поздними вечерами обдумывала
результаты дневных исследований.
   Кучинский решил опять обратиться за помощью к Нюре, другого выхода не
было.
   Так как после работы ему не удавалось остаться с Нюрой наедине, он
выбрал момент и зашел к ней в аккумуляторную.
   - Вы зачем? - спросила Нюра.
   - А если я по вас соскучился?
   Нюра стояла перед ним хрупкая, маленькая, в синем халате с дырками от
щелочи.
   Втайне она надеялась, что проверка плит на восьмом секторе и того
осколка приведут к длительной отсрочке отъезда Павла Ивановича, а потому
спросила:
   - Ну как, проверили?
   - Не могу, Нюрочка, - кисло улыбнувшись, признался Кучинский. - Данных
не хватает.
   - Каких таких данных?
   - Ну что я вам буду объяснять, все равно не поймете. Я бы, конечно, их
достал, но ваша новая подружка...
   - Лидия Николаевна?
   - Угадали. Так вот, эта милая особа выписала в тетрадку нужные мне
цифры. Ей в институте их передали, а она, вместо того, чтобы помочь
товарищу, сидит на тетрадке, как собака на сене. Боится - не украду ли я
эти данные для своего диплома. Безобразие! А еще комсомолка.
   - Ничего она не боится, у нее и в мыслях такого нету.
   - Вы бы мысли эти как следует почитали, девочка. Там есть кое-что
интересное. Вас касается.
   - Меня? - изумилась Нюра.
   Жора с нежностью потрогал свой пышный хохолок и дерзко улыбнулся.
   - Вас, красавица. Лиде хочется здесь подольше остаться. Ивы помогаете
ей в этом. Затеяла все поле перевернуть, тогда как я мог бы сразу сделать
проверку. Ну и привет Лидочке. Поезжай в Москву.
   - Какой же ей интерес тут засиживаться?
   - Ах, Нюрочка, святая простота! Ничего-то вы не видите. Павел Иванович
каждый вечер галстуки меняет, два раза в день бреется. Уж не думаете ли,
что для вас?
   Нюра хотела что-то сказать, но так и застыла с полуоткрытым ртом. Потом
резко отвернулась и стала собирать на столе аккумуляторные пробки. Руки ее
бегали угловато, порывисто. Тяжелые металлические пробки падали на стол с
громким стуком.
   Подойдя к ней ближе, Кучинский животом уперся в край стола.
   - Н-да, - протянул он. - История с географией. Ведь я же помнил эти
цифры.
   Они у нее на тридцать второй странице записаны. Только бы взглянуть...
И через неделю Лидия Николаевна убралась бы в Москву.
   - Уйди, дьявол! - Нюра не сдержалась и горсть пробок бросила ему в лицо.
   Схватившись за голову, Кучинский выскочил за дверь. Вдогонку ему
неслись горячие, гневные слова, но он их уже не слыхал.
 
 

                                   Глава 10 

 
   ПО ЗАСЛУГАМ И ЧЕСТЬ
 
 
   Кучинский взбешен. Какая-то паршивая девчонка, которая всю жизнь будет
завинчивать аккумуляторные пробки, посмела его оскорбить! Бросать пробки в
физиономию - ведь это же хулиганство на производстве. Уголовное
преступление. Можно возбудить судебное дело.
   Он хотел нажаловаться, потребовать, чтобы привлекли аккумуляторщицу к
ответу. Правда, свидетелей не было, но вряд ли она откажется. К тому же,
не прибегая к медицинской экспертизе, можно установить и следы
преступления - на лбу Кучинского вздулась солидная шишка. Безобразие!
Зачем делают такие массивные пробки. Металл не экономят.
   И все же Кучинский не пошел к начальнику. Ощупав лоб, вынул из кармана
зеркальце, вытер грязь на щеке и вернулся в лабораторию.
   Сидя спиной к техникам и Михайличенко, он делал вид, что поглощен
исследованиями, а сам кипел в бессильном гневе. Планы мести, один коварнее
другого, рождались в его голове, но осуществить их он не мог. "За что вы,
Нюрочка, - спросит Курбатов, - попортили красоту нашего гостя? Вероятно, у
вас были основательные причины?" Конечно, она признается.
   Надо молчать, будто ничего не случилось. Кучинский страдал не только от
оскорбления и шишки на лбу, которая его беспокоила, - больно, нельзя
дотронуться, - но и оттого, что рухнули все надежды.
   Он привык к мысли, что нет на свете бескорыстных друзей, - а таких у
него и на самом деле не было, - что все делается по принципу "рука руку
моет", "услуга за услугу". Зачем, спрашивается, инженеру из главка
стараться для Жоры, если он не смог выполнить пустякового поручения. Ведь
посылка с сушеными персиками не помогает делу.
   Выписку с тридцать второй страницы Кучинский не получит. Это он хорошо
понимал, - сам выписывать не решится, а с Нюрой все кончено. Оставалась
слабая надежда на Марусю, но в ее глазах он не так уж много стоит. А кто
виноват? Конечно, "святая троица": мальчишки и аспирантками чего Нюрка
нашла в них интересного?
   В гневе своем Кучинский забыл, что уже настал обеденный перерыв, он
барабанил пальцами по стеклу лежащего рядом прибора, и стрелка его
недовольно вздрагивала.
   - Ребятки, интересная новость! - воскликнула Михайличенко, входя в
комнату.
   - Павлу Ивановичу разрешили организовать новую лабораторию. Возможно,
меня туда направят.
   Кроме того, она сказала, что если все обойдется благополучно с плитами
"К-8"
   и проверка их не очень задержит здесь Павла Ивановича, то он скоро
выедет в Москву подбирать себе людей для новой лаборатории.
   - Вот бы нам вместе работать! - мечтательно сказала Лида.
   Об этой лаборатории Кучинский краем уха уже слыхал от Чибисова, но что
Курбатов может быть ее начальником, для Жоры было приятной новостью. В
самом деле, как бы Павел Иванович ни восхвалял прелести здешней работы,
как бы ни подсмеивался над Жорой, которому хотелось назначения в
министерство, все же потянуло и его обратно в столицу.
   Новость эту Кучинский считал приятной, так как через Павла Ивановича
можно будет попытаться устроиться в Москве. А почему бы и нет? Работа у
него идет хорошо, Павел Иванович это видит; молодые инженеры Курбатову
нужны, а кроме того, почему бы Павлу Ивановичу не угодить своему
знакомому, то есть отцу Жоры!
   Не откладывая дела в долгий ящик, Жора начал осторожно пробовать под
ногами почву. Она казалась ему зыбкой, как на болоте, но если
перепрыгивать с кочки на кочку, то, пожалуй, доберешься и до цели. Ну что
ж, надо действовать.
   Продумав вопросы к своему руководителю, Кучинский взял чертежи, тетрадь
с записями и постучал в дверь кабинета.
   Павел Иванович в вышитой украинской рубашке сидел за столом,
рассматривал осколок зеркальной плиты и перелистывал страницы тетради,
которая показалась Жоре знакомой. Екнуло сердце. Нет, не потому, что он
узнал тетрадь, напомнившую о сегодняшней неприятности. Он подумал - не
случилось ли чего с посылкой? Возможно, ее задержали? Нюра призналась?
"Нет, слава богу, пронесло. - Жора облегченно вздохнул. - Тот кусок
поменьше".
   - Откуда у вас это украшение? - спросил Павел Иванович, здороваясь. -
Случайность или дело рук человеческих?
   Для Курбатова вопрос этот был вполне естественным. Он рассматривал
осколок и думал: случаен он или нет? Михайличенко своим анализом точно
установила, что никаких признаков старения плиты не оказалось, влияние
фотослоя на пластмассу тоже не замечено. Значит, можно допустить
случайность. Как всегда при встрече с неясными явлениями, после многих
бесплодных попыток определить их сущность Курбатов искал другие пути,
которые помогли бы раскрыть загадку, в данном случае загадку гибели ячеек.
Он связывают это с осколком, хотя понимал, что связь случайная, ничем не
оправданная. Надо бы посоветоваться в городе с опытными людьми, но, прежде
чем это сделать, Курбатов решил еще немного подождать. Кто знает, не
появятся ли другие факты? Его не беспокоило, что осколок может попасть в
чужие руки. Надо обладать полной технологией фотоэнергетического слоя,
чтобы воспроизвести его. Опасения преждевременны. Но это первый звонок...
   Однако что с Кучинским? Бедный малый, угораздило же его так здорово
стукнуться. Сине-багровая шишка!
   - Нельзя ли полегче плиты делать, Павел Иванович, - шутил между тем
Кучинский. - Хотел поддержать, а она меня по лбу. Прямо ребром...
   Отшутившись, Кучинский стал рассказывать о своей работе. Кое-что он уже
сделал: исследовал историю создания электрических печатных схем в
радиоприборах, проанализировал их достоинства и недостатки, перекинул
мостик к современности... Началом его работы Курбатов был удовлетворен.
Практикант хоть и не блещет талантом, но умеет пользоваться литературой и
способен делать кое-какие обобщения.
   Кучинский видел одобрительное покачивание головой. Начальник соглашался
с ним, пояснял непонятное и даже был приятно удивлен, когда Кучинский
привел малоизвестную формулу, которую откопал в старом журнале.
   Свертывая чертеж, практикант робко заметил:
   - Не знаю, как и быть, Павел Иванович. Уж очень не хочется работать на
эксплуатации. Пошлют на завод сменным инженером, закиснешь. Я мечтаю об
исследовательской работе...
   Павел Иванович чиркнул спичкой, закурил. "Высоковскую лабораторию
разрешили, - думал он, глядя на конец папиросы. - Неужели ничего не
выяснится до того, как начнется строительство?"
   - Что вы сказали? Исследовательская работа? Но почему же не на заводе?
И там есть лаборатории. Делаются новые образцы, совершенствуется
продукция...
   - Вс„ это не то. Мне бы хотелось в научный институт.
   - Вы уверены в своих способностях? Можете сделать что-то свое, новое?
   - Мне очень неловко обращаться к вам с просьбой, - опустив глаза,
промямлил Кучинский. - Но если бы я мог работать в вашей новой
лаборатории... Отец мечтал, чтобы я занялся серьезной научной работой.
   - Знаю. Он мне говорил об этом. - Павел Иванович сосредоточенно гладил
чисто выбритый подбородок.
   Затаив дыхание, Кучинский следил за каждым его движением.
   - Отец был бы так благодарен...
   - А он тут при чем? - резко оборвал его Курбатов. - Вы самостоятельный
человек, и нечего выглядывать из-за папашиной спины. - Он подумал, что
новой лаборатории еще нет, и предложил: - Здесь не хотите остаться? Дело
большое, интересное.
   Жора робко пробормотал:
   - Меня увлекает теоретическая физика.
   Павел Иванович вынул из кармана записную книжку и не спеша перелистал
страницы.
   - Ничего определенного сказать не могу. Новая лаборатория у нас пока
еще на бумаге. Но, думаю, рано или поздно она будет организована. Тогда
отдел кадров сможет оформить на вас заявку. Нам обычно не отказывают. К
сожалению, фотоэнергетиков пока еще мало.
   - А нельзя ли поскорее? - вырвалось у Жоры.
   - Все выяснится в ближайшие дни. После этого пошлю телеграмму.
   На испытательной станции рабочий день начинался рано, чтобы до
наступления жарких часов сделать возможно больше. У Лидии Николаевны и ее
добровольных помощников трудовой день продолжался до вечера.
   Кучинский после рабочего дня испытывал горькое, томительное одиночество
и бесцельно слонялся по территории. Книги его не интересовали, радио
надоело, развлечений не было, кроссворды в старых номерах "Огонька"
разгаданы.
   Наконец Жора не выдержал и пошел к ребятам с поклоном.
   - Примите в свою компанию. Скукота смертная. Дайте хоть провода
разматывать.
    
 Но не только скука привела его сюда. Надо показать Курбатову, что он
может работать не только головой, но и руками.
   В первое время Жорка суетился, начальственным баском покрикивал на
девчат, но Лида недвусмысленно намекнула, что этого тут не требуется.
   - За подготовку к испытаниям отвечает Бабкин, - холодно заявила она. -
Будьте добры слушать его указания. А, кроме того, вам поручена конкретная
работа.
   ...Ну и работа - вырезать из картона кружочки, бирки для отметки
проводов!
   Ножницы оказались тупые, картон толстый, сразу же на пальце мозоль.
   Удовольствие маленькое. Жорка забинтовал палец, сказал, что обрезал
его, и счастливо "выбыл из игры".
   Его место занял Димка, который тут же применил рационализацию: отпилил
кусок водопроводной трубы, заточил ее, закалил на огне и стал этим
примитивным пуансоном вырубать кружки. Стук-стук молоточком - любо-дорого
глядеть. Жорка был уязвлен. Впрочем, стоит ли голову ломать над такой
чепуховой рационализацией? Пионерские забавы. Поручили ему зачищать концы
проводников.
   Опять ничего хорошего не получилось. И все же надо стараться: смотрите,
мол, Павел Иванович, какой я трудолюбивый, никто не заставляет, а я из
кожи лезу вон, дай только поработать всласть.
   А Курбатову было не до Кучинского. Он ничего не знал и не видел, какую
солидную подготовку к массовым испытаниям ячеек организовала Лида. До
отъезда в Ташкент оставалось совсем немного времени, хотелось проверить,
как ведут себя ячейки при концентрированном солнечном свете, то есть в
самых тяжелых условиях. Возможно, здесь кроется разгадка?
   Вогнутыми зеркалами и специальными линзами Курбатов направлял на
испытываемые плиты горячий солнечный свет и ждал, когда выбудет из строя
хоть одна ячейка. Все работали добросовестно. Все идет нормально. Так в
чем же дело?
   Он перетащил свой лабораторный стол в кабинет, чтобы не мешать другим,
чтобы не чувствовать соболезнующих взглядов Лидии Николаевны. По ее
мнению, Курбатов делает совсем не то. Его последние опыты вызваны скорее
отчаянием, чем необходимостью.
   По молчаливому сговору начальник лаборатории не вмешивался в дела
аспирантки. Ей дана полная свобода, пусть занимается чем хочет. Целыми
днями Курбатов не заходил в лабораторию, и это никого не удивляло. Лишь
Жора, стараясь выяснить свою судьбу, подкарауливал Павла Ивановича, ему
хотелось, чтобы начальник видел, как он старается, - иначе никакого
интереса нет. Но начальство, кажется, не видело, и Жора решил напомнить о
себе.
   - Войдите, - отозвался Павел Иванович на стук в дверь.
   Кучинский шагнул через порог и тут же попятился.
   - Простите, Павел Иванович, я не знал, что вы кушаете. Я потом зайду.
   - Потом некогда. Выкладывайте, что у вас.
   Если бы не тетя Глаша, уборщица, которая следила и за лабораторией и за
самим Павлом Ивановичем, то он мог бы и не вспомнить, что человеку нужна
пища. Бывают вот такие сумасшедшие дни.
   Откинувшись на спинку кресла, Павел Иванович спросил:
   - Вы с такой штукой встречались? - взглядом он указал на экран
спектрографа новой конструкции.
   - Откуда, Павел Иванович! - И Кучинский тонко перевел разговор на
интересующую его тему: - А в новой лаборатории приличное оборудование?
   - Еще бы! Кроме того, там будет экспериментальный цех и великолепная
техническая б