н  и  провел  рукой,
странно искривленной, как и все вокруг, по лицу.
     Энквен,  повинуясь внезапному  импульсу, включил фотофиксатор. Если  им
суждено   когда-нибудь   возвратиться,   он   включит    там,    на   Земле,
воспроизводитель,  и   люди   увидят  на  экране   головной  отсек  "Пиона",
разделенный  причудливо изогнутыми плоскостями на  светлые и  темные  куски,
увидят  царство  хаотически  переплетающихся   линий,  которые   на  поверку
оказываются  прямыми, увидят усталого  капитана корабля,  склонившегося  над
расчетами... Увидят, если "Пиону" суждено возвратиться.
     Икаров понимал, что, когда  фотонное пламя начнет  разгонять "Пион"  по
спирали, вряд ли у  него, капитана, будет хотя бы короткое время для отдыха.
В условиях искривленного пространства автоматика могла подвести.
     -- Я буду корректировать работу двигателей,-- сказал капитан.
     -- Все время?
     -- Да.
     -- Но путь по спирали займет не один месяц, капитан, -- сказал Энквен.
     -- Знаю,-- кивнул капитан.
     Робот умолк, осмысливая сказанное Икаровым. Конечно, ни  автоматике, ни
белковым  нельзя  полностью  доверить  корабль.  По  крайней  мере  здесь, в
непосредственной близости  от  Тритона,  где пространство  --  мало  сказать
изогнуто,-- оно перекручено и скомкано, как клочок бумаги. Мало ли что может
встретиться  "Пиону" тут, где лучи  локатора землян бессильны  предотвратить
беду? Вдруг вокруг Тритона вращается планета? Приборы "Пиона" ее  до сих пор
не обнаружили? Но  это ничего не доказывает, потому что  любые сигналы летят
не  по  прямой  --  они  идут  по  дуге,  изгибаются,  замыкаются  в кольцо,
возвращаются к исходной точке  наподобие  бумеранга, падают в пучину  Черной
звезды.  В таких условиях обнаружить планету  можно было  бы  лишь по чистой
случайности.  Для  этого  "Пион"  должен  пройти  недалеко  от   планеты,  а
вероятность подобного события практически близка  к  нулю. Тем не менее  она
существует, эта вероятность. И для  того чтобы  предотвратить  столкновение,
нужна твердая рука капитана.
     -- Капитан, может вращаться вокруг Тритона планета? -- спросил Энквен.
     -- Может,-- сказал Икаров.
     -- И на ней могут обитать разумные существа?
     Икаров перевел взгляд со спирали на каменное лицо Энквена.
     -- Могут, Энквен,-- сказал капитан.
     -- Наверно, этим существам их  мир  представляется самым обычным...-- в
раздумье произнес Энквен.
     --  Конечно,-- подтвердил  капитан.-- Они  ведь приспособились к своему
миру в результате долгой эволюции, предшествующей появлению всякой  разумной
жизни.
     -- А вдруг они достигли высокой степени развития? -- спросил Энквен.
     -- Что ж,--  усмехнулся Икаров,-- тогда  у  них вполне мог бы появиться
математик и философ, по  гениальности равный Лобачевскому. Этот ученый сумел
бы  прийти к выводу,  что Вселенная  не ограничивается Черной  звездой и  ее
окрестностями.  Он  заявил бы  во всеуслышание, что  возможны иные миры. И в
этих мирах --  как ни странно! -- луч света распространяется не  по кругу, а
по  прямой. Какую борьбу пришлось бы выдержать этому гению! Сколько насмешек
и оскорблений выпало бы на его долю!
     Они работали долго, позабыв о времени.
     --  Довольно,--  сказал наконец  Икаров,  расправляя  затекшие плечи.--
Следующий виток рассчитаем завтра.
     --  Мы  не решили еще  главное,  капитан,--  сказал Энквен, не  отрывая
взгляда от спирали, изогнутой, как и плоскость стола.
     Икаров давно уже не без тайной тревоги ждал этого...
     -- Ты о чем, Энквен? -- спросил он.
     -- Об ускорении "Пиона",-- сказал робот.
     Да,  в  ускорение  корабля  упиралось  теперь  все.  Чем  больше  будет
ускорение, тем  значительнее  будут  шансы  "Пиона" на  спасение.  С  другой
стороны, при достаточно больших ускорениях возникают перегрузки, смертельные
для человеческого организма.
     Интересно,  подумал капитан, к  какому  решению пришел  бы Энквен, если
предоставить ему  возможность  самостоятельно  решать  вопрос  об  ускорении
"Пиона"? Дело в том,  что Энквен,  как и  остальные члены  экипажа,  был  по
настоянию Ливена Брока воспитан без каких бы то ни было ограничителей. Решая
любую задачу, он руководствовался логикой, и только логикой. Какой  же выход
предпочел бы он в сложившемся положении?
     Наступил момент, когда нужно было сделать выбор.
     На одной чаше весов -- бесценная  информация, собранная  в окрестностях
Черной звезды и необходимая землянам: вооруженные ею, они  смогут переделать
природу  земных растений, победить извечного своего  спутника  -- тяготение,
освоить биосвязь... да мало ли что еще?
     На другой чаше -- жизнь человека, одного только человека...
     Икаров с волнением ждал, что скажет Энквен. Если бы  робот сказал,  что
"Пион" должен  идти с  ускорением, которое превышает допустимый для человека
порог, Икаров, не задумываясь, пожертвовал бы собственной жизнью. Он верил в
безупречность логики Энквена так же, как верил в его воспитателей.
     "Как слаба  человеческая плоть,-- подумал Икаров,  глядя на  монолитную
фигуру Энквена, который замер, что-то соображая.-- Человеческое  тело боится
всего:  и  слишком  высоких,  и  низких  температур,  радиации,  перегрузок,
возникающих при ускорении. Даже  чтобы выйти  за порог  собственного дома, в
ближний космос,  человек  должен облачиться  в  скафандр. А Энквен  свободно
выйдет на внешнюю обшивку "Пиона", и с ним ничего не случится".
     Энквен не спешил  с ответом на вопрос, который интересовал капитана. Да
Икаров и  не торопил  его.  Он понимал, что решение придет само, когда  дюзы
"Пиона" проснутся и корабль начнет виток за витком разматывать спираль.
     Так оно и случилось...
     У выхода Энквен обернулся.
     -- Скажи, капитан, как ты пришел к идее спирали? -- спросил он.
     -- Мне помог один человек, -- ответил Икаров.
     -- Здесь, на "Пионе"?
     -- Да.
     -- Кто же это?
     -- Лин, -- сказал капитан.
     Энквен не стал просить пояснений. Он  вообще делал это  в крайне редких
случаях.
     Оставшись  один,  Икаров  задумался.  Он  вспоминал полет  на  "Пионе",
далекую Землю, казавшуюся нереальной.
     Нелегким был путь  к Черной дыре. Корабль двигался прерывисто, с каждой
пульсацией поглощая изрядный  кусок "плоского" пространства. Однако,  выходя
из нуль-пространства, корабль некоторое  время должен  был идти  на  обычных
фотонных двигателях, чтобы подготовиться к следующему прыжку, и этот участок
пути был самым опасным. "Пион"  двигался, как  пловец, размеренно и ровно, и
каждый взмахпрыжок приближал его к цели.
     Последняя  пульсация выбросила "Пион" в окрестности Черной  звезды. Еще
один прыжок делать было опасно:  корабль мог  в результате  быть выброшенным
близ Черной дыры, на расстоянии, которое меньше критического радиуса.
     Остаток  пути Икаров решил пройти на фотонных дюзах, поскольку  точному
расчету  прыжки через  нуль-пространство, да  еще  в  условиях искривленного
пространства, не поддавались.
     Вспомнилось многое...
     Выпрыгнув из нуль-пространства, "Пион" "на  всех парусах" шел к  Черной
дыре.  Странные начали  происходить на корабле  явления:  с  каждым днем все
больше искривлялось пространство, сминаемое гравитацией.
     Икаров потрогал шрам, усмехнулся: разве забыть ему ту вылазку?!
     ...В  оранжерейном  отсеке  стояла осень. Нет,  преддверие  осени. Хотя
преобладали  еще  солнечные  дни,  ненастье  подспудно  зрело,  словно беда.
Метеорологи Лунных стапелей создали  хорошую  программу чередования  погоды.
Она  менялась на корабле  не по жесткому графику, а  повинуясь вероятностной
матрице,  так  что у оранжерейной погоды при  общей  заданной направленности
смены времен  года оставалась определенная  "свобода выбора".  Да, здесь все
было,  как  там,  на Голубой. И  все-таки Икаров долгие  годы полета не  мог
избавиться от мысли, что облака на "Пионе" не те, что на Земле...
     Икаров вспомнил, что и в то утро, как обычно, он перед началом рабочего
дня вышел в оранжерейный отсек.
     Корабль  шел  по  инерции,  дюзы  были  выключены,  и  в отсеках царила
невесомость.
     Икаров  шел по оранжерее, раздвигая  руками опавшие листья, которые, не
падая, висели в воздухе. В тот день почемуто разладилась синхронизация: утро
выдалось безветренное, а "по небу" торопливо бежали облака.
     Ночью, видимо, прошел дождь -- в воздухе еще  висели прозрачные  капли.
Позабыв   об  осторожности,  капитан   наткнулся  на  большой  водяной  шар,
сверкающий в первых солнечных лучах, и влага мигом обволокла его, растеклась
по комбинезону. Даже такой пустяк запомнился!
     ...А  запомнился потому,  что  именно в то утро Икаров отчетливо понял:
"Пион" в темнице. Да, корабль, бесстрашно летящий вперед, попал уже в цепкие
объятия  Черной  звезды.  Приборы  фиксируют  замеры  гравитационного  поля,
накапливается бесценная информация о его структуре... Но как попадет все это
на  Землю? Как  сумеет "Пион",  выполнив свою  миссию, оторваться от  Черной
дыры? Ведь гравитация Тритона  оказалась  куда  большей, чем в  самых смелых
предположениях земных ученых. Как преодолеет корабль притяжение Черной дыры?
В  первый раз  он услышал  этот вопрос от Лин, это было в горах, над  озером
Отдыха. "Это деле капитана, который поведет "Пион"", -- ответил тогда Федор,
где-то в душе рисуясь: мол, такие вещи решаются не на Земле...
     Мог ли  думать  тогда  Икаров, что его слова окажутся пророческими? Да,
возвращение "Пиона" -- дело капитана. Это уж точно!
     ...И еще тот день запомнился капитану первой вылазкой, осуществленной в
условиях Черной звезды.
     Вылазка на внешнюю обшивку корабля диктовалась необходимостью: в районе
кормовых дюз "Пиона" несколько раз появлялось странное свечение. Для вылазки
Икаров наметил Энквена и еще двух белковых.
     По штурманскому экрану он наблюдал, как роботы, уже успевшие  перейти в
шлюзовую камеру, тщательно и методично завершают  последние приготовления. И
вдруг Икарова  поразил  --  впервые  за  годы  полета --  острейший  приступ
клаустрофобии. Выйти!  Выйти наружу  во  что бы  то ни стало. Покинуть стены
отсеков,  кажущиеся искривленными,  готовыми  вот-вот  сомкнуться,  сжаться,
раздавить.
     ...И до сих пор помнит  Икаров, какая неестественная,  неправдоподобная
тьма охватила  его, когда он вместе с тремя роботами покинул "Пион". Тьма, с
которой нельзя сравнить никакую, самую черную ночь Земли.
     Рядом с капитаном  шагал манипулятор. Вся  группа осторожно двигалась к
корме.  Устав идти, Икаров  сел в  манипулятор.  В  этот  же  момент участок
обшивки, расположенный  далеко впереди,  начал наливаться призрачным светом.
Роботы   продолжали  размеренно   шагать.  Манипулятор  замешкался,  Икаров,
поправив  клеммы на висках, отдал мысленную команду "Вперед!" --  и  аппарат
огромным прыжком догнал трех роботов.
     Много  чего  повидал  капитан  Икаров, но никогда ни  до,  ни после  не
встречал  он  такого фантастического  зрелища.  Это был пир красок,  буйство
цвета. В нескольких метрах от них расстилался ковер, сотканный из огня. Нет,
не то  слово.  Огонь -- это все же нечто грубое, материальное. Перед ними же
нежнейшие, невесомые  ленты  сплетались  в единую  симфонию. Цвета  их  были
совершенно  немыслимые,  не имеющие  названий  на  человеческом языке. Ленты
прихотливо извивались, сплетаясь  и расплетаясь.  Из  конца  в  конец  ковер
перечеркивали стремительные, почти неуловимые взглядом языки.
     Что же было дальше?..
     Роботы,  приближаясь  к  ковру,  замедлили  шаг, и манипулятор капитана
обогнал их. У самой границы ковра Икаров остановил  аппарат.  Человек  и три
робота молча  смотрели,  как с  незримых  ворсинок ковра  время  от  времени
соскальзывают  длинные голубые  искры,  тотчас  растворяясь  в  вечной  ночи
Тритона. Что  это было? Вторичное свечение обшивки, вызванное бомбардировкой
корабля неизвестными частицами? А может, распад вещества?  Может, это "Пион"
тает на их глазах, растворяется в черной ночи?..
     Они  наскоро  прикинули, что  бы  это могло  быть,  и пришли к  выводу:
явление им незнакомо, аналогов ему не имеется.
     Да,  тот день памятен капитану еще тем, что именно тогда ему  пришла  в
голову   догадка,   оказавшаяся  очень  плодотворной  и  положившая   начало
дальнейшим  научным исследованиям  на  "Пионе":  не  связано  ли  свечение с
превращениями  гравитационной энергии?  Немудрено,  что  капитан  подумал об
этом: его мысли все время вращались вокруг гравитации...
     Бог весть  по какой ассоциации огненный ковер  напомнил  вдруг  Икарову
далекую Землю -- весенний луг  с ромашками,  влажными от  росы...  Дымящееся
солнце над горизонтом... Белоснежные строения Зеленого городка...
     Потом...  потом  слух капитана резанул предупредительный окрик Энквена.
Но слишком далеки были в этот момент мысли Икарова, на какое-то мгновение он
замешкался. От  края  ковра  протянулась  вверх дрожащая  серебристая  нить,
источающая  неровное  сияние. Серебряный  луч  свернулся  в  петлю,  которая
скользнула к манипулятору. Капитан тут же отдал  мысленный приказ, повинуясь
которому  манипулятор  прыгнул  в  сторону,  увертываясь   от  луча.  Однако
ослепительная нить успела задеть край шлемофона.
     Дальше...  "Когда  я  очнулся,  было  темно. Где  я?  Нестерпимо болела
голова.  Рука нащупала подлокотник: противоперегрузочное кресло. Ясно -- я в
штурманском отсеке.  Вылазка производилась утром -- по корабельному времени.
Неужели  на "Пионе"  уже  наступила  ночь? Как попал я сюда? Что с роботами,
участвовавшими в вылазке? Сначала нужно осмотреться. Я с трудом поднял руку,
нащупал  над креслом  клеммы биокоманд, сразу найдя их  во тьме  --  за годы
полета  у  меня выработался автоматизм в  движениях. "Свет!" --скомандовал я
мысленно.  Сейчас  стены  отсека   начнут  наливаться  светом...  Но  вокруг
по-прежнему  царила  тьма.  Испортилась  автоматика? В  тот  момент я еще не
догадывался  об истине...  Хлопнул люк, в  отсек кто-то  вошел. Я узнал шаги
Энквена.  Робот сообщил, что внешнее свечение обшивки  "Пиона" погасло,  все
белковые вернулись на места.
     Я  спросил,  что  со  светом.  Энквен  замешкался  с  ответом.  "Включи
аварийное освещение",-- велел я. "Отсек освещен, капитан",-- ответил Энквен.
Я поднес руку к глазам и наткнулся на повязку. Как это я сразу не ощутил ее?
Видимо, кожа утратила чувствительность. "Что со мной, Энквен?" -- спросил я.
Робот ответил, что у меня, возможно, задет  зрительный нерв. Я заметил,  что
боль теперь не сильная. Энквен сказал, что, доставив меня в отсек, он сделал
мне местный наркоз.
     Ну, а что было  дальше, не помню. Потерял  сознание. Энквен рассказывал
потом,  что оперировать меня он решился после долгих раздумий... И спас  мне
зрение, а  возможно, и жизнь. Заодно мой помощник спас и  "Пион". В условиях
искривленного пространства только человек  мог принимать нужные и правильные
решения..."
     И вот гигантская работа по изучению Черной дыры позади. Подводить итоги
рано.  Собрана  гора  фактов,  пища  для  размышлений,  которой  хватит  для
размышлений не одному поколению физиков Земли.  Теперь-то  и  встал  во весь
рост вопрос, задумываться над которым  раньше  попросту не было времени: как
победить  гравитацию Тритона? Дело  капитана... "Дело капитана", -- повторил
Икаров вслух, снова склоняясь над искривленной плоскостью письменного стола.


Глава 4


РАЗРЫВАЯ ОКОВЫ

     Мне в космосе черном снится
     Бегущая с гор вода,
     Ликующая пшеница
     И первая борозда.

     Настал день,  когда подготовительные работы и расчеты на  корабле  были
закончены.  "Пион" напоминал  бегуна,  замершего в  ожидании старта.  Только
ставкой в этом забеге была жизнь.
     Завтра по приказу капитана белковые  роботы включат двигатели, и "Пион"
начнет разматывать  спираль. Завтра кошмарные перегрузки пригвоздят капитана
к жесткому ложу манипулятора.
     Идут последние часы невесомости.
     Все нужно продумать,  все предусмотреть. Любая  мелочь, любое  упущение
смогут  сыграть впоследствии роковую роль. Каждый  белковый был  загружен до
предела. Хватало работы и манипуляторам. Выполняя команды, они снова и снова
проверяли  двигатели,  кондиционеры,  ленту эскалатора: в  полете все должно
работать бесперебойно.
     Капитан  оторвался   от  расчетов,  обвел   взглядом  хаос  вздыбленных
плоскостей и изогнутых линий, будто видел все это в первый раз.
     --  Фотонный  отражатель  в  порядке,  капитан,--  доложил   Энквен  по
биосвязи.
     -- Двигатели маневра?
     -- В порядке,-- доложил Энквен,-- только все топливо в них сожжено.
     -- Загружайте аннигилятор,-- распорядился Икаров и потрогал свой шрам.
     --  Антивещество  подготовлено  к  использованию,--   сказал  Энквен.--
Вещества не имеется. С чего начать, капитан?
     -- Что начать? -- не понял Икаров.
     --  С  какого отсека начнем  сжигание  "Пиона"? --  пояснил робот  свой
вопрос.
     Капитан подумал.
     -- Начнем  с астрономического  отсека,--  решил он.-- Отсек  массивный,
хватит  на некоторое время... А наблюдать пока все равно нечего,-- покосился
он на черный, словно ночь, обзорный экран.
     -- Есть, капитан.
     -- Прежде чем  разрезать астроотсек,  вынесите  из  него  все приборы и
инфорблоки,-- велел Икаров.
     --  Куда?  --  прозвучал  в  мозгу  капитана   вопрос  Энквена.  Икаров
побарабанил  пальцами  по  столу. В  центральный ствол?  Не годится:  нельзя
загромождать  главную  артерию корабля. В какой-либо  другой отсек? Тоже  не
пойдет.  Судя   по  расчетам,  придется  сжечь  все  отсеки  "Пиона",  кроме
головного...
     -- Переносите оборудование в головной отсек,-- сказал капитан.
     -- Можно приступать?
     --  Приступайте,--  разрешил Икаров.-- Только  запомни одно,  Энквен,--
добавил он.-- Возможно, в полете  у меня  не будет... не  будет  возможности
отдать  команду. Знай:  оранжерейный отсек сжигать  в последнюю очередь. Все
выгрузить из него невозможно... Может быть, до него и не дойдет очередь.
     Последняя прогулка перед стартом! Последняя прогулка в невесомости.
     Оранжерейный отсек встретил  его, как  частица  далекой Земли.  Капитан
осмотрел  отсек  внимательным  взглядом.  Зеленых  листьев  за  четыре  дня,
прошедших  со времени последнего  его посещения, значительно  поубавилось. В
условиях  Черной звезды  земная растительность продолжала перерождаться.  На
березе  Лин  появилось  еще  несколько голых  ветвей,  покрытых  прожилками.
Некоторые листья съежились и побурели, но они оставались живыми.
     Икаров с трудом сорвал с березы зеленый листок, долго смотрел на  него.
Капитан  подумал, что это маленькое  зеленое чудо с твердыми прожилками -- в
каком-то смысле символ  земной  жизни. В  таком  листке  происходит таинство
превращения солнечной энергии,  питающей Землю.  Хлорофилловые  зерна внутри
клеток  листа неустанно  трудятся, сотворяя  органические  вещества.  Земная
флора -- единственный посредник между Солнцем и разумной жизнью на Земле.
     Сколько трудов  было  положено  на  оранжерейный  отсек,  когда  "Пион"
собирался на Лунных стапелях!  Икаров вспомнил слова Лин, которая отстаивала
тезис: растения на звездолет нужно  подбирать так же, как комплектуют экипаж
корабля.
     -- Оранжерейный отсек должен работать, как часы: непрерывно, равномерно
и надежно,-- заявила Лин.
     И действительно, жаловаться на оранжерейный отсек в полете  капитану не
приходилось.  Отлично  ужились   высаженные  на  одном   участке  вперемежку
лиственницы и ели. Прекрасно ладили друг с другом дуб и липа.
     Икаров медленно шел по отсеку, время от времени останавливаясь.
     "Пион" придется сжигать  по частям, это неизбежно. Но как сохранить для
землян это зеленое  богатство?  Икаров  потянулся  за  биопередатчиком. Надо
сказать Энквену, что, если дело дойдет до оранжерейного отсека, пусть экипаж
выставляет зел