которой даже луч не мог вырваться.
     Кельзав, наблюдающий за курсом корабля, обнаружил странное явление.  От
источника, расположенного на капитанской  рубке,  отделился луч, тонкий, как
струна.  Но  струна  тут  ясе  изогнулась,  образовав гигантский  круг:  луч
вернулся  в  точку,  из которой  появился.  Затем  круги завертелись,  меняя
положение, но каждый раз луч возвращался обратно.
     Штурман тщательно зафиксировал  на  пленку удивительное явление. "Когда
сменюсь с вахты, покажу микрофильм капитану",-- решил он.
     Свыкнуться  с  новым  положением  было  нелегко.  Стены  отсеков,  пол,
плоскости  приборов  --  все  странно  изогнулось,  если  верить  глазам,  и
оставалось по-прежнему ровным, неискривленным, если верить показаниям тех же
приборов.
     Искривленное пространство  выкидывало  с  кораблем  и  его экипажем все
новые штуки.
     Однажды  утром,  войдя  в  головную рубку,  Энквен  застал  капитана за
странным   занятием.  Икаров  зачем-то  ощупывал  панель,  на  которой  были
смонтированы навигационные  приборы  "Пиона". Он прикладывал к изогнутой  на
вид  панели линейку, столь  же изогнутую, натянутую нитку, отходил на шаг от
пульта и подходил к нему снова.
     -- Доброе утро, капитан,-- произнес робот.
     Икаров посмотрел на помощника, словно видел его впервые.
     -- Так я и знал, это ты виноват,--  пробормотал Икаров, не сводя взгляд
с Энквена.
     Энквен выдержал взгляд.
     -- Что случилось, капитан? -- спросил он.
     -- Как стоишь? Как держишься? -- закричал Икаров.
     Робот повел плечом.
     -- Не сутулься, Энквен,-- попросил капитан.
     -- Я стою прямо,-- ответил робот.
     -- Ты  изогнулся, словно  циркуль! А  с тебя  берут пример другие члены
экипажа,-- сказал капитан.-- Смотри!
     Он  включил внутренний обзор корабля, и  на экране замелькали отсеки, в
которых находились странно изогнутые, искривленные фигуры роботов.
     --  Это ты виноват! -- сказал Икаров.-- Когда  в Зеленом городке у тебя
нарушилась координация  движений, все роботы  из группы  "Пиона"  захромали.
Здесь история повторяется. Проклятая биосвязь! -- заключил капитан.
     -- Биосвязь ни при чем...
     --  Выйдет экипаж из строя  -- кто поведет "Пион"  к  Земле? -- перебил
капитан. -- Кто будет заниматься исследованием Черной звезды?
     Вместо  ответа  Энквен взял капитана за  руку и  подвел  к серебристому
плоскому овалу, вмонтированному в стену отсека и играющему роль зеркала.
     --  Да,  Энквен... И  я... И я тоже...-- пробормотал  Икаров, оглядывая
свою чуть не вдвое сложенную фигуру.
     Робот молчал.  Капитан обвел рубку  долгим взглядом,  будто  попал сюда
впервые. Ему  почудилось,  что  по искривленным  плоскостям стен  и приборов
пробегают волны. Словно по реке, когда повеет ветер...
     Икаров  потер  лоб.  Может быть,  он болен? Может, все тут  на  "Пионе"
заболели, утратив правильность восприятия реального?
     -- Ты здоров, капитан,-- сказал Энквен, угадывая мысли капитана.
     Оттолкнувшись  от зеркала,  капитан  рассчитанным  прыжком перелетел  к
пульту.
     -- Обшивка корабля продолжает светиться, капитан,-- сказал Энквен.
     --  Усильте защиту от излучения,  -- сказал Икаров,  --  чтобы  вспышка
активности Черной звезды не застала "Пион" врасплох.
     -- Если бы мы могли предсказывать такие вспышки,  капитан...-- произнес
Энквен.
     --  Мы  еще  не изучили Тритон, -- сказал капитан. -- Зато  у нас  есть
"живой барометр", который предсказывает за несколько дней вспышку радиации.
     Робот кивнул.
     -- Займись защитой "Пиона",-- велел Икаров.
     Проводив взглядом изломанную  фигуру  робота, капитан задумался.  Чтобы
немного рассеяться, он решил совершить обход всех отсеков корабля и начать с
оранжерейного.
     В оранжерейном  отсеке  стояло  раннее утро. Солнца  не было видно: оно
скрывалось за тучей.  Моросил дождик. Как только капитан захлопнул за  собой
люк, ветер швырнул ему в лицо  пригоршню холодных  брызг. Федор улыбнулся --
впервые  за  эти  дни  --  и   плотнее  запахнул  плащ.  Таких  дней  в  мае
запрограммировано немного. Значит, ему повезло!
     Ненастные  дни  Федор любил больше всего, и друзья на Земле подшучивали
над этой его странностью.
     Капитан привык  к обуви с  магнитными присосками,  и почти  не  замечал
невесомости. Он шел не спеша, слегка подавшись вперед, часто останавливался,
обращая внимание и  на изогнутый  пол, и на изломанные деревья. Подошел, как
всегда,  к  заветной  березе.  Веточка,  некогда  посаженная  Лин, еще  в те
времена, когда "Пион"  собирался  на Лунных  стапелях, превратилась теперь в
рослое, стройное дерево.
     Обхватив  рукой  березу, капитан окинул взглядом отсек, в котором  были
собраны многие растения  Земли и  других  планет Солнечной  системы.  "Нужно
приходить  сюда каждый  день,-- решил Икаров.-- Очень  важно  наблюдать, как
будет вести себя флора оранжерейного отсека в новых условиях, при чудовищной
гравитации Черной звезды, искривляющей пространство". Особый интерес Икарова
и всего экипажа вызывали посадки рутонианского мха.
     Капитан  сделал  несколько  шагов по мокрой траве. Остановился,  сорвал
стебелек эрцеллы. Можно было, конечно, поручить кому-либо  из членов экипажа
наблюдать за  оранжереей.  Но  капитана  неудержимо  влекла  сюда  сила, имя
которой -- воспоминания...
     Икаров  оглянулся,  чтобы  бросить  еще  один  взгляд на  березу Лин. В
верхней части дерева он заметил усохшую  ветку,  она выделялась среди других
ветвей,  покрытых  молодыми  клейкими листочками. Федор решил сшибить ветку.
Пошарив в кармане  в поисках чего-либо подходящего, он обнаружил там парочку
аккумуляторов,  которые  служили  для  дозарядки  ядерного  сердца  роботов.
Капитан  вытащил из  комбинезона массивный шар  -- аккумулятор,  который  на
Земле  весил  бы  добрый  килограмм. Здесь же он был легче  пушинки. Капитан
размахнулся и  швырнул  в сухую  ветку свой  метательный снаряд. Но что это?
Икаров в изумлении  протер глаза: вместо  того чтобы  лететь по  прямой, как
положено в условиях невесомости, аккумулятор завертелся  по кругу,  в центре
которого  оказался  ствол  березы. Догадавшись,  в  чем дело, капитан, чтобы
проверить свои предположения, швырнул в сторону березы второй аккумулятор --
тот же результат: теперь вокруг ствола дерева вращались два шара, словно две
маленькие планеты.
     --  Мир  кривых  линий...--  тихо  сказал  капитан.  На "Пионе"  у него
выработалась привычка размышлять вслух.
     Ясно,   что   в   этом  мире,   где  царствует  гигантское   тяготение,
геодезические  линии,  линии  кратчайшего  расстояния  между двумя  точками,
являются не прямыми, а окружностями. Потому-то брошенный предмет летит не по
прямой, а  по  окружности. Потому здесь луч  не  уходит в  бесконечность,  а
замыкается опять-таки в окружность.
     Любые сигналы,  любые лучи, любые  частицы не могут  вырваться из сферы
притяжения Черной звезды. Потому волны, несущие депешу, не могут вырваться в
открытое пространство и возвращаются обратно. "Пион"  попал в мир, замкнутый
в себе, мир -- черный провал Вселенной.
     Шло время. Капитан и экипаж постепенно обживались  в новых условиях. Им
не казался уже таким непривычным мир, в который они попали.
     В оранжерейном отсеке наступило лето.
     По замыслу инженеров  Лунных стапелей, "Пион" представлял собой как  бы
частичку Земли  со  всеми  ее свойствами, в каком-то смысле  миниатюрную  ее
модель.
     Подобная  задача во весь рост встала  перед  конструкторами космических
кораблей, когда звездолеты землян начали уходить все дальше в пространство.
     Полет, длящийся  месяцы  и  годы,  немыслим  без  создания  на  корабле
замкнутой  экологической  системы, которая  и  означает полную  автономность
корабля.
     Если взять даже короткий  полет, равный суткам, то окажется, что на это
время  человеку   необходим  огромный  баллон  кислорода,  равный  шестистам
пятидесяти  литрам.  За это  же  время  человек при  дыхании выделит  баллон
углекислого газа с объемом примерно пятьсот пятьдесят литров.
     С самого  начала инженерная мысль пошла по  пути регенерации воздуха  в
космическом корабле. Отыскивались  способы удаления  из воздуха углекислоты,
которая образуется  в нем при дыхании человека, и  восполнения  расходуемого
кислорода.
     Поначалу  с  этой  целью  использовались химически  активные  вещества,
которые могут поглощать углекислый газ и выделять кислород.
     Но  этот  путь   быстро  завел  конструкторов  в  тупик.  Быстро  росла
продолжительность космических полетов, а также количество членов  экипажа на
корабле. Соответственно росли  и запасы  химически активных веществ, которые
необходимо было брать в полет. В дальнейшем подъемная сила ракет не могла бы
справляться с припасами, которые нужно было погрузить на корабль.
     Необходимо было найти выход из тупика. Впрочем, за много лет до  первых
космических  полетов  общие   идеи  в  этом  направлении  гениально  наметил
Константин Эдуардович Циолковский. Пионер космоплавания предложил превратить
звездолет  в  замкнутый  небольшой  мир,  в котором  вещества  совершали  бы
круговорот, подобный  тому,  который  происходит на  Земле,  в  естественных
условиях. Циолковский рассуждал  так.  Люди выделяют  углекислоту, поглощают
кислород,  питаются  плодами.  Растения  поглощают   углекислоту,   выделяют
кислород,  дают  плоды.   Система  "люди  --  растения"  образует  замкнутую
экологическую систему.
     Но  от идей  до реального  их  воплощения  было еще  далеко.  Интересно
отметить,   что  Циолковский,  не  ограничившись   общими  идеями,  произвел
конкретные  подсчеты, впоследствии пригодившиеся  инженерам и  конструкторам
звездных кораблей. Какого размера  должен быть  оранжерейный  отсек корабля?
Циолковский  исходил  из  того,  что  в  земных  условиях  площадка  в  один
квадратный метр  получает примерно  43,2 килокалории  от  Солнца  за  время,
равное  суткам.  Предположим,  наша площадка в один квадратный  метр покрыта
растительностью.   Какую   часть  солнечной  энергии   сможет   использовать
растительность? Небольшую, отвечают биохимики: примерно  одну двадцатую. Это
составит 2160 малых калорий в сутки.
     Не будем  приводить  здесь сложных и объемистых  расчетов Циолковского.
Достаточно сослаться на его вывод:  для одного человека,  путешествующего на
космическом корабле, достаточно примерно одного квадратного метра оранжереи,
если  на него падает свет,  по силе равный солнечному. Вывод  этот, конечно,
чисто  теоретический.  На  практике  размер  оранжереи должен  быть  гораздо
большим.
     Задумывался Циолковский и о  другом. На Земле растения живут в условиях
гравитации. Все на нашей планете (как и на других) подвержено всепроникающей
силе тяготения. Другое дело -- длительный космический полет. Как будут вести
себя земные  организмы  в  условиях  невесомости?  По  мнению  Циолковского,
отсутствие  гравитации   --  великое  благо.  Например,  в  земных  условиях
плодоносящие  растения  вынуждены  иметь  толстые  стволы и  ветки,  но даже
прочные ветки  нередко  ломаются в  урожайный  год,  не  выдерживая  тяжести
плодов.  А ведь толстые  ветки  в принципе представляют собой  ненужный  для
растения   балласт.  Ничего  этого   в  условиях  невесомости,   по   мнению
Циолковского, растению не  понадобится,  и все соки его пойдут на главное --
плоды.
     Размышлял  Циолковский  о  том,  куда  может  расти  растение  в случае
невесомости. При наличии силы тяжести вопрос ясен -- растение тянется вверх,
прочь от земли, притягивающей его. Но в условиях невесомости понятия "вверх"
и "вниз" теряют смысл. По мнению  Циолковского, в этом случае растение может
расти в любом направлении, потому что все направления в условиях невесомости
равноправны, избранных направлений нет.
     Наступила  эра  космических  полетов -- и идеи "космического запевалы",
как называл сам себя Циолковский, подверглись экспериментальной проверке.
     Однако в  условиях Черной звезды никто  из землян еще не бывал,  "Пион"
пришел  сюда  первым. Поэтому важно было выяснить, как поведут себя растения
при чудовищной гравитации. Выяснить это тоже входило в задачу Икарова  и его
экипажа.
     Вернемся, однако, к идее корабля как замкнутой экологической системе. В
старых звездных  кораблях  для  регенерации  воды и  воздуха применялись  не
биологические,  а физико-химические методы. Но эти методы требуют громоздкой
аппаратуры, которая к тому же капризна.
     Что говорить, растения, которые  космонавты стали брать на борт корабля
для регенерации воздуха, были куда более  надежны,  чем  механико-химические
агрегаты.
     Но и  растения  -- восстановители атмосферы  в  космическом  корабле --
заняли  свое  место в курсе  истории  космоплавания,  который преподается  в
Звездной академии. Со временем люди научились строить ядерные восстановители
воздуха и  воды,  и  надобность  в помощи растений  отпала. Еще  один  виток
спирали  на  бесконечном   пути  эволюции  --  и  люди  снова   вернулись  к
механическим восстановителям, но на новом, ядерном уровне.
     Однако конструкторы не отказались от оранжерейных отсеков в космических
кораблях: даже улетая к далеким звездам, греясь  в лучах  чужих  солнц, люди
хотели ощущать на корабле хотя бы частичку родной Земли.
     Вернувшись из оранжерейного  отсека, капитан долго не мог  уснуть, хотя
на завтра он наметил важную работу, и следовало хорошо отдохнуть.
     Воспоминания о  Земле  заставляли его беспокойно ворочаться  в постели.
Уснул  Икаров далеко  за полночь,  а проснулся задолго до  утреннего  горна.
Сегодня предстояло приступить к основной задаче, ради которой "Пион" летел к
Черной звезде,-- исследованию гравитационных волн, порождаемых Тритоном. Уже
несколько дней Икаров обдумывал идею прибора для изучения этих волн.
     ...Человек живет в мире  колебаний.  Колеблется все: от морских волн до
атомов, образующих  все многообразие  материального  мира,  окружающего нас.
Волны  день  и  ночь пробегают по  земной  поверхности.  Звук  --  колебания
воздуха. А свет? Это ведь тоже колебания, только электромагнитные.
     Человек изучил все виды колебаний,  которые существуют в  природе, все,
кроме одного, быть может самого важного вида: гравитационного.
     Если  камень  бросить  в  воду, от него разбегутся круги. Точно  так же
любое тело, движущееся с ускорением в пространстве, порождает гравитационные
волны... Физики об этом догадывались давно, со времен Альберта Эйнштейна, но
экспериментальные  подтверждения  теории не  получались. Слишком слабы  были
гравитационные волны в  условиях Земли, уловить  их было так же трудно,  как
услышать шепот во время самой яростной грозы.
     Но то, что было  шепотом на  Земле, должно было превратиться в  громкую
речь здесь, в окрестностях Черной звезды.
     Вместе  с  ударом  утреннего  гонга  в  отсек  вошел Энквен. Он  застал
капитана, как всегда, одетым и подтянутым. Икаров рассказал своему помощнику
о приборе, который  он придумал для улавливания гравитационных волн, которые
должна излучать Черная звезда.
     Энквен выслушал капитана.
     -- Ничего не  выйдет,--  покачал  головой робот, когда  Икаров закончил
описание прибора.
     -- Прибор неправильно задуман? -- спросил капитан.
     -- Прибор задуман правильно, капитан,-- ответил Энквен.--  Но разве  ты
забыл, что Тритон ничего не излучает? Сила тяготения его такова, что ни одна
частица,  ни один квант света не могут вырваться от него  на волю. Тритон не
отпускает от себя ничего. На что же ты рассчитываешь?
     -- Старые представления, созданные на Земле, придется пересматривать,--
сказал капитан.
     -- Ливен Брок считал,  что  кубический сантиметр вещества Черной звезды
должен весить несколько миллиардов тонн.
     --  Ливен Брок прав,--  сказал капитан.-- Я вчера  подсчитал  плотность
Тритона: четыре миллиарда тонн на кубический сантиметр.
     Энквен быстро что-то прикинул в уме и заметил:
     -- Такая плотность получится, если  нашу  Землю сжать до размеров башни
безмолвия. Но вернемся к прибору, который ты придумал, капитан.
     -- Понимаешь, Энквен, я  все время копался в информации, которую мы тут
успели собрать,  и  пришел к выводу,  что Черная звезда имеет не  одну сферу
Шварцшильда, а две,-- сказал капитан.-- Одна вложена в другую.
     Энквен повернул к капитану широкое лицо.
     -- Физики Земли не предвидели такую возможность, -- сказал он.  -- Но я
допускаю ее. Что же отсюда следует?
     --  Две сферы  помогут нам  разгадать гравитацию,--  в голосе  капитана
послышались нотки торжества.
     -- Не понимаю.
     Икаров положил руку на плечо Энквена.
     -- Внутренняя сфера-это тот самый "объем  смерти", из которого не может
вырваться  на  волю ни  одна частица,--  пояснил капитан.--  Но поверх  этой
оболочки,  по  моим  расчетам,  пролегает  еще  одна  сфера.  Я   назвал  ее
эргосферой...
     -- Сфера Икарова,-- вставил Энквен.
     --  Так вот, я думаю, что именно  в  пространстве между двумя сферами и
рождаются гравитационные волны...
     Энквен оживился.
     --  Этим можно  объяснить странное  свечение оболочки корабля,-- сказал
он.
     -- Пожалуй,-- согласился капитан.
     --  Капитан,  можно  строить  твою ловушку для гравитационных волн!  --
воскликнул Энквен.
     Икаров подошел  к  стеллажу и,  перебрав несколько предметов,  протянул
Энквену небольшую установку, главную часть которой составлял цилиндр.
     --  Это  модель ловушки  для  волн, о  которой  я  тебе  рассказывал,--
произнес капитан.
     Робот внимательно осмотрел модель, осторожно вертя ее в могучих  руках.
Теперь  предстояло  построить  прибор,  который  уловил  бы  тяжкое  дыхание
Тритона.
     Энквен провел пальцем по цилиндру.
     -- Антенна?
     -- Антенна,-- подтвердил Икаров.
     -- Из чего мы ее сделаем?
     -- Об этом я хотел посоветоваться с тобой,-- сказал капитан.
     Энквен вернул Икарову модель.
     -- Лучше всего из алюминия,-- сказал робот, немного подумав.
     -- Согласен,-- кивнул Икаров.
     --  Придется  расплавить часть стеллажей и стоек,-- деловито  предложил
Энквен.
     -- Возьми себе помощника и действуй,-- сказал капитан.  Оставшись один,
Икаров присел к столу. Раскрыл заветную папку. Долго рассматривал фотографии
Лин, Ливена Брока, друзей. Здесь же капитан хранил и "досье" на гравитацию в
самых различных ее проявлениях. Тут были и результаты научных экспериментов,
и  отрывки  из  древних  исторических  хроник,  и  собственные  соображения,
связанные с природой тяготения. Папка пополнялась все время: и на Земле, и в
полете.
     Когда  могут  возникнуть  наиболее  интенсивные  гравитационные  волны?
Очевидно, при космической катастрофе  -- вспышке  сверхновой звезды, когда в
пространство выплескивается колоссальная  энергия. Подобные вспышки -- яркие
точки на звездном небе -- люди наблюдали еще  в глубокой древности. Не могли
не  наблюдать!  И  потому сведения  о таких  вспышках  необходимо  искать  в
старинных летописях.  Икаров перерыл крупнейшие книгохранилища и  библиотеки
мира. Много помог ему Ливен Брок, в чьей библиотеке  нашелся ряд материалов,
связанных с наблюдениями астрономов древности.
     Икаров вынул  из папки узкий листок, исписанный четким почерком  Ливена
Брока:
     "В первый год периода Чи-Хо, в пятую луну, появилась звезда -- гостья к
юго-востоку  от  звезды  Тиен-Куан.  Она  была  видна  днем,  и цвет  ее был
красновато-белый".
     Автором этого свидетельства был летописец Мин Туаньлинь, дата записи --
4  июля  1054 года. Именно в  этот день  и  год отсвет  далекой  катастрофы,
пропутешествовав бог знает сколько лет, достиг Земли.
     Ливен  Брок  сделал  для  своего  молодого  друга множество  выписок из
арабских,  японских, китайских хроник. Все они  свидетельствовали: да, время
от времени в земном небе появляются новые звезды. Жив