Детку должны были встретить на пустыре за Майском...

   Глава девятая
   СТРАДАНИЯ Л. БУБЫРИНА

   Я люблю зверье
   Увидишь собачонку,
   тут у булочной одна -
   сплошная плешь,
   из себя
   и то готов достать печенку,
   Мне не жалко, дорогая,
   ешь!
   В. Маяковский

   В один из  самых  обыкновенных  дней  знаменитый  Леня  Бубырин,  парень,
поймавший летающую картофелину, человек, в общем, веселый,  выглядел  крайне
озабоченным и удрученным. Ни мать, ни отец, ни тем более учителя  не  смогли
бы разобраться в причинах забот и скорби Бубыря, и, уж  конечно,  не  стоило
ждать от них  сочувствия.  Дело  в  том,  что  через  два  дня  должна  была
состояться решающая игра между их домом и третьей сборной соседней улицы,  а
шайбы до сих пор не было!..
   То есть шайба еще не так давно была, довольно  хорошая  шайба  из  старой
автомобильной шины. Правда, у нее были особенности: в то  время  как  нижняя
часть шайбы была совершенно гладкой, верхнюю бороздили твердые,  несгибаемые
шинные рубцы. Но ребята приспособились к этим особенностям  и  знали,  когда
какой стороной лучше кидать шайбу.
   Немногие команды имели такую  шайбу.  Собственно  говоря,  она  почти  не
отличалась от настоящей, и Пашка  Алеев,  который  сам  добыл  где-то  кусок
старой шины и сам  вырезал  эту  замечательную  шайбу,  уверял,  что  шайба,
которой играет первая команда  непобедимого  "Химика",  будет  даже  малость
полегче.
   Ну, а теперь у команды П. Алеева шайбы не было, и случилось это  по  вине
Бубыря, чего он и сам не отрицал.
   Да, вина была его. И произошло все так случайно, так глупо...
   Они проводили во дворе товарищескую  игру.  Вес  шло  отлично  Леня,  как
всегда, стоял на воротах. Это был непрошибаемый вратарь! И на этот раз,  как
противники ни старались, они так и  не  могли  открыть  счет.  Неожиданно  к
воротам вырвался сам Пашка  Алеев.  Все  остались  позади,  а  он  мгновенно
оказался перед замершим Бубырем и  метнул  шайбу  в  левый  угол  ворот.  За
какую-то ничтожную долю секунды до броска Бубырь разгадал, куда Пашка бросит
шайбу, и рванулся  в  левый  угол  одновременно  с  шайбой.  Бубырь  не  мог
объяснить, почему так происходило. Словно какая-то сила  толкала  его  туда,
куда нужно. Он принял шайбу на свою широкую, прочную  клюшку,  сделанную  из
дубовой клепки. Непробиваемый вратарь и на этот раз  оказался  сухим!  Пашка
даже один на один с вратарем не смог забросить шайбу!..
   Но случилось ужасное. Отскочив от клюшки, шайба угодила не то в щеку,  не
то в нос одному старику, который жил на четвертом этаже  с  двумя  взрослыми
дочками и в этот момент проходил мимо.
   Старик что-то пробормотал, что именно - осталось неизвестным,  и,  подняв
шайбу, вошел в свой подъезд. Сколько  ни  ныли  потом  ребята  под  дверьми,
сколько ни стучались, ни скреблись, ни бросали снегом  в  темное  окно,  все
было кончено. Шайба к  ним  не  вернулась.  Лишь  на  второй  день,  жалобно
всхлипывая, растирая несуществующие слезы на своей толстой и румяной,  очень
похожей на колобок физиономии, Леня выведал у одной из  дочек  старика,  что
шайба была брошена в помойное ведро, а оттуда попала в мусорный ящик.
   Нелегко было среди бела дня и в то же время в глубокой тайне от  домашних
и от всех окружающих тщательно исследовать содержимое  мусорного  ящика.  Но
это было сделано! Не замечая вони, ребята палками разгребли по кусочкам все,
что было в ящике, но шайбы там не оказалось... Может быть, мусорщики  раньше
очистили ящик, может быть, все выдумала хитрая дочка, но шайбы не было...
   Несколько дней пытались играть чем  попало.  На  свалке  комбината  среди
всяких любопытных предметов нашлись разъеденные кислотой  резиновые  пробки.
Их  набрали  больше  сотни,  но  все  они  оказались  слишком   малы!   Была
перепробована масса различных предметов - кусок дерева, банка из-под  ваксы,
набалдашник  от  трости,  старая  мыльница,  сломанный   кубарь,   замерзшее
лошадиное яблоко, - но все это было не то! Игра как-то не  клеилась.  И  вот
тогда перед Бубырем была поставлена задача: достать любой ценой новую шайбу!
   После того как очередное лошадиное яблоко от  удара  клюшкой  разлетелось
навозными крошками, Пашка пододвинулся к Бубырю и негромко, но очень  внятно
сказал:
   - Чтоб завтра была шайба! А не то, знаешь...
   Это Леня знал: будут бить. Он и  то  удивлялся,  что  его  так  долго  не
трогали.
   Вечером, после того как уроки были сделаны, он  уселся  на  пол  в  самом
уютном месте - между тумбой письменного стола и платяным шкафом - и принялся
размышлять. План у него был, но как этот план исполнить?
   Дело в том, что в корзине в углу коридора хранилась масса  старой  обуви,
которую мама еще не решалась  выбросить.  На  папиных  ботинках,  совершенно
негодных, были замечательные каблуки литой резины.  По  Ленькиным  расчетам,
такой каблук, конечно аккуратно отодранный от ботинка, был  бы  великолепной
шайбой.
   Но между идеей и ее осуществлением было столько препятствий! Сидя в своем
углу, Леня вспоминал, как папа рассказывал маме о том,  сколько  трудов  ему
стоило провести  в  жизнь  свое  изобретение.  "Куда  легче  изобрести,  чем
внедрить!" - повторял папа с ожесточением, и  сейчас  Леня  понял,  что  это
совершенно правильно.
   Если обо всем честно рассказать маме и попросить ее отдать хотя  бы  один
каблук, немедленно выяснится, что это еще хорошие  ботинки,  что  они  очень
нужны, что мама собиралась со  дня  на  день  отдать  их  в  ремонт  и  тому
подобное. Стащить этот никому не нужный башмак было бы легче всего, но  Леня
давно установил,  что  стоило  тронуть  любую  вещь  -  и  мама,  совершенно
непонятно каким образом, сейчас же об этом  узнавала.  Для  того  же,  чтобы
найти этот ботинок, придется наверняка перерыть всю корзину: ведь  чем  вещь
нужнее, тем дальше она лежит...
   Несмотря на все опасности, был избран вариант похищения. Оно состоялось в
ближайший вечер, когда папа и мама ушли  в  клуб  на  спектакль,  а  старшая
сестра, вместо того чтобы сидеть над  уроками,  воспользовалась  неожиданной
свободой и удрала к подругам.
   Леня взялся за дело обстоятельно. Выдвинув корзину под яркий свет  лампы,
он прежде всего решил запомнить, как что лежит, чтобы уложить потом обувь  в
таком же порядке. Чего только не было в корзине!  Он  встретил  свои  первые
кеды, от которых остались одни верхи, поудивлялся и похихикал над гусариками
с голубым помпоном, не сразу сообразив, что это не так давно тоже  было  его
обувью. Зачем мама их хранит? Он увидел  свои  башмаки,  уже  настоящие,  но
такие маленькие, что сейчас в них не влезло бы и пол-Бубыревой ноги, и  кучу
потрескавшихся, согнутых, покоробленных,  дырявых  туфель,  ботинок,  сапог,
тапочек, босоножек, калош, принадлежавших когда-то другим членам семьи.  Как
он и ожидал, нужные ботинки отца с литыми каблуками оказались в нижнем ряду.
   Увы, часто бывает, что, мечтая о какой-нибудь вещи,  мы  представляем  ее
себе  куда  лучше,  чем  она  выглядит  в  действительности!  Леня,  скорбно
оттопырив губы, вертел в руках папины башмаки. Действительно, каблуки у  них
были литые. Но как немного осталось от этих каблуков!
   Он долго прикидывал так и этак и наконец, вздохнув, остановился на левом.
Его папа стоптал все-таки меньше. И зачем  люди  так  нажимают  на  каблуки!
Ходили бы лучше на цыпочках...
   Размышляя о том о сем, вспоминая,  как  ему  удалось  подержать  в  руках
настоящую, литую шайбу, которая от удара Юры Сергеева взлетела  на  трибуну,
Леня начал думать о самом Сергееве, о своем любимом Бычке. Где он?  Придется
ли увидеть его еще хоть раз?
   Отодрать стоптанный каблук - дело  вовсе  непростое.  Если  не  верите  -
попробуйте. Леня едва справился с задачей и успел убрать  корзину,  когда  в
дверь постучали. В этот момент он  работал  веником,  скрывая  следы  своего
преступления. Поспешно забросив веник за велосипед, а ногой сунув  под  шкаф
остатки мусора, он открыл дверь, не вынимая из кармана кулак, где был  зажат
драгоценный каблук. Это пришла сестра.
   - А... это ты! - вздохнул Леня с облегчением.
   - А ты думал? - сухо отозвалась сестра, расстроенная виденным  у  подруги
замечательным розовым платьем с кружевным воротничком.
   - Нет, я так просто, - ухмыльнулся Леня и тотчас ушел в уборную.
   Там, тщательно заперев дверь, он снова извлек каблук и, полюбовавшись им,
решил, что вернее всего будет пока спрятать каблук в велосипедный футляр для
инструментов.
   На следующий день, едва позавтракав,  Леня  вылетел  во  двор,  сжимая  в
кулаке новую шайбу.
   Пашка хмыкнул не очень одобрительно, увидев эту  шайбу.  Однако  решающим
испытанием должна была стать игра.
   И вот, выпущенный из рук Лени,  каблук  неуверенно  запрыгал  по  мерзлым
кочкам и буграм двора.
   - Конечно, - сказал Леня, - если бы на льду...
   - А та и здесь была хороша, - сурово изрек Пашка.
   Ясно,  шайба  слишком  легка  и  слишком  уж  плоская.  Она  походила  на
разрезанную пополам пышку. Иногда не сразу удавалось подцепить  ее  клюшкой:
она, казалось, прилипала к снегу...
   Игру пришлось прервать. Леня чуть не плакал.
   - Идея хорошая, - сказал Пашка, колупая шайбу изгрызенными ногтями. -  Но
нужен целый каблук. Понимаешь, новый. Нестоптанный...
   - Где же я его возьму? - всхлипнул Леня.
   - Вот этого я не знаю...
   Никто не подозревал, как внимательно изучал Леня в  ближайшие  часы  ноги
всех членов своего семейства. Он быстро  убедился,  что  мать  и  сестра  не
представляют для него никакого интереса. Оставались отец и он  сам,  Бубырь.
Но ему на зиму были выданы валенки, срезать же каблук с ботинок,  в  которых
отец ходил на работу, было настолько рискованной и безнадежной задачей,  что
благоразумный Бубырь сразу от нее отказался.
   Было от чего прийти в отчаяние!
   И в тот момент, когда казалось, что все пропало, что жизнь исковеркана  и
разбита, Леня с трепетом  вдохновения  вспомнил,  что  ему  еще  летом  были
куплены ботинки на вырост, что они, целехонькие до сих пор, лежат  в  нижнем
ящике шкафа, там, где мама хранила новую обувь, и что об этих ботинках  вряд
ли кто-нибудь вспомнит до весны. А это еще когда будет!
   Дождавшись снова, чтобы все разошлись и оставили его в  квартире  одного,
Леня не только с чрезвычайной аккуратностью отделил каблук, но  даже  прибил
на его место теми же новыми гвоздями старый папин каблук, не сумевший  стать
шайбой. Что касается нового каблука, то он не вызывал никаких сомнений.  Это
была настоящая шайба, даже лучше той, знаменитой, вырезанной из старой шины.
   А как хороша она оказалась в игре!  Когда  уже  поздно  вечером  пришлось
расходиться, Пашка забрал шайбу себе.
   - Целее будет, - сказал он многозначительно.
   И от этих слов сердце Лени сжалось  в  тяжелом  предчувствии.  Ему  сразу
показалось, что он очень устал, и ноги не торопились нести его домой.
   Но когда он решительно позвонил, а потом, потянув на себя тяжелую  дверь,
незаметно взглянул на лицо открывавшей ему сестры, то ничего  особенного  не
заметил. И мама была спокойна. Она позвала его  ужинать,  они  поговорили  о
школьных делах и о мальчишках,  которых  мама  знала.  Она  расспрашивала  о
Пашке. И только! Леня даже принялся болтать ногами от душевной  радости.  Он
победоносно взглянул на сестру, которая вечно корчила из себя старшую и даже
сейчас сидела с какой-то непроницаемой физиономией, а разве  сумела  бы  она
так здорово раздобыть шайбу?
   Самое замечательное было бы сейчас рассказать  обо  всем,  но  разве  его
могли понять!.. Пришел  отец,  задержавшийся  на  собрании.  Вот  ему  Леня,
пожалуй, рискнул бы рассказать. Отец не затеял бы истории из-за  оторванного
каблука, оценил бы полученную шайбу.
   Но  поднимать  такой  разговор  при   матери   и   сестре   было   крайне
неблагоразумно.
   Отец, поужинав, включил телевизор, и Леня подсел к нему, когда  сверкнула
молния: мама вошла в столовую, держа в каждой руке по тому  самому  башмаку,
над одним из которых утром Леня произвел хирургическую операцию.
   Она молча сунула их отцу.
   Он взял башмаки и, явно не зная, что с  ними  делать,  постучал  одним  о
другой:
   - Малы?
   - Полюбуйся на забавы своего сына, - зловеще произнесла мама.
   Л„не показалось, что он стал совсем маленьким и если сжаться еще сильнее,
то можно целиком уйти в щель кресла и там пересидеть то ужасное, что  сейчас
должно было разразиться.
   Папа внимательно осмотрел верх ботинок и, ничего не обнаружив, перевернул
их подошвами к себе. По тому, как он присвистнул, чувствовалось, что зрелище
произвело на него впечатление.
   -  Тонкая  работа,  -  сказал  папа  и   попробовал   ковырнуть   пальцем
приколоченный Леней старый каблук. - Парень потрудился на славу...
   Леня чуть не поднял было голову, но,  вспомнив,  что  папины  реплики  на
такие темы в присутствии мамы ничего не значат, продолжал сидеть смирно.
   - Странно, что ты способен шутить! -  Мама  сделала  внушительную  паузу,
вполне достаточную для того, чтобы папа прочувствовал  свое  легкомыслие.  -
Шутки сейчас совершенно неуместны. Ботинки стоили семь рублей. За эти деньги
папа должен работать целый день...
   Это уже адресовалось Л„не.
   - А что? - не выдержав, буркнул он. - Я их буду носить.
   Папа щелкнул ботинком о ботинок и протянул их маме.
   - Зачем они мне? - удивилась мама. -  Ты  слышал,  он  их  будет  носить.
Хорошо! Валенки я уберу, а завтра он наденет эту обувь и шерстяные носки...
   Леня был уверен, что отделался очень дешево. Но, если кому-нибудь из  вас
приходилось носить ботинки с  разными  каблуками,  вы  легко  вообразите  те
мученья, которые он испытал еще по дороге в школу.
   На переменах он не вылезал из-за парты. А когда шли домой, не выдержал  и
попросил Пашку отдать каблук.
   - Шайбу? - удивился Пашка. - Ты что?
   Только через сутки Пашка сжалился. В сапожной мастерской каблук поставили
на место, мама снова убрала ботинки и выдала  бедному  Бубырю  валенки.  Как
приятно было их надеть и ходить, не хромая!..
   Но шайбы так и не было. Следовало предпринять решительные шаги.
   Оля, старшая сестра,  по  указанию  мамы  или  из-за  своего  зловредного
характера внимательно следила теперь за Леней.
   - Она мне прямо дышать не дает! - пожаловался как-то Бубырь отцу.
   - Ничего, сынок! - Отец шутя подтолкнул Бубыря. - А ты  знай  свое,  дыши
помаленьку...
   Бубырь принял эти слова как разрешение действовать.
   Во всяком случае, уже на следующий день  хоккей  возобновился,  и  каждый
вечер стоило  больших  трудов  загнать  Леню  домой.  Он  приходил  до  того
извалявшись в снегу, что на ворсе лыжного костюма каменели сосульки, а  снег
нельзя было счистить. Едва держась на ногах  от  усталости,  розовощекий,  с
блестящими, потемневшими глазами, он победоносно посматривал на сестру.
   Оля и мама с ног сбились, пытаясь сначала  выяснить,  что  же  теперь  из
домашнего имущества стало шайбой, а потом - хоть  взглянуть  на  эту  шайбу,
которая не давала им покоя. Но, конечно,  шайба  исчезала,  как  только  они
появлялись поблизости.
   Так прошли вторник, среда, четверг и пятница.
   Наступила суббота.

   Никто в Майске не подозревал, что сегодня  наступил  срок,  установленный
академиком Андрюхиным для опыта с Деткой.
   Вдоль всей трассы предполагаемой  передачи  через  каждые  триста  метров
стоял  сотрудник  Института   научной   фантастики.   Казалось,   все   было
предусмотрено. Луч, в который превращалась симпатичная черная такса,  должен
был приземлиться примерно в восемнадцать часов сорок шесть минут семь секунд
на пустынном замерзшем болоте, среди чахлых кустиков, в трех  километрах  от
Майска. Там Детку должен был встретить целый отряд научных работников.
   Андрюхин предложил снабдить Детку ошейником и выгравировать на нем адрес,
куда в случае отклонения от заданного  пути  нашедшему  следовало  доставить
таксу.
   - Отклонения не будет, - воспротивился Паверман. -  Я  не  понимаю,  Иван
Дмитриевич...
   - Ну хорошо, хорошо... - согласился Андрюхин.  -  Не  хотите  дать  Детке
ошейник, не надо... - Глаза его тут же лукаво блеснули. - А  вы  проследили,
Борис Миронович, куда идет дальше трасса? Если луч  все  же  пройдет  дальше
заданной точки?
   -  Я  не  понимаю  этих  шуток,  Иван  Дмитриевич!  -   вскричал   вконец
изнервничавшийся за последние дни Паверман.
   - Ну-ну, спокойнее, дружок... Я хотел только сказать, что если продолжить
трассу, то она пересечет Майск, где живет знаменитый Леня Бубырин... Помните
картошку АГ-181-ИНФ? Ну не сердитесь, я шучу, конечно...
   Все же,  услышав  о  картошке,  профессор  Паверман  распорядился  надеть
ошейник...

 ...По субботам, как всегда, мама топила ванну. Ни хотя мама была занята более чем обычно, ей бросилась в глаза непонятная суетливость и озабоченность ее сына, наступившая после четырех дней безудержного веселья. Маме, впрочем, и в голову не приходило, что эта смена настроений, ванна и хоккей имеют между собой что-то общее.
   После уроков, наскоро перекусив, что само  по  себе  свидетельствовало  о
смятении в душе Бубыря, и убедившись, что  ванна  затоплена,  он  сбежал  во
двор.
   Первой мылась обычно Оля. Она мылась не под душем, а напускала  для  себя
полную ванну воды. Это было ужасно. И на этот раз Оля  хотела  проделать  то
же. Она долго возилась, что-то бурчала,  так  что  наконец  мама,  не  слыша
плеска воды, окликнула ее:
   - Ты что, заснула? Когда же ты думаешь мыться?
   - Не знаю! - сердито отвечала Оля.
   - Ну, что тут еще? - Мама появилась в ванной. - Что еще стряслось?
   - Куда-то засунули пробку, - вся красная  и  растрепанная,  зло  ответила
Оля. - Ищу, как дура, целый час...
   И вдруг  она,  прервав  себя  на  полуслове,  молча  уставилась  на  мать
вытаращенными глазами. Мать таким же остановившимся и очень  сосредоточенным
взглядом рассматривала свою дочь, хотя видела, казалось, вовсе не ее.
   В следующее мгновение, накинув кое-как шубу, Оля выскочила во двор.
   Там в это время шел жаркий спор.
   - Отдай, - просил Леня Пашку, - только на сегодня. Сегодня все  помоются,
а там опять три дня играй... А не то отнимут.
   - "Отнимут"! - упрямился Пашка. - А откуда  известно,  что  она  у  тебя?
Нету, и все!
   - Все равно узнают, - тянул Леня.
   Задыхаясь, с мокрыми кудряшками, прилипшими ко лбу, между ними  появилась
Оля.
   - Где пробка? - выдохнула она. - Давай живо, мама идет!
   Леня молча, жалобно и укоризненно смотрел на Пашку, и тот,  отвернувшись,
нехотя сунул ему наконец пробку  от  ванны,  последнюю,  быть  может,  самую
великолепную шайбу...

   Бросив Л„не какую-то очень злую угрозу, Оля умчалась. Ребята  потоптались
около Бубыря, посмеялись, повздыхали и тоже разошлись.
   - Ладно уж, валяй домой, - сказал милостиво Пашка. - Не бойся,  не  убьют
дорогого сыночка...
   И тоже ушел насвистывая.
   А Л„не совсем не хотелось свистеть. Было холодно, скучно  и  одиноко,  но
идти домой он не решался. Падал редкий снежок, но во дворе было  так  темно,
что и снежинки казались темными. Все люди сидели дома, и в окнах  как  будто
дразнились и хвастались приветливые разноцветные абажуры. А во дворе не было
никого и стояла такая неприятная и тяжелая тишина, как  будто  все  навсегда
покинули Бубыря, ушли в свои веселые, теплые комнаты. А ему туда нельзя. Как
было тоскливо! Он  слонялся  по  двору,  обошел  заваленный  грязным  снегом
скверик, лицо у него сморщилось, перекосилось, и, если бы кто-нибудь  в  эту
минуту сказал ему хоть слово, он бы немедленно заревел. Но никого не было.
   Петляя по двору, он все-таки незаметно приближался к своему подъезду. Но,
подойдя к нему, он снова не решился войти и  присел  на  корточки,  подперев
спиной замерзшую стену. Здесь было почти так  же  хорошо,  как  дома,  между
письменным столом и платяным шкафом... Честно говоря, Бубырь немного хитрил.
Он ждал. Должны же были