осил враждебные ему силы и взял счастье  в  свои  руки...  Ныне  человек
делает третий шаг и становится над природой!  Человечество  только  начинает
ходить, перед ним огромный, безмерно великий путь, осознать который мы не  в
состоянии. Жалкими  пигмеями  являются  те,  кто  помышляет  об  уничтожении
человечества! За будущее человечества!.. За его следующие шаги!..
   Глядя на море голов перед ним, слушая  взволнованные  слова  руководителя
советской науки, отчетливо представляя, что делается на Биссе, понимая,  что
миллионы и миллионы людей прильнули сейчас к  своим  приемникам,  отсчитывая
последние минуты,  Юра  ощутил  такой  огромный  прилив  гордости,  величия,
радостного торжества, что совсем забыл о себе и о  своей  роли.  "Это  я?  -
мельком думал он. - Я взойду сейчас по белой лесенке на  фотонную  площадку,
от всех, за всех, для всех наших людей?.. Сейчас идти. Ну, Юрка!.."
   И с  улыбкой,  которая  невольно  возникала  у  него  всегда,  когда  ему
приходилось выходить перед людьми, он уже  готов  был  двинуться  к  сияющей
белизной лестнице, ведущей на площадку, но растерянно остановился.
   Было без четверти двенадцать. В это время ему  следовало  подниматься  на
площадку. И действительно, Юра Сергеев неторопливо шел по лестнице,  неловко
улыбаясь окружающим. Но это был не он, а другой Сергеев, впрочем удивительно
похожий на настоящего...
   Он,  этот  другой  Сергеев,  был  также  одет  в  легкий  комбинезон   из
золотистого майлона  специальной  выработки.  Точно  такой  же  красивый,  с
набором серебряных пластин широкий пояс крепко перехватывал  комбинезон.  На
голове у него была такая же шапочка, тоже из золотистого майлона, похожая на
те, которые надевают пловцы,  а  на  ногах  -  светло-фиолетовые  спортивные
туфли... Юре долго пришлось привыкать к этому  костюму,  созданному  лучшими
мастерами Московского дома моделей: он казался ему нелепым, пригодным  разве
что для  балета;  потребовалось  вмешательство  самого  Андрюхина.  Но  этот
парень, взобравшийся уже на фотонную площадку, легко  и  спокойно  нес  свой
изящный костюм...
   Что же это такое? Решили послать не его?
   Обида  словно  крючьями  рвала  на  части  сердце.  Невольно   он   ловил
недоумевающие взгляды окружающих и, побурев  от  стыда,  готов  был  рвануть
золотистый майлон или включить пояс и  взмыть  в  небо,  когда  по  лестнице
быстро взбежал академик Андрюхин и стал рядом с тем, двойником, положив  ему
на плечо руку. На стадионе воцарилась такая  тишина,  что  Юра  ясно  слышал
быстрые удары своего сердца.
   - Перед  вами,  -  громко  заявил  Андрюхин,  -  кибернетический  двойник
Сергеева!
   Он распахнул комбинезон, обнажив живот и грудь,  удивительно  похожие  на
настоящие, человечьи, нажал на  одно  из  ребер,  и  на  глазах  у  невольно
ахнувшей толпы то, что изображало кожу груди и живота свернулось  под  горло
тугим жгутом, и  вместо  кровоточащих  внутренностей  все  увидели  яркое  и
сложное переплетение электронной аппаратуры.
   - Закройся! - небрежно бросил Андрюхин.
   И, когда легким, совершенно человеческим движением машина  подняла  руку,
опустила на место кожу и застегнула комбинезон, Андрюхин продолжал:
   - В целях максимальной безопасности он пойдет первым! За ним -  настоящий
Сергеев! - И он сделал знак Юре подняться на лестницу.
   Толпа с радостными криками, приветствуя, поднимая стиснутые в рукопожатии
руки, хлынула к фотонной площадке, но остановилась не менее чем в пятидесяти
метрах, отделенная широким и глубоким рвом.

 Огромный бетонный постамент, вышиною около десяти метров, весь светился фиолетово-желтыми искрами и вибрировал, как туго натянутая струна.
   Репродукторы отсчитывали последние секунды. Все замерли, не спуская  глаз
с меланхолически улыбавшегося двойника Сергеева. Вдруг  лицо  его  дрогнуло,
улыбка исчезла; он поднял руку; пронзительно и нежно прозвучал удар гонга. И
тотчас яркий луч, мгновенно  вспыхнув,  исчез,  прорезав  сочившееся  мокрым
снегом небо... На фотонной площадке никого не было.
   Андрюхин, сверкнув глазами вслед лучу, повернулся к массивному мраморному
столику, установленному на площадке  лестницы.  Два  аппарата  радиотелефона
связывали площадку запуска непосредственно с Москвой и с Биссой.
   Никто  не  шелохнулся,  пока  не  пропел  тонко  аппарат,  заставив  всех
вздрогнуть.
   Андрюхин схватил трубку.
   - Паверман? Слушаю! - И голосом, загремевшим  по  всему  полю,  он  начал
повторять то,  что  с  другого  конца  света  говорил  ему  Борис  Миронович
Паверман: - "Полная удача! Локаторы зарегистрировали  появление  двойника  в
назначенном квадрате над  океаном!  Двойник  установил  телефонную  связь  с
Фароо-Маро!  Все!"  -  он  радостно  гаркнул  и   последнее   слово,   потом
недоумевающе переспросил: - Все?
   И тут же, бросив трубку, повернулся к плакавшей,  обнимавшейся,  радостно
вопящей толпе и, тряхнув головой, подняв вверх руки, задрав в  небо  бороду,
закричал так, что все невольно подхватили его крик:
   - Ура!.. Ура!.. Ура!..
   Когда прошел первый порыв восторга, взгляды обратились к Юре. С  ним  уже
прощались   представители   делегаций,   ученые,    общественные    деятели,
приглашенные персонально. Вначале, впервые проделывая такую  церемонию,  Юра
немного не рассчитал свои силы и  слегка  помял  известного  борца  за  мир,
буддийского священника из Тибета,  но  потом  он  приноровился,  и  прощание
проходило без помех и членовредительства...
   Женщина-кореянка, вся в белом, маленькая старушка, та, что более четверти
века назад храбро защищала свой Пхеньян, дымно  горящий  в  чаду  напалмовых
бомб, женщина, о которой  пели  песни  чуть  ли  не  на  всех  языках  мира,
поцеловала Юру так, как, верно, когда-то целовала его мать,  которой  он  не
знал... Юра судорожно вздохнул, не замечая, что слезы уже давно  катятся  по
его щекам.
   Огромный негр ухватил Юрину руку и раскачивал ее, что-то громко и  быстро
говоря, и Юра понял. Широко распахнув объятия, он  крепко,  по-мужски,  сжал
далекого товарища и сам ощутил его сильные руки.
   Японский профессор, поглаживая Юрин рукав, говорил, даже,  кажется,  пел,
радостно улыбаясь; вокруг теснились  еще  десятки  лиц,  Юра  их  уже  плохо
различал, поднимаясь все выше по  лестнице,  туда,  где  на  площадке  стоял
последний человек,  с  кем  ему  надлежало  проститься,  -  Иван  Дмитриевич
Андрюхин.
   Они молча, тяжело сопя, троекратно расцеловались.
   Андрюхин вопросительно и требовательно вскинул вверх бороду.
   Юра кивнул головой и стал на фотонную площадку.
   Словно посылая всем последний привет, Юра скользил глазами по лицам...
   Кто-то, стоя на толстой черной ветке  голого  дуба,  отчаянно  размахивал
пестрым шарфом. Женька! Ему показалось, что он даже приподнялся на  цыпочки,
чтоб лучше ее разглядеть.
   Но не успел.
   Необыкновенно яркий луч скользнул над мокрым лесом и скрылся в серой мгле
облаков... Сергеев исчез.
   И тотчас тоненько зажурчал телефон.
   - Паверман! - радостно гаркнул Андрюхин над боявшимися дышать людьми.  Не
сразу они поняли, что голос его жалко поник. - Что?.. Что?..  В  районе  "М"
локаторы обнаружили подводную лодку... Что-то  произошло  с  двойником...  А
Сергеев?.. От Сергеева пока нет известий...
   Он медленно положил трубку, тяжелым взглядом обвел  всех  присутствующих,
так что  ближние  к  нему  невольно  посторонились,  когда  он  взял  трубку
московского телефона.
   - Правительственный комитет? Андрюхин. Двойник Сергеева терпит  аварию  в
квадрате "М". Причины неизвестны...  Сведения  поступили  в  момент  запуска
самого Сергеева... Да, от него известий пока нет...

   Глава двадцатая
   НАД ОКЕАНОМ

   Декретом его величества короля Биссы 10 апреля было объявлено праздничным
днем на всей территории королевства. Так как многим островитянам  невозможно
было объяснить, что произойдет, то ограничились сообщением, что  белые  люди
будут летать над океаном. Жители Фароо-Маро видели  самолеты  и  раньше,  на
других островках познакомились с ними в эти дни, когда на  спешно  созданные
аэродромы одна за другой прибывали машины  из  Сиднея,  Гонконга,  Джакарты,
Сингапура, даже из Токио и Манилы...
   От одиннадцати до тринадцати часов в квадрате "М", ближайшая к Фароо-Маро
граница которого проходила в двадцати километрах от острова, разрешено  было
находиться только туземным  лодкам,  и  тот,  кто  не  позаботился  о  лодке
заранее, платил теперь колоссальные деньги даже не за лодку, а  за  место  в
ней.
   В знак уважения к советскому торгпреду староста деревни  Вангуну  прислал
свою старую боевую лодку.
   - Пожалуй, вот единственное судно, на  котором  Хеджес  не  заработал  ни
гроша, - сказал торгпред, передавая  Василию  Ивановичу,  своему  помощнику,
этот чудесный экипаж.  -  Хеджес  за  пачку-другую  табака  зафрахтовал  все
туземные лодки, а теперь огребает по три гинеи за место.
   Боевое судно деревни Вангуну было похоже на гондолу, с  высоким  носом  и
кормой, украшенными множеством ярких  флажков,  чтоб  отгонять  злых  духов.
Тридцать темно-коричневых гребцов под руководством Тобуки вели ее  в  океан,
радостно сверкая ослепительными зубами при каждом ударе весел, а на подушках
подпрыгивали, не в  силах  удержать  восторженный  хохот,  Нинка  и  Бубырь,
которых Василий Иванович безуспешно уговаривал вести себя солиднее...
   Ни одна из сотен лодок, летевших в это утро по лагуне к выходу  в  океан,
не шла ни в какое сравнение с боевым судном деревни Вангуну! Дальше и дальше
отрывалось оно от своих соперников...  Разбрасывая  веслами  груды  алмазов,
Тобука и гребцы улыбались все радостнее, пока не  пролетели  мимо  какого-то
островка, откуда Фароо-Маро уже едва виднелось на горизонте.
   Нинка и Бубырь перебрались на нос лодки и, жмурясь от нестерпимо  острого
сверкания воды, спорили, кто первый увидит Юру Сергеева  и  как  это  будет.
Василий Иванович то и дело прикладывал мощный морской бинокль  к  любопытным
рыжим глазам, но, кроме бесконечных вспышек на гребнях волн и легкого марева
вдалеке, не видел ничего.
   - Сколько я ни думаю, - вздохнул Бубырь, доставая из-за пазухи лепешку  и
делясь ею с соседом-гребцом, - никак не могу придумать, как это они делают.
   - Чего ты опять не  понимаешь.  Колобок?  -  насмешливо  спросила  Нинка,
пытаясь увидеть свое изображение в зеркальных струях океана.
   - Как это они делают? - грызя сухую лепешку, взволнованно  таращил  глаза
Бубырь.  -  Ты  помнишь,  сколько  мы  сюда  ехали.  Даже   самолет,   самый
сверхскоростной, "ТУ-150", долетит сюда за шесть... ну, пусть за пять часов.
А Юра Сергеев в  двенадцать  часов  еще  будет  в  Майске,  в  Академическом
городке, и - раз! - на часах вс„ двенадцать, а он здесь!
   - Самолет! - крикнул Василий Иванович и, не веря себе, быстренько  протер
бинокль и снова поднял его, закрыв чуть ли  не  половину  лица.  -  Самолет,
ей-ей! Идет прямиком в квадрат "М"... - Он подрегулировал линзы. - А  может,
выскочил из квадрата... Непонятно... Похоже, вроде патрулирует...
   Он оглянулся на гребцов, явно сожалея, что боевое судно  деревни  Вангуну
не может развить такую же скорость, как самолет.
   - Уходит!.. Откуда он взялся, черт возьми?
   Выяснить это было невозможно. Бубырь молча смотрел на Василия  Ивановича,
положив лепешку, у Нинки дрогнули губы:
   - Может, чего с Юрой?.. Может, чего случилось?
   Островок, вернее коралловая  скала,  торчавшая  над  водой  на  несколько
метров, давно исчез позади... Они плыли  между  двумя  океанами  -  голубым,
струившим горячее солнце, наверху, и то голубым, то синим,  то  зеленоватым,
брызгающим белой пеной, под ними. Василий Иванович посмотрел на  часы:  было
без четверти одиннадцать. Он проклинал себя последними словами за то, что не
взял передатчик и не мог сейчас  связаться  с  берегом.  "Вернуться?  Но  до
берега не меньше двух часов, все  так  или  иначе  кончится...  Кроме  того,
какие, собственно, основания утверждать, что самолет был в квадрате "М"  или
направляется туда? Наконец, локаторы прощупывают непрерывно весь квадрат, и,
если самолет был там,  они  его  давно  обнаружили.  А  что  больше  я  могу
сообщить?"
   И Василий Иванович решил двигаться дальше.
   - Что же может случиться с Юрой? - сказал он, подтаскивая к себе Нинку за
лямки цветастого сарафанчика. - Юра только едет на  аэродром  Академического
городка...
   И еще целый час их лодка шла в океан, и казалось, что  она  не  двигается
вперед, а стоит на месте или кружится, взлетая вверх и  вниз  среди  соленых
брызг, летучих рыб  и  голубого  неба.  Утомленная  водой  и  качкой,  Нинка
прикорнула на коленях у Василия Ивановича, давно спала и Муха, но Бубырь, не
то напуганный бескрайностью  океана,  не  то  тревожимый  смутным  ощущением
грозящей беды, лежал на носу, неотступно глядя вперед, или  молча  проверял,
не увидел ли чего-нибудь Василий Иванович в бинокль.
   Неожиданно Бубырь приподнялся.
   - Что это? - спросил он, протягивая руку в небо.
   Василий Иванович моментально приставил бинокль к глазам:  там  ничего  не
было.
   - Да нет! Слышите? - взволнованно выговорил Бубырь. - Вот опять...
   Теперь услышал и Василии Иванович. Бледнея, он медленно опустил  бинокль.
Казалось, тень легла на его лицо.
   Тонкий,  сверлящий  звон  шел,  казалось,  из  голубого  неба.  Оно  было
беспредельным и чистым. Звук напоминал трещанье кузнечиков.
   - Это, брат, сигнал  бедствия...  -  медленно  сказан  Василий  Иванович,
сжимая кулаки.
   - Откуда? - пробормотал Бубырь.
   Василий Иванович мотнул головой в небо, не опуская бинокля.
   - От Юры? - прошептал Бубырь
   - Не знаю, - так же глядя в бинокль,  тихо  сказал  Василий  Иванович.  -
Кажется, я вижу его...
   - Кого? Юру?
   - Не могу разглядеть...
   Было ровно двенадцать часов. По  вычислениям,  которые  Василий  Иванович
непрерывно вел, они пересекли границу квадрата "М"  несколько  минут  назад.
Квадрат образовывался  сторонами,  каждая  в  пятьдесят  километров  длиной.
Успеть попасть туда, откуда доносился сигнал бедствия, они не  могли.  Да  и
что он сделал бы, с детьми, без всякого оружия?.. Тем не менее, определив по
звуку наиболее вероятное место, где Юра или его  двойник  терпели  бедствие,
Василий Иванович, не колеблясь, направил туда боевое судно деревни Вангуну.
   - Пусть спит!.. - торопливо сморщился взволнованный Бубырь, когда Василий
Иванович покосился на Нинку.
   "Не заснуть бы нам всем тут!" - мелькнуло у Василия Ивановича
   Что могло там произойти? Юра уже над океаном, он должен был  связаться  с
берегом, в небе  с  минуты  на  минуту  должны  были  показаться  гидропланы
экспедиции, чтобы его подобрать. Что же случилось?
   Во всяком случае, то, что  он  видел  высоко  над  океаном  в  нескольких
километрах отсюда, не напоминало ни облако, ни птицу.
   Это были как раз те секунды, когда  Паверман,  окруженный  всем  составом
экспедиции, принимал  в  радиорубке  "Ильича"  первые  сообщения  одного  из
андрюхинских Мальчиков, двойника Сергеева:
   - "Прибыл на место. Высота над уровнем океана четыреста девяносто  восемь
метров. Жду указаний..."
   Еще  не  прошел  пронесшийся  по  "Ильичу"   вихрь   поцелуев,   объятий,
восторженных  восклицаний,  как   радист,   не   отходивший   от   аппарата,
требовательно поднял руку. Двойник Сергеева вел передачу.
   Он невозмутимо сообщил:
   - Внимание!.. Прошу помощи.
   На мгновение все в радиорубке замерли.
   - Немедленно  вызывайте  Андрюхина!  -  крикнул,  дрожа  как  от  озноба,
Паверман. - Живее!
   Его сотрудники  бросились  к  радиотелефону,  но  остановились,  так  как
двойник возобновил передачу.
   Так же размеренно он сообщил:
   - Прошу помощи. Включаю сигнал бедствия... - И через мгновение: -  Принял
сигнал: опуститься на воду. Сигнал не по коду. Прошу помощи...
   - Необходимо выяснить, что с ним, - прошептал Паверман.
   - Отвечайте, что с вами? - торопливо повторил радист. -  Нарушена  работа
механизмов?
   - Да, - подтвердил Мальчик.
   - В результате передачи?
   - Передача прошла нормально.
   - Вы пострадали, прибыв на место?
   - Да.
   - Можете определить, отчего вы пострадали?
   - Нет. Не могу. Не знаю. Прошу помощи. - И после паузы: - Луч из моря...
   - На вас совершено нападение?
   - Нет. Не знаю. Прошу помощи...
   - Вы что-нибудь видите?
   - Ничего не вижу... Прошу помощи...
   Сотрудники профессора Павермана  у  радиотелефона  были  снова  отвлечены
сообщением  локаторов,  которые  передали,  что  в  квадрате  "М"  обнаружен
самолет...
   Паверман, подняв жилистые кулаки, бросился к ним:
   - Передавайте Андрюхину...
   Но снова заговорил двойник:
   - Самолет начал обстрел...  Дал  очередь  над  головой.  Второй  очередью
перебиты ноги...
   - Передавайте Андрюхину! - страшным голосом крикнул Паверман, хватаясь за
мраморную стойку. - Самолет в квадрате "М", обстрелян двойник!
   - Он спрашивает, что с Сергеевым...  -  бледный,  как  воротник  рубашки,
негромко выговорил сотрудник, связавшийся с Андрюхиным.
   - Как!.. Разве Сергеев... - Павеоман бессильно прислонился к стене, глядя
прямо перед собой на огромные часы в радиорубке.  -  Сообщите:  от  Сергеева
пока сведений нет...
   Было принято решение: немедленно, на  большой  высоте,  выслать  дежурные
гидропланы.
   ...Второй  раз  Юра  возникал  из  луча.  Юра  никому  не  рассказывал  о
томительном, тревожном, остро болезненном и  все  же  невыразимо  счастливом
чувстве, которое охватывало его в момент  рождения  из  луча.  Казалось,  он
расстается с мучительным  сном.  Сознание  было  еще  затуманено;  все  тело
сотрясали короткие судороги, словно от укусов. Эти укусы ощущались везде - в
мозгу, в сердце, в позвоночнике, в желудке... Густая тьма  медленно  редела;
он уже начинал ощущать что-то необычайно яркое, теплое, могучее и понимал  -
это солнце. Тогда, в первый раз, на аэродроме Академического городка, солнца
не было, но тьма редела так же, и он увидел людей,  снег,  бегущего  к  нему
Ивана  Дмитриевича...  Но  сейчас  он  ничего  не  успел   увидеть:   сердце
тошнотворно сжалось в комок... Пальцы сразу стали  бессильными;  механически
Юра  ухватился  за  пряжку  на  антигравитационном   поясе.   Он   даже   не
почувствовал, что  сделал  скачок  метров  на  сто  вверх.  Сердце  медленно
успокаивалось. Только голова стала свинцовой. Он глубоко  задышал.  Сознание
восстанавливалось. Что это было? Почему стало так плохо?  Этого  не  было  в
первый раз....
   Он едва осмотрелся; его лицо тронула усмешка,  обращенная  к  зеленоватым
брызгам океана,  жаркой  голубизне  вокруг,  солоноватому  воздуху...  Снова
сердце тряхнуло так, что  Юра  едва  не  впал  в  беспамятство.  Теперь  уже
полусознательно он рванул пряжку и ушел в сторону и вверх...
   Голова раскалывалась от нестерпимой боли,  солнце,  океан  и  раскаленный
воздух казались врагами, и Юра торопливо вел  передачу.  Связь  с  "Ильичом"
заработала мгновенно.
   - Вышел на заданную точку, - говорил Юра. -  Передача  прошла  нормально.
Здесь встретился с непонятным явлением. Похоже на  сердечные  приступы.  При
уходе вверх на сто метров явления исчезали...  Но  спустя  несколько  секунд
возникли снова... Нет, самолета я не видел. Передайте... О-о! Сердце...
   На "Ильиче" больше ничего не услыхали от Сергеева. Пожелтевший  Паверман,
в рыжих волосах которого легла  широкая  седая  прядь,  впивался  костлявыми
пальцами в плечи радиста.
   - Ну? - Профессор жалко кривил заострившееся лицо. - Ну?..
   - Замолчал... - выговорил наконец радист.
   Между двумя  беспредельными  океанами  -  пронизанным  солнцем  воздушным
океаном и зеленовато-голубым простором Великого, или Тихого,  океана  висела
крохотная  темная  человеческая  фигурка...  Странное  за  бытье  теперь  не
покидало Юру. Он все еще держался за пряжку и то стремительно взмывал вверх,
то камнем падал вниз, едва не чиркая по воде ног