е,  о
своем комбинате, о разных  срочных  делах,  о  предстоящей  тяжелой  игре  с
кировским "Торпедо", основным соперником "Химика"... Задумчиво  посвистывая,
он усмехнулся: было  бы  неплохо  на  эту  игру  позаимствовать  вратаря  из
вчерашней команды Андрюхина...
   Скатываясь с небольшого  холма  и  петляя  между  деревьями,  он  услышал
собачье тявканье, а потом злое, с хрипотой, рычанье. За темно-сизыми  пиками
елочек  открылась  небольшая  полянка.  Посреди  нее,  на  твердо  укатанном
желтоватом снегу, поднималась примерно на метр  бетонная  площадка,  обшитая
толстыми полосами  золотистого  металла.  Несмотря  на  видимую  массивность
бетона, он, казалось, клубился, светясь изнутри неясным темно-синим  светом.
Ровный гул огромного напряжения шел откуда-то из глубины площадки.
   Подойдя ближе, Юра заметил, что пол площадки представляет  собой  прочную
металлическую  или  пластмассовую  сетку  с  мельчайшими,   едва   заметными
отверстиями. На толстой шерстяной  подушке,  брошенной  поверх  этой  сетки,
сидела молодая угольно-черная такса в попонке, вся  обмотанная  яркими,  как
цветные карандаши, тонкими и толстыми проводами.  Вспомнив  фотографию,  Юра
узнал таксу, хотя сейчас она злобно скалила белые  зубы  и  изредка  жалобно
тявкала, пытаясь достать двух ворон. Они ловко воровали у  таксы  аккуратные
ломтики мяса.
   Юра отогнал ворон и очень  удивился,  что  собачонка,  едва  увидев  его,
забыла и ворон и мясо. Она  извивалась  всем  туловищем,  а  ее  застенчивая
мордочка  и  улыбчивые  глаза  источали  счастье  и  ласку...   Такса   даже
потявкивала негромко, но нетерпеливо, требуя внимания.  "Видно,  живется  ей
здесь  неплохо,  ежели  она  даже  незнакомого   человека   так   приветливо
встречает", - подумал Юра. Он воровато протянул руку через бортик  площадки,
чтобы погладить собачонку. Обнюхав его руку, она  вдруг  злобно  тявкнула  и
вцепилась в пальцы Юры, не ожидавшего нападения.
   Юра едва успел отдернуть руку, как услышал еще издалека  старую  песенку,
отлично ему знакомую:

   На муромской дороге,
   Чему-то очень рад,
   Сидел кузнечик маленький
   Коленками назад.
   Он рад, что светит солнышко,
   Что зеленеет сад,
   Что он такой зелененький,
   Коленками назад...

   Потом раздалось  удивленное  восклицание.  Видимо,  Юру  увидели.  Он  не
оглядывался, боясь смутить певицу. Но почувствовал, что теряется сам,  когда
еще более лихо и уже очень близко прозвучал следующий куплет:

   Нашел себе подругу он.
   Подруга - просто клад.
   Такая же зеленая,
   Коленками назад!

   Пела и даже приплясывала, подбегая,  коренастая  румяная  девушка,  ловко
подыгрывая себе на воображаемой гитаре.
   - Из-за чего сражение? - Упершись одной рукой в бок, она требовательно  и
важно протянула другую Юре.
   - Не знаю, - усмехнулся Юра, не решаясь взглянуть еще раз  на  девушку  и
удивленно глядя на собачонку.
   - Наверное, дразнили. - Девушка, вспрыгнув на площадку, обняла  таксу.  -
Наш Страшный Черный Пес! Ужас Ирги! Гроза небес и лесов!..
   Но, увидев на пальцах Юры кровь, она подошла к нему:
   - О-о! Она, кажется, вас основательно тяпнула...
   У девушки были огромные зеленовато-черные требовательные глаза, в глубине
которых, как притаившийся костер,  все  время  поблескивал  смех.  Юре  было
весело глядеть на нее.
   - Это вы и есть Женя Козлова? - спросил он.
   - А что, не похожа?
   - Да нет, ничего, - усмехнулся растерянно Юра.
   Казалось, что Женя некрасива. Коренастая, с густой  гривой  иссиня-черных
кудрей, с широко расставленными огромными сердитыми глазами под крутым лбом,
она прежде всегда поражала молодым здоровьем. Но по-своему она была и  очень
красива, не строгой правильностью черт, а чем-то неуловимым, что пряталось в
изгибе  губ,  легких,  как  лепестки,  в  суровой  ясности  глаз,  просторно
распахнувшихся навстречу миру,  в  прохладной  линии  щек,  слегка  тронутых
пушком...
   - Вот я вас сразу узнала, - продолжала Женя. - Вы Бычок! Простите...  Ну,
в общем, вы понимаете... - Она рассмеялась и взяла его руку. - Ого! Вот  это
ручка! Бедная Детка могла обломать о ваш кулак зубы. Впрочем, вам все  равно
полагается медаль за то, что вы не дали ей  сдачи.  Сразу  видно,  какой  вы
умненький-благоразумненький! - Она отступила на шаг и, пристально  глядя  на
него зеленоватыми смеющимися глазами, продекламировала с настоящим пафосом:

   В толпе людей, в нескромном свете дня
   Порой мой взор, движенья, чувства, речи
   Твоей не смеют радоваться встрече...
   Душа моя! О, не вини меня!..

   Что с вами? - оборвала она, заметив, как нахмурилось лицо Юры.
   - Вы, значит, тоже из этих,  из  современников  Владимира  Мономаха...  -
пробормотал он в полном  расстройстве.  -  Небось  родились  раньше  Тютчева
годика на четыре?
   - Я? Ах, вот что... Решили, что я из компании  долголетних?  -  Она  было
сдвинула густые брови, но тут же  расхохоталась.  -  Нет,  куда  мне!  Я  из
Горьковского мединститута, прохожу здесь практику... И то  -  второй  месяц.
Правда, повезло?
   Стремительно убеждаясь,  что  больше  всего  повезло  ему,  Юра  поспешил
согласиться.
   - А теперь давайте я вылечу ваш симпатичный кулачок. - Нахмурившись,  она
рассматривала кулак размером едва ли не  с  ее  голову.  -  Небольшой  сеанс
старомодной первой помощи, я думаю, будет  только  полезен...  Полевая,  так
сказать, хирургия...
   - Хирургия?.. - насторожился Юра.
   - Вот это здорово! Чемпион хоккея,  оказывается,  трусоват...  Нельзя  же
быть таким отсталым.
   Под пальто на халатике у нее висела сумочка, и она быстро извлекла из нее
иглу, слегка похожею на маленький кинжальчик. При виде блеснувшей стали  Юра
отвел глаза, поежился.
   - А это зачем? - спросил он.
   -  На  всякий  случай...  Антисептический  профилактический  укольчик  не
помешает.
   - Не помешает? - усомнился Юра.
   - Конечно! А потом зальем эмульсией и наложим эластичною повязку,  -  Она
решительно взяла кинжальчик, сорвала с него целлофановый чехол и, подойдя  к
Юре вплотную, подтянула повыше его рукав.
   - Скажите, а со мной ничего не будет? - Юре вдруг очень захотелось, чтобы
она его уколола своим кинжальчиком, но кое что он должен был знать  заранее.
- Я, так сказать, останусь самим собой?
   - Ох, и трус же! - Ее черные с зеленью  глаза  выразили  крайнюю  степень
презрения. - Останетесь, останетесь.
   -  Видите,  -  смущенно  объяснил  Юра,   восторженно   рассматривая   ее
смугло-розовое, почему-то пахнувшее елкой лицо так близко перед собой,  -  я
тут насмотрелся на ваших механических людей. А  потом  мне  рассказали,  что
новая пластмасса - майлон - создает полную иллюзию человеческой  кожи,  даже
медленно темнеет на солнце, вроде загорает...  Вот  только  волосы  на  этом
майлоне пока не растут. А где-то в океане ученик вашего  Ивана  Дмитриевича,
какой-то Крэгс, говорят, населил два острова такими машинами, которые  могут
совершать любые человеческие поступки и даже думать... Или людей превратил в
машины, аллах его знает... А тут еще  долголетние,  современники  Пушкина  и
чуть ли не Ломоносова. В общем, я, знаете, хотел бы остаться самим собой, со
своей собственной кожей и пусть даже пока без особого  долголетия...  А  эта
ваша профилактика не превратит меня в черепаху Крэгса?
   - Молчите, паникер! -  произнесла  решительная  девушка,  вытягивая  свой
кинжальчик, и эти  обыкновенные  слова  почему-то  произвели  на  Юру  самое
успокоительное действие...
   Через минуту он уважительно посматривал на свои три пальца, перехваченные
повязкой. Теперь было совершенно необходимо проводить Женю до ее медпункта.
   Узкая тропка, по которой нельзя  было  идти  рядом,  вилась  между  елей,
распрямлявших золотисто-зеленые ветки навстречу солнцу.
   - В лесу деревья совсем не такие, как в городе...  -  Женя  через  плечо,
мельком, оглянулась на Юру.
   - Тут они дикие, а в городе ручные, - серьезно согласился он.
   - Вот-вот!.. А это следы лося?
   Через канаву и мелкий кустарник шли  толстые,  круглые,  пугающе  большие
следы.
   - Здесь он стоял, - сказал Юра, - терся боком  о  сосну...  Здесь  рогами
сбил снег с веток. А потом снова пошел, видите?.. Шел не торопясь, о  чем-то
думал.
   - Ничего я не вижу, - огорченно сказала Женя. -  Вам,  верно,  в  лесу  и
одному не скучно...
   Юра хотел ответить,  но  в  горле  у  него  только  пискнуло  что-то.  Не
отрываясь, задрав  сколько  могли  голову,  к  он  и  Женя  смотрели  вверх,
пораженные тем, что  внезапно  представилось  их  глазам.  Над  островерхими
черными елями, над  маслянисто-желтыми,  с  жидкой  щетиной  стволами  сосен
медленно плыло огромное шестиэтажное здание, рдяно посверкивая бесчисленными
окнами, влажно блестя коричневой облицовкой. Они невольно вскрикнули,  когда
рывком распахнулась дверь на втором этаже  и  несколько  человек,  оживленно
переговариваясь,  вышли  на  балкон...  Обняв  друг  друга  и  смеясь,  люди
постояли, заглядывая вниз; видно  было,  как  от  их  лиц  отлетают  облачка
пара... Потом, замерзнув наверное, убежали, толкаясь, в здание.  Теперь  оно
проплывало как раз над головами Юры и Жени. Их накрыла длинная тень. Зданию,
казалось, не будет конца и стоять под ним, глядя на плотные  ряды  синеватых
труб, проходивших по дну дома, было неприятно, хотелось выскочить на свет  и
посмотреть еще  раз  на  розовые  окна,  панели  и  светло-зеленые  башенки,
венчавшие крышу...
   Женя, растерянно улыбаясь, села в снег. Здание все еще плыло над ними...
   - Вы что-нибудь понимаете?
   - Очень мало. - Напряженное лицо Юры было  серьезным.  -  Здесь  овладели
силой тяготения, и вот...
   Они говорили шепотом. Уже виден был конец дома; за ним поспешало  солнце.
Юра вдруг отмахнулся от чего-то. На соседнем  дереве  и  на  кустах  повисла
золотистая кожура апельсинов; отдельные рыжие кусочки валялись на снегу.
   - Эй! Наверху! - заорал вдруг Юра. - Штраф!
   Им снова овладело безудержное веселье.  Дом  уплывал,  уже  скрываясь  за
лесом, и  Женя  едва  удержала  Юру,  который  карабкался  на  сосну,  чтобы
посмотреть еще...
   Когда дом исчез, они с минуту стояли молча,  улыбаясь  и  глядя  друг  на
друга взбудораженными,  шальными  от  виденного  глазами.  Потом  заговорили
громко, хохоча, перебивая друг друга, восторженно вспоминая все подробности,
и не заметили, как пришли в медпункт.
   Едва они переступили порог, как в репродукторе что-то зашуршало  и  через
секунду знакомый, но на этот раз очень  ехидный  голос  академика  Андрюхина
медленно произнес:
   - "Нет повести печальнее на свете, чем повесть о  Ромео  и  Джульетте..."
Товарищ Сергеев, зайдите ко мне.
   - Вот черт! - вырвалось у Юры, когда он невольно оглядывался по сторонам,
отыскивая академика.
   - Кто это? - нахмурилась Женя.
   - Академик Андрюхин.
   Юра заторопился и готов был, кажется, уйти, даже не попрощавшись.  Но  на
пороге он оглянулся; Женя успела повернуться к нему спиной.
   - До свиданья, - пробормотал Юра.
   Женя молча, не оборачиваясь, равнодушно пожала круглыми плечами.

   Глава восьмая
   ТАЙНА

   Теперь, когда  вдвоем  с  академиком  Андрюхиным  они  стояли  на  берегу
припорошенной снегом неширокой Ирги и никто не мог  им  помешать,  Юра  ждал
объяснений ученого. Андрюхин как будто собирался сделать это.
   - Ты все еще удивляешься тому, что видишь  здесь...  -  Ученый  присел  у
принесенного им чемоданчика и  щелкнул  замком.  -  А  между  тем  уже  пора
перестать удивляться, пора перейти к делу. А  теория,  принципы...  Этим  мы
тоже займемся.
   Лицо Юры просияло.
   - Правда, Иван Дмитриевич? - он даже оглянулся. - Я бы очень хотел!
   - Все в свое время, дружок, - улыбнулся Андрюхин, доставая из чемоданчика
с металлическими бляхами пояс и  кожаный  шлем  в  медных  пластинках.  -  Я
надеюсь, тебе понравились Ван Лан-ши, Паверман.  Ну,  и  я  не  очень,  быть
может, тебе противен?
   - Иван Дмитриевич!
   - Разберемся во всем этом позднее, - сказал академик, протягивая Юре пояс
и шлем. - А пока - за работу! Следовало бы, конечно, посвятить тебя в рыцари
прекрасной дамы - Науки. Но я не помню процедуры, ее  придумал  Паверман.  А
импровизировать в таких делах - кощунство... Ну же, бери! Это твое.
   - Мое? - удивился Юра, вертя в руках пояс и шлем.
   - Надевай смело, все придется впору.
   Действительно, шлем был  сделан  как  будто  на  него,  а  пояс  лег  так
привычно, словно Юра век его носил.
   - Не касайся бляшек! - крикнул Андрюхин,  увидев,  что  Юра  с  интересом
рассматривает металлические шестигранники, сидевшие  вдоль  всего  пояса.  -
Чрезвычайная осторожность и самая жестокая дисциплина  -  к  этому  придется
привыкнуть. Они сошли на лед Ирги.
   - Сегодня мы видели, как плыл над лесом конференц-зал, -  сказал  Юра.  -
Домина в шесть этажей - как корабль, вернее - огромный дирижабль...
   - Это пустяки, - пробормотал Андрюхин, что-то рассматривая и  подкручивая
на поясе Юры. - Ну! Па-а-шел!
   И Юра не успел ответить, как очутился в воздухе.
   Он повис на высоте примерно трех метров и беспомощно болтал ногами. Слова
застряли у него в горле. Под ним не было  ничего;  пустота,  воздух.  Но  он
прочно держался над этой пустотой. Не  мог  подняться  выше,  но  не  мог  и
опуститься. Кажется, дрыгая ногами, он  даже  немного  двигался  в  сторону.
Сначала он висел почти над Андрюхиным, а  теперь  Андрюхин  оказался  левее.
Заметив это, Юра замер.
   Ему казалось, что  тело  его  невесомо,  что  у  него  вообще  нет  тела.
Испугавшись, он лихорадочно ощупал себя и от этих судорожных движений  опять
несколько передвинулся в сторону. Но тело его было живо, только с ним что-то
случилось. Не прошло и нескольких секунд с того мгновения, когда он взмыл  в
воздух, а Юре казалось, что прошли часы. Он не  спускал  глаз  с  Андрюхина,
прижимая подбородок то к груди, то к плечу.
   - Слушай внимательно, - услышал он голос Андрюхина. - Ты слышишь меня?
   Юра хотел ответить, но не смог и только мотнул головой, прижав подбородок
к плечу. Это выглядело смешно, но Андрюхин даже не улыбнулся.
   - Отвечай! - крикнул он сердито.
   И Юра, который ясно чувствовал, что если он скажет  хоть  слово,  то  или
упадет, или, что хуже, взлетит еще выше, все-таки выдавил из себя:
   - Да...
   - Очень осторожно передвинь рейку на пряжке  вправо,  -  сказал  Андрюхин
после паузы, которая показалась Юре бесконечной. -  Осторожно!..  Охвати  ее
пальцами, передвигай плавно. Помни: если резко сдвинешь, полетишь на  землю,
да так, что костей не соберешь! Нажимай очень осторожно, чуть-чуть...
   Он говорил это, сжимая собственные ладони и даже приседая, чтобы все было
нагляднее.
   Юра плохо видел; пот, струившийся по его лицу, заливал глаза. Но вытереть
лицо он не мог. Все его внимание сосредоточилось на пряжке. Никогда еще  так
нежно не касался он какого-либо предмета.  Ему  показалось,  что  ничего  не
произошло, что он висит в воздухе на том же месте, и  ему  очень  захотелось
передвинуть рейку на пряжке подальше. Но он продолжал еле  заметно  даже  не
сжимать, а гладить ее...
   Когда он увидел, что две елочки будто надвигаются  на  него  снизу  и  их
зеленые свечки на макушке увеличиваются и загораются янтарным блеском, когда
он увидел не замеченный им раньше  тощий  кустик,  пробившийся  сквозь  снег
тремя или четырьмя прутиками, когда он наконец коснулся ногами земли и мягко
ушел в глубокий снег, то это было счастье, не сравнимое, кажется, ни с  чем,
что до этого довелось испытать Юре.
   - Убери руку! - кричал Андрюхин, подбегая. - Убери руку с пряжки!..
   Юра послушно убрал руку и ощутил, что его ноги, которые только что  грубо
притягивала к земле какая-то сила, теперь  распрямились  и  чувствуют  себя,
кажется, так же, как до полета... Впрочем, он не мог  поверить,  что  в  нем
ничто не изменилось...
   Так началась его работа испытателя в Академическом городке...
   Впрочем, до того, как он принялся за дело  всерьез,  Юре  пришлось  более
двух недель находиться под опекой Анны Михеевны Шумило.
   Никогда до этого он не знал ни больниц, ни врачей и не подозревал,  какая
дотошная наука эта медицина.  Кажется,  все  было  исследовано  и  проверено
точной  диагностической  аппаратурой,  биохимия  клетки  и  биохимия  крови,
биотоки мозга, сердца,  желудка,  печенки,  селезенки...  Нейросигнализация,
биомолекулярная  структура...  Десятки  электронных  автоматов  исследовали,
проверяли, измеряли. Анализы, диаграммы, формулы и  даже  спектрографические
пленки составили уже три больших тома, а автоматы продолжали выдавать  их  в
устрашающем количестве. Юра уже изнемогал от этих бесконечных  исследований,
а Анна Михеевна Шумило, казалось, только вошла во вкус. Юра сердился, потому
что это задерживало начало его работы, а он ни о чем другом  теперь  не  мог
думать, как только о том, чтобы снова надеть пояс и шлем.
   Правда, Андрюхин в тот памятный день предупредил его:
   - Предварительно тебе необходимо ознакомиться и со  шлемом  и  с  поясом,
главное - с поясом. Видишь  -  в  него  вмонтирован  длинный  ряд  ребристых
выпуклых накладок, похожих на кристаллы  какого-то  непрозрачного  минерала.
Это антигравитационные стерженьки. В них заключена удивительная сила; здесь,
на Земле,  в  условиях  земного  притяжения,  они  придают  свойства  полной
невесомости предметам и живым организмам. Помнишь,  конечно,  фантастический
очерк Циолковского "Вне Земли"?.. Когда над лесом  плыл  дом,  а  мы  сидели
внутри, безопасность была гарантирована. Сила тяготения для мертвой  материи
покорена.  Иное  дело  -  ваша  работа.  Здесь  каждый  подъем  -  прыжок  в
неведомое... Надо многое исследовать.
   Наконец в тот день, когда Юра готов был взбунтоваться и  вырваться  силой
из-под власти медицинских машин, его вызвали к профессору Шумило.
   Маленькая  женщина  с  жидкими  рыжими  волосами,  с  лицом,  испещренным
крупными, похожими на божьи коровки веснушками, сухо ответила,  не  поднимая
глаз от лежавших перед ней анализов, кивнула в сторона кресла, приглашая Юру
сесть.
   - Есть приземлиться, - пробормотал Юра.
   Но она не приняла шутки.
   Чем больше погружалась Анна Михеевна в изучение анализов,  тем  довольнее
морщились ее нос и губы. Наконец,  окинув  Юру  взглядом  острых  глаз,  она
скомандовала:
   - Раздеться!
   - Юбилейный, сотый раз... - проворчал Юра, быстро разоблачаясь. Но она не
слушала его, постукивая от нетерпения карандашиком о край стола.
   Ее сухие, старческие пальчики побежали по его  телу,  то  постукивая,  то
нажимая, то иногда  ударяя...  Юре  было  неловко,  что  он  такой  большой,
сильный, и когда она требовала, чтобы он повернулся, то делал это  неуклюже,
стараясь не зацепить старушку. Ему было смешно, что  она  выискивает  в  нем
какие-то дефекты, и он еле сдерживал смешок...
   Наконец она  шлепнула  его  с  размаху  сухонькой  ладошкой  по  спине  и
закричала:
   - Замечательно! Хотелось своим ухом проверить.
   Ей явно жаль было расставаться с Юрой. Она еще  раз  обошла  его  вокруг,
довольно потирая руки.
   - Легкие... сердце... Таких наука пока не может делать! Черт знает что...
   И уже обычным своим сердитым голосом Анна Михеевна крикнула:
   - Одевайтесь!
   - Спасибо, профессор! - радостно сказал Юра,  понимая,  что  его  мученья
закончились. - Спасибо!
   - Это за что же? - недовольно спросила  Анна  Михеевна,  по  привычке  не
глядя на него.
   - Да вот, выпустили меня на волю, - смущенно выговорил Юра. - А то  заели
меня эти ваши диагностические машины...
   Она строго взглянула на Юру и сразу спрятала глаза, едва  они  потеплели.
Потом все же улыбнулась, на минуту блеснули ее белые, молодые зубы.
   - Можете идти!
   И, когда Юра был уже у дверей, прибавила с коротким смешком:
   - Смотреть за вами будут не машины, а практикантка Козлова...
   Юра оглянулся, но у профессора Шумило было такое сухое, официальное лицо,
что