ма обошлась шутнику примерно в двугривенный,
и решил, что больше телеграмм не будет. Прогноз оказался правильным.
   Но однажды он проснулся часа в два ночи и долго не мог  понять,  что  его
разбудило.  Потом  понял:  где-то  очень   близко   размеренно,   с   легким
металлическим звоном отстукивали морзянку... Тире. Три  тире.  Точка,  тире,
тире... Что такое? "Товарищ Сергеев..." Он привстал. Передатчик повторил два
раза:  "Товарищ  Сергеев.  Товарищ  Сергеев".  Потом,  после  долгой  паузы:
"Приготовьтесь. Приготовьтесь. Приготовьтесь". Снова длинная пауза -  и  еще
одно короткое слово:  "Прием".  Спустя  минуту  все  началось  сначала.  Юра
вскочил, включил свет. В комнате  не  было  никого,  из-за  стены  доносился
успокоительный храп соседа. Пошарив по углам, не густо заставленным мебелью,
Юра без  труда  обнаружил  в  нише  около  батареи  шкатулку,  сделанную  из
неизвестного ему нежного и прочного материала. Код звучал  из  шкатулки.  Он
открыл ее и скоро разобрался  в  нехитром  механизме  с  часовым  заводом  и
термопарой, включавшейся  от  тепла  батареи.  Но  кто  и  зачем  сунул  эту
недешевую игрушку в его комнату, так и осталось неизвестным.
   Более всего Юру тревожило то, что произошло с ним месяцев пять  назад,  в
жаркий по-летнему сентябрьский день.  Он  стоял  тогда  у  витрины  магазина
технической литературы и рассматривал обложки новых  книг  по  автоматике  и
электронным устройствам. Среди них лежала и  известная  книжечка  Н.  Винера
"Кибернетика и общество". В этой книге, как, впрочем,  и  во  многих  других
работах больших ученых, строгий анализ соседствовал со смелыми прогнозами.
   В тот момент, когда Юра, улыбаясь  несколько  иронически,  размышлял  над
тем,  что  и  мужам  науки,  закованным  в  броню  формул,  иногда  не  чужд
безудержный полет фантазии, кто-то грубовато тряхнул Юру за плечо.
   Юра оглянулся. Перед ним стоял человек  в  глубоко  надвинутой  на  брови
шляпе и с поднятым воротником  пальто.  Юра  уловил  шепот:  "Только  смелым
покоряются моря... Товарищ Сергеев, приготовьтесь..." Тотчас человек  шагнул
к обочине, где стоял автомобиль и защелкнул за собой  дверцу.  Требовательно
прозвучал короткий сигнал автомашины.  Человек  в  надвинутой  шляпе  тронул
руль. Вдруг из-под полей шляпы на какую-то долю  мгновения  блеснул  горячий
коричневый глаз и отчетливо, очень лихо  подмигнул  Юре...  Юра  бросился  к
машине, но успел увидеть только номер: АГ-72-11. Тотчас машина исчезла среди
других, уносившихся навстречу неяркому сентябрьскому солнцу.
   До сих пор, стесняясь рассказывать об этих непонятных происшествиях,  Юра
помалкивал и о телеграмме, и о шкатулке, и, конечно, о необычной встрече. Но
сейчас, разглядывая буквы на картофелине, сделанные, казалось,  из  того  же
материала, что и шкатулка, он решил, что дальше молчать не следует.
   Однако  никто,  даже  Юра  Сергеев,  не  подозревал,  что   эта   славная
розовощекая картофелина - начало его героической судьбы.  Как  видите,  есть
основания  утверждать,  что  история  всем   известного   Подвига   началась
действительно в городе Майске, в квартире Бубыриных. И все же...

   Глава вторая
   КОРОЛЬ БИССЫ

   И все же  неизвестно,  где  это  началось...  Быть  может,  у  Бубыриных,
возможно,  что  в  комнате  Юры  Сергеева,  секретаря   комитета   комсомола
Химкомбината в городе Майске,  а  может  быть,  спустя  неделю,  в  приемной
советского торгового агентства на островах Фароо-Маро в Южном океане...  Все
великие  события  начинаются  не  с  барабанного  боя,   не   торжественными
предупреждениями, а невзначай, в обстановке самой обыденной...
   Не только Паша Алеев и Леня Бубырь, но даже Нинка  Фетисова  пожертвовала
бы многим, чтобы хоть разок взглянуть на Фароо-Маро, на  эту  страну  лагун,
коралловых рифов и кокосовых пальм. Но товаровед, он же бухгалтер  агентства
Василий Иванович Квашин тоже отдал бы немало за то, чтоб перенестись с  этих
удивительных островов в самый обыкновенный Майск, а  еще  лучше  -  прямо  в
Москву...
   Человеку, который  всего  несколько  месяцев  назад  спокойно  просыпался
каждое утро в своей квартирке на  Садово-Триумфальной  и  твердо  знал,  что
июнь, июль, август - это лето,  а  декабрь,  январь,  февраль  -  это  зима,
нелегко было обливаться густым, липким потом  от  неимоверной  жарищи,  хотя
календарь утверждал, что на дворе февраль!

   Если  бы  вам  довелось  побывать  в  советском  торговом  агентстве   на
Фароо-Маро, то среди ярчайших  голубых  с  золотом  плакатов  "Интуриста"  с
пейзажами Волги, Кавказа, Москвы  и  Ленинграда,  среди  цветных  фотографий
советских автомашин, станков и телевизоров, рядом с великолепной  коллекцией
матрешек вы наверняка бы заметили на стене скромную таблицу,  вычерченную  с
любовью и величайшим тщанием. Эту таблицу в  часы  досуга  Василий  Иванович
изготовил собственными руками. Для того чтобы содержание таблицы ни  у  кого
не  вызывало  сомнений  и  кривотолков,  Василий  Иванович  каллиграфическим
почерком вывел вверху: "Розыгрыш первенства СССР по хоккею с шайбой".
   Таблица эта соседствовала с ослепительно лазоревым расписанием пароходных
рейсов с Фароо-Маро на Паго-Паго, Папаэре, Гонолулу, в Сидней и порты  Южной
Азии.
   Наслаждаясь временным затишьем  и  не  подозревая,  в  какие  невероятные
приключения вовлечет его судьба буквально  через  несколько  минут,  Василий
Иванович, которому не минуло еще и тридцати лет, стоял перед своей роскошной
таблицей, куда он только что занес последние данные, и наслаждался от  души.
Невыразимо приятно было в эту чертову жарищу даже постоять вот так у таблицы
и подумать о хоккее. От таблицы словно веяло освежающим холодком, попахивало
искрящимся синим снежком...
   На хоккейную таблицу  весело  посматривала,  сверкая  великолепными,  как
ореховые зерна, зубами, мисс Нугу, одна из бывших  принцесс  острова  Фароо.
Ныне она променяла свой титул на более определенное положение стенографистки
торгового агентства.
   - Сегодня вечером там состоится очередная игра... -  мечтательно  говорил
Василий Иванович. - Встречаются  "Крылья  Советов"  и  "Динамо"!  Попробуйте
представить себе, мисс Нугу, вечер; огни плывут в сизом тумане, толпы людей,
но не голых и не в трусах, а в шубах, валенках,  как  полагается...  Морозец
этак градусов на двадцать. Ну как вам объяснить, что такое мороз?  В  общем,
очень холодно и очень хорошо...
   - Холодно и хорошо?  Не  бывает!  -  Рассудительная  мисс  Нугу  тряхнула
головой, с любопытством глядя на интересное начальство.
   - Еще как бывает! - Василий Иванович радостно  улыбнулся,  вспомнив,  как
хорошо на морозе, и не замечая, что все его широкое лицо лоснится от пота. -
На ногах, значит, валенки. Очень такая теплая штука. А  под  ногами  хрустит
снежок. Боже мой, ну как  это  рассказать?  Снег,  понимаете?  Такой  белый,
блестящий, как мороженое. Но гораздо лучше.
   - И вы ходите по нему ногами? - ужаснулась мисс Нугу.
   - Ну да, его очень  много!..  И  вот  -  стадион.  Огромное  поле  залито
льдом... Он сверкает, искрится... Ах  да,  ведь  вы  не  знаете,  что  такое
ледяное поле, целое поле твердого льда...
   - О-о! - Мисс Нугу пришла в восторг. - Целое поле льда! Сколько  же  надо
холодильников, чтобы его выработать? Грандиозно!
   - Появляются игроки, -  продолжал  Василий  Иванович,  решительно  махнув
рукой на все детали. - Из какой-нибудь команды, ну  вот  хотя  бы  из  этого
"Химика", он тоже играет по группе "А"... О! Да вы смотрите,  что  делается!
"Химик"  вырвался  вперед.  Совершенно  неизвестная  команда.  Из  какого-то
Майска... Майск! Представления не имею, где это...
   - У них конкурс - кто больше съест мороженого? - ласково улыбнулась  мисс
Нугу.
   Это любопытное истолкование хоккея повергло Василия Ивановича  в  крайнее
уныние, и, чтобы несколько развлечься, он взглянул в окно.
   - Опять кто-то полез к нашим черепахам! - возмутился Василий Иванович  и,
оставив  мисс  Нугу  мысленно   наслаждаться   зрелищем   стадиона,   сплошь
заваленного мороженым, сам выскочил на улицу.
   Легкий, окруженный бамбуковой терраской домик торгового агентства стоял в
конце солидного, спокойного пригорода. Здесь, подальше от грохочущего  порта
и крикливых торговых улиц, обосновались иностранные  консульства  и  миссии,
представительства международных фирм и особнячки местных денежных тузов.  По
одну сторону дымящегося на адском солнце шоссе тянулись узорчатые ограды, за
которыми в тени пальм,  бананов  и  магнолий  прятались  щеголеватые  виллы,
кокетливые  бунгало  и  белоснежные  отели,  а  по  другую   сторону   шоссе
буйствовала тропическая зелень, будто не  тронутая  рукой  человека.  Однако
очень скоро  глаз  наблюдателя  мог  заметить,  что  "первозданные  джунгли"
аккуратно  перегорожены  на  отдельные  участки   высоченными   проволочными
сетками. Вход  на  каждый  участок  был  доступен  только  через  маленькую,
замаскированную кустарником калиточку. Советскому торговому агентству  также
принадлежал небольшой садик, предмет особого попечения Василия Ивановича.
   Еще лет пятьдесят назад обитатели  островов  Фароо-Маро  почти  не  знали
европейских "цивилизаторов", отлично  обходились  без  них  и  нисколько  не
страдали от  такого  невежества.  Но  после  первой  мировой  войны  державы
сообразили,  что  эти  затерянные  в  океане  острова   являются   отличными
стратегическими  базами,   и   обрушили   на   них   блага   колонизаторской
"цивилизации". Коралловый песок, на  котором  только  бризы  оставляли  свои
следы, был прочно закован в бетон. Раздавив жемчужные  ожерелья  рифов,  где
лишь крабы выгуливали своих  детенышей,  легли  темные  глыбы  причалов  для
крейсеров. После второй мировой войны здесь вырос  огромный  порт,  задымили
трубы, авианосцы стали столь  же  привычны,  как  раньше  киты,  а  самолеты
прилетали и улетали едва ли не чаще, чем стаи летучих рыб, теперь ушедших от
островов.
   Ушли не только рыбы и киты. Все реже стали встречаться стада знаменитых в
этих местах гигантских морских черепах. Их распугали  воющие  гидросамолеты,
стрельбы  и  бомбежки  во  время  частых  военно-морских   учений.   Черепах
истребляли исступленно и яростно ради их изысканно нежного мяса и необычайно
твердых, причудливо разрисованных щитов. В Европу  и  США  шли  сотни  тысяч
жестянок с черепаховым супом и сотни тысяч дорогих  безделушек.  А  черепахи
размножались слишком медленно, и вскоре они исчезли,  словно  никогда  и  не
копошились здесь в теплой прибрежной воде. Когда черепах уже почти не стало,
свободная охота на них была строго запрещена. Но запретный  плод  сладок.  И
владельцев прибрежных участков  на  острове  Фароо-Маро  -  административном
центре архипелага - охватила повальная страсть: они стали разводить черепах,
обзаводиться собственными питомниками и заповедниками, похваляясь друг перед
другом своими питомцами.
   Особнячку, в котором разместилось  советское  торговое  агентство,  также
принадлежал небольшой, огороженный сеткой садок, где жило с десяток черепах,
любимиц Василия Ивановича. Черепахи ему нравились. Он  находил  в  черепахах
солидность, достоинство  и  даже  незаурядный  ум,  который  был  тем  более
приятен, что не кричал о себе на каждом шагу. Василия Ивановича беспокоила и
бедственная судьба черепах.
   Понятно поэтому было его возмущение, когда он увидел  человека,  судя  по
одежде - джентльмена, не только забравшегося в садок без разрешения, но явно
пытавшегося что-то сделать с черепахами. Что именно, Василию Ивановичу  пока
не было видно.
   Между тем человек этот, старательно  улыбаясь  мертвой  улыбкой,  пытался
убить черепаху.
   У него ничего  не  получалось.  Шепча  ругательства,  человек  безуспешно
прижимал к песку и старался  проткнуть  концом  острой  палки  жесткую,  всю
состоящую из шуршащих складок шею черепахи Он  давил,  а  черепаха  медленно
поводила плоской головой  с  безмолвным,  косо  поставленным  ртом.  Странно
спокойными глазами  она  пристально,  без  всякого  выражения  рассматривала
человека. Нельзя было понять, где же скрыта жизнь бессмертной черепахи,  как
живет и движется ее голова на этой вялой, похожей на серый парусиновый шланг
шее.
   - Эй, вы! - заорал Василий Иванович, подскакивая  ближе.  -  Что  вы  там
делаете с черепахой?
   Человек,  вздрогнув,  приподнял  палку,  черепаха  медленно,  с  каким-то
грустным достоинством убрала шею и голову,  украшенную  мудрыми  глазами,  в
матовый пластинчатый панцирь с черными разводами, похожими  на  таинственные
письмена.
   - Какого дьявола вам надо? Вы пытались убить черепаху! В  заповеднике!  -
Василий Иванович, знавший всех живущих  здесь  черепах,  был  потрясен.  Ему
хотелось  стукнуть  по  длинной  маленькой,  матово   блестевшей   остатками
прилизанных волос головенке незнакомца. - Кто вы такой, черт  бы  вас  взял?
Идите за мной!
   - Ах, вот как! Вы тоже разводите этих гадин? -  Человек  яростно  потыкал
тростью в непробиваемую броню черепахи.
   Медленно, демонстрируя глубочайшее презрение, панцирь беззвучно отполз  в
сторону.
   Василий Иванович присмотрелся  к  странному  человеку.  В  таком  крупном
порту, как Фароо- Маро, можно было встретить кого угодно. Но все же странно,
что этот незнакомец говорит по-русски. Впрочем,  в  последние  годы  десятки
миллионов людей во всех странах мира изучали русский  язык...  Было  в  этом
человеке что-то истерическое, дерганое. Быть может, сумасшедший?
   - Вы приезжий, сэр? - сухо осведомился Василий Иванович.
   Маленький человек надменно вздернул голову  и,  фыркнув,  смерил  Василия
Ивановича с ног до головы.
   - Я - Хеджес! - сказал он с таким выражением, с  каким  представилась  бы
пирамида Хеопса или Эйфелева башня, если б им был свойствен дар речи.
   Василию Ивановичу показалось, что он где-то слышал эту фамилию  Хеджес...
Безусловно слышал. Но где, в связи с чем?
   - Некоторым образом хозяин этого  заповедничка,  -  представился  в  свою
очередь Василий Иванович, искоса  поглядывая  на  странного  собеседника.  -
Фамилия - Квашин...
   - Это не имеет значения, - изрек тощий человек, которого звали Хеджес.  -
Ни вы, милейший, ни остальные три  миллиарда  двуногих  не  имеют  для  меня
никакого значения. Ведь вы обречены на гибель, не так ли?
   - Вы в этом уверены? - сказал Василий Иванович, убеждаясь, что перед  ним
сумасшедший, и раздумывая, как быть.
   - Конечно! Это неизбежно,  черт  возьми!  -  довольно  уныло  пробормотал
Хеджес. - Бомба,  радиация  и  все  прочее.  Иногда  я  чувствую,  что  этот
дьявольский стронций-девяносто  уже  сидит  у  меня  в  костях...  Но  самое
скверное даже не это... - Хеджес перешел на таинственный шепот и сделался до
того похож на традиционного сумасшедшего,  что  Василий  Иванович,  видевший
сумасшедших  только  на  иллюстрациях  к   страшным   рассказам,   испуганно
попятился. - Вы знаете, что к концу столетия на Земле будет жить более шести
миллиардов человек? Ну, что вы скажете?
   Василий Иванович слегка развел руками и попробовал улыбнуться.
   - Вы улыбаетесь? - взвизгнул Хеджес. - А знаете ли вы,  молодой  человек,
что, согласно самым точным расчетам, произведенным  лично  мной,  Земля,  не
выдержав дополнительной тяжести от плодящихся, как саранча, людей,  сначала,
естественно, замедлит свое движение, а потом и вообще остановится?..  У  вас
есть дети?
   Детей у Василия Ивановича  не  было.  Кажется,  это  несколько  успокоило
Хеджеса. Он тяжело вздохнул, вытирая пот:
   - Все-таки отвратительно, что мы должны погибнуть,  а  вот  такие  гадины
выживут! - Он снова злобно пнул черепаху тростью.
   - Вы думаете, их не берет бомба и... и все другие  ужасы?  -  осведомился
Василий Иванович, с тоской поглядывая по сторонам.
   - Я говорю не  про  этих!  -  Хеджес  презрительно  ковырнул  безропотную
черепаху. - Я говорю про тех, что делаем мы! Я ненавижу черепах, потому  что
мне слишком много приходится их  видеть  на  Биссе!  Тысячи  черепах!  Сотни
тысяч!
   - Как вы сказали? - Василий Иванович сразу насторожился -  На  Биссе?  Вы
оттуда, сэр?
   -  Это  не  имеет  значения...  -  пробормотал  тощий  джентльмен,  делая
несколько шагов вперед и наклоняясь над лысой в этом месте землей. - Что это
такое, а? - Он ковырнул тростью и поднял с земли небольшую  семейку  твердых
коричневатых прохладных грибов. - Что это такое, сэр,  я  вас  спрашиваю?  -
повторил он с возмущением.
   - Грибы... - нерешительно улыбнулся  Василий  Иванович.  -  Белые  грибы,
честное пионерское...
   Он выхватил их из рук Хеджеса и приласкал с искренней нежностью. Ах,  как
приятно было увидеть здесь, на берега Южного океана, подмосковных знакомцев!
Но потом Василий Иванович удивился. Как ни слабо он  был  знаком  с  местной
флорой и фауной, но все же помнил,  что  белые  грибы  не  растут  в  районе
экватора.
   - Это я их нашел!  -  кричал  между  тем  Хеджес,  прыгая  около  Василия
Ивановича. - Надеюсь, это не грибной заповедник? Грибы - того, кто их нашел.
Проклятье, дайте же мне хоть подержать их!..
   Он наклонился к грибам, которые Василий Иванович все-таки не выпускал  из
рук, и жадно вдохнул острую грибную сырость.
   - А-ах... Прелесть, черт возьми! Скажите честно, сэр, стоят ли  все  наши
черепахи, попугаи и эта куча соленой воды одного такого негодяя, а?
   И он все-таки отколупнул от плотно слитой семейки крутой, веселый грибок.
Василий Иванович не без сожаления проводил  грибок  взглядом  и  тут  только
увидел нечто такое, что поразило его куда больше, чем находка грибов.
   Если бы, гуляя по берегу Оки или  Волги  в  светлой  березовой  роще,  по
желто-синему ковру  цветов  иван-да-марьи,  вы  увидели  взнесенные  в  небо
мохнатые стволы пальм и тяжелые, величиной  с  небольшой  чемодан  кокосовые
орехи, услышали взвизгиванья и ругань обезьян, порхающих с березы на  березу
среди стаек крохотных сердитых попугайчиков, вы бы,  наверное,  решили,  что
спите или тяжело заболели.
   Нечто подобное пришло в голову Василию Ивановичу, когда  он  увидел,  что
мысок, привычно врезанный в океан, украшенный синеватыми в потоках яростного
солнца пальмами, теперь выглядел совсем иначе... Пальмы стояли на  месте,  и
попугайчики верещали что-то свое, диковинное, что нельзя было разобрать,  но
между пальмами на песчаный бугор,  куда  в  шторм  захлестывали  волны,  лег
знакомый пестрый ковер... Здесь был и лиловатый клеверок,  и  нежные,  то  и
дело вздрагивающие  колокольчики  такой  прозрачной  родной  голубизны,  что
Василий Иванович, еще ничего не понимая, нагнулся и осторожно их погладил...
Язычками огненно-красного пламени пылали  колючие  репейники;  крохотные,  в
белых лучиках, солнышки ромашек то  появлялись  в  узкой  полоске  овса,  то
исчезали... Несколько воробьев и одна-единственная ворона,  которых  Василий
Иванович сначала и  не  приметил,  молча,  без  единого  звука,  перелетали,
хохлясь, с березы на  березу,  даже  не  приближаясь  к  пальмам...  Василий
Иванович отдал  бы  голову  на  отсечение,  что  ворона  и  два-три  воробья
взглянули на него вопросительно и сердито, словно требовали  объяснить,  что
все это значит. Вдруг одна из ворон упала, как подстреленная.  Но  не  успел
Василий Иванович подбежать и  посмотреть,  что  случилось,  как  новое  чудо
окончательно лишило его дара речи. Длинные рыжие усы овсов  зашевелились,  и
оттуда, примяв василек, выглянул заяц...
   Это было уже непереносимо.  Василий  Иванович  оглянулся  на  Хеджеса,  с
ужасом  подумав,   что,   может   быть,   сумасшествие   этого   джентльмена
заразительно, и пролепетал:
   - За-аяц...
   Они не сразу заметили, что с зайцем происходит  что-то  странное.  Он  не
убежал, как сделал бы это всякий нормальный  заяц.  Он  упал.  Сухие  стебли
овсов намокли желто-красным.
   Василий Иванович шагнул вперед, нагнулся и поднял зайца за  длинные  уши.
Хеджес вскрикнул, и Василий Ива