ыло даже заикнуться. Он  и  с  Женей  пока  не  ног  обмолвиться  ни
словом...
   Весь день Андрюхин был в Москве. Юра поплутал по лесу, исходив  на  лыжах
несколько десятков километров и стараюсь никого не встречать.
   Он вернулся, когда уже начало темнеть, лыжи скользили  по  синему  снегу.
Ему очень хотелось кинуться к Андрюхину, который уже, наверное, вернулся, но
он  не  мог  себя  заставить  идти  туда.  Юре  казалось   это   навязчивым,
недостойным.
   Он медленно шел к корпусу долголетних, когда из-за разукрашенного  снегом
куста выскочила Женя.
   - Ох, Юрка! - Она едва не свалилась ему на  руки.  -  Андрюхин  прилетел,
всюду тебя ищет... Где ты пропадал?
   Не отвечая, он осторожно взял ее лицо в руки и медленно приблизил губы  к
ее губам. Конечно, он хотел ее поцеловать. Но  не  поцеловал.  Он  отстранил
Женю и, подобрав свалившиеся палки, пошел к Андрюхину.
   Она растерянно глядела ему вслед.

   Глава пятнадцатая
   ОПЫТ

   Когда еще с неделю назад академик Андрюхин издалека,  осторожно  коснулся
того, как Женя относится к Юре, она подняла огромные угольные, суровые глаза
и сказала напрямик:
   - Хотите сказать, что я его люблю? Ну и что? Люблю.
   И, отвернувшись, ушла... Академик был, собственно даже рад ее  уходу,  не
зная, как вести себя дальше. Он бы еще больше растерялся, если бы знал,  что
про себя Женя продолжила фразу: "Люблю... А он - нет. Старая, всем надоевшая
история... Мне-то от этого не легче".
   Но, когда Юра взял в горячие, пахнущие снегом и хвоей ладони  ее  лицо  и
она увидела на расстоянии сантиметра его серьезные, молящие и  торжествующие
глаза и почувствовала себя очень взрослой, большой, а его  необычно  добрым,
нежным, готовым сейчас же рухнуть в снег, к ее коленям, Жене показалось, что
пламя  счастья  подняло  ее  над  землей   без   всяких   антигравитационных
приспособлений... Но тут же Юра выпустил ее... Она еще улыбалась ему  вслед,
а сердце у нее заныло... Почему он не поцеловал ее?
   Но боль мгновенно прошла, а счастье осталось с ней. Юрка любит ее, любит!
И в этот день, и в следующие все пело  в  ней  и  вокруг;  отовсюду  звучали
мелодии невидимых оркестров; все встречные смеялись  и  сердцем  тянулись  к
ней; необычайно сияло солнце, горьковато и празднично  пахло  хвоей...  Женя
удивлялась, что люди просто ходят, а не танцуют, что они говорят, а не  поют
и что она ведет себя так же, правда с трудом, потому что в ней  танцевала  и
пела каждая жилка.
   Видимо, не разглядев, что с Женей происходит, Анна Михеевна отправила  ее
в Майск. Женя не придала никакого значения  словам  Анны  Михеевны,  что  ей
разрешается задержаться в Майске на два-три дня. Не могло быть и речи о том,
чтобы потратить в Майске хотя  бы  лишнюю  секунду.  Центром  Вселенной  был
сейчас для Жени Академический городок.
   Автобус отошел рано утром. Юры нигде не было видно. "Вот соня!" -  весело
подумала Женя, но все вокруг рассказывало  о  нем,  о  его  больших,  добрых
руках, таких вот, как эти лапы елей, вышедших к дороге поглазеть на автобус,
о его  лобастой  голове  с  широко  расставленными  внимательными,  твердыми
глазами, о его улыбке.
   Автобус очень быстро пробежал тридцать километров  до  центра  Майска,  и
Женя вышла на площадь, где все ей улыбалось, каждый дом приглашал  зайти,  а
иней на деревьях сверкал, как разноцветные праздничные гирлянды.
   Анна Михеевна поручила ей выяснить ряд вопросов у молодого врача, который
недавно в заводской  поликлинике  стал  применять  атмовитамины  в  лечебных
целях. Это связано было с новыми рационами питания для  Юры,  и  Жене  очень
хотелось поскорее  переговорить  с  этим  врачом.  В  поликлинике  врача  не
оказалось. Женя, улыбаясь всем встречным, побежала к нему домой.
   Вход  был  со  двора.  У  одного  из  многочисленных  парадных  возились,
разравнивая площадку, ребята. Больше всех  суетилась,  командовала,  дергала
всех и кричала тощенькая девчонка в валенках, из которых чуть не выпрыгивали
наружу ее тонкие, пружинистые ноги. Едва Женя  подошла,  как  из  ближайшего
парадного выкатились двое мальчишек. У одного из них, толстого и румяного, в
руках был тяжелый лом.
   - Тю! Ты чего без инструмента вышел?  -  воинственно  спросил  обладатель
лома.
   - А что?
   - Ты ничего не знаешь?
   Мальчик без лома растерянно пожал плечами.
   - Ну, брат, темный ты человек! Антрацит! - издевался тот, что с ломом.  -
Все ребята расчищают площадку. Сейчас будет открытие  памятника  моей  Мухе!
Пашка сделал такой, что не отличишь от настоящего!
   - А ты не задавайся со своей Мухой! Пузо отрастил и задается! И  куда  ты
его готовишь, на сельхоз-выставку, что ли?
   - Это ты мне? - угрожающе спросил толстяк.
   - Тебе! А что? Подумаешь, выискался! - ответил второй.
   Кажется, должны были начаться военные  действия,  но  тощенькая  девчонка
пронзительно завизжала:
   - Бубырь!
   Паренек с ломом пренебрежительно покосился на собеседника:
   - Видишь, зовут! А то бы я...
   - Что бы ты?..
   Не удостаивая собеседника ответом, наш  старый  знакомый  Бубырь  побежал
было дальше, как  человек,  которому  некогда  заниматься  чепухой.  Но  его
собеседник не считал разговор  законченным.  Он  удачно  подставил  ногу,  и
Бубырь с размаху шлепнулся на дорожку;  Женя  едва  успела  подхватить  лом.
Когда она оглянулась, мальчишки катались по грязному снегу, а через  двор  к
ним,  всплескивая  руками,  бежала  какая-то  женщина.  Женя   ухмыльнулась,
чувствуя, как хорошо она бы поладила с этими мальчишками,  и,  прицелившись,
точным движением вырвала из схватки того, которого звали Бубырем...
   - Хочешь, удушу? - спросила Женя,  слегка  приподнимая  его  в  воздух  и
свирепо выкатывая свои огромные угольные глаза.
   - Нет! - пискнул Бубырь, дрыгая ногами. - Смотри, какая здоровая...
   - Дальше что? - спросила  Женя  подбежавшую  женщину,  продолжая  держать
Бубыря на весу и словно действительно готовясь удавить его,  если  последует
команда.
   - Да пустите же наконец! - взвизгнула женщина, хватая Женю  за  рукав.  -
Мальчик даже посинел!
   Мальчик и не думал синеть, напротив, он готов был снова ринуться в драку,
но это была его мама...
   - Что же с ними делать? - удивилась Женя. - Носы вытирать?
   - Если бы это!  -  Мама  всплеснула  руками  с  таким  видом,  как  будто
истосковалась по подобному занятию. - Тут  не  до  носов,  знаете!  Была  бы
голова цела...
   Внимание Жени было отвлечено тем, что  творилось  у  соседнего  подъезда.
Туда же, волоча лом, убежал, вырвавшись из материнских рук, Бубырь, а за ним
- его недавний противник. Честное слово, Муха, вылепленная из чего-то  вроде
торфа, была очень похожа на настоящую! Ее поставили на добытую где-то  глыбу
бетона, установленную на  еще  не  расчищенной  площадке.  Монумент!  Кто-то
торжествующе затрубил в звонкую трубу, но вездесущая Нинка, хватая ребят  за
рукава, расставила всех у изображения Мухи и велела  Бубырю  говорить  речь.
Бубырь отрывал от себя то одну руку Нинки, то другую,  но  она  вцепилась  в
него, как клещ. Было ясно, что речь придется произнести...
   - Товарищи! - провозгласил он слишком громко. - Товарищи! -  повторил  он
почти шепотом. - Научные собаки...  Великие  научные  собаки  Лайка,  Белка,
Стрелка, Муха и другие...
   Смеясь, Женя взбежала на третий этаж и позвонила врачу. Она увезла его  в
заводскую  поликлинику,  пробыла  там  весь  день  и  к  ночи  вернулась   в
Академический городок.
   В  дороге  она  все  время  смотрела  в  окно.  За  окном  стояла  густая
неподвижная тьма, и казалось, что автобус тоже не  движется.  Женя,  сердито
сжав зубы, то и  дело  напряженно  наклонялась  вперед,  словно  подталкивая
автобус. Иногда за стеклом у самого Жениного носа  коротко  взмахивала  лапа
ели, и Женя радостно улыбалась: значит, автобус все-таки движется!
   Наверное, Юра не дождется ее. Женя чувствовала, что именно в  этот  вечер
должно было решиться что-то очень важное.
   Было уже поздно, когда она около  дома  долголетних  вышла  из  автобуса.
Морозная пыль клубилась около фонарей, желтых, как  наливные  яблоки...  Она
потянулась всем телом так, что вкусно хрустнули  косточки,  и,  засмеявшись,
побежала к себе. Везде было темно: академик Андрюхин не разрешал работать по
ночам, и даже профессор Паверман, долго кричавший, что такой запрет является
чистейшим произволом, террором и насилием над личностью,  давно  смирился  и
привык по ночам спать.
   Спал,  конечно,  и  Юра  Сергеев,  знаменитый  испытатель...  Жене  стало
досадно. Юра знал, что она будет  торопиться  домой,  и  все-таки  завалился
спать. Бережет свое здоровье. Что-то он слишком его  бережет.  Когда  любят,
думают не о себе. Собственно, почему она решила, что он ее любит? Да и разве
может вообще любить  такой  аккуратный,  выверенный,  как  хронометр,  такой
педантичный, такой равнодушный ко всему, кроме работы...
   Она летела по сонным дорожкам Академического городка, отталкивая  колючие
лапы елей и фыркая от злости. Она походила сейчас на пружину, заведенную  до
отказа. И, когда подлетела к своему медпункта, даже не сразу  заметила,  что
на скамеечке у входа сидит человек.
   - Здорово! - услышала Женя.
   Она не сразу нашлась.
   - Ты? - заговорила она наконец.
   - Да, вот жду тебя. Хотелось, знаешь, поговорить...
   Она молча села. Юра тоже  молчал.  Он  попытался  взять  ее  ладонь,  она
отдернула руку.
   - Вот ведь какая история... - Юра с неловкой улыбкой смотрел  на  нее.  -
Понимаешь, как-то мне одному не по себе... Пришел с тобой поговорить. А тебя
нет.
   - Вот она, я, - сказала Женя. - Ну что ж, пойдем, напою чаем.
   - Давай лучше тут посидим, в темноте.
   - Тут чаю не будет.
   - Знаешь, я думаю про человека-невидимку. Помнишь из Уэллса? Ведь у  него
была девушка. Как ты думаешь, могла бы девушка любить вот такого невидимку?
   Женя невольно взглянула на  него  пристальнее.  Нет,  Юра  выглядел,  как
всегда, и в невидимку не превращался. Только лицо  у  него  было  не  совсем
обычное - задумчивое, даже торжественное.
   - Ну, вот что, - сказала Женя вставая, - все это ерунда. Я хочу чаю.
   Неуверенно потянув Женю за руку, он заставил ее  сесть.  Потом  осторожно
снял с рук Жени перчатки и нежно стал греть ее пальцы в своих теплых жестких
ладонях. Смущаясь, он поднес ее пальцы к губам, но не поцеловал, а стал дуть
на них, смешно оттопыривая губы. Женя вырвала руки и шлепнула  его  пальцами
по губам. Потом положила свою руку на его просторную ладонь.
   - Ну и лапа же у тебя!
   Он с любопытством взглянул на свою руку, словно видел ее впервые.
   - Здоровая, правда? - пробормотал Юра. - Как это может быть: вот рука - и
нет ее?
   Он помахал рукой в воздухе, но ничего  не  произошло,  рука  осталась  на
месте. Женя засмеялась:
   - Не бойся, никуда не денется!
   Помолчав, Юра сказал:
   - А вообще это правда, человек  представляет  собою  ходячий  аккумулятор
энергии, сконцентрированной до состояния материи. Ведь живая материя, как  и
всякая материя, - это миллиарды атомов, миллиарды  электрически  заряженных,
находящихся в вечном движении и связи  друг  с  другом  частиц.  Вот  и  моя
рука...
   Женя вытаращила на него глаза, потом, не выдержав, захохотала.
   - Об этом тебе и хотелось поговорить? Ну, хватит. Я пошла пить чай. - Она
решительно встала. - Зайдешь?
   Он стоял, не поднимая глаз; не  взглянув  на  нее,  отрицательно  покачал
головой.
   - А то зайдем? - Что-то ее словно кольнуло, ей показалось,  что  она  его
обидела.
   - Спасибо, Женя. - Все еще не глядя на  нее,  Юра  усмехнулся:  -Ты,  как
всегда, меня вылечила. Пожалуй, я теперь смогу побыть и один...
   Женя поспешно протянула ему руку; он  взял  ее,  как  неживую,  подержал,
потом отпустил, улыбнулся и ушел.
   - Ей страшно хотелось его вернуть; она чуть не заревела.  Потом  вошла  к
себе, зажгла свет и стояла, вспоминая, что же случилось.  Ничего.  Перебрала
по слову весь разговор. Какие-то пустяки... Но не могла успокоиться.
   Решила завтра же пробиться к Ивану Дмитриевичу и все узнать.
   Но академик Андрюхин снова был в Москве, говорили - получал разрешение на
Центральный эксперимент. С ним выехали Крэгс и Хеджес;  предполагалось,  что
они вернутся  на  несколько  суток  в  Майск  и  по  окончании  эксперимента
немедленно вылетят в Биссу.
   Среди различных толков о характере задуманного академиком опыта не  было,
пожалуй, ни одного правдоподобного. Женя уже пыталась выведать что-нибудь  у
Юры. Он пообещал рассказать ей все, как только вернется Андрюхин. Эти дни до
возвращения Андрюхина они провели чинно, тихо, сонно. Но им не было  скучно.
Часами они могли разговаривать, стоило только начать. Женя с ее критическим,
насмешливым умом охотно слушала немногословные  реплики  Юры,  твердые,  как
морские камешки.
   Иногда среди разговора Юра вдруг замолкал, хмурился и даже  грубил,  если
Женя пробовала продолжать беседу. Он принадлежал к тем, кто все время думает
о своей работе. Он мог танцевать,  играть  в  хоккей,  спорить  о  кино  или
восхищаться строительством  тоннеля  через  Берингов  пролив,  но  его  мозг
продолжал днем и ночью неотступно преследовать намеченную цель.
   Академик Андрюхин вернулся быстрее, чем его ждали. Неясные  слухи  ходили
уже перед приездом Андрюхина. Научные работники, возвращаясь из  лабораторий
или  с  лыжной  прогулки,  взволнованно  обсуждали:  неужели  возможен   тот
невероятный  эксперимент,  на  который  якобы  получил  разрешение  академик
Андрюхин?
   - Досужие слухи! - горячились одни. - Авантюра! Фантастика! Сказки!
   - А сибирские гиббоны? - отвечали другие. - А появление грибов, улитки  и
воробья на острове Южного океана? Наконец, опыт с Деткой?
   - Речь идет о человеке! - кричали противники эксперимента.
   - В  Космос  тоже  сначала  проникали  собаки  и  обезьяны!  -  наступали
защитники эксперимента.
   Но и сторонники эксперимента и скептики замолкали, едва показывались  Юра
или Женя.
   Юра и Женя, занятые собой, не замечали возбуждения,  охватившего  ученых.
Юре было не до этого.  В  нем  самом  в  эти  дни  шла  нелегкая  внутренняя
настройка на эксперимент, вырабатывалось  то  сначала  внешнее,  а  потом  и
внутреннее спокойствие, которое потом поражало окружающих. Лишь  иногда  Юру
удивлял чей-либо жест  или  поступок,  который  выражал  какую-то  необычную
сердечность по отношению к нему, какое-то взволнованное внимание, непонятное
желание  в  чем-то  уступать  ему,  чем-то  услужить,  сделать  хоть  что-то
приятное...
   В день приезда Андрюхина Женю остановила Анна Михеевна Шумило и, необычно
ласково глядя на нее поверх очков, спросила:
   - Скажи, девочка, у тебя с Сергеевым что-нибудь серьезное?
   - Мы любим друг друга, - помолчав, хмуро сказала Женя.
   Анна Михеевна поправила очки и, опустив глаза, долго  водила  пальцем  по
столу. Лицо ее стало строгим и нежным.  Она  как  будто  помолодела.  Потом,
вздохнув, подошла к Жене и крепко обняла ее за плечи:
   - Все будет  хорошо,  дружок!  Крепись!  Ты  ведь  мужественный  человек,
настоящий...
   - Анна Михеевна! - закричала Женя.
   Но профессор Шумило была уже в дверях и, уходя, лишь  приложила  палец  к
губам, призывая к молчанию.
   После разговора с Анной  Михеевной  Женя,  взволнованная,  встревоженная,
вернулась в лабораторию  и  сидела  одна,  механически  заканчивая  опыт  по
выделению культуры загадочного вируса, который легко обнаруживался  в  крови
детей, но никогда не появлялся у взрослых. Зазвонил внутренний телефон. Женя
замешкалась и не сразу взяла трубку.
   - Позовите Козлову, - пропел чей-то старушечий мягкий голосок.
   - Я Козлова, - сердито бросила Женя.
   - Вас просят в главный корпус, к академику Андрюхину.
   - Что? - крикнула Женя.
   Но ее собеседница уже положила трубку.
   Андрюхин? Но ведь он должен приехать только завтра!
   Женя бегом преодолела полкилометра, отделявшие  лабораторию  от  главного
корпуса. Отдышалась немного в лифте. Но в приемную вбежала, тяжело дыша.
   - Я Козлова! - крикнула Женя седенькой секретарше.
   Та поднялась и молча открыла перед Женей массивную дверь.
   Женя переступила через порог и остановилась. В небольшой комнате сидели в
креслах друг против друга академик Андрюхин  и  Юра.  Они  оба  встали,  как
только она вошла.
   - Здравствуйте, Женя, - ласково проговорил  Андрюхин,  подошел  к  ней  и
усадил в третье кресло, рядышком с собой. - Очень рад вас  видеть  в  добром
здоровье... А погодка-то! - бодро сказал он. - Прямо весна!
   - Только не тяните, - жалобно попросила Женя, так сжав кулаки,  что  было
слышно, как хрустнули суставы.
   Юра встал и положил руку ей на плечо.
   - Ничего особенного, - сказал он, заглядывая в Женины  глаза  и  медленно
краснея. - Очередная работа... Ты ведь знаешь, риск всегда есть... И в твоей
работе риск есть...
   Андрюхин тоже встал.
   - Это не совсем так, - сказал  он  хмурясь.  -  Ничего  подобного  никому
никогда не приходилось испытать... Да вздор все, не то мы говорим!  -  вдруг
закричал он. - Лучше скажите, Женя, вы верите в науку?
   Он спросил это так требовательно и серьезно, что Женя, взглянув на  него,
тотчас честно ответила:
   - Да. В науку я очень верю, Иван Дмитриевич.
   - Юра первый вступает на дорогу, по которой не ходил еще ни один человек.
В Москве,  в  академии,  некоторые  романтики  окрестили  наш  замысел  так:
"Человек-луч"...
   - Человек-луч?.! - Женя испуганно-вопросительно посмотрела на Юру. -  Что
это значит?
   - Все выверено, - не слушая ее, продолжал ученый,  -  все  предусмотрено.
Неудача исключена.
   - Ты ведь сама готовила подобные опыты, - утирая пот, проговорил  Юра.  -
Вспомни Детку.
   - Детку? - Женя резко отступила назад, прижимая к груди  все  еще  крепко
сжатые кулаки. - А теперь это будешь ты?..
   - Я! - ответил Юра. - Кто-то первый поднялся на воздушном шаре...  Кто-то
первый испробовал парашют... Кто-то первый сел в реактивный самолет...
   - Юрка! - задыхаясь, крикнула Женя, бросилась к нему и  крепко  обхватила
за шею. Ее лицо почти касалось его лица, ее губы старались улыбнуться, а  из
глаз катились медленные слезы. - Юрка!
   Она порывисто поцеловала его, а потом, прижимаясь лицом к его  плечам,  к
груди, зашептала что-то невнятное, не то жалуясь, не то сердясь.
   - Ну-ну, Жень... не надо... - бормотал Юра. - Я знал, что ты поймешь, что
ты все поймешь... - Он наклонился и медленно и неловко поцеловал ее  волосы.
- Ведь вот ты какая! Спасибо тебе...
   Он гладил ее, как ребенка, по сбившимся черным кудрям.
   Академик  Андрюхин,  довольно,  улыбаясь,  кивнул  головой  и   незаметно
выскользнул из комнаты.

   К вечеру  в  Академическом  городке  стало  достоверно  известно,  в  чем
сущность подготовленного Андрюхиным эксперимента.
   Человек-луч!  Перед  этим  бледнели  и   антигравитационные   стержни   и
атмовитамины... Хотя было известно, что многочисленные  опыты  с  различными
предметами и живыми организмами - с обезьянами в Сибири,  с  картофелиной  и
Деткой в Академическом городке -  дали  положительные  результаты,  но  ведь
теперь дело шло о человеке! Этим человеком должен был стать Юрий Сергеев.
   При этом поговаривали, что сейчас готовится лишь репетиция,  а  настоящий
опыт, Центральный эксперимент, еще впереди. Репетиция же заключалась в  том,
что Юра должен  был  превратиться  в  пучок  энергии,  мгновенно  преодолеть
расстояние в двадцать километров и снова стать самим  собой.  Самый  процесс
должен был занять ничтожные доли секунды, но подготовка к опыту  шла  долгие
годы...
   Тем не менее Андрюхину и Паверману было  ясно,  что  еще  далеко  не  все
готово...
   ...Весь аппарат Института кибернетики  засел  за  круглосуточную  работу.
Десятки  сложных  электронных  счетно-решающих  машин,  каждая  из   которых
занимала целый большой этаж, вычисляли, запоминали,  анализировали  миллионы
задач и условий.
   - Они вели