намечающийся ежик.
   - Она... здесь живет? - услышал он совершенно идиотский вопрос Кляпова.
   - Ну а где же еще?
   - А из того, что я видел в доме... она тоже что-нибудь... измыслила?
   - Кровать трехспальную видел? Ну вот это она.
   - Я почему-то так и думал, - с облегчением проговорил  Никита  Кляпов.  -
Единственный  предмет,  на  который  приятно  взглянуть.  Только...   -   Он
встревожился вновь. - Почему-то холодная, почти ледяная. И очень твердая.
   - Так это ж не настоящая кровать,  -  с  готовностью  объяснил  Ромка.  -
Просто декорация такая. Лика раньше художником в театре работала. Ну а  это,
значит, из  какого-то  спектакля  кровать...  Она  ее  так,  не  для  спанья
измыслила, а чтобы формы, говорит, не потерять...
   - Понимаю... - Никита кивал, все еще глядя вслед Лике.  -  Это  я  вполне
понимаю... Внезапно он осекся.
   - Послушайте... - Голос его упал до шепота. - А когда... когда вы следили
за мной в этом доме... она там тоже была?
   - Все были, - сказал Ромка. - И она тоже.  Бледный  с  прозеленью  Никита
закрыл глаза и долго их не открывал. Ромка даже встревожился.
   - Э! - опасливо позвал он. - Ты чего? Никитз Кляпов заставил себя поднять
веки.
   - Как отсюда выбраться? - сипло спросил он.
   - Куда?
   - Обратно... Я не могу здесь больше...
   Ромка ухмыльнулся, взял Никиту за локоть и подвел к проему между опорами,
выводящему на площадь с пятиэтажкой. Из-за угла здания  выглядывал  округлый
блестящий бок и крохотный лапоток посадочной опоры.
   - Вон там, - сказал Ромка, указывая пальцем, - летающая тарелка стоит.  А
в ней два придурка - никак улететь не могут. Иди, третьим  будешь...  Да  не
бойся. Кукла Маша, говорят, наружу вообще не выходит.

   - Ужасно.  Ужасно...  -  бормотал  Никита  Кляпов,  ковыляя  по  кварцево
посверкивающей пустыне. - Видела... Все видела...
   И хохотала вместе со всеми? Нет. Не может быть...
   Торцовая стена пятиэтажки была уже совсем близко.  Никита  взял  левее  -
так, чтобы между ним и домом оказалась летающая тарелка. Подобравшись клюку,
остановился, прислушался.  Внутри  два  мужских  голоса  вели  неторопливый,
навевающий жуть разговор.
   - ...борзота без понятий, - угрюмо излагал один. - За такой базар,  я  не
знаю, нос по уши отрубить, а  попробуй!  Раковые  шейки,  мать  иху!  Щелчка
отпустили - дня три буксовал. Кликуху свою еле вспомнил...
   - Да... - со вздохом соглашался другой. - Вантажа  тут  нету.  И  хвостом
бить - бесплатно... Первый помолчал  сердито  и  заговорил  снова:  -  Нашли
рогомета - камень долбать! Да я тяжелее стакана отродясь ничего в  руках  не
держал! Если бы не пацаны, хрен бы я в шлюмку полез! Язушок  пригнали.  Так,
мол, и так, без разборки не выпрыгнешь - отрихтуем на штыке...
   - Здравствуйте, - робко сказал Никита Кляпов, ступая на трап.
   Двое мужчин совершенно уголовной  наружности  повернули  к  нему  головы.
Никита  содрогнулся.  Особенно  жуток  был  тот,  справа  -  коренастый,   с
беспощадным рельефно вылепленным лицом. Убийца, да и только!
   - Я, собственно... - молвил Никита Кляпов, продвигаясь еще  на  шажок  по
аппарели. - Я хотел узнать... нельзя ли мне  с  вами...  Словом,  мне  очень
нужно назад, на Землю!
   - Ушел отсюда! - тихо и страшно выговорил второй уголовник,  не  сводя  с
Никиты волчьих желто-зеленых глаз. - Резко ушел!
   - Что за дела, Крест? - Голос коренастого угрожающе  рухнул  на  низы.  -
Хочет - пусть летит!
   Не отвечая, тот, кого назвали Крестом, легко поднялся с корточек. Был  он
жилист, долговяз, а из одежды на себе имел только  длинные  и  кривые  шорты
веревочного плетения. Стремительно шагнул  к  выходу  -  и  Никита  невольно
отступил, сойдя при этом с трапа. Рука по старой  памяти  дернулась  было  к
очкам и замерла на полдороге.
   - Ты даже не петух, - с невыносимым презрением процедил  Крест.  -  Ты  -
хуже петуха. Тебя кукла Маша опустила.
   - Эх ты! - поразился коренастый. - А сам-то? Кто к ней  вчера  на  третий
этаж бегал? Не ты, что ли?
   - Сравнил! - Крест оскалился. - То я - ее, а то она -  его!  -  Он  снова
уничтожающе оглядел Никиту. - На парашу бы тебя посадить... Была  бы  только
параша!
   - Ты тут свои лагерные замашки  брось!  -  громыхнул  коренастый  и  тоже
встал. На этом было что-то среднее  между  индийскими  вздутыми  штанами  до
колен и набедренной  повязкой  -  белоснежное,  складчатое,  схваченное  где
попало многочисленными узлами. - Залезай, никого не слушай.
   Последняя фраза была обращена к Никите Кляпову. Тот снова поставил  босую
ступню на краешек трапа, но в этот миг Крест спрыгнул из люка на покрытие.
   - В чем  дело?  -  проскрежетал  коренастый.  Крест  отступил  на  шаг  и
посмотрел на него с вызовом.
   - С петухами в побег не иду. Понял?

   Размерами глыба наводила оторопь. Слегка приплюснутый деформированный куб
со скругленными углами и гранями достигал чуть ли не двух метров  в  высоту.
Обнаружила его, конечно, правдоискательница Клавка.
   - Ну это твою не  мать?  -  бушевала  она,  тыча  в  глыбу  растопыренной
пятерней. - Вконец обнаглели! Ни стыда ни совести! Они что, хотят, чтобы  мы
все здесь с голоду передохли?
   Леша Баптист с лицом оторопелым и озабоченным обхаживал  и  ощупывал  это
новоотгруженное  хозяевами  чудо.  -  Может,  Ромку  позвать?  -  неуверенно
предложил он.
   - Ну да, Ромку! - тут же вскинулась Клавка. - А тюбики кому? Тоже  Ромке?
Или этой цаце его?.. А если так и дальше дело пойдет?
   Пьяненькая и веселая Маша Однорукая сидела на глыбе  поменьше  и  болтала
ногами.
   - А чего? - задорно сказала она. - Вот, помню,  год  назад...  Тебя  еще,
Клавка, не было... Мы  ж  тут  субботник  устроили.  Легкие  камушки-то  все
раздолбали, а трудные остались... Так мы их, значит, коллективом...
   - А как потом тюбики делили? - с подозрением спросила Клавка.
   - А поровну!
   Клавка замолчала, что-то, видать, напряженно подсчитывая в уме. Седенький
розовый Сократыч печально оглядывал глыбу издали.
   - Что, собственно,  подтверждает  мою  последнюю  версию...  -  изрек  он
наконец, обводя всех младенчески невинным  взором.  -  Не  знаю  почему,  но
камушки становятся все крупнее и крупнее. Я уже начинаю  опасаться,  как  бы
нас не постигла судьба побирушек...
   - Дедок, ты субботник помнишь? - перебила его Маша. - Во повкалывали, а?
   Но тут из проулка  послышалось  шлепанье  бегущих  ног,  и  все  невольно
обернулись на звук. Из-за скругления опоры вылетел Ромка -  с  таким  видом,
будто за ним надзорки гнались. Остановился. Одичало оглядел собравшихся.
   - Сидите? - крикнул он звонко и зловеще, хотя  из  присутствующих  сидела
одна только Маша. - А тарелка-то улетела!
   Последовала немая сцена. Известие  ошеломило  всех.  Предполагалось,  что
выбраться отсюда просто невозможно. Правда, Крест не однажды хвастался,  что
убежит, но на то он и  Крест...  Зашевелились,  переглянулись  ошарашенно...
Клавка опомнилась первой.
   - Двумя дармоедами меньше! - брякнула она напрямик.
   - Тремя, - поправил Ромка. - С ними еще новенький увязался.
   Леша  Баптист  с  весьма  таинственным,  чтобы  не   сказать   злодейским
выражением лица, крадучись, канул в  противоположный  проулок.  Не  иначе  -
делиться новостью пошел.
   - Простите, Рома... - послышался взволнованный голосок дедка Сократыча. -
Но это точно? Вы не ошибаетесь?
   - Ну, сам пойди  посмотри!  -  запальчиво  предложил  тот.  -  Выхожу  на
площадь, а тарелки - нету!
   - Неужели домой попадут? - вымолвила трезвеющая на глазах Маша Однорукая.
   - Совершенно не обязательно, - мягко заметил дедок. - Попасть  они  могут
теперь куда угодно... Кто вообще утверждал, что Земля и  этот  наш  мирок  -
единственные остановки маршрута?..
   Он уже хотел было развить эту глубокую мысль, как вдруг осекся и округлил
прозрачные голубенькие глаза.
   Из-за того же угла, откуда недавно вылетел взбудораженный  Ромка,  вышли,
устало доругиваясь на ходу, мрачный Василий и не менее мрачный Крест.
   - С петухами он в побег не идет! - цедил Василий. - А с ментами,  значит,
идет. У, трекало! Вторая немая сцена была куда короче первой.
   - С приехалом вас! - радостно завопила Маша Однорукая. - Путешественнички
вы наши!
   - Что случилось, Василий? - кинулся навстречу жадный до сведений дедок.
   Василий насупился и матерно пошевелил губами.
   - Да вышли на минуту из тарелки, - расстроенно  объяснил  он.  -  А  она,
сволочь такая, тут же закрылась - и с концами... Пойти к Пузырьку  напиться,
что ли? Зла не хватает...
   - Пузырек в долг не наливает, - чуть ли  не  торжественно  объявила  Маша
Однорукая. Василий с ненавистью огляделся.
   - Черт, железяка в тарелке осталась...  Слушай,  Сократыч,  дай  свою  на
минуту!

   Дождавшись, когда компания, подобрав все капсулы, покинет пустой  пятачок
(даже колоссальная кубических очертаний глыба  -  и  та  не  избежала  общей
участи),  Крест  повернулся  и  обогнул  опору.  Там,  понуро  прислонясь  к
золотистой, словно набранной из коротких соломинок стенке, ждал своей участи
Никита Кляпов.
   - Ты! - Крест наставил указательный палец Никите в  грудь.  -  Ты  понял,
пидор противный, что это мы из-за тебя не улетели?
   - Я не хотел... - беспомощно начал Никита, чувствуя уже,  что  договорить
не дадут.
   - Ты понял, сколько ты теперь мне должен? - нависал над ним Крест.
   - Сколько? - испуганно выдохнул Кляпов.
   - Сделаешь сегодня двадцать тюбиков. Не сделаешь  -  включаю  счетчик.  -
Крест страшно подался вперед. - Да? Да? Нет? Да? Нет? Да?
   - Да... - шепнул Кляпов и, обмякнув, закрыл глаза.

   Глава 17

   Труд этот. Ваня, был страшно громаден...
   Николай Некрасов

   Василия разбудило робкое прикосновение к плечу. Первое,  что  он  увидел,
открыв глаза, были стеклянные корешки оборванных  световодов,  свисаюшие  из
бледно-золотистой пористой стены, и по корешкам этим ритмично, как в  танце,
бегали  радужные  отражения  вспышек.  Сами  стены,  понятно,  не   отражали
ничего... Пузырек на днях из штанов вылезал - доказывал, что стены эти вроде
бы  впитывают  свет.  И  запросто:  чем  их  ни  освещай  -  они  все  равно
светло-соломенные...
   Робкое  прикосновение  повторилось.  Василий  скосил  глаза.   Шестипалая
опушенная серебристой шерстью лапка деликатно,  но  настойчиво  подталкивала
его в плечо.
   - Никак жрать захотел? - потянувшись, через зевок осведомился Василий.
   - Зать! Зать! - взволнованным  чирикающим  голосом  подтвердил  Телескоп.
Нагнулся и с трудом приподнял за один конец кривоватый металлический  штырь.
Не удержал - и уронил с глухим стуком.
   - Ничо, бывает, - утешил его Василий и сел в упругой невидимой выемке.
   Глянцевитый черный кабель толщиной с мужскую голень выходил  из  овальной
дыры в полу возле самой стены; поднявшись на  полметра,  скруглялся  подобно
нефтяной струе и далее тек в  десяти  сантиметрах  над  покрытием  к  центру
помещения. Что-то он все-таки содержал в  себе  весьма  ценное,  потому  что
дотронуться до него никому еще не удавалось - некая сила  встречала  руку  и
отталкивала. Но если сложить  его  вот  так,  кольцом,  то  эта  самая  сила
образовывала ложбинку, в которой было очень удобно спать...
   Итак, Василий сел и с удовольствием стал разглядывать  фартук,  свисавший
со  стены  тяжелыми  чугунными  складками.  А  что?   Очень   даже   солидно
смотрится... Четыре световода оборвали, пока выкроили... Кстати, как  там  с
трубой? Василий оглянулся.
   - Н-ни хрена себе! - вырвалось у него в следующий миг.
   В центре округлого помещения, как и положено, произрастала  целая  рощица
световодов. Главный из них - колонна полуметрового диаметра  -  замедленными
толчками бесконечно гнал то ли вверх, то ли вниз тяжелые  сгустки  сиреневой
мглы. Так вот, у  подножия  этой  колонны,  рядом  с  освежеванным  участком
кольцевой  трубы,  по  которому,  наращивая  на  него  новую  кожицу_ползали
ремонтные улитки, к полу припал крупный пригорок нежного серебристого  меха.
Он заметно подрагивал и  пялился  на  Василия  без  малого  двумя  десятками
круглых, как пятаки, глаз.
   Василий, несколько ошарашенный, повернулся к Телескопу.
   - Ты их что, по всему потолку собирал?
   - Зать! - чуть не подпрыгивая от нетерпения, повторил Телескоп.
   Василий почесал в затылке.
   - Ну ты даешь... Что я вам, универсам, что ли?
   Он сбросил босые  ноги  на  прохладное  покрытие  и,  поднявшись,  строго
посмотрел в многочисленные глаза.
   - Сачков буду гнать в шею, - предупредил он. - Такой у меня закон, ясно?
   Несмотря на то что произнесено это было  самым  суровым  тоном,  пушистый
бугорок облегченно защебетал и распался на восемь точных подобий Телескопа -
таких же хрупких и невероятно лупоглазых... Но  до  Телескопа  им,  конечно,
далеко, с тайной гордостью отметил про себя  Василий.  Чистый,  ухоженный  -
сразу видно, что домашний...
   - Фартук тащи, - распорядился он.
   В смятении Телескоп схватился за металлический штырь, но тут же бросил  и
растерянно уставился на Василия.
   - Фартук! - сводя брови, повторил тот. - Что мы вчера с тобой  весь  день
мастрячили? Телескоп просветлел и кинулся к стене.
   - Ат! Ат! - в восторге вскрикивал он,  барахтаясь  в  рухнувшем  на  него
фартуке.
   Перед тем как надеть обновку,  Василий  полюбовался  ею  еще  раз.  Чтобы
добыть на нее материал, они вчера ошкурили полтора метра большого  кольца  -
Ромка присоветовал... Оказывается, если оборвать тонкий, как спица, световод
тускло-серого  цвета  (рвать  надо  у  самого  пола,  иначе  до   трубы   не
дотянешься), то он еще минут пять будет работать. Саму трубу не прорезает, а
обшивку насквозь. Главное, только себе что-нибудь не отхватить впопыхах...
   Василий завязал тесемки  фартука  за  спиной  и,  приосанившись,  оглядел
бригаду.
   - Ломометр! - негромко приказал он.
   Пятеро Телескоповых  родственников,  отпихивая  друг  друга,  ринулись  к
металлическому штырю подлиннее. Помещение наполнилось сердитым чириканьем.
   - Кувалдометр!
   Остальные с писком набросились на  штырь  покороче,  немедленно  пришибли
кому-то палец (пострадавший  пронзительно  заверещал)  и  гурьбой  поволокли
инструмент туда, где на сером пористом полу угадывалось, если присмотреться,
светлое пятно скока.
   - Ну, с Богом!

   Их выбросило дальше, чем обычно, - чуть ли не на середину улицы.
   - Эх, мать! - восхищенно молвите Прям разлив на Волге...
   Такого красивого утра он еще здесь не  видел.  Бледно-золотистые  громады
возносились со всех сторон к влажно-сиреневому с жемчужными наплывами  небу.
И такое же небо сияло под ногами - словно рухнувший недавно  ливень  затопил
улицы, и вода стояла теперь, отражая подвижную  жемчужно-сиреневую  высь.  В
лицо веяло дождевой свежестью. Темные, едва, приметные кляксы скоков лежали,
как незатопленные участки асфальта...
   Одно время Василий гадал, сами ли хозяева выбирают, какому  сегодня  быть
утру, но  потом  заметил,  что  здесь  вообще  нет  ничего  одинакового:  ни
световодов, ни колонн - ничего. И утро здесь тоже каждый раз хоть чуть-чуть,
но другое...
   Перед домом (хотя поди докажи, что опора, возле которой тебя  каждый  раз
выбрасывает, и есть твой дом!) делать сегодня было  практически  нечего.  За
ночь  возникли  всего  две  курбастенькие  глыбы,  с  которыми  бы  и  дедок
справился. Вот пускай и справляется - дедку тоже лопать надо... А нам даже и
неловко как-то с такой ерундой связываться...
   Слегка  вразвалочку  Василий  двинулся   по   блистающему   покрытию,   и
взволнованный щебет  за  спиной  напоминал  ему  утреннюю  перекличку  птиц,
которых, здесь, честно говоря, очень не хватало.
   Из общего гвалта звонкими щелчками выделялось,  яростное  "тьок!  тьок!".
Василий усмехнулся. Он знал, что означает этот возглас. Так  в  произношении
Телескопа звучало русское слово "сачок".
   - Телескоп! - сказал Василий, оборачиваясь. - Ты что тут из себя  прораба
корчишь? Тебя еще, по-моему, никто не назначал...
   Телескоп притих, но все-таки продолжал идти с пустыми руками и  вид  имел
начальственный. "В следующий раз дам ему фартук нести", - решил Василий.
   Обогнув украшенный непристойным  словом  выступ,  они  свернули  в  узкий
проход  между  башнями.  Здесь  тоже  ничего  из  ряда  вон  выходящего   не
наблюдалось. На червеобразной глыбе, именуемой завалинкой, сидел  и  таращил
бессмысленные мутные глаза Леша Баптист.
   - Привет передовикам! - старательно  выговорил  он.  -  Спозаранку  -  на
долбанку?
   На Леше,  как  всегда,  было  что-то  вроде  пончо  из  толстого  мутного
целлофана, подпоясанного по низу живота обрывком мягкого световода.
   - А ты, я смотрю, успел уже? - поздоровавшись, хмуро  сказал  Василий.  -
Тоже небось спозаранку?
   Честно говоря, ему было неловко, что Телескоп и его орава  видят  кого-то
из людей расхлюстанного и в нетрезвом виде.
   - А фартук-то, фартук!  -  пропустив  укоризненную  фразу  мимо  мясистых
малиновых  ушей,  восхитился  Леша.  -  Ну  ты  прям  Рабочий,  тебе  б  еще
Колхозницу! С серпом...
   - Конечно! - сердито сказал Василий. - Если все время у Пузырька  торчать
да завалинку просиживать... На тебе хоть штаны-то есть?
   - Штаны? - искренне удивился Леша. - Да это ж в самую  чащу  лезть  -  за
кабелем!  Какой-нибудь  не  тот  световод  перервешь  -  так  и  штанов   не
потребуется... А чо? Мужики не возражают, бабы - тем более...
   Василий плюнул и, не желая с ним  больше  ни  о  чем  толковать,  зашагал
прочь. Мимо Леши  с  писком  и  щебетом  промаршировала  лупоглазая  команда
Телескопа.
   - Э! - ошеломленно позвал Леша. - Погодь! Василий обернулся.
   - Слышь! А мартышки твои - они как? Тоже разного пола? Не проверял, нет?
   Василий плюнул вторично и свернул за выдающийся мыском уступ.  Следом  за
ним уползла и вся процессия. Лом  они  волокли,  как  муравьи  гусеницу.  Со
стороны казалось, что кривоватый металлический штырь отчаянно отбивается.
   Скрылись...  Леша  приуныл  и  оглядел  в  тоске  пустую  улицу.  Сломать
что-нибудь да снова сходить к  Пузырьку?  Это  ведь  вставать,  переться  за
железяками... Может, в долг нальет?
   Леша горестно подпер кулаком небритую щеку, отчего правый его глаз принял
несколько монгольские очертания, а левый вытаращился еще  сильнее.  Половина
верхней губы заворотилась в тоскливом оскале.
   Приняв такой страхолюдный образ,  Леша  Баптист  надолго  оцепенел,  пока
наконец вытаращенный глаз его не уловил какое-то движение неподалеку. Тогда
   Леша сделал над собой усилие и навел уехавшее в сторону око на  резкость.
Плывущая цветными пятнами улица подобралась, стала рельефной, и в нескольких
шагах от Леши прояснился высокий юноша  с  красивым  исполненным  меланхолии
лицом. Обильные светло-русые волосы свободно падали на большие  оттопыренные
уши, скрывая их почти полностью. Из одежды на юноше были одни лишь  короткие
облегающие штаны типа балетного трико -  темно-серые,  без  единого  шва,  с
приглушенным узором, напоминающим плетенку змеиного брюха.
   - Во! И этот с обновкой! - подивился Леша. - Прям как сговорились...
   - А кто еще? - равнодушно осведомился юноша.
   - Да этот твой! Вася-мент! Такой,  понимаешь,  фартук  себе  оторвал!  Не
иначе трубу раскурочил. Мент-мент, а додумался.
   Юноша хмыкнул и величественно отвесил нижнюю губу.
   - Кто додумался? - с ленивым презрением  переспросил  он.  -  Это  я  ему
насчет трубы посоветовал...
   - Да ты что? - не на шутку обрадовался Леша Баптист. - Вот и я думаю:  ну
не может быть, чтоб он сам... Тупой он, Васька-то! Не  иначе,  думаю,  Ромка
подсказал... Парнишка-то сообразительный, все на лету хватает...
   Несмотря на то что произнесено это было самым  искренним  и  чуть  ли  не
подобострастным  тоном,  русоволосый  Ромка   нахмурился   и   подозрительно
покосился на неопрятного Лешу Баптиста.
   - Так ты его видел, что ли?
   - Да вот как тебя! - тараща глаза, заверил Ле