ую  крутизну,  стал
проворно взбираться вверх.  Он  вглядывался  в  подножье  каждого  дерева.
Наконец увидел то, что искал. Две березы стояли на склоне бок о бок, и меж
их корнями была небольшая ровная площадка. Она усыпана влажными  листьями,
но это ничего. Рыбакам она, пожалуй, не видна. Пол кинул на землю дождевик
и помахал Кларе, чтоб шла к нему.
   Клара стала с трудом подниматься. Добралась, молча, печально посмотрела
на Пола и положила голову ему на плечо. Он крепко обхватил ее и огляделся.
Да, они, можно сказать, в  безопасности,  видны  лишь  маленьким  издалека
коровам на другом берегу. Пол  впился  губами  в  ее  шею,  там,  где,  он
чувствовал, бьется пульс. Вокруг тишина, ни звука. Не было сейчас никого и
ничего, только они двое.
   Когда Клара встала. Пол, который  все  время  смотрел  в  землю,  вдруг
увидел - черные, мокрые корни берез сбрызнуты  алыми  лепестками  гвоздик,
точно каплями крови; и красные маленькие брызги падают с  Клариной  груди,
катятся по платью к ногам.
   - Твои цветы погибли, - сказал он.
   Приглаживая волосы, она посмотрела на него печально. Он вдруг  пальцами
дотронулся до ее щеки.
   - Ну почему ты такая печальная? - укорил он ее.
   Она грустно улыбнулась, словно в  душе  ощущала  свое  одиночество.  Он
гладил ее щеку, целовал ее.
   - Не надо! - сказал он. - Не огорчайся!
   Клара крепко сжала его пальцы,  неуверенно  засмеялась.  Потом  уронила
руку. Пол откинул ей со лба  волосы,  провел  пальцами  по  вискам,  легко
коснулся их губами.
   - Не тревожься ты, - тихонько молил он.
   - Да нет, я не тревожусь! - и засмеялась ласково, покорно.
   - Тревожишься! А ты не тревожься, - нежно упрашивал он.
   - Не буду! - утешила она и поцеловала его.
   Пришлось одолевать крутой подъем на утес. Они взбирались наверх  добрых
четверть часа. Добравшись, наконец, до ровной, поросшей  травой  площадки.
Пол сорвал шапку, утер пот со лба и перевел дух.
   - Теперь мы опять на ровном месте, - сказал он.
   Тяжело дыша, Клара села на травянистую кочку.  Щеки  ее  разрумянились.
Пол поцеловал ее, и она уже не сдерживала радость.
   - А теперь я отчищу твои туфельки и приведу тебя  в  порядок,  чтоб  ты
могла показаться на глаза приличным людям, - сказал он.
   Он стал на колени у ее ног и с помощью палки и пучков травы принялся за
дело. А Клара запустила пальцы в его густые волосы, притянула к  себе  его
голову и поцеловала.
   - Что ж прикажешь мне делать, - засмеялся, глядя на нее. Пол. - Чистить
туфельки или забавляться любовью? Отвечай!
   - Все, что я пожелаю, - ответила Клара.
   - Сейчас я твой чистильщик и больше никто!
   Но они все смотрели друг другу в глаза  и  смеялись.  Потом  целовались
частыми легкими поцелуями.
   Потом Пол поцокал языком, совсем как его мать, и сказал:
   - Когда рядом женщина, никакое дело не делается, скажу я тебе.
   И опять принялся отчищать туфли и тихонько напевал себе под нос.  Клара
потрогала его густые волосы, а он поцеловал ее пальцы. И все трудился  над
ее туфлями. Наконец они стали выглядеть пристойно.
   - Вот и готово! - сказал Пол. - Ну не мастер  ли  я  приводить  тебя  в
приличный вид? Вставай! Ты сейчас безупречна, как сама Британия.
   Теперь он почистил собственные башмаки, вымыл в луже руки и запел.  Они
пошли в поселок Клифтон. Пол был без ума от  Клары;  каждое  ее  движение,
каждая складочка одежды восхищали его, бросали в жар.
   Старушка, у которой они пили чай, глядя на них, развеселилась.
   - Вот бы денек выдался для вас получше, - сказала она, хлопоча у стола.
   - Да нет! - засмеялся Пол. - Мы все говорим, до чего он хорош.
   Старушка   глянула   на   него   с   любопытством.   Какая-то    особая
привлекательность была в нем, он весь светился. Его темные глаза смеялись.
Он поглаживал усики, и в движении его было довольство.
   - Неужто вы и впрямь так говорите! - воскликнула она, и ее старые глаза
просияли.
   - Правда! - засмеялся Пол.
   - Значит, денек и впрямь неплохой, - сказала старушка.
   Она все хлопотала, не хотелось ей уходить от них.
   - Может, еще хотите редиску? - предложила она Кларе. - У  меня  есть  в
огороде... и огурец тоже.
   Клара зарумянилась. Она была сейчас очень хороша.
   - От редиски я не откажусь, - ответила она.
   И старушка весело засеменила из комнаты.
   - Знала бы она! - тихонько сказала Клара Полу.
   - Но она не знает, и это только доказывает,  что  мы  хотя  бы  с  виду
вполне чинная парочка. На тебя глядя  и  архангел  бы  ничего  дурного  не
заподозрил, и я, конечно, тоже ни на что худое не способен...  так  что...
если от этого ты мило выглядишь, и людям отрадно на нас смотреть, и  самим
нам радостно... что ж, мы их, в общем, не так уж и обманываем!
   Они опять принялись за  еду.  Когда  они  собрались  уходить,  старушка
застенчиво подошла к ним с тремя георгинами - они уже  распустились,  были
аккуратные, как пчелы, и лепестки в красных и белых  крапинках.  Довольная
собой, старушка остановилась перед Кларой со словами:
   - Не знаю, может... - и старческой рукой протянула цветы.
   - Какая прелесть! - воскликнула Клара, принимая цветы.
   - И все ей одной? - с укором спросил старушку Пол.
   - Да, все ей одной, - широко улыбаясь, ответила та. - На  вашу  долю  и
так хватит.
   - А я все-таки один у нее попрошу, - поддразнивал Пол.
   - Ну это уж ее дело, - с улыбкой сказала  старушка.  И  весело  сделала
книксен.
   Клара притихла, ей стало неловко. По дороге Пол спросил ее:
   - Неужели ты чувствуешь себя преступницей?
   Она глянула на него испуганными серыми глазами.
   - Преступницей? Нет.
   - Но, похоже, ты думаешь, что поступила дурно?
   - Нет, - сказала она. - Я только думаю, если б они знали!
   - Если б они знали, они перестали бы нас понимать. А так,  как  сейчас,
они понимают, и им это нравится. Какое нам до них дело? Здесь, где  только
деревья и я, ты ведь вовсе не чувствуешь, что поступаешь дурно?
   Он взял ее за плечо, повернул к себе лицом, заглянул  в  глаза.  Что-то
его заботило.
   - Мы ведь не грешники, а? - сказал он, беспокойно нахмурясь.
   - Нет, - ответила Клара.
   Он со смехом ее поцеловал.
   - По-моему, тебе нравится твоя крохотная доля  вины,  -  сказал  он.  -
По-моему, в глубине души Ева была очень довольна, когда  понурясь  уходила
из Рая.
   Но Клара, хоть и притихшая, вся светилась, и он радовался. Когда  он  в
поезде  один  возвращался  домой,  оказалось,  он  безмерно  счастлив,   и
соседи-пассажиры необыкновенно милые, и  вечер  прекрасен,  и  вообще  все
замечательно.
   Дома он застал мать за книгой. Здоровье ее пошатнулось,  и  лицо  стало
бледное, цвета слоновой кости, чего прежде Пол не  замечал,  а  уже  потом
запомнил навсегда. Она ни разу ему не  пожаловалась,  что  чувствует  себя
неважно. В конце концов, думала она, не так уж ей худо.
   - Ты сегодня поздно, - сказала она, посмотрев на сына.
   Глаза его блестели, он так и сиял. Он улыбнулся матери.
   - Да, я был с Кларой в Клифтонской роще.
   Мать снова на него посмотрела.
   - Но ведь пойдут разговоры, - сказала она.
   - Почему? Известно, что она суфражистка и все такое. А  если  и  пойдут
разговоры, что за важность?
   - Конечно, может, ничего плохого в ваших прогулках  и  нет,  -  сказала
мать. - Но ты ведь знаешь, каковы люди,  и  уж  если  она  попадет  им  на
язык...
   - Ну, я ничего не могу тут поделать. В конце концов, их болтовня не так
уж безумно важна.
   - По-моему, тебе следует подумать о Кларе.
   - Я и думаю! Что могут  сказать  люди?..  Что  мы  вместе  гуляем.  Мне
кажется, ты ревнуешь.
   - Ты же знаешь, не будь она замужем, я была бы рада.
   - Что ж, дорогая, она живет с мужем врозь  и  выступает  с  трибуны,  а
стало быть, все равно выделяется из  общего  стада,  так  что,  сколько  я
понимаю, особенно терять ей нечего. Нет, собственная жизнь для нее  ничто,
а раз ничто - грош цена такой жизни. Теперь она со мной... и жизнь  обрела
цену. Значит, она должна  платить...  нам  обоим  придется  платить!  Люди
слишком боятся платить, они предпочитают умереть с голоду.
   - Хорошо, сын. Посмотрим, чем это кончится.
   - Хорошо, мать. Я буду стоять на своем.
   - Посмотрим!
   - А она... она ужасно мила, ма. Правда, правда! Ты не представляешь!
   - Это ведь не то что жениться на ней.
   - Это, наверно, лучше.
   Они  помолчали.  Полу  хотелось  кое-что  спросить  у  матери,  но   он
побаивался. Потом все же спросил нерешительно:
   - Ты бы хотела ее узнать?
   - Да, - суховато ответила миссис Морел. - Я хотела бы узнать,  что  она
такое.
   - Но она милая, ма, право же! И ни чуточки не вульгарная!
   - А я ничего такого не говорила.
   - Но мне кажется, ты так думаешь... что  она  не  такая  уж  хорошая...
Говорю тебе, она лучше,  чем  девяносто  девять  людей  из  сотни!  Лучше,
поверь! Она справедливая, честная, прямая! Нет в ней никакой неискренности
и никакого высокомерия. Не придирайся к ней!
   Миссис Морел вспыхнула.
   - Вовсе я к ней не придираюсь. Вполне возможно, что она такая,  как  ты
говоришь, но...
   - Но ты ее не одобряешь, - докончил Пол.
   - А ты ждал, что одобрю? - холодно возразила миссис Морел.
   - Да... да!.. будь у тебя хоть что-то за душой, ты  бы  радовалась!  Ты
правда хочешь ее увидеть?
   - Я же сказала, что хочу.
   - Тогда я ее приведу... привести ее сюда?
   - Как тебе угодно.
   - Тогда я непременно приведу ее сюда... как-нибудь в  воскресенье...  к
чаю. Если ты вообразишь о ней что-нибудь скверное, я тебе не прощу.
   Мать засмеялась.
   - Как будто что-то от этого изменится! - сказала она.
   И он понял, что победил.
   - Но когда она рядом, мне так хорошо, ма! Она на свой лад королева.
   Иногда, возвращаясь из церкви. Пол  немного  прогуливался  с  Мириам  и
Эдгаром. До фермы он с ними не  доходил.  Мириам  держалась  с  ним  почти
совсем как прежде, и с нею он не чувствовал себя неловко. Однажды  вечером
он провожал ее одну. Поначалу они говорили о книгах - тема для  них  самая
надежная. Миссис Морел как-то сказала,  что  их  с  Мириам  роман  подобен
костру из книг - стоит перестать подкладывать тома, и он угаснет.  Мириам,
в свою очередь, хвасталась, что Пол для нее - открытая  книга  и  в  любую
минуту она может указать пальцем главу и  строку,  на  которой  он  сейчас
находится. Сам же он, по натуре легковерный,  не  сомневался,  что  Мириам
знает его как никто другой. И, обыкновенный эгоист, он любил разговаривать
с ней о себе. Очень скоро их разговор перешел на его  дела.  Ему  безмерно
льстило, что он так ей интересен.
   - А много ли ты писал последнее время?
   - Я... да не особенно! Сделал набросок Бествуда - вид из  нашего  сада;
кажется, он наконец получился. Это чуть ли не сотая попытка.
   Так они разговаривали. Потом Мириам спросила:
   - Ты последнее время где-нибудь был?
   - Да, в понедельник после обеда ходил с Кларой в Клифтонскую рощу.
   - Погода была не самая лучшая, правда? - сказала Мириам.
   - Но мне хотелось проветриться, и было хорошо. Трент такой полноводный.
   - И в Бартоне были? - спросила Мириам.
   - Нет, мы попили чаю в Клифтоне.
   - Вот как! Наверно, славно было.
   - Очень! Такая там веселая старушка! Подарила  нам  несколько  огромных
георгинов, неописуемо красивых.
   Мириам опустила голову, печально задумалась. У Пола и в мыслях не  было
что-нибудь от нее скрывать.
   - А почему ей вздумалось подарить вам цветы? - спросила Мириам.
   Пол рассмеялся.
   - Мы ей понравились... мы были веселые, наверно, поэтому.
   Мириам прикусила палец.
   - А домой ты вернулся поздно? - спросила она.
   Тон ее наконец рассердил Пола.
   - Поездом семь тридцать.
   - А-а!
   Несколько минут шли молча. Пол злился.
   - Ну и как Клара? - спросила Мириам.
   - По-моему, как нельзя лучше.
   - Вот это хорошо! - отозвалась Мириам не без иронии. - Кстати, а что  с
ее мужем? О нем что-то ничего не слышно.
   - Он нашел другую женщину, и у него тоже все хорошо, - ответил  Пол.  -
По крайней мере, так я думаю.
   - Понятно... ты в точности не знаешь. А не кажется  тебе,  что  женщине
нелегко в таком положении?
   - Еще бы - ужасно!
   - Это так несправедливо! - сказала Мириам.  -  Мужчина  живет  как  ему
заблагорассудится...
   - Что ж, пускай и женщина так живет, - сказал Пол.
   - Разве она может? А если и сможет, подумай только, в  каком  положении
она окажется!
   - Ну и что?
   -  Нет,  это  невозможно!  Ты  не  понимаешь,  как   женщина   за   это
расплачивается...
   - Нет, не понимаю. Но если женщина только и живет  своей  распрекрасной
репутацией, что ж, на такой скудной пище и осел бы с голоду сдох!
   Итак, Мириам теперь по крайней мере ясно, как  Пол  ценит  добродетель,
он, конечно, и поступать будет соответственно.
   Мириам никогда ни о чем не спрашивала его прямо, но ухитрялась узнавать
достаточно.
   В следующий раз, когда Пол увиделся с Мириам, заговорили о браке, потом
о браке Клары и Доуса.
   - Понимаешь, - сказал Пол, - ей никогда не казалось, будто брак  -  это
так безумно важно. Она думала, это просто, раз-два и  готово...  этого  не
миновать... а Доус... что ж, многие женщины душу прозакладывали бы, только
бы его заполучить - так что почему бы и не Доус? А потом она почувствовала
себя femme incomprise  [непонятой  женщиной  (фр.)]  и  обходилась  с  ним
скверно, это уж как пить дать.
   - И она от него ушла, потому что он ее не понимал?
   -  Наверно.  Наверно,  она  была  вынуждена.  Речь  ведь  не  только  о
понимании, речь о жизни. С ним  она  была  жива  лишь  наполовину;  вторая
половина ее "я" дремала, была приглушена. И дремала сама femme incomprise,
и ее непременно надо было пробудить.
   - А что он?
   - Не знаю. Он, пожалуй, любит ее как умеет, но он дурак.
   - Это вроде того, как у твоих родителей, - сказала Мириам.
   -  Да.  Но  мама  поначалу,  наверно,  была   счастлива   с   отцом   и
удовлетворена. Я думаю, это была страсть, оттого она и не  ушла  от  отца.
Так или иначе они были привязаны друг к другу.
   - Понимаю, - сказала Мириам.
   - Вот что, по-моему, должно быть у человека, - продолжал Пол,  -  самое
настоящее, подлинно жаркое чувство к  другому...  хотя  бы  раз  в  жизни,
только раз, даже если оно длится всего каких-нибудь три месяца. Понимаешь,
глядя на мою мать,  сразу  видишь,  у  нее  наверняка  было  все,  что  ей
необходимо, чтобы жить и развиваться. В ней нет и намека на ощущение,  что
жизнь прошла впустую.
   - Да, правда, - сказала Мириам.
   - И я уверен, с моим отцом у нее поначалу  была  подлинная  жизнь.  Она
отведала этой жизни, и сама это понимает. В ней это чувствуется, и  в  нем
тоже, и в сотнях людей, которых встречаешь  каждый  день;  а  раз  ты  это
испытал, тебе уже все нипочем, дальше можно жить и набираться уму-разуму.
   - А что именно испытал? - спросила Мириам.
   - Трудно сказать, когда с другим  человеком  тебя  связывает  подлинное
чувство, ты испытываешь что-то большое, значительное, и это  тебя  меняет.
Словно оплодотворяет душу - и потом можно жить и дозревать.
   - И по-твоему, у твоей матери так было с твоим отцом?
   - Да. И в глубине души она благодарна ему за то, что  он  дал  ей  это,
даже теперь благодарна, хотя они очень далеки друг от друга.
   - И по-твоему, у Клары этого никогда не было?
   - Уверен.
   Мириам задумалась; Она понимала, чего жаждет Пол, -  ей  казалось,  это
словно  крещение  огнем  страсти.  И  пока  он  это  не  испытает,  он  не
успокоится. Может, и ему, как иным мужчинам,  необходимо  перебеситься;  а
когда насытится, его перестанет снедать  беспокойство,  он  остепенится  и
вручит свою жизнь ей. Что ж, раз ему так надо, пускай идет и получит, чего
ищет, - что-то большое и значительное, как  он  это  называет.  Во  всяком
случае, когда он это получит, окажется - ему это  не  нужно,  он  сам  так
сказал, ему понадобится  другое,  то,  что  может  дать  она,  Мириам.  Он
захочет, чтоб им завладели, и тогда сможет работать. Горько ей  было,  что
ему нужно уйти, но ведь отпустила бы  она  его  в  трактир  выпить  виски,
значит, можно отпустить и к Кларе, ведь он найдет у нее такое, что  утолит
его жажду, освободит, и тогда она им завладеет.
   - А своей матери ты сказал про Клару? - спросила Мириам.
   Она понимала: вот на чем  будет  испытана  серьезность  его  чувства  к
другой; понимала, если сказал матери, значит,  у  Клары  он  ищет  чего-то
жизненно важного, а не  просто  удовольствия,  за  каким  мужчина  идет  к
проститутке.
   - Сказал, - ответил Пол. - И в воскресенье Клара придет на чай.
   - К вам домой?
   - Да, я хочу, чтоб мать ее увидела.
   - Вот как!
   Помолчали. Все пошло быстрей, чем она думала. Как это  горько,  что  он
способен покинуть ее так быстро и так бесповоротно. И примет ли Клару  его
семья, ведь к ней самой они отнеслись так враждебно?
   - Я могла бы зайти по дороге в церковь, - сказала Мириам. - Мы с Кларой
давным-давно не виделись.
   - Хорошо, - удивленно сказал Пол и невольно обозлился.
   В назначенное воскресенье он после полудня пошел в  Кестон  на  станцию
встретить Клару. Стоя на платформе, он пытался  понять,  есть  ли  у  него
какое-нибудь предчувствие.
   Приедет ли она, что подсказывает сердце? - спрашивал он себя. А  сердце
странно сжималось. Пожалуй, это дурной знак. И  вдруг  он  почувствовал  -
нет, не приедет! Конечно, не приедет, и не поведет он ее полями домой, как
рисовалось в воображении, придется возвращаться одному. Поезд  опаздывает,
день будет потерян, и вечер тоже. Он обозлился, почему она не едет.  Зачем
обещать, если не можешь сдержать обещание?..  Может,  она  не  поспела  на
поезд... с ним самим сто раз так бывало... но ей-то с какой стати опоздать
именно на этот поезд. Он озлился на нее до бешенства.
   Вдруг Пол увидел, что поезд подползает, подкрадывается из-за  угла.  Ну
вот и поезд, а она, конечно,  не  приехала.  Зеленый  паровоз,  отдуваясь,
двигался вдоль платформы, тащил  за  собой  вереницу  коричневых  вагонов,
несколько дверей отворились. Нет, не приехала!  Нет!  Да  вот  же  она!  В
черной шляпе с большущими полями! Пол вмиг оказался рядом.
   - Я думал, ты не приедешь, - сказал он.
   Со  смехом,  чуть  задыхаясь,  Клара  протянула  ему  руку;  глаза   их
встретились. Он быстро  повел  ее  по  платформе,  быстро-быстро  говорил,
стараясь скрыть свои чувства. Как она  хороша!  На  ее  шляпе  красовались
крупные шелковые розы цвета тусклого золота. Костюм темного сукна  чудесно
обтягивал грудь и плечи. Пол  шел  с  нею  и  раздувался  от  гордости.  И
чувствовал, что станционные служащие, которые его знали, глазеют на  Клару
восхищенно и с благоговением.
   - Я был уверен, что ты не приедешь. - Пол нерешительна засмеялся.
   Она в ответ рассмеялась, чуть ли не вскрикнула.
   - А я еду и думаю, вдруг ты не встречаешь, что тогда делать, -  сказала
Клара.
   Он порывисто взял ее за руку, и так они  шли  по  узкой  дорожке  вдоль
станционного забора. Потом пошли  в  сторону  Наттола.  День  был  мягкий,
голубой. Повсюду лежали побуревшие листья; в  живой  изгороди  подле  леса
пламенело множество ягод шиповника. Он собрал несколько штук с черенками.
   - Хотя ты бы должна укорить меня, что я отнимаю еду у  птиц,  -  сказал
Пол, пристраивая их ей на груди жакета, - но в здешних местах корма много,
и птицы не очень-то зарятся на шиповник. Весной сколько угодно ягод  гниет
на земле.
   Так  он  болтал,  едва  сознавая,  что  говорит,   знал   только,   что
пристраивает ягоды на грудь ее жакета, а Клара терпеливо стоит и  ждет.  И
смотрит на его быстрые руки, полные  жизни,  и  ей  кажется,  впервые  она
что-то по-настоящему видит. До этой минуты все было смутно.
   Они подошли близко к шахте. Копер недвижно чернел среди полей, огромный
отвал шлака поднимался чуть ли не прямо из овсов.
   - Как жаль, что здесь шахта среди всей этой красоты! - сказала Клара.
   - Ты так думаешь? - отозвался