! - кричал Артур, вскакивая, и  кидался  вон  из  дома,
когда отец вызывал у него отвращение. А Морел вел себя  еще  хуже,  оттого
что  детей  это  бесило.  Когда  в  четырнадцать  -  пятнадцать  лет   они
становились  раздражительны  и  уязвимы,  он  словно  назло,  с  особенным
удовольствием, старался вызвать у них отвращенье, доводил их  чуть  не  до
бешенства. И Артур, который подрастал как раз тогда, когда отец постарел и
опустился, ненавидел его сильней, чем все остальные.
   Иногда отец, казалось, ощущал презрительную ненависть детей.
   - Кто еще так старается для семьи, как я! - кричал он.  -  Бьешься  для
них, из сил выбиваешься, а они с тобой как  с  собакой.  Не  стану  я  это
сносить, так и знайте!
   Если б не эта угроза и не то, что вовсе не так он  ради  них  старался,
они бы его жалели. Но он упорствовал в своих жалких и  мерзких  привычках,
стараясь сохранить свою независимость, и теперь  почти  все  время  с  ним
воевали только дети. Они его не выносили.
   В конце концов Артур стал таким вспыльчивым и необузданным, что,  когда
ему досталась стипендия  в  среднюю  школу  в  Ноттингеме,  мать  решилась
отпустить его в город - пускай живет у одной  из  ее  сестер  и  приезжает
домой только на субботу и воскресенье.
   Энни, по-прежнему младшая учительница в начальной  школе,  зарабатывала
четыре шиллинга в неделю. Но скоро станет получать  пятнадцать  шиллингов,
так как уже сдала экзамены, и в семью придет материальное благополучие.
   Миссис Морел теперь  держалась  Пола.  Он  был  спокойный  и  ничем  не
блистал. Но по-прежнему был предан рисованию и по-прежнему предан  матери.
Все, что он делал, он делал ради нее. Вечерами она  ждала  его  прихода  и
тогда облегчала душу, рассказывала ему все, о  чем  размышляла,  все,  что
случилось за день. Он сидел и со всей присущей  ему  серьезностью  слушал.
Они делили друг с другом жизнь.
   Уильям теперь был обручен со своей темноволосой красоткой  и  купил  ей
обручальное кольцо за восемь гиней. Услыхав эту фантастическую цену,  дети
чуть не задохнулись от изумленья.
   - Восемь гиней! - сказал Морел. - Видали дурака! Дал  бы  хоть  малость
мне, было б лучше с его стороны.
   - Тебе дал бы! - воскликнула миссис Морел. - С какой стати тебе?
   Он-то никакого обручального  кольца  ей  не  покупал,  это  она  хорошо
помнит, и уж лучше вести себя как Уильям, может, он и легкомысленный, зато
не скряга. Но теперь у него только и разговору что о танцах, "а которые он
ходит со своей нареченной, да о всяких ее роскошных  нарядах;  а  еще  он,
ликуя, рассказывает матери, как они ходят в театр, будто важные господа.
   Уильям хотел привезти свою невесту домой. Миссис Морел сказала,  пускай
приезжает на Рождество. На этот раз он приехал с дамой, но  без  подарков.
Миссис Морел загодя приготовила ужин. Услыхав шаги, она встала и  пошла  к
дверям. Вошел Уильям.
   - Привет, мама! - Он  торопливо  ее  поцеловал,  потом  посторонился  и
представил ей высокую, красивую девушку в костюме  в  крупную  черно-белую
клетку и в мехах.
   - Вот и моя Цыганка!
   Мисс Уэстерн протянула ей руку и в сдержанной улыбке показала зубы.
   - О, здравствуйте, как поживаете, миссис Морел! - воскликнула она.
   - Боюсь, вы до ужина проголодаетесь, - сказала миссис Морел.
   - Ну что вы, мы пообедали в поезде. Мои перчатки у тебя, Мордастик?
   Уильям Морел, высокий и худощавый, быстро на нее глянул.
   - С чего бы это?
   - Значит, я их потеряла. Не сердись на меня.
   Уильям нахмурился, но ничего не сказал. Девушка окинула взглядом кухню.
Заткнутые за картинки вечнозеленые с блестящими  листьями  веточки  омелы,
деревянные стулья и столик  из  сосновых  досок  -  маленькой  и  странной
показалась она гостье. В эту минуту вошел Морел.
   - Привет, папа!
   - Привет, сын!
   Они пожали друг другу руки, и  Уильям  представил  отцу  свою  невесту.
Девушка улыбнулась той же сдержанной улыбкой.
   - Здравствуйте, как поживаете, мистер Морел?
   Морел подобострастно поклонился.
   - Очень даже хорошо, надеюсь, и вы тоже. Располагайтесь, мы вам рады.
   - О, благодарю вас, - его слова, видимо, позабавили гостью.
   - Вы, наверно, хотите подняться в спальню, - сказала миссис Морел.
   - Если вы не возражаете, но только если это не требует никаких хлопот.
   - Никаких  хлопот.  Энни  вас  проводит.  Уолтер,  отнеси  наверх  этот
чемодан.
   -  И  пожалуйста,  не  наряжайся  целый  час,  -  сказал  Уильям  своей
нареченной.
   Энни взяла медный подсвечник со свечой и, от смущения едва решаясь хоть
слово  вымолвить,  повела  молодую  гостью  в  переднюю  спальню,  которую
освободили для нее мистер и  миссис  Морел.  Эта  комната  тоже  оказалась
маленькая и нетопленая. Жены углекопов зажигают  камин  в  спальне  только
если кто-нибудь тяжело болен.
   - Расстегнуть ремни у чемодана? - спросила Энни.
   - О, большое вам спасибо!
   Энни взяла на себя роль горничной, потом сошла вниз за горячей водой.
   - По-моему, она  немного  устала,  мама,  -  сказал  Уильям.  -  Дорога
ужасная, и мы собирались в такой спешке.
   - Ей что-нибудь нужно? - спросила миссис Морел.
   - Нет-нет, она прекрасно справится.
   Но в воздухе был разлит холодок. Мисс Уэстерн появилась спустя  полчаса
в красновато-лиловом платье, чересчур роскошном для кухни углекопа.
   - Говорил я тебе, что не надо переодеваться, - сказал ей Уильям.
   - Ну-у, Мордастик!  -  А  потом  со  своей  сладковатой  улыбочкой  она
обернулась к миссис Морел. - Какой он ворчун, правда, миссис Морел?
   - Разве? - сказала миссис Морел. - Это совсем нехорошо с его стороны.
   - Право, нехорошо!
   - Вам холодно, - сказала мать. - Может, подойдете к камину?
   Морел вскочил с кресла.
   - Сядьте-ка сюда! - сказал он. - Сядьте-ка сюда!
   - Нет, папа, оставайся в своем кресле. Садись на диван, Лили, -  сказал
Уильям.
   - Нет, нет! - вскричал Морел. - Туточки всего теплей  будет.  Сядьте-ка
сюда, мисс Уэссон.
   - Огромнейшее вам спасибо, - сказала девушка, садясь в кресло углекопа,
на самое почетное место. Она поежилась,  чувствуя,  как  в  нее  проникает
кухонное тепло.
   - Мордастик, милый, подай мне носовой платок,  -  сказала  она,  сложив
губки будто для поцелуя и тем особым тоном, как если  б  они  были  сейчас
одни, отчего все остальные  почувствовали  себя  лишними.  Молодая  особа,
видно, не считала их за людей; так не стесняются при кошках  или  собаках.
Уильям поморщился.
   В Стритеме мисс Уэстерн в таком семействе чувствовала бы  себя  знатной
дамой, которая снизошла до людей низкого звания. Ее  теперешнее  окружение
казалось ей черной костью, рабочее  сословие  -  и  все  тут.  Как  к  ним
приспособиться?
   - Я схожу, - сказала Энни.
   Мисс Уэстерн и бровью не повела, будто к ней обратилась  прислуга.  Но,
когда девушка вернулась с носовым платком, она очень мило сказала  ей  "О,
благодарю вас!".
   Она сидела и рассказывала про обед в поезде - до чего  он  был  жалкий,
говорила о Лондоне, о танцах. На самом же деле чувствовала себя не в своей
тарелке и болтала со страху.  Морел  все  это  время  сидел  и,  попыхивая
трубкой, туго набитой грубым табаком, глядел на нее  и  слушал  ее  бойкие
лондонские речи. Миссис Морел, приодевшаяся, в лучшей своей блузе  черного
шелка, спокойно, негромкими словами поддерживала разговор. Все трое  детей
сидели вокруг и молча восхищенно слушали. В их глазах  мисс  Уэстерн  была
истинная принцесса. Ради нее вынуто  все  самое  лучшее  -  лучшие  чашки,
лучшие ложки,  лучшая  скатерть,  лучший  кофейник.  Они  думали,  ей  это
покажется настоящей роскошью. Она же, непривычная к такому  окружению,  не
могла понять, что это за люди, не знала,  как  с  ними  держаться.  Уильям
шутил, но и ему было немного неловко.
   Около десяти он сказал невесте:
   - Ты не устала?
   - Пожалуй, - ответила она, сразу перейдя на совсем особый тон и склонив
голову набок.
   - Я зажгу ей свечу, мама, - сказал он.
   - Хорошо, - ответила мать.
   Мисс Уэстерн встала, протянула руку хозяйке дома.
   - Спокойной ночи, миссис Морел, - сказала она.
   Пол подсел к кипятильнику, налил воды в глиняную  бутыль  из-под  пива.
Энни закутала бутыль в старую шахтерскую рубашку из фланели и на  прощанье
поцеловала мать. Ей предстояло делить комнату с гостьей - другого места  в
доме не оказалось.
   - Обожди минутку, - сказала миссис Морел дочери. И Энни села,  держа  в
обнимку бутыль с  горячей  водой.  Ко  всеобщему  смущенью,  мисс  Уэстерн
каждому пожала руку и лишь после этого ушла,  следуя  за  Уильямом.  Через
пять минут он уже снова был внизу. Он как-то приуныл, а почему - и сам  не
знал. Пока все,  кроме  него  и  матери,  не  пошли  спать,  он  почти  не
разговаривал. А теперь он встал на  каминный  коврик,  привычно  расставил
ноги и нерешительно произнес:
   - Ну, мам?
   - Ну, сын?
   Мать села в кресло-качалку, ощущая непонятную обиду за него и унижение.
   - Она тебе нравится?
   - Да, - не вдруг ответила миссис Морел.
   - Она пока стесняется, мам. Ей непривычно. Здесь ведь не так, как у  ее
тетушки.
   - Конечно, мой мальчик, и ей, должно быть, нелегко.
   - Ну да. - Он вдруг нахмурился. - Хоть бы она так ужасно не важничала!
   - Это только поначалу, мой мальчик. От неловкости. Это пройдет.
   - Верно, мама, - с благодарностью согласился Уильям. Но  чувствовалось,
он все еще озабочен. - Знаешь,  мам,  она  ведь  не  такая,  как  ты.  Она
несерьезная и думать не умеет.
   - Она молода, мой мальчик.
   - Да, и у ней не было хорошего примера. Ее мать умерла, когда она  была
совсем ребенком. С тех пор она живет с теткой, которую терпеть не может. А
отец у нее гуляка. Никто ее не любил.
   - Вот как! Что ж, тем больше ей нужна твоя любовь.
   - А значит... придется ей многое прощать.
   - Что ж такого ей надо прощать, мой мальчик?
   - Не знаю я. Иногда она кажется пустой, но ведь  надо  помнить,  некому
было развить то хорошее, что в ней заложено глубже. И потом  она  от  меня
без ума.
   - Это всякий видит.
   - Но знаешь, мама... она... она не  такая,  как  мы.  Эти  люди,  среди
которых она живет... у них, по-моему, другие устои.
   - Не надо судить слишком поспешно, - сказала миссис Морел.
   Но ему, видно, было неспокойно.
   Однако утром он распевал и весело носился по дому.
   - Привет! - крикнул он, сидя на лестнице. - Ты встаешь?
   - Да, - слабо донесся ее голосок.
   - Веселого Рождества! - прокричал он ей.
   Из спальни донесся ее милый, звенящий смех. Но и через полчаса она  еще
не сошла вниз.
   - Она тогда правда встала, когда сказала? - спросил Уильям сестру.
   - Да, встала, - ответила Энни.
   Он подождал немного, потом опять подошел к лестнице.
   - Счастливого нового года, - сказал он.
   - Спасибо, милый! - донесся издалека смеющийся голос.
   - Поживей! - взмолился он.
   Был уже почти час дня, а он все ждал ее. Морел, который всегда  вставал
еще до шести, глянул на часы.
   - Ну и чудеса! - воскликнул он.
   Все, кроме Уильяма, позавтракали. Опять он подошел к лестнице.
   - Может, тебе послать туда пасхальное  яичко?  -  крикнул  он  довольно
сердито. Она в ответ лишь рассмеялась. Все ждали, что после  столь  долгих
приготовлений их взорам предстанет нечто волшебное. Наконец она появилась,
в блузке и юбке, и выглядела в этом наряде очень мило.
   - Неужели ты  и  впрямь  столько  времени  прихорашивалась?  -  спросил
Уильям.
   - Мордастик, милый, такие вопросы не задают, правда, миссис Морел?
   Поначалу она строила из себя важную даму. Когда она пошла с Уильямом  в
церковь, он в сюртуке и шелковом цилиндре, она в сшитом в Лондоне  костюме
и с мехом, Пол, Артур и  Энни  думали,  что  каждый  в  восхищенье  станет
кланяться до земли. А Морел стоял на  дороге  в  своем  выходном  костюме,
смотрел на эту щегольскую пару и чувствовал себя отцом принца и принцессы.
   И, однако, не такая уж важная персона она была. Уже год она  служила  в
одной лондонской фирме то ли секретаршей, то ли конторщицей. Но у  Морелов
она разыгрывала из себя королеву. Она сидела  и  позволяла  Полу  и  Энни,
точно слугам, всячески ей угождать. С миссис Морел она обходилась довольно
бойко, а с Морелом покровительственно. Но через  день-другой  она  сбавила
тон.
   Уильям всегда приглашал Пола и Энни, когда шел прогуливаться  со  своей
невестой. Так было гораздо интересней. А Пол и вправду искренне восхищался
Цыганкой; мать  даже  с  трудом  прощала  ему  его  постоянное  стремленье
услужить девушке.
   На второй день, когда Лили сказала: "Ох, Энни, ты  не  знаешь,  куда  я
подевала свою муфту?", Уильям заметил:
   - Ты же знаешь, она в спальне. Зачем спрашивать Энни?
   И,  сердито  поджав  губы.  Лили  сама  пошла  в  спальню.  Но  Уильяма
возмущало, что она превращает его сестру в служанку.
   На третий вечер Уильям и Лили сидели вдвоем в  гостиной  у  камина,  не
зажигая света. Без четверти одиннадцать они  услышали,  что  миссис  Морел
разгребает кочергой уголь в плите.  Уильям  вышел  в  кухню,  за  ним  его
любимая.
   - Уже так поздно, ма? - спросил он. Мать сидела одна.
   - Нет,  не  слишком  поздно,  мой  мальчик,  но  обычно  я  поздней  не
засиживаюсь.
   - Тогда, может, ты пойдешь спать? - предложил он.
   - И оставлю вас вдвоем? Нет, мой мальчик, это не в моих правилах.
   - Ты нам не доверяешь, ма?
   - Доверяю или нет, а я вас не оставлю. Если хотите, можете посидеть  до
одиннадцати, а я почитаю.
   - Иди  ложись.  Лили,  -  сказал  Уильям  своей  нареченной.  -  Нельзя
заставлять маму ждать.
   - Энни не погасила свечу, Лили, - сказала миссис Морел. - Я думаю,  вам
будет видно.
   - Да, благодарю вас. Спокойной ночи, миссис Морел.
   У лестницы Уильям поцеловал свою возлюбленную, и она пошла наверх. А он
вернулся в кухню.
   - Ты нам не доверяешь, мам? - повторил он не без обиды.
   - Мальчик мой, говорю тебе,  не  в  моих  правилах  оставлять  молодого
человека с девушкой одних внизу, когда все остальные уже спят.
   И пришлось ему удовольствоваться этим  ответом.  Он  поцеловал  мать  и
пожелал ей спокойной ночи.
   На Пасху он приехал один. И уж тогда без конца  толковал  с  матерью  о
своей возлюбленной.
   - Знаешь, мам, когда я не с ней, я про нее и не  вспоминаю.  И  если  б
никогда больше не увидел ее, то и не вспомнил бы. Но вот вечерами если я с
ней, я от нее без ума.
   - Странная любовь для женитьбы, - сказала миссис Морел, -  если  только
так она тебя и держит.
   - И вправду чудно! - воскликнул Уильям.  Его  самого  это  тревожило  и
озадачивало. - Но все-таки... нас теперь так много связывает, не могу я от
нее отказаться.
   - Тебе лучше знать, - сказала миссис Морел. - Но если все так,  как  ты
говоришь, я б не назвала это любовью... во всяком случае, не очень-то  это
похоже на любовь.
   - Ох, не знаю я, мама. Она сирота, и...
   Так они и не могли ни на чем сойтись. Сын был озабочен, неспокоен. Мать
- сдержанна. Все его силы, все деньги уходили на его  нареченную.  Приехав
домой, он едва мог позволить себе свозить мать в Ноттингем.
   На Рождество, к великой радости Пола, ему прибавили жалованье -  теперь
он будет получать десять шиллингов. Он был вполне доволен своей службой  у
Джордана, но здоровье его страдало  от  долгого  рабочего  дня  и  сидения
взаперти. Мать, в чьем сердце и помыслах  он  занимал  все  больше  места,
гадала, как бы ему помочь.
   По понедельникам во вторую половину дня он не работал. В мае, в один из
понедельников, когда они вдвоем сидели за завтраком, мать сказала:
   - По-моему, день будет прекрасный.
   Пол взглянул удивленно. Что-то крылось за ее словами.
   - Знаешь, мистер Ливерс переехал на  новую  ферму.  Ну,  и  на  прошлой
неделе он просил меня навестить миссис Ливерс, я пообещала прийти вместе с
тобой, если будет хорошая погода. Пойдем?
   - Мамочка, хорошая моя, да это чудесно!  -  воскликнул  он.  -  Сегодня
прямо после обеда и пойдем?
   Веселый, довольный, он поспешно зашагал на станцию. По дороге на  Дерби
искрилось росой вишневое дерево.  Алела  старая  кирпичная  ограда  парка,
весна разгоралась зеленым пламенем. И круто изгибающаяся шоссейная дорога,
покрытая еще по-утреннему прохладной пылью, в узорах  солнечного  света  и
тени была безмятежно тиха  и  спокойна.  Деревья  величаво  склоняли  свои
широкие зеленые плечи; и, сидя на складе,  мальчик  все  утро  представлял
себе весеннее раздолье на воле.
   Когда в обед он вернулся домой, мать была заметно взволнована.
   - Мы идем? - спросил он.
   - Как только буду готова, - ответила она.
   Вскоре он встал из-за стола.
   - Поди оденься, а я вымою посуду, - сказал Пол.
   Она послушалась. Сын вымыл кастрюли, привел кухню в  порядок  и  достал
материнские сапожки. Они оказались совсем чистые. Миссис Морел была из тех
изящных от природы людей,  которые  могут  пройти  по  грязи,  не  замарав
туфель. Но в обязанности Пола входило их чистить. То были козловые сапожки
за восемь шиллингов. Он же считал их самой элегантной обувью  на  свете  и
чистил их с таким благоговением, словно то были цветы.
   Вдруг миссис Морел появилась в дверях,  явно  смущенная.  На  ней  была
новая блузке Пол вскочил и пошел к матери.
   - Вот это да! - воскликнул он. - Сногсшибательно!
   Она хмыкнула чуть ли не надменно и вскинула голову.
   - И вовсе не сногсшибательно! - возразила она. - А очень скромно.
   Она вошла в кухню, а сын обходил ее то с одного боку, то с другого.
   - Ну,  как?  -  застенчиво  спросила  она,  изображая,  однако,  гордую
светскую даму, - нравится тебе?
   - Очень! Ты такая красотка, в самый раз для увеселительной прогулки.
   Он обошел ее, оглядел со спины.
   - Вот если б я шел по улице  позади  тебя,  я  бы  сказал:  "Вроде  эта
малышка слишком воображает!"
   - А вот и нет, - возразила миссис Морел. - Она не уверена, к лицу ли ей
блузка.
   - Ну где уж там! Ей охота облачиться в грязно-черное, и  похоже  будет,
словно она завернулась в горелую бумагу. Тебе еще как  идет,  и  ты  очень
славно выглядишь, верно тебе говорю.
   Польщенная, она опять хмыкнула на свой лад, но  делала  вид,  будто  ей
лучше знать.
   - Что ж, она стоила мне только три шиллинга, - сказала миссис Морел.  -
Готовую за такие деньги не купишь, правда?
   - Да уж наверно, - ответил Пол.
   - И знаешь, материя хорошая.
   - Ужасно славная, - сказал он.
   Блузка была белая с черными и лиловыми веточками.
   - Боюсь, для меня слишком молодо, - сказала миссис Морел.
   - Слишком молодо, - с возмущением воскликнул сын. - Может, тебе  купить
седой парик и напялить на голову?
   - Скоро это будет не нужно, - возразила она. - Я и так быстро седею.
   - Вот еще, - сказал он. - На что мне седая мать?
   - Боюсь, тебе придется и с такой примириться, мой мальчик, -  сдержанно
ответила она.
   Они отправились очень торжественно, и оттого, что день  был  солнечный,
миссис Морел даже взяла зонтик - подарок Уильяма. Пол, хотя и невысок, был
изрядно выше матери. И очень гордился этим.
   На рыжеватой земле отливала шелком молодая  пшеница.  Минтонская  шахта
помахивала султанами белого пара, откашливалась и сипло дребезжала.
   -  Нет,  ты  только  взгляни!  -  сказала  миссис  Морел.  Мать  и  сын
остановились на дороге посмотреть. Вдоль гребня большого угольного  отвала
медленно двигалась небольшая группа, вырисовываясь на фоне неба, - лошадь,
вагонетка и человек. Они взбирались по скату прямо  в  небеса.  Под  конец
человек  наклонил  вагонетку.  С  оглушительным  грохотом  пустая   порода
покатилась по высоченному отвесному склону.
   - Мама, присядь на минутку! - сказал Пол, и она села, он  быстро  делал
набросок. Он работал, а она молча  смотрела  на  послеполуденный  мир,  на
поблескивающие среди зелени красные коттеджи.
   - Наша земля удивительная, - сказала она, - и удивительно красивая.
   - И террикон тоже, - сказал он. -  Посмотри,  как  он  горбится,  будто
живой, какой-то большой и неведомый