Я провел сегодня час с инквизиторами. Для
разминки перед беседой с вами.
   - Простите, что не даю вам перевести дух, но у моего клиента  чертовски
мало времени.
   - Да, - кивнул он. - У меня тоже сложилось такое впечатление.
   - Возможно, вы сможете мне в этом помочь. В чем обвиняют Энгьюина?
   - Они сказали, что нашли письмо с угрозами -  как  раз  здесь,  в  этом
столе. - Он ткнул пальцем в стол. - Они спросили меня, виделся ли я с ним,
и я ответил, нет. Последнее время я редко появлялся здесь.  Видите  ли,  я
передал дело Мейнарду. Судя по всему, Энгьюин  -  из  пациентов.  Его  имя
встречается в книге записи на прием дважды за последние три недели.  Я  не
припомнил его по описанию, но у нас было тогда много пациентов.
   - Ага, - согласился я. - И к тому же вы обращаете внимание  не  столько
на лица, сколько на... гм. Вы видели это письмо?
   - Нет, хотя хотел бы. Инквизиция была здесь  задолго  до  того,  как  я
узнал о смерти Мейнарда.
   - У вас нет никаких предположений относительно того, что не сложилось у
Стенханта и Энгьюина?
   Он сделал вид, будто думает. На деле же  это  могло  означать  все  что
угодно.
   - Нет, - сказал он в конце концов. - По правде говоря, нет. Я  полагаю,
что это дело сугубо личного характера.
   - Все, с чем вы имеете дело, можно назвать сугубо личным, - возразил я.
- Вы не могли бы поконкретнее?
   - Что-то между ними двумя. Не имеющее отношения к практике.
   - Ясно, - сказал я и в  некотором  роде  не  покривил  душой.  Тестафер
принадлежал к людям, которые стараются держаться подальше от того, что  им
неприятно. Подобная нерешительность призвана  скрывать,  что  он  каким-то
образом вовлечен во все это, но отнюдь не характеризует его как личность.
   - Мы с Мейнардом никогда не были особо близки, - объяснил он. -  Я  как
раз собирался на пенсию, но по возможности не  хотел  закрывать  практику.
Мейнард был хорошим врачом, ему я вполне мог доверить дело. Наши отношения
можно охарактеризовать  как  весьма  удачное  деловое  партнерство,  и  мы
уважали друг друга, но не более того.
   - Вы молоды для пенсии. Сколько вам, пятьдесят пять? Пятьдесят  восемь?
Ей-богу, стариковский возраст.
   От такой характеристики Тестафер зажмурился.
   - Мне почти шестьдесят, мистер Меткалф.  Впрочем,  вам  не  откажешь  в
наблюдательности.
   Он не стал продолжать  тему  "стариковского  возраста".  Я  решил,  что
нажимать на него дальше не имеет смысла.  Он  будет  гнуть  ту  же  линию.
Попробуем-ка поддеть его с другой стороны.
   - И как вы будете теперь? - спросил я. - Будете искать еще одно молодое
светило или прикроете лавочку?
   Этим я его слегка разозлил.
   - Я должен думать о пациентах. Я буду принимать их - во всяком  случае,
пока обстоятельства не изменятся.
   - Ну разумеется.  А  что  миссис  Стенхант?  Она  унаследует  пациентов
Мейнарда или передаст их вам?
   - Я не связывался еще с миссис Стенхант.  Но  о  ней  позаботятся...  -
необходимость импровизировать выводила его из себя.
   - Пока обстоятельства не изменятся? - подсказал я.
   - Ну... да.
   Я пустил крученый мяч.
   - Не думаю, чтобы в ваших планах фигурировал Денни.
   Он внимательно посмотрел на меня.
   - Боюсь, я не совсем вас понял.
   - Не бойтесь, - сказал я. - Я просто оговорился.
   - Полагаю, что так.
   Я забавлялся намеками достаточно долго, чтобы  надоесть  ему.  В  любом
случае он не горел желанием говорить о Денни, кем бы этот Денни ни был.
   - Что вы можете сказать о том месте, где находится Челеста Стенхант?
   - Там живут Пэнси Гринлиф с сыном. Только он... он редко  бывает  дома.
Он... он - башкунчик, - Меткалф произнес это слово не без отвращения.
   - Я так и понял. Похоже, она завела себе в качестве замены  обращенного
котенка. Чем миссис Гринлиф зарабатывает на жизнь?
   - Представления не имею, - ехидно произнес он. - У  меня  нет  привычки
расспрашивать. -  Ударение  на  последнем  слове  показывало  степень  его
раздражения. - Она дружила со Стенхантами, - добавил он уже спокойнее.
   - С которыми вы не были особенно близки, - уточнил я.
   - Вот именно.
   Я демонстративно посмотрел на часы.
   - Ну что же, не смею больше отвлекать вас. Вы весьма мне помогли.
   - К вашим услугам, - ответил он, сглотнув. Ему  не  терпелось  остаться
одному.
   - Если вы вспомните что-нибудь полезное для  меня...  -  Я  написал  на
бланке рецепта свой телефон  и  встал.  -  Пожалуй,  мне  пора.  Прощайте,
доктор.
   Я вышел в вестибюль, закрыв за собой дверь кабинета. Сестра уже ушла. Я
отворил выходную дверь и закрыл ее, не выходя. Потом  подошел  к  шкафу  с
регистрационными картами.
   Сначала я поискал  карту  Ортона  Энгьюина.  Таковой  не  оказалось.  Я
перелистал пару произвольно выбранных карт, но ничего  подозрительного  не
нашел. Если с ними и  было  что-то  не  так,  требовался  профессиональный
уролог, чтобы это обнаружить.
   Я слышал шаги Тестафера за  дверью,  так  что  мне  следовало  спешить:
стоило ему открыть дверь - и я бы оказался у него перед глазами. С  другой
стороны, он вроде бы не из тех, кто стал бы слишком шуметь из-за этого. Он
боялся меня - это очевидно - и боялся до такой степени, что  из  кожи  вон
лез, только бы показать, что он помогает  моему  расследованию.  Иначе  он
вряд ли согласился бы вообще встретиться со мной.
   Оставалось неясным одно: _почему_ он меня так боится? Конечно, я мог бы
прямо спросить его, кто такой Денни, но ведь тогда он узнал  бы,  что  мне
самому это неизвестно.
   Я взял с полки еще одну папку. Совершенно безобидная папка:  парень  по
имени Морис Госпелс, шестидесяти семи лет от роду, диагноз  -  хронический
уретрит или что-то в этом роде... Я закрыл шкаф и сунул  папку  под  плащ.
Затем шагнул к двери в офис и повернул ручку.
   Тестафер склонился  над  столом,  втягивая  носом  через  металлическую
трубочку что-то белое с поверхности маленького зеркальца. Увидев меня,  он
дернул головой, и из ноздри потекла белая струйка. Он не сказал ничего.  Я
тоже не торопился начинать разговор. Ощущение такое, словно видишь себя  в
зеркале лет через двадцать.
   - Вот, - сказал я наконец и выложил на стол папку. Он прикрыл зеркальце
руками, чтобы порошок не разлетелся. - Это то, что  Стенхант  дал  мне  на
вынос из офиса. Мне это так и так уже не понадобится.
   Тестафер лихорадочно пролистал карту Мориса Госпелса в поисках  чего-то
подозрительного.  Белая  струйка  медленно  сползала  с  нижней  губы   на
подбородок. Я вышел.



6

   Я возвращался в свой офис, настраивая себя на неизбежное столкновение с
парнями из Отдела. Раньше или позже такого столкновения не избежать.  Если
мне повезет, они выведут меня  на  Ортона  Энгьюина.  Выйти  из  тупика  в
расследовании можно только с его помощью; что же  до  моего  кошелька,  то
единственный шанс - это деньги Энгьюина.  Я  не  особенно  терзался.  Если
Энгьюину это и не поможет, деньги ему все равно будут ни к чему.
   Однако в приемной не оказалось никого, за исключением  пары  обращенных
кроликов в крошечных костюмах-тройках Они углубились в изучение журналов и
только мельком посмотрели на меня, пока  я  шел  через  приемную  к  своей
двери.  Из  кабинета   дантиста   доносилось   приглушенное   повизгивание
бормашины.  "У  кого-то  проблемы  с  зубами,  -  подумал  я,  -   а   мой
сосед-дантист не настолько процветает, чтобы отказываться от практики".
   Я повесил плащ на рогатую вешалку, плюхнулся на стул, вздохнул,  достал
из кармана карточку и сунул ее в декодер на столе. Хотя  инквизиторы,  как
правило, держат слово, не снимая и не добавляя кармы больше, чем заявляют,
я  довольно  смутно  помнил  свой  уровень  до   инцидента   в   вестибюле
"Калифорнии".
   Магнитная полоска на моей карточке хранила шестьдесят пять  единиц.  Не
так плохо. Обычно инквизиторы возвращали мне отобранную карму по окончании
расследования, а если его результаты были на руку Отделу, то могли немного
и добавить. Шестьдесят пять единиц - уровень, с которым можно  чувствовать
себя более или менее уютно. Достаточный запас для  работы;  недостаточный,
впрочем, для тех парней из Отдела,  которые  потехи  ради  могут  его  еще
понизить. С точки зрения Отдела шестьдесят пять единиц - так,  пустяк,  но
для такого типа, как я, многовато. Низкий уровень кармы - одна из вещей, к
которым поневоле привыкаешь при моей работе.
   Я поднял телефонную трубку, набрал номер забегаловки на углу и  заказал
сандвич с яичным  салатом.  Потом  врубил  компьютер  и  сделал  несколько
запросов. Я даже не удивился, когда информации на Ортона Энгьюина  там  не
оказалось. Я набрал имя Пэнси Гринлиф - женщины, у которой оставалась пока
Челеста, - и даже подсказал ее адрес  на  Кренберри-стрит,  но  получил  в
ответ фигу. Забавы ради я  набрал  свое  имя  и,  разумеется,  оказался  в
списке. Что ж, спасибо и на том.
   Я просмотрел почту. Ее накопилось почти за неделю, в основном  счета  и
рекламная макулатура, открытка от парня из Вегаса, который был мне должен,
и авторучка-сувенир от одной из аэрокосмических фирм. Я  вытряхнул  ее  из
конверта, и она повисла в воздухе у меня перед  носом:  антиграв,  первый,
увиденный  собственными  глазами.  Похоже,  важнейшие  изобретения  всегда
заявляют о себе таким обыденным образом. Ты ожидаешь чуда из чудес,  а  на
деле тебе доставляют по  почте  ручку,  или  расческу,  или  соломину  для
нюханья порошка  с  телефоном  торговца  на  конверте.  К  тому  же  ручка
наверняка окажется барахляной. Попишешь такой неделю, и кончится стержень.
   В дверь постучали.
   - Не заперто! - гаркнул я, сунул ручку в карман и полез в ящик стола за
мелочью расплатиться за сандвич. Но это был не разносчик.
   Первый из них оказался примерно моего  возраста,  с  кривыми  зубами  и
десятидолларовой стрижкой. Абсолютно стандартный для Отдела тип.  Они  все
на одно лицо и  отличаются  только  сортом  карамелек  от  кашля,  которые
постоянно сосут. У них и привычка такая: подойти  поближе,  чтобы  ты  мог
понюхать и восхититься их оригинальностью. Я имел дело  с  такими  миллион
раз, и, несомненно, еще миллион раз мне  придется  иметь  с  ними  дело  в
будущем. Я и сам бы таким стал, останься я в свое время работать в Отделе.
   Второй... второй это совсем  другое  дело.  Толстый,  лысеющий,  бритый
кое-как, в подтяжках и с парой медалей  на  лацкане.  Крепкий  орешек,  за
версту видать. Он ввалился в комнату, захлопнул за собою дверь и произнес:
"Меткалф?" - таким голосом и с  таким  взглядом,  что  я,  признаться,  аж
вздрогнул.
   - Он самый, - ответил я.
   - Где ты был час назад?
   - Вы, ребята, часом не полы полировать? Я не могу договариваться с вами
в отсутствие доктора.
   Тот, что больше, уселся в кресло, где еще совсем недавно сидел Энгьюин.
Второй покосился на запыленное кресло в  углу  у  раковины  и  решил  пока
постоять.
   - Дай-ка мне свою карточку и лицензию, - буркнул здоровяк.
   Пока он изучал мои документы, я демонстративно смотрел в потолок. Когда
он положил их на стол между нами, я принципиально не стал брать их сразу -
мол, не очень-то и хотелось.
   - А где инквизитор Карбондейл? - спросил я.
   - Его перебросили в приморский округ, - ответил здоровяк. - Моя фамилия
Моргенлендер. Это - инквизитор  Корнфельд.  -  При  упоминании  его  имени
молчаливый кивнул.
   - Любо-дорого посмотреть на вас, ребята, в деле.
   -  Не   могу   ответить   взаимностью,   длинноносый,   -   ухмыльнулся
Моргенлендер. - У нас к тебе  пара  вопросов  по  делу  Стенханта.  Мы  не
допустим, чтобы кто-либо спекулировал на этом.
   - Нет проблем, инспектор. С превеликим удовольствием.  -  Я  достал  из
ящика стола пачку сигарет.
   - Фиг тебе удовольствие, - скривил рот Моргенлендер. -  Не  то  у  тебя
положение. Ты у меня на подозрении, длинноносый.
   - Я уже имел встречу с вашим  подозреваемым,  Моргенлендер.  Парень  на
последнем издыхании. Ловко сработано.
   - Энгьюину не позавидуешь. У него нет будущего.  Мне  бы  не  хотелось,
чтобы такое случилось с длинноносым вроде тебя.
   Я повернулся к Корнфельду - тот так и стоял с каменным лицом.
   - У меня что, в самом деле нос такой длинный? Скажите, не стесняйтесь.
   - Прибереги шуточки, длинноносый, - мрачно сказал Моргенлендер. -  Твоя
лицензия годна разве что подтираться, это я тебе  говорю.  -  Он  поправил
галстук на бычьей шее. - А теперь расскажи-ка инквизитору  Корнфельду  про
свою поездку к доктору.
   - Я ходил показаться специалисту, - объяснил я. - Проконсультироваться,
нельзя ли укоротить нос.
   Я зажег сигарету и затянулся.  Моргенлендер  перегнулся  через  стол  и
выбил ее у меня изо рта. Она отлетела под кресло в  углу  и  затерялась  в
пыли.
   - Не тяни время, длинноносый. Лучше отвечай. - Он  вытащил  из  кармана
магнит и бесцеремонно нацелил на мою карточку.
   Я сплюнул в угол. Черт, давно бы пора прибраться.
   - Валяйте, - буркнул я.
   - Кто впутал тебя в дело Стенханта?
   - Я впутался в него до того, как оно стало "делом", - ответил  я.  -  Я
работал на Стенханта перед тем, как он заполучил дырку в голове.
   - Ты работаешь на Энгьюина?
   - Был бы рад. Я не знаю, где он.
   - Вот говнюк, - сказал Моргенлендер. - Это он послал тебя к доктору. Он
еще надеется выпутаться.
   Вся эта карусель начала действовать мне на нервы.
   - Иными словами Энгьюин занимался шантажом. - Я надеялся, что хоть этот
вопрос вызовет ответную реакцию.
   - Не прикидывайся простачком, длинноносый. Что он просил тебя  передать
доктору?
   Я решил поиграть еще немного.
   -  Он  не  просил  ничего  конкретного.  Я  только  прощупывал  доктора
Тестафера.
   В дверь снова постучали. Инквизитор Корнфельд отступил от  двери,  и  я
крикнул, чтобы входили. Вошел обращенный  ирландский  сеттер-разносчик  из
забегаловки, зажав в лапах белый бумажный пакет. Он испуганно покосился на
инквизиторов, потом подошел к столу и протянул мне пакет.
   Я поблагодарил сеттера и заплатил на пять баксов больше, чем  значилось
по  счету  Он  благодарно  кивнул,   попятился   к   открытой   двери   и,
развернувшись, поспешил из приемной с таким видом, будто готов улепетывать
на всех четырех и с визгом. Корнфельд прикрыл дверь и прислонился к стене.
   Никто не проронил ни звука, пока я открывал  пакет  и  доставал  оттуда
сандвич с  яичным  салатом.  Как  раз  в  такие  минуты  любое  нормальное
человеческое действие обезоруживает разъяренного противника. Я откусил  от
треугольного сандвича и вытер губы бумажной салфеткой. Только после  этого
Моргенлендер начал допрос заново, забыв свои шуточки вроде "длинноносого".
Каким-то образом за то время, пока рыжий щенок передавал мне  сандвич,  мы
миновали этот этап.
   - Чертовски запутанное дело, -  сказал  он.  -  Начальство  выдало  мне
Энгьюина на блюдечке и, похоже, здорово давит, чтобы так все и оставалось.
   Моргенлендер обращался теперь ко мне как к приятелю, и - возможно,  мне
это  только  показалось  -  Корнфельд  продолжал  молчать,  но  вроде   бы
чувствовал себя уже не так уютно.
   - Энгьюин - паршивая крыса, - продолжал Моргенлендер. - Я не  огорчусь,
если он окажется в морозильнике, но только здесь все куда сложнее.
   Я кивнул: пусть рассказывает дальше.
   - Я не утверждаю, что он невиновен. Судя по всему, он его и укокошил. Я
только говорю, что все сложнее. Хочу предупредить тебя, Меткалф.  Если  ты
окажешься  на  моем  пути,  мне  придется  тебя  топить.   Вот   оно   как
оборачивается. - Он убрал магнит обратно в карман и кивнул Корнфельду.
   Я откусил еще кусок и попытался улыбнуться. У меня на  языке  вертелось
еще много вопросов, но Корнфельд, похоже, предпочитал, чтобы я помалкивал.
Есть  более  безопасные  способы   продвинуться   в   расследовании,   чем
допрашивать инквизитора. Я подвинул второй треугольный сандвич пальцем,  и
на оберточную бумагу выпал маленький белый яичный кубик.
   - Пойми, я уважаю частных сыщиков, - сказал Моргенлендер. Он улыбнулся,
и мне показалось, что о его язык можно зажигать спички. - Ты только усвой,
когда лучше уйти в сторону. Сейчас вот как раз такой случай. -  Он  устало
поднялся и одернул рукав.
   До сих пор Корнфельд так и не вымолвил ни слова. Теперь он снял  шляпу,
сипло произнес: "До свидания", - и открыл дверь  Моргенлендеру.  В  дверях
здоровяк оглянулся и еще раз дал мне возможность полюбоваться  его  кривой
улыбкой. Я поднял руку. Они закрыли за собой дверь, и я  слышал,  как  они
шагают через приемную - мимо кроликов - к лифту, оставив  меня  наедине  с
сандвичем и уймой вопросов без ответа.
   Я подошел к окну и поднял жалюзи. Окно  выходило  на  восток,  но  лучи
заката окрашивали склоны холмов над Оклендом и горели в окнах домов по  ту
сторону залива, превращая пейзаж в  золотое  шитье.  Что  и  говорить,  на
расстоянии холмы казались просто красивыми. Я вернулся к столу,  отодвинул
в сторону сандвич и высыпал на столешницу щепотку зелья. Я  измельчил  его
перочинным ножиком и уже нагнулся, чтобы вдохнуть, когда зазвонил телефон.
   - Меткалф, - буркнул я в трубку.
   - Это я, Ортон Энгьюин, - послышался голос. - Мне  нужно  поговорить  с
вами.
   - Идет.
   - Я слышал, вы уже взялись за дело, - неуверенно произнес он.
   - Верно. Почему бы вам не подъехать ко мне в офис. Я подожду.
   - Нет. Я не хочу напороться на инквизиторов. Приезжайте сами.
   - Я уверен, что инквизиторы и так знают, где вы, - спокойно возразил я.
- Вы под колпаком.
   - Нет. Не думаю. Мне кажется, я оторвался от хвоста.  Я  в  баре  отеля
"Вистамонт".
   - Ладно, - сказал я. - Ждите там, - и повесил трубку.
   Я наклонился и втянул порошок  ноздрей,  завернул  остаток  сандвича  в
бумагу и кинул в мусорную корзину. Потом посмотрел последний раз на  холмы
в лучах заката, опустил жалюзи и спустился к машине.



7

   У ближайшего киоска я  притормозил  и  купил  у  старой  козы-киоскерши
вечерний выпуск  "Окленд  Фотогрэфик".  Печатное  слово  уже  давным-давно
сдавало  позиции,  но  полностью  исчезло  только  год  назад,  когда  его
запретили. Вот такие  дела.  Я  припарковал  машину  и  просмотрел  газету
Обычные фото без подписей,  наглядно  демонстрирующие  деловую  активность
властей: президент, пожимающий руку верховному Инквизитору,  конгрессмены,
пожимающие  руки  делегациям  избирателей,  губернатор,  пожимающий   руку
рекордсмену кармы этого месяца... Я поискал местную  хронику  и  обнаружил
несколько снимков номера, в котором убили Стенханта -  силуэт,  обведенный
мелом на ковре, красные пятна на постельном белье.  Кроме  этого,  имелись
фотографии инквизиторов, показывавших кровавые отпечатки ладони на  шторе,
и фотографии тела под белой простыней в  момент  погрузки  в  машину.  Это
напомнило мне стандартные фотографии лишившихся кармы в момент  укладки  в
морозильную камеру хранения на неопределенный срок. На мой взгляд, разница
не так уж и велика.
   Последняя    фотография    показывала    инквизитора     Моргенлендера,
обращавшегося к кому-то вне кадра. За его спиной, по  обыкновению  стиснув
зубы, виднелся инквизитор Корнфельд. В общем,  доблестные  инквизиторы  за
работой на страже  общественного  порядка.  Чертовски  упрощенный  взгляд:
убийство не случается ни с того ни с сего - как, скажем, отрыжка. Убийство
венчает цепочку взаимосвязанных событий, а последствия  оного  протягивают
щупальца  в  будущее,  так  что  обычными  инквизиторскими   методами   не
справиться. Я обдумал все это и  усмехнулся  своим  мыслям.  Убийство  как
распродажа. Убийство как учебное упражнение. Да что угодно, как  то  будет
угодно нашей доблестной Инквизиции.
   Я кинул газету на пассажирское  сиденье  и  направил  машину  в  холмы.
Эшби-авеню была в этот час тиха и живописна, и я еще раз перебрал в памяти
события дня - вдруг придет  свежая  мысль.  Мысль  не  приходила.  Видимо,
Приниматель уже растворился в  крови  и  притупил  эмоции.  Возможно,  мне
стоило лучше послушать радио.
   Оте