головой.
Но не раньше.
   - Пока, - сказал я.
   Я пересек пустой вестибюль и вышел на солнце. Я еще не решил, что  буду
делать дальше, но мои ноги сами на всякий  случай  старались  унести  меня
подальше от Отдела, на что у них имелись основания.
   Свернув за угол, я почувствовал, как кто-то, идущий за мною, тянет меня
за рукав. Это оказался Серфейс. Шимпанзе казался маленьким и  сгорбленным,
но в конце концов шесть лет прошло, к тому же я видел его только раз, да и
то - в постели. На нем был костюм грязно-серого цвета и красный галстук  с
вышитыми маленькими пони. Ботинки были бы даже симпатичными,  не  покрывай
их паутина царапин.
   Он посмотрел на меня, и кожа у него на  лице  покрылась  сетью  морщин.
Выражение его было неожиданно мягким.
   - Я нашел в газете сообщение о том, что тебя выпускают, - объяснил  он.
- Я подумал: тебе не помешает, если кто-то угостит тебя выпивкой.
   Я был тронут. Не уверен, что мне хотелось, чтобы меня  жалел  кто-то  с
внешностью Серфейса, и все же я был тронут.
   - Идет, - откликнулся я - Веди.
   Старый шимпанзе повернулся и двинулся по тротуару. Я пошел следом. Я не
знал точно, который час,  но  солнце  стояло  высоко,  и  я  подумал,  что
Серфейс,  должно  быть,  встал  рано  специально,  чтобы   поймать   меня.
Интересно, подумал ли он при  этом,  что  мне  нужно  больше,  чем  просто
выпивка, чтобы очутиться в своей тарелке?
   Мы зашли за угол здания и оказались на большой стоянке. Если не считать
инквизиторов, подъезжавших и отъезжавших на своих черных машинах,  на  ней
стояло только  два-три  человека.  Когда  я  пытался  встретиться  с  ними
глазами, те поспешно смотрели на часы, на  небо  или  на  асфальт.  Все  в
порядке, моя привычная паранойя действует как  положено;  я  почувствовал,
что время, проведенное в морозильнике, оставило несмываемое клеймо на моей
ауре и будет узнаваться всеми до тех пор, пока я не научусь скрывать  это.
Я рассмеялся. Все, что мне было нужно, - это выпивка и понюшка.
   Я хлопнул Серфейса по плечу.
   - Куда мне идти за лицензией?
   Он покосился на меня и подмигнул.  Я  не  думал,  что  его  лицо  может
сморщиться еще сильнее, но оно смогло. Его лицо практически растворилось в
морщинах.
   - Попридержи вопросы, - буркнул он сквозь зубы.



2

   Мы уселись в его машину, и он отвез меня  к  себе  домой  и  налил  мне
стакан у себя на кухне. Жилье было еще более убогим, чем то, в  котором  я
навещал его шесть лет назад, когда его ранили.  Кроме  того,  я  не  видел
никаких  следов  его  подружки,  и,  возможно,  одно  являлось  следствием
другого, хотя, что именно было причиной, а что - следствием,  я  не  знал.
Тот мир, что он построил вокруг себя,  исчез.  Когда-то  он  был  классным
частным инквизитором. Теперь он стал просто старой обезьяной.
   Некоторое время мы молчали. Это устраивало нас обоих. Бутылка,  которую
он выставил на стол, была  полна  только  наполовину,  и  мы  не  особенно
торопились расправляться с ней. Виски  на  пустой  желудок  ударил  мне  в
голову, и это мне нравилось. Мне не  особенно  хотелось  проверять,  какую
закуску он выставит.
   Я решил попробовать, что за порошок они мне там насыпали. Это  казалось
еще одним барьером между мной и этим новым миром.  Я  боялся,  что,  когда
начну задавать вопросы, ответы на них мне не понравятся. Я  надеялся,  что
зелье поможет мне забыть про вопросы.
   Я высыпал на стол весь конверт. Порошка оказалось слишком  мало,  чтобы
делить его на порции. Его едва хватало на один этот раз, какими бы ни были
ингредиенты. Я покрошил его ногтем и свернул конверт трубочкой.
   - На твоем месте я не делал бы этого, - заметил Серфейс.
   - Мне не до лекций, - отозвался я.
   Он оскалил свои желтые зубы и отодвинул стакан.
   - Не торопись, Меткалф. Я пытаюсь  объяснить  тебе,  что  тебе  это  не
нужно.
   - Не нужно, - кивнул я. - Необходимо.
   - Это даст тебе то, что ты ищешь и еще кое-что, - сказал он.
   Он облизнул  губы  и  говорил  медленно  и  внятно;  второй  случай  за
последний час, когда со  мной  обращаются  как  с  ребенком.  Мне  это  не
понравилось.
   - У тебя еще нет воспоминаний, чтобы стирать их.
   - Мне хватает еще с того  раза,  -  ответил  я.  -  Не  веришь  -  могу
поделиться.
   - Это зелье совсем другое, - его голос сделался тихим, но  настойчивым.
- Сделай мне одолжение, не нюхай его.
   Я вздохнул, развернул конверт и,  используя  его  в  качестве  совочка,
сгреб порошок в маленькую кучку на краю стола. Хорошее настроение  куда-то
исчезло, даже виски, казалось, прокисло в желудке.
   - О'кей, Серфейс. Я сделаю тебе одолжение. - Я заглянул в его глаза так
глубоко, как только мог, но он выдержал взгляд. -  Только  ты  сделай  мне
встречное одолжение. Скажи, что сделало тебя тряпкой. Ты был крепче,  даже
валяясь на кровати перед телеком. - Я засмеялся, чтобы скрыть страх.  -  И
если мне предстоит сделаться таким, как ты, дай мне знать, чтобы я  пустил
пулю в башку, пока у меня хватает на это духа.
   Он наконец отвел взгляд и потянулся за стаканом, но тот был пуст.
   - Придется тебе привыкать, Меткалф. Это не моя вина. Сейчас  больше  не
поразгуливаешь, задавая вопросы.
   - Я хотел взять лицензию.
   - Нет больше лицензий, - вздохнул он.
   - Но инквизиторы-то есть, - возразил я.
   - Только не частные.
   - Нет, есть, - сказал я, сжимаясь от неприятного предчувствия. - Вот он
я. То, чем я занимаюсь, по-другому не назовешь.
   - Твое занятие в прошлом, - сказал он тяжелым, мертвым  голосом.  -  Ты
этим занимался. Раньше. Теперь этого нет, Меткалф. Привыкай.
   - Посмотри-ка, кто это говорит... - начал было я и осекся. Это вылилось
бы во что-то грязное, а у меня душа не лежала к этому.
   Его губы сложились в невеселую улыбку.
   - Я жил только этим, - сказал я, наполовину себе самому. -  У  меня  же
нет ничего другого. Я пытался.
   -  Попытайся  еще.  Этого  больше  не  будет.  Тебе  даже  не  позволят
разговаривать с кем угодно. А про вопросы забудь.
   - Забыть про вопросы, - повторил я. - Спасибо, буду знать.
   Я провел пальцем по кучке белого порошка - на столе  осталась  дорожка.
Мне отчаянно хотелось нюхнуть.
   - Что не так с порошком?
   - Индивидуальных смесей больше нет. Только стандартная.
   - И что со стандартной?
   - Забыватель с продленным действием.  В  этом  все  дело.  Нюхай,  если
хочешь, только не забудь сначала написать на спичечном коробке свое имя  и
адрес. Большими буквами.
   - Я думаю, переживу.
   - Как хочешь. - Он вздохнул. - Да, Меткалф. Не заговаривай  о  прошлом.
Память не поощряется. Для этого и предназначена эта дрянь. В Лос-Анджелесе
запрещено знать, чем ты зарабатываешь на жизнь. И если ты  не  используешь
это зелье, притворись, будто используешь. И если увидишь людей,  говорящих
в свой рукав, не думай, что они говорят с тобой. Учти.
   Я ждал продолжения, но он закончил. Он поднялся и пошел к шкафу, скорее
всего за новой бутылкой. Я остался сидеть, пытаясь усвоить то, что он  мне
сообщил. Получалось плохо.
   Он достал еще одну початую бутылку, полнее первой, хотя и ненамного,  и
разлил ее содержимое поровну в два  стакана.  Потом  сел  и  присосался  к
своему. "Интересно, сколько спиртного требуется, чтобы свалить с  ног  это
маленькое тело", - подумал я и решил, что Серфейс  выработал  значительную
устойчивость к алкоголю. Когда ты  не  помнишь,  сколько  у  тебя  бутылок
осталось, это происходит не от того, что ты не пьешь.
   Я же предпочитал другие стимуляторы,  и  взгляд  мой  не  отрывался  от
порошка.  Моя  кровеносная  система  требовала  щепотки  Пристрастителя  -
единственного ингредиента, без которого не обходится ни одна смесь.
   Я смел стандартный Забыватель обратно в конверт, аккуратно завернул его
и положил в  карман.  Пригодится  пускать  пыль  в  глаза,  как  предлагал
Серфейс. И если уж совсем невмоготу станет, могу и  понюхать,  и  к  черту
последствия.
   Серфейс опустил стакан.
   - Черт побери, Меткалф. Знаешь, я уже несколько лет не говорил столько.
   - Мы еще и не говорили.
   Он отмахнулся от моего сарказма.
   - Я имею в виду сегодня, после того, как отловил тебя.
   Я почувствовал приступ раздражения. Мне хотелось сказать  ему,  что  он
говорил со мной всего два  дня  назад.  Но,  разумеется,  это  был  вздор.
Серфейс был добр ко мне, и я должен отплатить ему тем же.  Тем  более  что
все это безобразие  миновало  меня,  пока  я  валялся  замороженным.  Надо
научиться не напоминать людям, сколько они потеряли по  сравнению  с  тем,
что было раньше.
   - О'кей, - сказал я. - Я все понял. Спасибо за питье. - Я допил остаток
из стакана.
   - Не принимай это близко к  сердцу,  -  посоветовал  он.  -  Держи  ухо
востро, а рот на замке. Ты усвоишь правила игры.
   - Я удалю себе рот как только научусь насвистывать жопой.
   - Хорошая мысль.
   Мне  кажется,  он  был  доволен.  Он  постарался   избавить   меня   от
неприятностей, и я сделал вид, что со всем согласился. Я не знал, стоит ли
сообщать ему плохую новость: случайное  замечание,  оброненное  им  минуту
назад, зацепило что-то в моем сознании, и дело, закрытое или  не  закрытое
шесть лет назад, оказалось волшебным образом близко к раскрытию. Может,  у
меня и нет лицензии, но кто помешает мне довести до конца то, что я  начал
тогда?
   Я не сомневался, что старая потрепанная обезьяна,  сидевшая  за  столом
напротив меня, не обрадуется этому Но другой Серфейс,  закаленный  частный
инквизитор, которого я знал шесть лет назад, был бы рад узнать, что я  еще
в деле.
   Я недолго размышлял над этой дилеммой. Тот Серфейс, что обрадовался  бы
этому, шесть лет как исчез. Мне пора было  собираться.  Я  встал  и  надел
плащ.
   - Не принимай это близко к сердцу, Меткалф, - повторил Серфейс.
   - Конечно, - кивнул я.
   Мне хотелось убраться отсюда: вдруг то, что  он  мне  сказал,  все-таки
неправда? И потом я не в силах был усидеть на месте. Я подумал о порошке у
меня в кармане, и мои руки задрожали.
   Я не обещал Серфейсу звонить или чего-нибудь вроде этого. Я решил,  что
он одобрит мое молчание, поэтому я только обернулся, подняв руку, у двери.
Он кивнул мне, и я спустился по лестнице  на  улицу.  Солнце  клонилось  к
закату, а у меня в желудке все еще не было ни  крошки.  До  места,  где  я
обычно брал сандвичи, было кварталов десять хода. Возможно, оно еще там. Я
отправился в путь.



3

   Заведение, которое я имел в виду,  куда-то  делось,  но  через  квартал
располагалось почти такое же. Судя по всему, люди еще не утратили привычку
есть сандвичи. Я решил разменять полученный  от  инквизитора  полтинник  и
заказал десятидолларовый ломоть хлеба с майонезом и трехдолларовый  стакан
содовой, и, когда продавец  выдвинул  из-под  кассового  аппарата  ящик  с
деньгами, тот исполнил оркестровый пассаж, не смолкавший до тех пор,  пока
его не задвинули обратно. Парень за прилавком  улыбнулся  так,  словно  на
белом свете не было ничего естественнее. Я хотел улыбнуться  в  ответ,  но
улыбка не вышла.
   - А мне казалось, ваша музыкальная шкатулка дает сдачу, - сказал я.
   Парень непонимающе  нахмурил  брови.  Он  достал  из  кармана  какую-то
коробочку и заговорил в сетку-микрофон с одной ее стороны.
   - Это, насчет музыкальной шкатулки, это как?
   - Просто шутка - послышался голос из коробочки.
   - О, да, - просветлел лицом парень, посмотрел на меня и засмеялся.
   Я думал, что он прикалывался, но он не шутил. Я решил, что это,  должно
быть, и есть то, о чем  говорил  Серфейс,  -  насчет  людей,  говорящих  в
рукава, - и мне сделалось не по себе. Я  отнес  свой  сандвич  за  дальний
столик, но аппетит куда-то пропал. Все же я съел его. Разделавшись с едой,
я выкинул пластмассовый  стакан  и  салфетку  в  контейнер  у  входа.  Тот
наградил меня фрагментом оркестрового марша, и на этот раз я промолчал.  Я
вышел на улицу и с минуту постоял на тротуаре, пытаясь  выкинуть  инцидент
из головы. Руки дрожали, так что я спрятал их в карманы.
   В качестве следующего шага я решил обзавестись какой-нибудь крышей  над
головой и средством передвижения, а в моем положении это  означало  только
один вариант: ты можешь спать в машине, но не можешь разъезжать в  спальне
или кухне. Я нашел ближайшее агентство  и  протянул  толстяку  за  стойкой
стодолларовую бумажку  в  качестве  первого  взноса  за  побитую  временем
колымагу с наполовину полным баком. Я постарался сделать  вид,  что  таких
сотен у меня полный карман.
   - Покажите карточку, - буркнул он.
   Мне было в новинку показывать карточку кому-либо,  кроме  инквизиторов,
но я хорошо помнил слова Серфейса насчет рта на  замке  и  правил  игры  и
достал ее. У меня мелькнула бредовая мысль, что он собирается убавить  мне
кармы, но он просто посмотрел на карточку, списал номер серии и вернул  ее
мне. Я посмотрел на нее в первый раз. На ней значилось мое имя,  но  я  не
ощущал ее своей. Она казалась слишком чистой. Моя была  вся  захватана,  и
мне ее не хватало.
   Покончив с этим, парень дал мне подписать несколько бланков  и  выкатил
развалюху. Сотня была моими последними  деньгами  -  теперь  я  остался  с
машиной, полубаком бензина да еще с тем, что имел на  себе.  Плюс  пакетик
зелья на случай, если мне захочется быстро забыться. Эта  мысль  нравилась
мне все больше и больше.
   Я вел машину в холмы до тех пор, пока не нашел точки с  красивым  видом
на залив. С залива задувал легкий ветерок, несший с собой  приятный  запах
морской  соли.  Запах  навевал  мысли  об  океане,  и  я  обыграл  в   уме
соблазнительную мысль насчет поездки на  пустынный  пляж,  где  я  мог  бы
выкинуть порошок, то, что выглядело как  деньги,  и,  возможно,  даже  мои
семьдесят пять единиц кармы в прибой, а потом улечься на  теплый  песок  и
ждать, что случится дальше. Я обсасывал эту мысль так, как обычно делаешь,
когда знаешь, что никогда не решишься на это. Потом снова начал  думать  о
деле.
   Я вернулся в машину и поехал на  Кренберри-стрит.  Я  ехал  без  всякой
определенной цели - просто так.  Дело  началось  там,  когда  меня  наняли
подглядывать за Челестой в окно, вот мне, возможно, и показалось, что  там
оно может и закончиться. Исходя из всего, что мне было известно, от дома -
или его обитателей - давно уже не должно было остаться ничего, но я  решил
рискнуть остатками бензина, чтобы выяснить это.
   Дом оказался на  месте.  Не  знаю,  обрадовало  это  меня  или  нет.  Я
остановил машину и обошел дом кругом - тоже просто так, из ностальгии.  За
домом ничего не было; кто бы ни заказывал  чертежи  шесть  лет  назад,  он
передумал вкладывать в это деньги. Я вернулся к парадному входу, так и  не
заглянув ни в одно окно. Во всяком случае, снаружи ничего не изменилось.
   Ободренный этим, я поднялся  на  крыльцо  и  позвонил.  Ждать  пришлось
долго, но, когда я уже собрался уходить, дверь открылась. Это  была  Пэнси
Гринлиф - или Патриция Энгьюин. Не знаю, какое из имен  было  верным.  Она
постарела гораздо больше, чем на шесть лет, но я узнал ее сразу. Она  меня
- нет. Я не постарел даже на день - ну ладно, на один день постарел, -  но
она стояла, морщась от яркого света, не узнавая меня.
   - Меня зовут Конрад Меткалф, - напомнил я.
   Имя произвело на нее не больше впечатления, чем мой вид. Я ждал, но она
только смотрела.
   - Я хотел поговорить с вами, - сказал я.
   - О! - произнесла она. - Заходите. Я посоветуюсь со своей памятью.
   Она проводила меня в гостиную. Дом уже не содержался в том порядке, что
раньше, но, когда я увидел, как солнце врывается в гостиную через  большой
эркер, я забыл об этом. Архитектор запроектировал комнату так,  чтобы  она
заставляла ощущать себя здесь маленьким и чужим, и это ему удалось.  Пэнси
до сих пор кралась по дому, как вор, а ведь она жила здесь уже  не  меньше
восьми лет, так что я не сомневался: это действует  и  на  нее  тоже.  Она
предложила мне  сесть  на  диван,  а  сама  постояла  минуту,  изучая  мою
внешность, сдвинув брови в пародии на мысль.
   - Я сейчас вернусь, - сказала она.
   Ее голос звучал беззаботно. Она постарела на двадцать  лет,  и  все  же
ноша вины и жалости, что она таскала с собой повсюду, совершенно исчезла.
   Я сел на диван и подождал, пока она вышла на  кухню.  Насколько  я  мог
судить, мы были в доме одни. Место, на котором я сидел, было нагрето, а на
столике передо мной виднелись остатки только что нюханного порошка, бритва
и соломинка. Мне не надо  было  гадать,  чем  занималась  Пэнси,  когда  я
позвонил в дверь. Единственное, что я чувствовал, была острая зависть.
   Вернувшись, она села напротив и положила на столик между  нами  что-то,
похожее на калькулятор с микрофоном.
   - Конрад Меткалф, - сказала она в микрофон.
   Я чуть было не  отозвался,  но  меня  опередил  ее  собственный  голос,
исходящий из штуки на столике.
   - Прошу прощения, - сообщил голос. - Ты этого не помнишь.
   Она посмотрела на меня и виновато улыбнулась. Я старался  не  выглядеть
полным идиотом.
   - Ваше имя мне незнакомо, - сказала она. -  Спросите  у  своей  памяти.
Возможно, вы ошиблись домом.
   Я быстро раскинул мозгами.
   - Вы неправильно назвали мое имя,  -  сказал  я.  -  Мейнард  Стенхант.
Попробуйте еще раз.
   - О! - сказала  она  раздосадованно.  Она  нажала  кнопку  микрофона  и
назвала новое имя.
   - Мейнард Стенхант, - повторила машина. - Тот приятный  доктор.  Они  с
Челестой были так добры к тебе раньше. Они уезжали.
   - Так вы тот приятный доктор, - простодушно сказала она тем  же  тоном,
каким только что говорила штуковина  на  столе.  -  Это  было  так  давно.
Приятно вас видеть.
   Вся эта бредятина сводила с ума, но я успел обдумать свои действия.
   - Да, - согласился я. - Приятно снова вернуться сюда.
   - Конечно, - ответила она. - Я очень рада.
   - Это приятно, - попугаем повторил я. Черт, это  слово  прилипало  хуже
заразы. - Приятно, что вы рады.
   - Да, - кивнула она.
   - Я хотел задать вам несколько вопросов, - сказал я.
   - О! - повторила она. - Вопросов?
   Я сообразил, что она нажала на кнопку,  поскольку  штуковина  на  столе
снова заговорила.
   - Только при исключительной необходимости.
   - Это исключительно необходимо, - вмешался я  прежде,  чем  она  успела
повторить фразу.
   Она в замешательстве посмотрела на машину, потом на меня. Мой ответ  на
голос из машины выбил ее из колеи. Должно быть, замечать присутствие  этой
штуки считалось невежливым.
   - О! -  сказала  она.  -  Тогда,  наверно,  все  в  порядке.  Если  это
исключительно необходимо.
   - Скажите мне, как вам удается содержать дом?
   Ее брови изогнулись, как у домохозяйки, уронившей пирог на дно духовки.
   - Деньги на дом, - произнесла она в микрофон.
   - Тебе их дает Джой, - отвели ее голос.
   - Джой дает мне деньги, - повторила она. - Он так добр ко мне.
   - Джой, - повторил я. - Что случилось с Денни?
   - Денни, - продиктовала она машине.
   - Денни Фонеблюм, - ответил ее голос. - Он такой большой и толстый.  Он
был твоим лучшим другом. Он устал и живет в пансионате. Он  очень  добр  к
Джою. Он относится к нему как к сыну, которого у  неге  никогда  не  было.
Виски с содовой и ломтик лимона - вот что он любит больше всего.
   - Боюсь, я не поняла вашего  вопроса,  -  произнесла  Пэнси  несчастным
голосом.
   Кажется, я начал врубаться. Память разрешалась, только при хранении вне
головы в тщательно отредактированном виде. Это оставляло в  голове  больше
места для модных мелодий, исполняющихся водопроводным краном или автоматом
для продажи сигарет.
   - Забудьте это, - сказал я. - Скажите лучше, кого осудили  за  убийство
Челесты.
   - Убийство Челесты, - продиктовала Пэнси.
   - Челеста временно уехала, - ответил голос.
   - Челеста уехала, -  повторила  Пэнси.  -  Это  вовсе  не  то  же,  что
убийство.
   - Да, - согласился я. - Это не одно и тоже.
   - Вы, наверно, ошиблись, - сказала она. - Спросите у своей памяти.