ойно ответил:
   - Естественно! Мы не раз обсуждали эту тему и все  как  один  высказывали
свою обеспокоенность. Видите ли, Вы не первый, кто пытается создать гарантии
демократии посредством  вооружения  народа.  Ваши  предшественники  в  конце
концов вынуждены были проводить акции изъятия оружия у населения.  Если  это
им  не  удавалось,  то  такое  правительство  неизбежно  бывало   низложено.
Вспомните корниловский мятеж. Тогда Временное правительство раздало  рабочим
винтовки и через месяц было низложено.
   - Мы не имеем хорошо известной информации  по  этому  поводу.  Во  всяком
случае, согласитесь, Временное правительство не препятствовало этому, хотя и
могло бы, - он говорил спокойно, как бы нехотя, - если  хотите  стабилизации
положения - постарайтесь изъять  оружие  у  населения.  Правда,  это  теперь
сделать не так-то просто,
   - Право владения оружием закреплено Конституцией.
   - Разве вы не контролируете положение? - удивился он.
   - Контролирую, пока мои действия совпадают с  положениями  Конституции  и
интересами нашей общины. Но, если я вдруг предложу что-то идущее  вразрез  с
этим, то не думаю, что встречу понимание.
   - Жаль!
   Больше  мы  к  этой  теме  не  возвращались  и  до  сегодняшней  ночи  не
встречались.
   Между тем со стороны Грибовичей продолжали доноситься пулеметные  очереди
и  выстрелы  пушек.  Очевидно,  жители  оказали   серьезное   сопротивление.
Насколько  оно  было  организованным,  покажет  будущее.  Я  не  думал,  что
Покровскому удалось набрать себе много сторонников. Скорее всего,  это  были
приближенные к нему ранее офицеры. Тем не менее, первый  раунд  он  выиграл.
Ему удалось застать нас врасплох и захватить танки,  которые  фактически  не
охранялись. Мы были так уверены в своем положении, что  около  них  дежурили
только два или три бойца. Мы не ожидали нападения изнутри и спали  спокойно,
полагаясь  на  внешнюю  охрану,  которая  выставлялась   в   десяти-двадцати
километрах  от  поселений.  Они  были  снабжены  рациями   и   должны   были
предупредить о появлении противника.
   В камеру вошли  два  офицера  и  потребовали,  чтобы  Александр  Иванович
следовал  за  ними.  Я  остался  один.  Мое  внимание   привлекли   события,
происходящие во дворе. На площадь вывели всех  ребят,  простите,  я  это  по
старой  памяти,  вернее  сказать,  -  мужчин,  живших  в   главном   корпусе
стационара. Их было немного. Всего человек  двадцать.  Остальные  с  семьями
переселились в другие места. Кто в Грибовичи, кто в Остров, а кто - на берег
озера. Они стояли плотной группой под охраной четырех офицеров,  вооруженных
автоматами.
   На крыльцо вышел Покровский. Он успел переодеться в  генеральскую  форму.
Когда он меня арестовал, то был еще без погон.
   - Что это за сброд? - громко произнес он. - Капитан, постройте их!
   - В две шеренги становись! - зычно подал команду капитан.
   Толпа дрогнула, но осталась на месте. Охранники угрожающе подняли  стволы
автоматов.
   - Кто вы такие, чтобы нами командовать?! - раздался голос из толпы.
   Я узнал Мишу Каменцева, бывшего когда-то одним из самых  строптивых  моих
воспитанников. Его отец - инженер одного из  крупных  киевских  предприятий,
ре-шил определить сына  в  нашу  школу  после  того,  как  Миша  связался  с
компанией хулиганов и был задержан милицией, когда  стоял  "на  стреме"  при
грабеже киоска. Учился он вначале плохо, не вылезая из "двоек". Но в девятом
классе неожиданно подтянулся. У него  оказался  незаурядный  дар  художника.
Портреты его работы, в том числе и мой, украшали стены нашего "исторического
музея". Алексей, помню, потратил несколько часов в одной из наших совместных
поездок в Пригорск, чтобы раздобыть ему краски и кисти.
   К Мише подскочил один из охранников и хотел  ударить  его  прикладом,  но
Покровский остановил его.
   - Друзья!-обратился он к ребятам.-Должен сообщить вам, что этой ночью вся
полнота власти перешла к Военному Совету. Бывшее правительство  низложено  и
арестовано. Причиной, побудившей Военный Совет взять на себя полноту власти,
послужила крайне  опасная  ситуация,  сложившаяся  в  последнее  время.  Нам
грозили анархия, а возможно, и гражданская война.
   Он так и сказал - гражданская война! Положительно, этот  генерал  страдал
шизофренией.
   - Нам, - продолжал Покровский, - не оставалось ничего другого, как  взять
на себя ответственность, чтобы предотвратить кровопролитие.
   Как бы в опровержение его слов со стороны  Грибовичей  раздались  взрывы.
Это были не выстрелы танков, а именно взрывы. Я понял их происхождение.
   -  Сейчас,  -  спокойно,  как  будто  ничего  не   произошло,   продолжал
Покровский, - воинские  силы  Совета  заканчивают  подавление  сопротивления
кучки безответственных лиц и вскоре везде будут восстановлены спокойствие  и
порядок. В эти  ответственные  минуты  я  обращаюсь  к  вашему  гражданскому
самосознанию  и  призываю  проявить  мужество  и  сознательность,  поддержав
действия вооруженных сил. Кто,  -  он  возвысил  голос,  -  желает  вступить
добровольно в ряды вооруженных сил, прошу сделать шаг вперед.
   Он выдержал полминуты и добавил:
   - Те, кто сейчас запишется в состав добровольцев. в скором времени  будет
произведен в офицеры. Итак?
   Наступила тишина. Потом раздался спокойный голос Миши:
   - Генерал! У нас есть встречное предложение.
   - Я слушаю вас.
   - Извините, генерал, я оговорился, - продолжал Миша, - не предложение, а,
если вы позволите, совет.
   - Ну, говори!
   Генерал приблизился  к  пленным  и,  найдя  глазами  в  толпе  Каменцева,
приказал охранникам вывести его из толпы.
   - Я сам,-отстранив охранника, Миша вышел вперед.
   - Слушаю тебя! Что  ты  хотел  мне  посоветовать?  -  насмешливо  спросил
генерал юношу.
   - Я бы вам посоветовал немедленно сложить оружие и сдаться  властям.  То,
что вы затеяли - авантюра. Не пройдет и суток, как стационар будет взят.  Вы
слышите? - он указал рукою  в  сторону  Грибовичей.  -  Там  идет  бой.  Ваш
переворот не удался!  Не  могу  вам  ничего  гарантировать,  но  прекращение
сопротивления сможет облегчить вашу участь. Еще раз прошу простить  меня  за
совет младшего старшему. Я понимаю, что это не  совсем  вежливо,  но  таковы
обстоятельства.
   Несмотря па свое положение,  я  почувствовал  прилив  гордости  за  своих
воспитанников. Никто из них не согласился на предложение генерала, но  своим
поведением и спокойным вежливым ответом  они  показали  образец  выдержки  и
мужества. Не было  обычных  в  таких  случаях,  если  верить  художественной
литературе, смелых оскорбительных  выкриков,  проклятий,  бросаемых  в  лицо
ненавистному врагу. Был вежливый ответ и молчание.  И  это  оказалось  более
внушительным. Покровский растерялся и не нашел что ответить. Некоторое время
он молчал, потом махнул конвоирам рукою, чтобы они увели арестованных. Ребят
погнали в подвалы. Сквозь толстую дверь своей камеры я слышал шум  их  шагов
по длинному коридору. Затем все затихло. А со стороны Грибовичей  продолжали
доноситься стрельба и взрывы. Пальба то затихала, то возобновлялась с  новой
силой и яростью.  Мне  даже  показалось,  что  она  приближается.  Во  дворе
поднялась суета, Я увидел, как проехало несколько грузовиков с прицепленными
пушками. В Грибовичах, "Лесной сказке" и Острове мы имели склады  оружия,  о
которых было известно только нескольким членам Совета. На этих складах кроме
обычных боеприпасов хранились  противотанковые  ракеты  ручной  наводки.  По
всему было видно, что Кандыбе удалось их взять и применить в деле.  Стрельба
между тем приближалась. Совсем рядом ухнула пушка.
   Дверь камеры отворилась,  и  два  офицера  пригласили  меня  выйти.  Меня
провели на 3-й этаж. В пашей комнате "у камина",  где  обычно  мы  проводили
свои совещания, в кресле у самого огня, перемешивая кочергой угли, спиною ко
мне сидел человек в генеральской форме. Услышав, что мы вошли,  он  повернул
голову, и я узнал... Голубева.
   - Вы?! - невольно вырвалось у меня.
   - Как видите,-проговорил он, вставая.-Оставьте нас, но будьте поблизости!
- приказал он офицерам.
   - Вы! - невольно повторил я. - Как вы могли? Пойти на такое бессмысленное
дело, предательство!
   - Не предательство, а хорошо разыгранный эндшпиль.
   - Предательство, да еще двойное. Сначала вы предали Покровского, развалив
"Армию Возрождения", а теперь - нас!
   - Вот вы меня тоже не понимаете, как не понимал раньше и  Покровский.  Вы
играете в шахматы? Тогда вам должно быть известно такое понятие, как  жертва
фигуры. Мой переход был ничем иным, как такой жертвой. Как я  уже  объяснял,
мы не могли тогда оказать серьезного сопротивления. И я решил, что нам  надо
проникнуть в вашу организацию и взять ее изнутри, получив  все  преимущества
вашего развитого хозяйства и соединить его с нашей административной системой
и управлением... Как видите,  это  нам  удалось!  Мы  не  собираемся  делать
каких-либо серьезных изменений. Все почти останется так, как и было.  Или  -
почти так. Вот только для начала изымем у населения оружие. Многое из  того,
что вы создали, я бы сказал, сделано прекрасно. Меня восхитило то,  что  вы,
несмотря  па  постигшее  нас  всеобщее  бедствие,  создали  школы  и  что-то
па-подобие университета. Это  все  останется  без  изменения  и  даже  будет
развиваться.
   На протяжении всей его речи я молча смотрел на него. "Кто он? - спрашивал
я себя. - Злодей? Авантюрист?" Он наконец замолчал и с усмешкой посмотрел на
меня.
   - А вы все-таки оказались плохим психологом,- сказал он в заключение.
   - А вы - плохим шахматистом!-отпарировал  я.-  Если  не  можете  отличить
митшпиль от эндшпиля! Ваша жертва не привела к цели. Далее последует простой
размен фигур. Ваша партия, можно  считать,  проиграна.  Захватив  танки,  вы
решили, что сможете перевести игру в ладейное окончание, но не  учли  нашего
преимущества в пешках и легких фигурах. И теперь потеряли, как мне  кажется,
все свои тяжелые фигуры. Вам грозит мат в два хода.
   - Откуда у  ваших  людей  оказались  противотанковые  и  ручные  пехотные
ракеты?
   - Они были всегда.
   - Почему я не знал? Ведь я заведовал последнее время вооружением.
   - Вы многого не знали...
   - Значит, мне не доверяли? - Голубев, казалось, был ошеломлен.  -  И  это
после всего того, что я для вас сделал?
   - Видите ли, полковник, нам стало кое-что известно о вашей деятельности в
"Армии Возрождения". Вы были одним из ее главных создателей.  То  есть  были
убеждены в своей правоте. Не так ли?
   Голубев кивнул.
   -  Потом  вдруг  быстро  изменили  своим  принципам.  Я  допускаю   такую
трансформацию, но человек, идущий на нее,  должен  быть  либо  гением,  либо
абсолютно беспринципным. Гений - это тот, кто  может  зачеркнуть  весь  свой
накопленный  опыт  и   учиться   новому,   человек,   способный   преодолеть
консерватизм мышления. Я присматривался к вам и считал, да и  сейчас  считаю
вас умным человеком. Но не вижу гения. Я хотел понять,  куда  вы  дели  свои
старые убеждения.  Не  получив  ответа,  мы,  естественно,  держали  вас  на
неполном информационном обеспечении. Простите!
   Голубев покраснел.
   - Все равно вы находитесь в матовом положении! Ваш  король,  то  есть  вы
сами, блокирован.
   - И здесь  вы  показываете  себя  плохим  шахматистом,  Голубев.  Путаете
испанскую партию с сицилийской защитой.
   - Не понял?!
   - Проще простого. Если бы вы, подобно авантюристам Писаро, имели  дело  с
крайне тоталитарной системой, то достаточно было бы захватить Сапу  Инку,  и
партия была бы выиграна. Вы же имеете дело с демократической  системой,  где
любой из моих помощников может заменить руководителя. Вот и сейчас эту  роль
выполняют или Алексей, или Кандыба.
   Голубев слушал меня внимательно. Затем взял пару поленьев и положил их на
раскаленные угли.
   - Немного холодновато, - заметил я.
   - Вполне естественно, - согласился Голубев, - ноябрь.  А  вы  хорошо  это
придумали с каминами. Я, знаете, с детства люблю смотреть на пылающие угли в
костре и всегда вот мечтал иметь дома камин. К сожалению, так и  не  удалось
построить  такой...  И  все  же,  -  продолжил  он,   возвращаясь   к   теме
разговора,-мы используем то преимущество, которое имеем. Кстати.
   Он заговорил официальным тоном:
   - Я призываю вас способствовать прекращению ненужного кровопролития.
   - Я и сам бы хотел, чтобы оно поскорее закончилось, - согласился я.
   - Вот и обратитесь по радио к  населению  с  призывом  сложить  оружие  и
подчиниться Военному Совету!
   - Это бесполезно, Голубев. Меня не послушают,
   - Но вы это сделаете?
   - Нет.
   - Вот как?! Тогда, я очень сожалею, но нам при-дется прибегнуть к крайним
мерам.
   - Расстреляете?
   - И не только вас. Поймите,  мне  самому  это  омерзительно,  но  слишком
серьезное положение и слишком большая игра. Посмотрите! - он подошел к окну.
   Во дворе, под охраной трех автоматчиков стояла вся моя семья.
   - Я знаю, что вы храбрый человек, но неужели вы не пожалеете свою  семью?
У нас нет иного выхода! Мы должны  воспользоваться  любым  шансом...  Сейчас
льется кровь и погибают люди... Мы должны все сейчас взвешивать...
   - Я понимаю,-ответил я,-как сложно вам, офицеру, поднять оружие на женщин
и детей...
   - Не читайте мне морали! Я не меньше вас переживаю. Но, повторяю,  у  нас
нет выхода.
   - У порядочного человека выход всегда есть...
   - Хватит! Да или нет?
   - Я должен подумать.
   - Думайте здесь. И поторопитесь. Каждая минута стоит нескольких жизней.
   - Хорошо, приведите мою семью сюда.
   - Зачем? - подозрительно взглянул на меня Голубев.
   - А, новоиспеченный генерал боится безоружных
   женщин и детей?
   - Я ничего не боюсь. Но не вижу в этом смысла.
   - Все очень просто. Если, скажем,  я  обращусь  к  населению,  а  оно  не
послушается меня, сохраните ли вы мне и моей семье жизнь?
   - Клянусь честью офицера!
   - М-да... Ну, предположим, что так.  Но,  я  не  верю  в  ваш  успех.  Вы
проиграете, и после такого обращения я буду обречен на  всеобщее  презрение,
мне грозит изгнание. Я думаю, что люди сохранят  мне  жизнь,  но  подвергнут
изгнанию. Поэтому я должен заручиться согласием моей семьи. Если мои близкие
пойдут со мною в изгнание, я сделаю то, о чем вы меня  просите,  если  нет-я
предпочту умереть... Это мое последнее слово.
   В глазах Голубева блеснули радостные огоньки.
   - Я вас понял! Откровенно говоря, зная вас, не надеялся...
   Он подошел к двери и отдал  распоряжение.  Минут  через  пять  в  комнату
привели всю семью.  Пристально  глядя  в  глаза  Евгении,  я  стал  излагать
положение, в котором мы очутились, и  то  предложение,  которое  сделал  мне
Голубев. Евгения вначале смотрела на меня, явно не понимая ничего. Я перевел
глаза на пылающий камин и снова пристально посмотрел ей в глаза.
   - Нас многое связывает, - не отводя от  нее  взгляд,  напомнил  я,  -  ты
помнишь тот день, когда мы лежали рядом в лесу, ожидая друзей Виктора. Тогда
я отослал тебя, а теперь прошу остаться.
   Я снова посмотрел на камин. Мне показалось, что она поняла меня.
   Дверь отворилась, и в комнату вошел Покровский. Это значительно осложняло
то, что, я задумал.
   - Я принес текст обращения к населению, - сообщил Покровский.
   - Подождите, мы еще не решили! Я хочу получить согласие  своей  семьи,  -
напомнил я.
   - Решайте. Время не ждет.
   - Мы должны посовещаться,-потребовала Евгения.
   Когда женщины вошли,  Голубев  "попросил"  меня  сесть  за  дальний  угол
тяжелого дубового стола, за кото-рым обычно проходили наши совещания, сам же
остался по другую сторону, около камина.  Там  обычно  было  мое  место.  Он
вытащил пистолет и положил его рядом с собой. Покровский сел  неподалеку  от
меня и протянул текст обращения.
   - Почитайте!
   Я сделал вид, что читаю. Между тем Евгения перешептывалась с Катей.
   - Мы хотим гарантий! - наконец сообщила она.
   - Какие именно? - спросил Покровский.
   - На тот случай, если вы потерпите поражение.
   - Что вы предлагаете?
   -  Нам  необходим  грузовик  с  заправленными  баками  и   грузом   всего
необходимого, чтобы мы смогли бежать, если сюда вернутся отряды Кандыбы.
   - Это исключено. Мы их разобьем.
   - Вот если разобьете, то тогда мы останемся! - возразила Катюша.-Мне жаль
будет покидать свой уютный дом и скитаться по лесам и болотам.
   Я обменялся взглядом с Евгенией Она на секунду прикрыла глаза.
   - Тут нужно внести дополнение в текст,-я протянул Покровскому бумагу.
   - Какое? - он взял текст и пробежал его глазами.
   - Надо дать гарантии возвращения к демократическому образу правления.
   - Зачем?
   - Иначе я не  согласен.  Да  и  без  такого  обещания  вряд  ли  что-либо
получится.
   - Он прав,-поддержал меня Голубев,-обещание надо обязательно дать.
   - Понял! - Покровский вытащил ручку и  приготовился  писать,  -  как  это
сформулировать?
   - Пишите, - сказал я, вставая и подходя к Покровскому.
   - Временное правительство в лице Военного Совета, гарантирует  населению,
что после того, как исчезнут причины, побудившие...
   - Не так быстро, - попросил Покровский. Я взглянул на  Катю.  Она  стояла
рядом с Голубевым и, улыбаясь, что-то тихо ему говорила.
   - Генерал,-раздался голос молчавшей до сих пор  Беаты,  -  здесь  слишком
прохладно. Не откажите в любезности, подбросьте пару поленьев.
   - Побудившие?.. - переспросил Покровский.
   - ...Военный Совет взять власть в свои руки, - ответил  я,  обрушивая  на
его голову стул.
   В это же время наклонившийся к камину Голубев получил от Катерины сильный
удар ногою в зад. Потеряв равновесие, новоиспеченный генерал влетел  головою
в топку. Подскочившая мгновенно Беата опустила решетку камина так, что плечи
полковника очутились зажатыми и он не  мог  вырваться.  Комната  наполнилась
диким ревом.
   Я рванул кобуру Покровского, по меня опередила Евгения.  Схватив  лежащий
на столе пистолет Голубева, она двумя точными выстрелами уложила появившихся
на пороге офицеров. Оставив. Покровского, я втащил застрявшие в дверях  тела
убитых.
   - Быстро!-крикнул я, задвигая засов двери  и  пытаясь  придвинуть  к  ней
массивный дубовый стол.
   Общими усилиями мы сдвинули его с места и приперли дверь. Я снял автоматы
с убитых и кинулся к стоящему в углу книжному шкафу. За ним  была  маленькая
дверь,  ведущая  на  чердак  и  крышу  корпуса.  Над  этой  дверью  когда-то
потрудились мои племянники, сварив ее из стальных плит. Между  плитами  была
толстая дубовая дверь.  Изнутри,  с  чердака,  дверь  запиралась  массивными
стальными  засовами.  Мы  изготовили  се,  когда  ожидали  нападения  "Армии
Возрождения". На чердаке хранились  запасы  оружия,  боеприпасов  и,  в  том
числе, противотанковые ракеты ручного наведения. Кроме того,  мы  собирались
поставить на крыше вертолет на специально оборудованной для этого  площадке,
но не успели. Переход на нашу сторону Голубева и развал "Армии  Возрождения"
сделали эту работу лишней. Я мысленно крепко выругал  себя  за  то,  что  не
довел работу до конца. На чердак вели еще два  люка,  но  и  они  запирались
толстыми стальными плитами.
   Пропустив женщин и детей, я вернулся в комнату и, схватив Покровского  за
шиворот, потащил за собою на чердак. Дверь  в  комнату  уже  содрогалась  от
мощных ударов. Едва я успел закрыть засов, как в нее ворвались мятежники.
   Генерал весил не менее восьмидесяти пяти килограммов. Мне стоило  больших
трудов тащить его по узкой  железной  лестнице.  Оставив  его  на  попечении
Евгении, я подбежал к другим входам в чердачное помещение и  быстро  задраил
люки. Теперь можно было перевести дыхание. Генерал  тем  временем  пришел  в
себя и заворочался.
   -  Успокойся,  -  проговорила  Женя,  стукнув  его  по  темени  рукояткой
пистолета.
   Генерал  хрюкнул  и  снова  обмяк.  Крышка   стационара   была   плоской,
огражденной  со  всех  сторон  невысоким  б