е  на  экране  стало
совершенно четким, черное и зеленое...
   Он не сразу поверил в то, что увидел.
   Перед  глазами  Джереми  Стоуна  возник  элемент  организма  -   идеально
правильный  шестиугольник,  каждой  своей  стороной  примыкающий  к   другим
шестиугольникам.  Внутри  шестиугольник  был  рассечен   клиньями,   которые
сходились в самом центре структуры. Все это производило впечатление какой-то
математической точности, никак не вязавшейся  с  земными  представлениями  о
жизни.
   Это было похоже на кристалл.

***

   Стоун улыбнулся, представив себе, как порадуется Ливитт -  уж  очень  тот
был падок на всякие эффектные, головоломные вещи. К тому же Ливитт и  раньше
высказывал  мысль,  что  жизнь  может   основываться   на   тех   или   иных
кристаллических  формах,  что  она  может  подчиняться   какой-либо   строго
упорядоченной схеме.
   "Позову-ка я Ливитта", - решил Стоун.
   Едва войдя в комнату, Ливитт сказал:
   - Ну, вот вам и ответ...
   - Ответ на что?..
   -  На  вопрос,  как  функционирует  этот  организм.  Получены  результаты
спектрометрии и аминокислотного анализа...
   - Ну?..
   - Организм состоит из водорода,  углерода,  кислорода  и  азота.  Никаких
аминокислот. Ни одной. А значит, никаких известных нам белков или ферментов.
Я ломал голову, как же он может существовать на безбелковой основе. Теперь я
знаю.
   - Кристаллическая структура...
   - Похоже на то, - Ливитт уставился на экран. - В трех  измерениях  каждая
единица, вероятно, предъявляет  собой  шестигранную  пластину,  нечто  вроде
кафельной плитки в миниатюре. Восьмигранник, и каждая из двух больших граней
- шестиугольник. А внутри сходящиеся к середине клиновидные отсеки...
   - Отсеки могут отлично служить для разделения биохимических функций..
   - Вот именно... - и Ливитт нахмурился.
   - Что с вами?..
   Ливитт мучительно думал, припоминал что-то такое забытое... Сон! Про  дом
и про город. Он сделал еще одно усилие - и все начало  всплывать  в  памяти.
Как дом живет, когда он сам по себе, и как - в составе целого города.
   Он вспомнил все до конца.
   - Знаете, - сказал он, - самое  интересное,  как  эта  отдельная  единица
связана с другими...
   - Вы думаете, это, быть может, лишь часть более сложного организма?
   - Вот именно. Жизнеспособна ли эта единица, как, например, бактерия,  или
же это лишь кирпичик более крупного органа, более крупного существа? В конце
концов, когда вы смотрите на одну, отдельно взятую клетку печени, вы же не в
состоянии догадаться, откуда она. И что толку в изолированной  клетке  мозга
без остального мозга?
   Стоун долго смотрел на экран.
   -  Довольно  необычная  аналогия.  Ибо  печень  может  восстанавливаться,
регенерировать, а мозг-то не может...
   - "Теория посланца", - с улыбкой напомнил Ливитт.
   - Да, тут задумаешься, - пробормотал Стоун.
   Автором "теории посланца" был инженер-связист Джон Р. Сэмюэльс.  Выступая
на Пятой  ежегодной  конференции  по  космонавтике  и  проблемам  связи,  он
рассмотрел  некоторые  гипотезы  относительно  того,  какие  способы   может
применить  внеземная  цивилизация  для  установления  контактов  с   другими
цивилизациями. Он заявил, что самые передовые достижения  техники  связи  на
Земле для этой цели непригодны  и  что  более  развитые  внеземные  культуры
найдут лучшие способы.
   - Предположим, какая-то цивилизация  хочет  прозондировать  Вселенную,  -
говорил Сэмюэльс. - Предположим, она пожелала, скажем, формально  заявить  о
своем существовании в галактическом масштабе. Она хочет послать  информацию,
свидетельство своего существования, во всех направлениях одновременно. Каким
образом лучше всего это сделать? По  радио?  Вряд  ли  -  слишком  медленно,
слишком дорого, да и сигналы слишком быстро  угасают.  Самый  мощный  сигнал
угаснет  через  несколько  миллиардов  километров.  Телевидение  еще   хуже.
Генерировать  световые  лучи  фантастически  дорого.  Даже  если   научиться
разрушать целые звезды, взрывать солнца, чтобы подать о себе  сигнал,  очень
уж дорого это обойдется...
   Кроме  чрезмерной  стоимости,  все  эти   методы   страдают   и   другим,
естественным для всякого излучения недостатком: с расстоянием  сила  сигнала
резко уменьшается. Лампочка, невыносимо яркая  на  расстоянии  трех  метров,
достаточно мощная в трехстах метрах, видимая за пятнадцать километров, через
миллион  километров  совершенно  неразличима.  Лучистая   энергия   затухает
пропорционально четвертой  степени  расстояния.  Простой,  но  непреодолимый
закон физики.
   Так что для надежной передачи сигнала  придется  прибегнуть  вовсе  не  к
физике, а к биологии. Только биология может  создать  такую  систему  связи,
которая не слабеет на расстоянии, а в миллионах километров остается столь же
мощной, как и рядом с источником. Короче говоря, создать  организм,  который
служил бы передатчиком  вашего  сообщения,  самовоспроизводящийся,  дешевый,
легко размножаемый в фантастических количествах. Затратив минимальную сумму,
можно изготовить триллионы таких посланцев  и  направить  их  во  все  концы
космического  пространства.  Это  будут  стойкие,   неприхотливые   козявки,
способные противостоять суровым условиям космоса; они будут расти, плодиться
и размножаться. Через несколько лет бесчисленные множества их будут  нестись
во все стороны галактики в ожидании контакта с жизнью.
   А что произойдет, когда они встретят чуждую жизнь? Каждый такой  посланец
потенциально  способен  развиться  в  полноценный  орган   или   полноценный
организм. Вступив в  контакт  с  иной  жизнью,  они  начнут  разрастаться  в
законченный механизм связи. Это все равно  что  разбросать  миллиард  клеток
мозга, каждая из которых способна при  соответствующих  условиях  вырасти  в
целый  мозг.  И  выросший  из  одной-единственной  клетки  мозг  сумеет  уже
разговаривать с иной цивилизацией, сообщить ей о существовании своей  родной
цивилизации и подсказать пути установления контактов...
   Ученые-практики,   присутствовавшие   на   конференции,   нашли    теорию
козявки-посланца весьма забавной. Теперь ею больше нельзя было  пренебрегать
как курьезом.
   - Вы полагаете, что эта козявка у нас на глазах превращается  в  какое-то
средство связи? - спросил Стоун.
   - Быть может, посевы культур помогут нам найти ответ  на  ваш  вопрос,  -
откликнулся Ливитт.
   - Или рентгенокристаллография. Я сейчас же распоряжусь...

***

   На пятом уровне была  установка  для  рентгенокристаллографии,  хотя  при
подготовке программы "Лесной пожар" вопрос  о  том,  нужна  ли  она,  вызвал
жаркие споры. Рентгенокристаллография - наиболее новый,  сложный  и  дорогой
метод структурного анализа в современной биологии. В нем есть нечто общее  с
электронной микроскопией, но по сравнению с ней это  еще  один  шаг  вперед.
Метод рентгенокристаллографии еще более чувствителен, он проникает  в  тайны
живой материи еще глубже, но ценой огромных затрат времени,  оборудования  и
человеческих сил.
   Биолог Р. А. Янек заметил  однажды:  "Чем  ближе  к  истине,  тем  дороже
обходится каждый  шаг".  Он  подразумевал  при  этом,  что  цена  установок,
позволяющих  человеку  видеть  глубже  и  точнее,  растет  быстрее,  чем  их
разрешающая способность.  Эту  жестокую  закономерность  первыми  из  ученых
открыли астрономы, на собственном  горьком  опыте  убедившиеся  в  том,  что
сделать шестиметровое зеркало для телескопа неизмеримо труднее и дороже, чем
трехметровое.
   Но прежде всего сказанное Янеком  справедливо  для  биологии.  Оптический
микроскоп, к примеру, - небольшой прибор, который легко переставить с  места
на место  одной  рукой.  В  такой  микроскоп  можно  рассмотреть  клетку,  и
обходится он ученому примерно в тысячу долларов.
   При помощи электронного микроскопа  можно  рассмотреть  мелкие  структуры
внутри клетки. Но это уже большой аппарат стоимостью до ста тысяч долларов.
   Рентгенокристаллография способна на большее:  она  позволяет  исследовать
отдельные молекулы; это  максимальное  приближение  к  наблюдению  отдельных
атомов, какое вообще доступно современной науке.  Но  зато  такая  установка
величиной с добрый грузовик; она занимает целую комнату, требует  специально
подготовленных операторов, и для расшифровки выдаваемых ею результатов нужна
ЭВМ. Дело в том, что рентгенокристаллографическая установка не  дает  прямой
визуальной картины исследуемого объекта. В этом смысле она совсем не  похожа
на микроскоп, и принцип ее действия  отличается  от  принципа  действия  как
оптической, так и  электронной  микроскопии.  Вместо  изображения  здесь  на
фотопластинке  получается  дифракционный  рисунок,  геометрический  узор  из
точек,  для  непосвященного  совершенно  загадочный.  С  помощью  ЭВМ  можно
проанализировать  расположение  точек  и   получить   картину   молекулярной
структуры объекта.
   Наука эта относительно новая, хотя название  у  нее  старомодное.  Термин
"рентгенокристаллография" родился в те времена, когда объектом  исследования
служили в основном кристаллы; теперь они мало кого интересуют.  У  кристалла
структура упорядоченная, и узор, полученный при  прохождении  рентгеновского
луча  сквозь  кристалл,  относительно  легко  поддается  анализу.  Однако  в
последнее время рентгеновскими лучами стали просвечивать и  объекты,  отнюдь
не упорядоченные. При этом лучи отражаются  под  самыми  разными  углами,  и
только ЭВМ способна "считать" фотопластинку, измерить все  углы  и  на  этой
основе определить форму объекта, давшего подобное отражение.
   Вообще  на  долю  ЭВМ  в  комплексе  "Лесной  пожар"  выпало  бесконечное
множество нудных вычислений. Если бы  за  такую  работу  взялись  люди,  она
заняла бы годы, а может, и века. Машина делала ее за секунды.

***

   - Как вы себя чувствуете, мистер Джексон?
   Старик часто-часто моргал, глядя на Холла и его прозрачный скафандр.
   - Ничего. Не очень, но ничего...
   И криво усмехнулся.
   - Можно с вами поговорить?
   - О чем?
   - О Пидмонте.
   - А чего там о Пидмонте?
   - О том вечере. О вечере, когда все случилось...
   - Ну что ж, можно.  Я-то  ведь  всю  жизнь  в  Пидмонте  прожил.  Поездил
немножко: в Лос-Андже был и даже во Фриско. На восток до Сен-Луи. И  с  меня
довольно. Но в Пидмонте-то я жил. И скажу тебе...
   - Пожалуйста, про тот вечер, - прервал старика Холл.
   Джексон замолчал и отвернулся:
   - Не хочу про это думать.
   - Нужно. Очень нужно.
   - Не хочу...
   Он еще помолчал, глядя в сторону, и наконец спросил:
   - Все там померли, да?
   - Не все. Вот еще один выжил. - Холл кивнул  на  кроватку  рядом.  Старик
уставился на сверток из одеял:
   - Кто это?
   - Ребенок.
   - Ребенок? Должно, Риттеров. Джейми Риттер. Маленький совсем, да?
   - Месяца два.
   - Ну да. Он самый  и  есть.  Характер  дрянной,  просто  как  у  старика.
Старик-то Риттер - хлебом не корми, а дай побушевать. И этот точно такой же.
Орал с утра до ночи. Окошки в доме и то не могли из-за крика открыть...
   - А не знаете, не было у Джейми еще чего-нибудь особенного?
   - Да ничего. Здоров как буйвол, только блажит. Помнится, он и в тот вечер
орал, чертенок проклятый...
   - В какой вечер?
   - Да когда Чарли Томас приволок эту чертову  штуку.  Мы  ее  все  видели.
Будто звезда упала, так и светится, и шлепнулась где-то к северу от поселка.
Ну, все всполошились, а Чарли Томас поехал ее искать. Вернулся  минут  через
двадцать и достает эту штуку из багажника  своего  форда.  Совсем  новенький
форд. Очень он им гордился...
   - И что было дальше?
   - Ну,  собрались  мы  все  вокруг,  глазеем.  Сообразили,  что,  наверно,
спутник. Только Анни тут выскочила - это, мол, с Марса, но, понимаешь,  Анни
у нас такая - ее то и дело заносит  не  разберешь  куда.  Мы  все,  конечно,
сообразили, что ни с какого не с Марса, а  с  мыса  Канаверал.  Слышал,  мыс
такой во Флориде, где запускают ракеты?
   - Слышал. Дальше.
   - Ну вот, сообразить-то сообразили, а что делать,  не  знаем.  Понимаешь,
никогда ничего подобного в Пидмонте не бывало.  То  есть  был  однажды  этот
турист с ружьем, поднял пальбу в мотеле "Вождь  команчей",  так  это  еще  в
сорок восьмом. И эти были, как их,  смущающие  обстоятельства.  Перебрал  он
маленько, и девчонка от него сбежала, пока он в солдатах в  Германии  служил
или где-то там еще. В общем никто у нас на  него  не  взъелся:  понятно,  со
всяким может случиться. А с  тех  пор  ничего  не  бывало.  Тихое  местечко.
Потому-то нам в Пидмонте и нравилось...
   - Так что вы все-таки сделали с капсулой?
   - Да не знали мы, что с ней и делать. Эл говорит, давай ее откроем, но мы
посчитали, что не правильно это будет, особенно если там внутри какие ученые
приборы. Ну, пораскинули мозгами. Потом  Чарли,  тот,  что  приволок  ее,  и
говорит;  давай,  мол,  снесем  доктору.  Доктору  Бенедикту,  значит.   Наш
поселковый врач. Он не только в поселке, всех в округе лечит, даже индейцев.
Но ничего мужик, сильно ученый -  где  только  не  учился.  Ну,  решили  мы,
доктор-то уж сообразит, что с этой штукой делать. И снесли ее к нему  домой.
- А потом?
   - Старик ее взял - да не такой уж он и старый - взял, значит, и  осмотрел
ее кругом внимательно, будто больного смотрит. И говорит,  что  ясно,  штука
эта из космоса, и, может, говорит, наша, а может -  ихняя.  И  говорит,  что
присмотрит за ней, и,  может,  кому  позвонит,  а  потом  скажет  нам  через
часок-другой. Понимаешь, по понедельникам он всегда в покер играл  с  Чарли,
Элом и Хербом Джонстоном у Херба дома, вот мы и решили, что после покера  он
закинет словечко кому надо. Тем более, время ужинать подошло, есть хотелось,
так мы все там у него и оставили...
   - В котором это было часу?
   - Да так в полвосьмого.
   - И что Бенедикт сделал со спутником?
   - Забрал его к себе в дом, и  никто  его  больше  в  глаза  не  видел.  А
началось уже потом, в восемь,  или  может,  в  полдевятого.  Я  как  раз  на
бензоколонку зашел с Элом потолковать, он в ночную работал. Прохладно  было,
а мне хотелось потолковать, потому как  за  разговором  боль  забывается.  И
содовой думал из автомата взять, чтоб аспирин запить. Да и жажда мучила:  от
цеженки, знаешь, какая жажда бывает!..
   - Вы в тот день пили денатурат?
   - Да принял малость часов в шесть.
   - И как вы себя чувствовали?
   - Когда там с Элом сидел, так вроде ничего. Голова кружилась маленько, да
желудок тянуло, но ничего. Ну, значит, сидим мы с Элом в конторке, о том,  о
сем, и вдруг он как закричит: "Ой, голова!.." Вскочил - и  со  всех  ног  на
улицу. И кувырнулся. Прямо на улице, и больше ни слова не сказал... Ну, а  я
сижу и не знаю, что и подумать. Может, сердце или кондрашка его хватила, так
ведь молод еще. Вышел к нему на улицу - мертвый. А тут... гут все как  стали
выскакивать! Сначала, кажется, миссис Лэнгдон  -  вдова  Лэнгдон.  А  потом,
потом я уж и не помню, кто, сколько их было. Так и прут на улицу. И сразу  -
рукой за грудь и валятся, как подкошенные. И никто не встает. И ни  от  кого
ни слова...
   - Что же вы подумали?
   - Да прямо не знал, что и подумать. Больно уж чудно было.  Испугался,  по
правде-то  говоря.  Стараюсь  взять  себя  в  руки  -  и  не  могу.   Сердце
бултыхается, дышу через силу. Еще бы не испугаться: думал, все  померли.  Но
тут как раз услышал - ребенок  кричит,  значит,  все  да  не  все.  А  потом
генерала увидел...
   - Генерала?
   - Да нет, это мы его просто так называли. Никакой он не  генерал,  только
был на войне и любил, чтобы все про это  помнили.  Постарше  моего.  Хороший
мужик, Питер Арнольд звать. Крепкий такой, самостоятельный, а  тут  стоит  у
себя на крыльце и вырядился в военную форму. Стемнело уже, зато луна  вышла,
так он меня заметил на улице и спрашивает: "Питер, это ты?"  Мы,  понимаешь,
тезки. А я отвечаю: да, мол, я. А он  говорит:  "Что  тут  творится?  Япошки
пришли, что ли?" А я себе думаю:  что  за  чушь  он  несет.  А  он  говорит:
"Сдается мне, что это япошки. Всех  теперь  перестреляют".  А  я  спрашиваю:
"Питер, ты что, чокнулся?" А он говорит, что неважно себя чувствует, и пошел
в дом. Должно, все-таки чокнулся, ведь после сам застрелился.  Да  и  другие
тоже чокнулись. А все эта зараза...
   - Откуда вы знаете, что зараза?
   - Да разве тот, кто в своем уме, себя сожжет или утопит? До того вечера у
нас в поселке все были в своем уме и на здоровье не жаловались.  А  тут  все
сразу будто рехнулись...
   - Ну и что же вы сделали?
   - Я про себя подумал: Питер, это тебе все снится. Ты перебрал. Так я тоже
пошел домой и лег спать. Утро, думаю, вечера мудренее. Только часов в десять
слышу: машина идет. Вышел посмотреть, кто же это. Гляжу -  грузовик  крытый,
военный фургон, а в фургоне двое. Подхожу к ним, а они, чтобы  мне  лопнуть,
тут же замертво. Жуть, и только. Но ведь чудно...
   - Что чудно?
   - А то, что за весь вечер  это  была  всего  вторая  машина.  Обычно  их,
знаешь, сколько проходит!..
   - Значит, была еще одна машина, до фургона?
   - А как же! Уиллис, патрульный дорожной полиции. Проехал, ну,  может,  за
полминуты перед тем, как это все началось.  Правда,  не  останавливался.  Он
ведь по графику ездит, так если опаздывает, то и не останавливается...
   Джексон помолчал, вздохнул и откинул голову на подушку.
   - А теперь, если не возражаешь, я сосну чуток. Выдохся я что-то...
   Он закрыл глаза. Холл прополз по туннелю-шлангу обратно в  лабораторию  и
долго сидел там, глядя через окно на Джексона и на ребенка рядом с ним.

Глава 23

Топика

   Зал  был  громадный,  размером  с  футбольное  поле,  и  на   всем   этом
пространстве лишь  кое-где  стояло  несколько  столов.  Гулко  перекликались
техники, раскладывавшие по полу  обломки  "Фантома".  Комиссия  воссоздавала
катастрофу - куски искореженного металла размещались в тех же положениях,  в
каких они были найдены в песке. Только после завершения этой процедуры можно
было начинать настоящее расследование.
   Майор Мэнчик, усталый, с воспаленными глазами, пристроился в углу,  держа
чашку кофе в руке, и наблюдал. Десяток людей  в  длинном,  выбеленном  зале,
занятых  реконструкцией  аварии,  -  сцена   казалась   Мэнчику   совершенно
сюрреалистической...
   К нему  подбежал  один  из  биохимиков  и  помахал  у  него  перед  носом
прозрачным целлофановым мешочком.
   - Только что получил из лаборатории...
   - Что это?
   - Ни за что не догадаетесь!
   Глаза у биохимика горели от возбуждения. "Ну и ладно,  -  подумал  Мэнчик
раздраженно. - Пусть не догадаюсь..."
   - Так что это все-таки?
   -  Деполимеризованный  полимер,  -  сообщил  биохимик,   причмокивая   от
удовольствия. - Только-только из лаборатории...
   - Какой еще полимер?
   Полимер - это многократно повторяющая себя молекула, построенная из тысяч
одинаковых частиц - вроде цепочки костяшек  домино.  Большинство  пластмасс,
нейлон, вискоза, клетчатка и даже гликоген, синтезируемый печенью, - все это
полимеры.
   - Тот самый полимер  -  пластик,  из  которого  на  "Фантоме"  изготовлен
воздушный шланг, ведущий к маске пилота. Да и самая маска тоже...
   Мэнчик хмуро поглядел на черные крошки в мешочке.
   - Полимер, говорите?
   - Ну да. Полимер деполимеризовался. Разрушился. Вибрация тут ни при  чем.
Воздействие было биохимическое, чисто органическое.
   Мало-помалу Мэнчик начинал понимать.
   - Вы хотите сказать, что какая-то внешняя сила разрушила пластик?
   - Можно считать и так. Это, конечно, упрощение, однако...
   - Что же такое могло его разрушить?
   Биохимик пожал плечами.
   - Какая-то химическая реакция. Кислота, или сильный нагрев, или...
   - Или что?
   -  Или  какой-нибудь  микроорганизм.   Если   существует   микроорганизм,
поедающий пластик. Вам, наверно, непонятно...
   - Нет, почему же, - ответил Мэнчик. - Кажется, мне понятно.
   Он вышел из зала и направился на телеграф, расположе