особиться к темноте, когда выйдешь на улицу.  На  приборных  панелях  и
стойках со сложной радиоаппаратурой мерцали зеленые огоньки.
   Рядовой Льюис Крейн, радиотехник, сидел в такой же  куртке  с  капюшоном,
сгорбившись над картой, и что-то рассчитывал, время от времени  сверяясь  по
приборам.
   Шоун спросил Крейна, уверен ли тот, что они прибыли  на  место,  и  Крейн
ответил утвердительно. Оба устали - от базы Ванденберг их отделял уже  целый
день пути, целый день, прошедший в  поисках  последнего  спутника  из  серии
"Скуп"  . В общем-то о спутниках этой серии они почти ничего не знали,
разве только то, что секретные спутники "Скуп" запускаются для  исследования
верхних слоев атмосферы, а затем  возвращаются  на  Землю.  Задача  Шоуна  с
Крейном состояла в том, чтобы разыскивать спутники после их приземления. Для
облегчения поиска на спутниках устанавливали радиомаяки - "пищалки", которые
автоматически включались, когда "Скуп" снижался до восьми километров.
   Вот почему в фургоне  было  столько  радиопеленгационной  аппаратуры.  По
существу, он сам себя и выводил к цели.  На  военном  языке  это  называлось
"одноагрегатная триангуляция" - способ очень эффективный, хотя и  медленный.
Методика была простая: фургон останавливался, Шоун с Крейном определяли свое
местонахождение и записывали силу и направление радиосигнала спутника. Потом
проезжали километров тридцать, выбрав наиболее вероятное направление,  опять
останавливались и определяли новые координаты. Таким образом, раз  за  разом
на карте появлялась  россыпь  триангуляционных  точек,  и  фургон  зигзагами
приближался к спутнику, останавливаясь через каждые тридцать километров  для
коррекции возможных ошибок. Все это, конечно, получалось  медленнее,  чем  с
двумя фургонами, зато безопаснее: командование считало, что  появление  двух
фургонов в одном и том же районе скорее привлечет к себе внимание.
   Битых шесть часов они подбирались к очередному спутнику.  И  наконец  они
почти у цели...
   Крейн нервно постучал карандашом по карте и  назвал  поселок  у  подножия
холма: Пидмонт, штат Аризона.  Жителей  -  сорок  восемь  человек.  Они  еще
посмеялись над  этим,  хотя  оба  и  ощущали  смутное  беспокойство.  РТП  -
расчетная точка приземления,  которую  им  сообщили  на  базе,  -  лежала  в
двадцати километрах к северу от Пидмонта. Рассчитали РТП  в  Ванденберге  по
данным радиолокационных наблюдений и 1410 проекциям траектории,  вычисленным
ЭВМ. Как правило, ошибка в определении РТП не превышала сотни метров.
   Однако с радиопеленгатором не поспоришь. А он  засек  "пищалку"  в  самом
центре поселка. Шоун высказал предположение, что кто-нибудь из  местных  мог
заметить снижающийся спутник - он же раскалился до свечения, - разыскал  его
и притащил  в  Пидмонт.  Это  звучало  правдоподобно.  Но  житель  Пидмонта,
наткнувшийся на тепленький, только что из космоса  спутник,  кому-нибудь  да
разболтал бы про такое дело: газетчикам, полиции, НАСА, военным  -  ну  хоть
кому-нибудь...
   А на базе ничего не слышали.
   Шоун вылез из фургона, за  ним  выбрался  Крейн,  поеживаясь  на  морозе.
Теперь они оба смотрели на поселок - тот лежал  перед  ними  притихший,  без
огонька. Шоун обратил внимание, что света  нет  ни  на  бензоколонке,  ни  в
мотеле. А ведь ни колонок, ни мотелей больше не  было  на  многие  километры
вокруг.
   И тут Шоун заметил птиц.
   При свете полной луны он  видел  их  совершенно  ясно  -  огромные  птицы
величаво  парили  над  поселком,  черные  силуэты  пересекали  лунный  диск.
Лейтенант удивился, почему он не заметил их раньше, и  спросил  Крейна,  что
это за птицы. Крейн ответил, что не  имеет  ни  малейшего  представления,  и
добавил в шутку:
   - Может, стервятники?..
   - Между прочим, похоже, - сказал Шоун.
   Крейн нервно рассмеялся, выпустив клуб пара:
   - Но что  им  тут  делать,  стервятникам?  Они  же  слетаются  только  на
падаль...
   Шоун зажег сигарету, прикрыв зажигалку ладонями, чтобы ветерок не загасил
пламя. Он помолчал, посмотрел еще раз вниз на дома, на силуэт поселка. Потом
еще раз оглядел Пидмонт в бинокль и снова  не  обнаружил  никаких  признаков
жизни, никакого движения.
   В конце концов он опустил бинокль и бросил сигарету на свежий снег -  она
зашипела и погасла. Повернулся к Крейну и сказал:
   - Поедем посмотрим...

Глава 2

База Ванденберг

   В пятистах километрах от Пидмонта, в большой квадратной комнате без окон,
где был расположен  Центр  управления  программой  "Скуп",  лейтенант  Эдгар
Камроу сидел, водрузив ноги на стол, и лениво перебирал вырезки  из  научных
журналов. Камроу был сегодня ночным дежурным офицером:  дежурить  ночью  ему
выпадало раз в месяц, и в  его  обязанности  входило  управление  действиями
сокращенного ночного расчета в составе двенадцати  человек.  Сегодня  расчет
контролировал передвижения  фургона  под  кодовым  наименованием  "Капер-1",
который колесил по аризонской пустыне, и поддерживал с ним радиосвязь.
   Дежурить Камроу не любил. Серую комнату освещали  лампы  дневного  света;
обстановка была убого утилитарной и очень раздражала его. Обычно он приходил
в Центр управления только во время запусков - тогда атмосфера  здесь  бывала
совершенно иной: комнату заполняли озабоченные специалисты, все были  заняты
своим делом, выполняя часть единой  сложной  задачи,  все  жили  тем  особым
сдержанным ожиданием, какое предшествует любому запуску в космос.
   А по ночам было нудно. По ночам никогда ничего  не  случалось,  и  Камроу
использовал эти часы для чтения специальной литературы. По профессии он  был
физиолог, специалист по сердечно-сосудистой системе  и  особо  интересовался
влиянием на организм перегрузок при больших  ускорениях.  Сегодня  он  решил
просмотреть  статью  под  названием  "Стехиометрия  содержания  кислорода  и
диффузионных градиентов  при  увеличении  газовых  напряжений  в  артериях".
Читалась статья  трудно  и  показалась  малоинтересной.  Поэтому  он  охотно
оторвался от журнала, едва над головой ожил динамик радиосвязи  с  Шоуном  и
Крейном.
   - "Капер-1" вызывает Основную, -  послышался  голос  Шоуна,  -  "Капер-1"
вызывает Основную. Как меня слышите? Прием...
   Камроу, повеселевший, отвечал, что слышит хорошо.
   - Въезжаем в поселок Пидмонт. Спутник где-то здесь...
   - Хорошо, "Капер-1". Не выключайте рацию.
   - Вас понял...
   Все  это  в  точности  соответствовало  правилам  обнаружения  спутников,
изложенным в наставлении по  программе  "Скуп".  Наставление  -  гроссбух  в
мягкой серой обложке - лежало на углу стола, у Камроу под  рукой.  Ему  было
известно, что все переговоры  фургона  с  базой  записываются  на  пленку  и
впоследствии станут частью постоянного архива "Скуп"; правда,  он  никак  не
мог понять, зачем все это  нужно.  Казалось,  дело  проще  простого:  фургон
выезжал, обнаруживая спутник, забирал его и возвращался...
   Камроу пожал плечами и снова взялся  за  статью  о  газовых  напряжениях,
слушая Шоуна в полслуха:
   - Мы в поселке. Проехали бензоколонку и мотель. Вокруг все тихо.  Никаких
признаков жизни. Сигналы спутника становятся сильнее. Впереди  церковь.  Она
не освещена, и никого по-прежнему не видно...
   Камроу положил журнал на стол.  В  голосе  Шоуна,  несомненно,  слышалось
какое-то волнение. В другой раз Камроу, может, и рассмеялся  бы  при  мысли,
что два здоровых парня дрожат со страху, въезжая в  сонный  поселочек  среди
пустыни. Но Шоуна он знал лично; чем-чем, а избытком воображения  Роджер  не
страдал. Шоун мог уснуть в кино на фильме ужасов. Такой уж он был человек.
   И Камроу начал вслушиваться. Сквозь потрескивание помех до него доносился
шум мотора. И негромкий диалог в фургоне:
   Шоун. Уж слишком тут все спокойно...
   Крейн. Так точно, сэр.
   Пауза.
   Крейн. Сэр!..
   Шоун. Да?
   Крейн. Вы видели?
   Шоун. Что?
   Крейн. Вон там, на тротуаре. Вроде человек лежит...
   Шоун. Вам, наверно, померещилось...
   Снова пауза - и тут Камроу  услышал,  как  фургон,  взвизгнув  тормозами,
остановился.
   Шоун. Господи боже!..
   Крейн. Еще один, сэр.
   Шоун. Как будто мертвый...
   Крейн. Может, мне...
   Шоун. Отставить! Из фургона не выходить!
   Голос его стал громче и официальнее - он послал в эфир вызов.
   - "Капер-1" вызывает Основную. Прием...
   Камроу поднял микрофон.
   - Основная слушает. Что там у вас?
   - Сэр, мы видим тела. Много тел. По-видимому, мертвецы...
   - Вы уверены в этом, "Капер-1"?
   - Черт возьми, - сказал Шоун. - Конечно, уверены...
   - Продолжайте поиск спутника,  "Капер-1",  -  ответил  Камроу  как  можно
мягче.
   Отдав приказание, он  окинул  комнату  взглядом.  Двенадцать  человек  из
дежурного  расчета  смотрели  на  него  невидящими  глазами  -  они  слушали
передачу.
   Мотор фургона взревел.
   Камроу сбросил ноги со стола и нажал на пульте  красную  кнопку  "Режим".
Теперь Центр управления был надежно изолирован от всех других помещений. Без
разрешения Камроу никто не смог бы ни войти, ни выйти.
   Затем он снял телефонную трубку.
   - Дайте майора Мэнчика. М-Э-Н-Ч-И-К-А. Да, разговор служебный. Жду...
   Мэнчик был старшим дежурным офицером на текущий месяц  -  именно  на  нем
лежала вся полнота ответственности за выполнение программы "Скуп".
   В ожидании вызова Камроу  прижал  трубку  плечом  и  зажег  сигарету.  Из
динамика доносился голос Шоуна:
   - Вам тоже кажется, что они мертвые, Крейн?
   Крейн. Так точно, сэр. Померли, видать, легко, но уж померли  -  это  как
пить дать...
   Шоун. Вроде бы и на мертвецов не похожи. Чего-то не хватает. Что-то здесь
не то... Смотрите, вон еще - везде лежат. Сколько их!..
   Крейн. Будто шли, шли и упали. Оступились - и замертво...
   Шоун. И на дороге и на тротуарах... Снова пауза - и голос Крейна:
   - Сэр!..
   Шоун. Господи боже!..
   Крейн. Видите? Мужчина в белой рубахе - вон там пересекает дорогу...
   Шоун. Вижу.
   Крейн. Перешагивает прямо через трупы, вроде как...
   Шоун. Идет сюда.
   Крейн. Послушайте, сэр, извините, конечно, но,  по-моему,  лучше  бы  нам
убра...
   Крейна прервал на полуслове пронзительный крик, и следом  донесся  треск.
На этом передача оборвалась, и восстановить связь с фургоном "Капер-1" Центр
управления на базе Ванденберг так и не смог.

Глава 3

Кризис

   Рассказывают, что, когда Гладстону доложили о  смерти  "китайца"  Гордона
<Чарлз Джордж Гордон (1833-1885) - английский генерал-колонизатор, руководил
зверским подавлением Тайпинского восстания в  Китае,  участвовал  в  захвате
Англией Египта.> в Египте, премьер пробормотал раздраженно,  что  британский
генерал мог бы выбрать для  своей  смерти  и  более  удобное  время:  смерть
Гордона  породила  в  правительстве  Гладстона  разброд  и  вызвала  кризис.
Какой-то подчиненный заметил, что  здесь  имеет  место  уникальное  стечение
обстоятельств и  предвидеть  это  никак  нельзя,  на  что  Гладстон  сердито
ответил:
   - А, все кризисы одинаковы...
   Он, конечно, имел в виду кризисы политические. Научных  кризисов  в  1885
году не было и в помине; впрочем, их не было  и  на  протяжении  последующих
почти сорока лет. Зато  потом  разразились  восемь  кризисов  первостепенной
важности, и два из них получили широкую  огласку.  Интересно,  что  оба  эти
кризиса,  связанные  с  открытием  атомной  энергии  и  выходом  в   космос,
затрагивали химию и физику, но не биологию.
   В сущности, того и следовало ожидать. Физика первой из естественных  наук
стала   полностью   современной   и   насквозь   математизированной.   Затем
математизировалась и химия, биология  же  оставалась  дефективным  ребенком,
сильно отставшим от своих сверстников. Ведь еще во времена Ньютона и Галилея
люди знали о Луне и других небесных телах больше, чем о собственном теле.
   Так было вплоть до конца 40-х годов нашего века.  Лишь  после  войны  под
влиянием открытия антибиотиков в биологических исследованиях началась  новая
эра. Внезапно биологи обрели как моральную, так и материальную поддержку,  и
поток открытий не заставил себя ждать: транквилизаторы, стероидные  гормоны,
иммунохимия, генетический код. К 1953 году была произведена первая пересадка
почки, а к 1958-му -  испытаны  первые  противозачаточные  таблетки.  Вскоре
биология  оказалась  самой  быстрорастущей  отраслью  науки:   биологические
познания за десять лет буквально удвоились. Дальновидные  исследователи  уже
всерьез поговаривали об изменении генов, управлении эволюцией и контроле над
психикой; десятилетием раньше подобные идеи считались чисто  умозрительными,
чтобы не сказать сумасбродными.
   Но биологического кризиса еще ни разу не случалось. Штамм "Андромеда" дал
толчок первому.
   Согласно Льюису Борнхайму, кризис есть ситуация, при которой совокупность
обстоятельств, ранее вполне приемлемая, вдруг, с появлением какого-то нового
фактора,  становится  совершенно  неприемлемой,  причем  почти  безразлично,
является ли новый фактор политическим,  экономическим  или  научным:  смерть
национального героя, колебания  цен,  новое  техническое  открытие  -  любое
обстоятельство может явиться толчком для дальнейших событий. В  этом  смысле
Гладстон был прав - все кризисы одинаковы.
   Известный ученый Альфред  Покран  посвятил  кризисам  специальную  работу
("Культура, кризисы и перемены") и пришел к интересным  выводам.  Во-первых,
он отмечает, что любой кризис зарождается задолго до  того,  как  фактически
разразится.  Например,  Эйнштейн  опубликовал  основные   положения   теории
относительности в 1905 - 1915 годах, то есть за сорок лет до того,  как  его
труды привели в конечном счете к началу новой эпохи и возникновению кризиса.
   Покран также отмечает, что в каждом кризисе замешано множество  отдельных
личностей и характеров и все они неповторимы:
   "Трудно представить себе  Александра  Македонского  перед  Рубиконом  или
Эйзенхауэра на поле Ватерлоо; столь  же  трудно  представить  себе  Дарвина,
пишущего письмо Рузвельту о потенциальных опасностях,  связанных  с  атомной
бомбой. Кризис творится людьми, которые вступают  в  него  со  всеми  своими
предрассудками, пристрастиями и предубеждениями. Кризис есть сумма промахов,
недоумений и интуитивных озарений, совокупность  замеченных  и  незамеченных
факторов.
   В то же время за неповторимостью любого кризиса скрывается  поразительное
их сходство друг с  другом.  Характерная  особенность  всех  без  исключения
кризисов - их предвидимость в ретроспективе. Кажется, будто им присуща некая
неизбежность, будто они предопределены свыше. И  хоть  это  замечание  и  не
относится  ко  всем  кризисам,  оно  справедливо  по   отношению   к   столь
значительному их числу, что закаленнейший из историков может стать циником и
мизантропом..."
   В  свете  рассуждений  Покрана  немалый  интерес  вызывают  биографии   и
характеры тех, кто  был  вовлечен  в  историю  со  штаммом  "Андромеда".  До
"Андромеды" кризисов в биологической науке не  было,  и  первые  американцы,
столкнувшиеся лицом к лицу с фактами, не были  подготовлены  к  тому,  чтобы
мыслить  приличествующими  случаю  категориями.  Шоун  и  Крейн  были   люди
способные,  но  не  глубокие,  а  Эдгар  Камроу,  дежурный  офицер  на  базе
Ванденберг, хотя и был ученым, но тоже оказался  неподготовленным  и  ощутил
только раздражение  от  того,  что  какая-то  непонятная  история  испортила
спокойный вечер.
   В соответствии  с  инструкцией  Камроу  вызвал  своего  непосредственного
начальника майора Артура  Мэнчика,  и  тут-то  вся  история  приняла  другой
оборот. Ибо Мэнчик был вполне подготовлен  и  даже  предрасположен  к  тому,
чтобы иметь дело с кризисом самого большого масштаба.
   Однако это еще не значит, что он сразу же распознал кризис как таковой.
   С лица майора Мэнчика еще не стерлись следы сна; сидя  на  краешке  стола
Камроу, он слушал передачу из фургона в магнитофонной записи.  Когда  запись
кончилась, он сказал:
   - Чертовщина какая-то.
   И прокрутил все сначала. Пока слушал, успел набить трубку, примять  табак
и прикурить.
   Инженер Артур Мэнчик был  немногословным  человеком  плотной  комплекции;
транзиторная  гипертония   грозила   вот-вот   прекратить   его   дальнейшее
продвижение по  армейской  служебной  лестнице.  Много  раз  ему  советовали
согнать вес, да только он никак не мог  собраться.  Он  даже  подумывал,  не
бросить  ли  военную  службу  и  не  поступить  ли  куда-нибудь  на  частное
предприятие, где никто не станет допытываться, какой  у  сотрудников  вес  и
кровяное давление.
   В Ванденберг Мэнчик прибыл  из  научно-исследовательского  института  ВВС
"Райт Паттерсон" в  Огайо.  Там  он  возглавлял  эксперименты  по  отработке
методов приземления космических аппаратов - он  ставил  себе  задачей  найти
оптимальную форму спускаемого аппарата, одинаково безопасную при  спуске  на
сушу и на воду. Мэнчику удалось разработать три многообещающих варианта; его
успех был отмечен повышением в должности и переводом в Ванденберг.
   И здесь он оказался в  ненавистной  ему  роли  администратора.  Люди  ему
наскучили, хитрости управления  подчиненными  и  причуды  их  характеров  не
занимали  его  нисколько.   Нередко   ему   хотелось   вернуться   к   своим
аэродинамическим  трубам,  в  институт.  Особенно  в  те  ночи,  когда   его
стаскивали с постели, чтобы срочно решить какой-нибудь идиотский вопрос.
   Сегодня он был  раздражен  и  взвинчен.  И,  как  всегда,  реагировал  на
подобное состояние по-своему; стал нарочито  медлительным,  ходил  медленно,
думал медленно, работал со скучной, обстоятельной неторопливостью. В  том  и
был секрет его успеха. Когда  все  вокруг  шалели  от  возбуждения,  Мэнчик,
казалось, терял последний  интерес  к  происходящему,  чуть  ли  не  начинал
дремать. Таким хитроумным способом он умудрялся сохранять  ясность  мысли  и
объективность суждений.
   И теперь, слушая запись во второй раз, он  только  вздыхал  да  посасывал
трубку.
   - Насколько я понимаю, нарушение связи исключено?
   Камроу кивнул.
   - Мы у себя проверили все системы. Несущую частоту их рации мы  принимаем
и сейчас...
   Он включил приемник, и комнату наполнило шипение помех.
   - Знакомы вы с методом звукопросеивания? - спросил Камроу.
   - Смутно, - ответил Мэнчик, подавляя зевоту. В  действительности  он  сам
разработал метод звукопросеивания года три назад. Этот метод  позволяет  при
помощи счетно-решающего устройства отыскать иголку в  стоге  сена  -  машине
задается  соответствующая  программа,  и   она   вылавливает   из   слитных,
беспорядочных шумов  определенные  отклонения  от  среднего  уровня.  Можно,
например, записать гомон общего разговора на приеме в посольстве,  а  потом,
пропустив запись через ЭВМ, выделить один-единственный голос.
   Метод звукопросеивания применяется для различных разведывательных целей.
   - Ну, так вот, - сказал Камроу, - после того как передача оборвалась,  мы
принимаем только несущую частоту с шумами помех, какие  вы  сейчас  слышите.
Попытаемся теперь  выделить  из  них  что-нибудь  вразумительное,  пропустив
частоту через просеиватель и подключив осциллограф...
   В углу комнаты светился  экран  осциллографа,  и  на  нем  плясала  белая
ломаная линия - суммарный уровень шумов.
   - Теперь, - сказал Камроу, - включаю ЭВМ. Вот...
   Он нажал  кнопку  на  панели,  и  характер  линии  на  экране  тотчас  же
изменился.  Кривая  стала  спокойнее  и  равномернее,  приобрела  ритмичный,
пульсирующий характер.
   - Так, - произнес Мэнчик. Он сразу расшифровал для себя эту кривую, понял
ее значение. Мозг его был уже занят другим, перебирал возможности, взвешивал
варианты...
   - Даю звук, - предупредил Камроу.
   Он нажал другую кнопку,  и  в  комнате  зазвучал  "просеянный"  сигнал  -
равномерный скрежет с повторявшимися время от