леры все еще крутились у
берега, ждали чего-то.  Пока  Перс  ожесточенно  тыкал  пальцем  в  кнопки
видеотелефона, словно питал к ним личную ненависть, я плеснул себе скотча.
А Персу не налил; решил, что если он хочет, то может и попросить.
   На экране появилось лицо человека средних лет,  явно  не  отличающегося
сообразительностью.
   - Натачский! - прогремел Перс.
   Человек моргнул, вглядываясь. На нем была красная пижама.
   - Вы что, не знаете, который час? - раздраженно спросил он.
   - Который час, я знаю, - огрызнулся  Перс.  -  А  вот  где  ваш  чертов
грузовик, хотелось бы узнать? У меня здесь  склад  забит  рыбой.  Привезли
дневной улов, и его некуда деть.
   - Извините, ничем не могу помочь. Грузовой автопарк закрыт.
   - Минутку! - закричал Перс,  увидев,  что  Натачский  протянул  руку  к
кнопке отбоя. - Скажите, ради Бога, когда запланирован следующий вывоз?
   - Подождите.
   Человек исчез с экрана. Перс оглянулся на меня, и я увидел, что гнев  и
раздражение в его глазах исчезают, уступая место смутному беспокойству.  Я
поднял брови и указал взглядом на бутылку.  Он  кивнул,  и  я  налил  ему,
почувствовав прилив жалости. Перс -  рыбак,  весь  его  капитал  вложен  в
траулер, и мы оба уже догадались, что дело наверняка не в поломке  и  даже
не в бюрократической ошибке.
   Натачский вернулся  с  распечаткой.  Он  поднес  ее  к  экрану  жестом,
говорившим: "Видите, это не я, это компьютер".
   - Следующий вывоз в четверг, - пробормотал Перс. - Как же так, Иван?
   - Нет места на складах.
   Они молча посмотрели друг на друга, и Перс спросил:
   - Забиты?
   - Битком.
   Мы сидели в гостиной со стаканами в руках и смотрели  на  темную  воду.
Траулеры уже встали на якоря. На небе светились две луны - кажется, Алеф и
Гимель.
   Говорить не хотелось.
   - Прости, если я нагрубил, - начал Перс  после  одной  особенно  долгой
паузы. - Настроение паршивое. Знаешь... - он задумчиво посмотрел в окно. -
Мы потеряли треть населения, а  продовольствия  производим  не  меньше.  Я
всегда думал, что для нашего поселка главное - поставлять побольше рыбы, и
можно жить. Но это не так, верно, Кев?
   - Верно, - подтвердил я. -  На  планете  должно  быть  сбалансированное
производство.
   - Я слышал, в  Инчтауне  закрылись  два  завода.  Наверно,  не  хватало
рабочих рук. Народ увольняется. Ну, там фермерство, рыболовство -  им  все
нипочем,  это  работа  индивидуальная,  практически  единоличная.  Но  вот
промышленность... Ей нужны заводы, машины, кредиты, профсоюзные  договоры,
рабочие, конструкторы и менеджеры... Если все уедут,  что  будет  с  нами?
Если заводы  встанут?  Ну,  ладно,  останется  фермерство  и  рыболовство.
Значит,  когда  сломается  трактор,  впряжем  арбыка.  А  когда  сломается
двигатель, поднимем эту гадость - паруса. Ведь мы колонисты, мы аборигены.
Кончится материя для парусов - соорудим их из листьев... - Он посмотрел на
меня. - Понимаешь, Кев? Мы станем дичать, потому что некому будет покупать
у нас рыбу и платить за  нее  деньги,  на  которые  нам  надо  приобретать
запчасти к траулерам и тракторам...
   - Хедерингтоновцы говорили, - ответил я, -  что  Аркадия  больше  всего
подходит для сельского  хозяйства  и  рыболовства.  Они  владеют  в  нашем
Секторе группой планет и собираются и  нас  прибрать  к  рукам.  Мы  будем
производить продовольствие, а другие - машины и инструменты.  Какая-нибудь
планета будет обслуживать космические челноки, и так далее.
   - Они свяжут нас по рукам и ногам... - пробормотал Перс.
   И мы опять надолго замолчали.


   На следующее утро за завтраком раздался  прерывистый  сигнал  из  моего
кармана,  означающий,  что,  по  мнению  телегазетчиков,   есть   новости,
достойные моего внимания. Обычно это  оказывалось  сообщение  об  убийстве
кого-то из власть имущих в каком-нибудь месте, о котором  я  и  слыхом  не
слыхал, или о заключении торгового  соглашения  между  двумя  захолустными
планетами, или о том, что я не продлил подписку. Сегодня, однако,  новость
касалась непосредственно Аркадии.
   С экрана смотрела девушка ошеломляющей красоты.
   Не успел я мысленно поздравить телегазету с  тем,  что  они  наконец-то
правильно выбрали приоритеты, как до меня дошло,  что  девушка  говорит  о
хедерингтоновском проекте. Тогда я попытался сосредоточиться на словах.
   В общем, Организация  собиралась  выплатить  "планете  Аркадия"  денег.
Сумму такую огромную, что я тут же забыл ее;  знаете,  как  это  бывает  с
рядом нулей, разбитых на тройки. В голове  немедленно  возник  интригующий
вопрос: кому достанутся эти деньги?
   Девица  улыбнулась,  словно  обсуждала  стоимость   своих   покупок   в
магазинах.
   - Эта сумма будет внесена в Банк Вселенной, - сказала она,  -  и  будет
передана  Всеаркадийскому  Совету  через  пять  лет,  когда   "Хедерингтон
Организейшн", лишая себя многих выгод, вернет Аркадии прежнее состояние.
   Что сделает Всеаркадийский Совет  с  такими  деньгами?  Потратит,  надо
думать. Я догадывался, кто первый их получит. Местному  художнику  закажут
огромную статую Хедерингтона, которую воздвигнут в Премьер-сити на площади
Совета.  Затем   начнется   строительство   Хедерингтоновского   музея   и
Художественной галереи, которое превысит  смету  на  четыреста  процентов.
После чего Верной Трейл и  Потомки  пионеров  получат  грант  на  развитие
местных искусств и  ремесел,  которого  им  хватит,  чтобы  танцевать  всю
оставшуюся жизнь.
   Остальное уйдет в центральные фонды. Рядовые жители никогда  не  увидят
этих денег.
   Некоторое время  я  смотрел  на  девушку,  более  интересуясь  ею,  чем
продажей  планеты.  Девушка  приятно  улыбалась,  сознавала,  что  приятно
улыбается, и пользовалась этим - особенно когда нужно было сказать  что-то
неприятное.
   -  Естественно,  Организация  не  выкладывает  денежки  просто  так,  -
продолжала она с улыбкой. -  Мы,  к  примеру,  сохраняем  за  собой  право
отчуждать частные земли там, где это понадобится для общественного  блага.
Однако это право будет применяться, уверяю вас, совсем не часто. С  другой
стороны, мы всем дадим работу. Насколько я понимаю,  сокращение  населения
уже вызвало проблемы. Конечно, в первые годы, пока мы  будем  бороться  за
возврат к процветанию, жалованье у всех будет скромным. Зарплата  составит
только  прожиточный  минимум  -  но  на  счетах  работающих  будет   расти
безналичный фонд. Вместе это составит нормальную зарплату  и  одновременно
станет возмещением капитала, который Организация вложит в планету.
   При этом девушка ослепительно улыбнулась,  и  я  пропустил  дальнейшее,
пытаясь  разобраться  в  услышанном.  Я  чуял,  что  дело  нечисто.   Что,
собственно, пыталась  протащить  Организация?  Неужели  они  заставят  нас
работать задаром?
   Я порылся в поисках проспекта, который раздавали на конференции, но  не
мог вспомнить, куда его засунул. Когда я вернулся к телегазете, девица уже
заканчивала речь. Я понял, что больше не доверяю ей, и  что  ее  улыбки  -
вымученные и фальшивые. Она и наполовину не  была  такой  красивой,  какой
показалась мне вначале.


   В этот день в "Клубе" должно было состояться  собрание.  Я  решил,  что
съем ленч там, а заодно узнаю первую реакцию людей на свежие новости.
   В "Клубе" еще никого не было,  так  что  я  отправился  на  кухню,  где
хозяйничал Чукалек. Я справился о его здоровье  -  у  него  нередко  текла
кровь из носа - и выразил соболезнование по поводу всего лишь пятого места
в гонках. Он бросил на меня быстрый нервный взгляд; пальцы его шевелились.
   Я вспомнил, что Чукалек страдает еще и нервами. Это не  очень  заметно,
пока он хлопочет на кухне: чистит картошку, лихо - на страх врагам - рубит
мясо, шинкует лук, печет хлеб...
   Впрочем, при выпечке хлеба как раз и проявляется этот психосоматический
недуг.
   Чукалек месит тесто  с  увлечением,  даже  с  жадностью.  При  этом  он
монотонно мычит под нос какую-то мелодию - все  громче  и  громче.  И  все
мнет,  мнет,  лихорадочно  двигая  локтями  -  он  никогда  не  пользуется
имеющейся  на  кухне  прекрасной  тестомешалкой.  Мычание  превращается  в
торжествующую победную песнь, когда Чукалек начинает в неистовстве шлепать
на стол готовое тесто. Потом он наконец приходит в себя, хлопает рукой  по
лбу и принимается рвать бледную бесформенную массу на  куски,  придает  им
форму булочек, раскладывает их аккуратными рядами на противень  и  сует  в
печь.
   Однако один кусочек он всегда оставляет; весь вечер  и  весь  следующий
день он таскает этот комок с собой, постоянно терзая  его,  как  эспандер.
Тесто постепенно  темнеет  и  к  следующему  замесу  по  цвету  напоминает
испеченный хлеб. Тут Чукалек заменяет его новым.
   Он ужасно смущается, когда  об  этом  спрашивают,  раскрывает  кулак  и
смотрит на него удивленно, потом прячет левую руку с глаз долой в карман и
держит ее там до конца разговора. Рука, между  тем,  продолжает  скрытными
неприличными движениями разминать в  кармане  тесто,  от  чего  несчастный
собеседник то и дело бросает на нее украдкой тревожные взгляды.
   - Что ты думаешь о договоре с Хедерингтоном? - спросил я Чукалека.
   Он моргнул; его левая кисть сжалась.
   - А, ничего не изменится.
   - Подожди, ты же слышал об их условиях. Многим это не понравится.
   - Только не мне. - Чукалек улыбнулся. - Они, значит, будут  забирать  у
людей землю - ну, а у меня ее нет. Вот у Эзры Блейка есть. А еще они хотят
мало платить. Ну, так "Клуб" и сейчас не  больно  мне  платит.  Вот  Ральф
Стренг - тот зарабатывает...
   Мы еще немного поговорили на эту тему, и я почувствовал, что недооценил
шансы  договора.  Сколько  еще  таких  чукалеков   будет   голосовать   на
референдуме, и его исход решит не разумный эгоизм, а зависть.
   У каждого из нас настает в жизни момент, когда  осознаешь,  что  достиг
своего потолка и выше уже не поднимешься. После этого можно лишь  опускать
других до своего уровня.
   Расстроенный, я перешел в бар, где Джон Толбот как раз наполнял стаканы
первой группы посетителей, каковая состояла из Ральфа Стренга,  его  жены,
Алисии Дежарден с лошадиным лицом  и  его  преподобия  Энрико  Бателли.  Я
заказал пиво и присоединился к ним. Они обсуждали регату -  приятная  тема
после  Хедерингтона  и  его  Организации.  Вскоре  к  нам   присоединились
Суиндоны, Мортимор Баркер и другие постоянные посетители.
   Баркер и  Стренг  уже  помирились;  эпизод  награждения  рассматривался
теперь в ином свете.
   - Просто это был чертовски хороший материал, - гремел Баркер, и  стакан
с пивом казался крошечным в его огромной лапище. - Я лично, Ральф,  ничего
против тебя не имел. Но все видели, что  произошло  в  том  заезде,  и  ты
выглядел мерзавцем. Моя задача как рекламного агента - давать публике  то,
чего она хочет.  Когда  с  красивым  молодым  героем  в  финале  произошел
несчастный случай, ей понадобился негодяй, которого можно за это ругать.
   Стренг улыбнулся.
   - Между прочим, Морт, по твоим меркам, я,  возможно,  и  в  самом  деле
негодяй. Но это неважно. Скажи-ка лучше, почему ты  дал  мне  сорваться  с
крючка?
   Баркер задумчиво пил пиво.
   - Почему бы и не рассказать, - наконец ответил он. - Понимаешь, я  верю
в свободу прессы и в долг репортера перед публикой.
   Стренг нахмурился.
   - Меня подозвал представитель "Хедерингтон  Организейшн",  -  продолжал
Баркер, - и сказал, что если  я  не  хочу  неприятностей,  лучше  оставить
Ральфа Стренга в покое. Как энергичный, смелый и принципиальный репортер я
возмутился. Однако операторы телегазеты выключили камеры и по указке этого
типа заявили, что не станут  снимать  церемонию  награждения,  если  я  не
обойдусь с Ральфом полегче.
   Пока мы переваривали эту информацию, стояла тишина.  Потом  высказалась
Джейн Суиндон:
   - Ральф, у тебя, оказывается, высокопоставленные друзья?
   - Это для меня новость, - спокойно ответил Стренг, и мы ему поверили.
   - Похоже,  -  предположил  Энрико  Бателли,  -  телегазета  принадлежит
Организации. Я так и думал - они повсюду протянули  щупальца.  Зато  тебя,
Ральф, спасли, не дали опозорить. - Он неожиданно улыбнулся.  -  Хотя  мне
кажется, тебе все равно, что о тебе думают.
   Рядом со Стренгом сидела Алисия Дежарден. Женщины вообще  при  малейшей
возможности садятся рядом с ним, встают рядом с ним - вероятно, и  ложатся
рядом с ним.
   - Нет, - возразил он, - не все равно. Нам всем не все равно.  Это  один
из основных инстинктов, тесно связанный с самосохранением и  потому  очень
сильный. Он, например, сильнее инстинкта сохранения вида - с чем, конечно,
связан секс. Я утверждаю даже, что  все  аспекты  самосохранения  являются
первичными инстинктами, в то время как секс и  все,  что  с  ним  связано,
всего лишь вторичны.
   Как всегда, после слов Стренга наступила продолжительная пауза,  потому
что все хотели убедиться, что он закончил - его не хочется прерывать.
   Мы долго молчали, пока наконец Бателли не воскликнул:
   -  Чепуха!  Самые  примитивные  формы   жизни,   например,   не   имеют
представления  о  самосохранении  -  и  все  же   способны   размножаться.
Размножение фундаментальнее.
   Стренг повернулся к Алисии Дежарден.
   - Лапочка, я хочу провести эксперимент. Я задам тебе  вопросы  и  хочу,
чтобы ты честно на них ответила. Сможешь?
   Алисия была польщена.
   - Конечно, Ральф.
   - Если рассуждать абсолютно честно и логично, - начал Стренг,  -  можно
получить хороший результат. Вот я всегда  честен  с  самим  собой  и,  как
видите, преуспеваю. Хорошо бы людям брать с меня пример.
   Стренг посмотрел на Бателли, который в  таких  случаях  становился  для
него как бы спарринг-партнером, а потом снова обратился к Алисии.
   - Ты до недавнего времени была  влюблена  в  Пола  Блейка,  -  спокойно
констатировал он. - И все знают, что  две  недели  назад  вы  разругались.
Кроме того, ты очень хотела  опередить  его  на  регате.  Значит,  ты  его
ненавидела. Логично?
   Алисия молча кивнула.
   - Слушай, Стренг, - прогудел Баркер, - это несколько... Ну...  Тебе  не
кажется?..
   - В таком случае, - продолжал Стренг, -  пройдя  последнюю  излучину  и
увидев в воде тело Блейка, ты испытала, в общем-то, смешанные чувства.
   - Да.
   - Сначала ты, возможно, подумала: "Так ему и надо". Верно?
   - Да...
   - Почему же тогда ты все-таки вытащила его?
   - Иначе он бы утонул, - без колебаний ответила Алисия.
   - Мы ведь решили, что ты этого парня ненавидела.
   - Но не оставлять же человека тонуть. Так нельзя. Это почти убийство.
   - Здесь требуется уточнение, Алисия,  -  строго  сказал  Стренг.  -  Ты
отделываешься  общими  понятиями,  которые  тебе  вдалбливали  с  детства.
Попробуй еще раз.
   Алисия заметно растерялась.
   - По правилам гонок, - сказала она, - пострадавших подбирает  тот,  кто
идет последним.
   -  Правила,  правила.  Кто  их  придумал?   Человек,   который   боится
пострадать. Снова первичный инстинкт... Алисия, не пытайся меня уверить, -
неумолимо продолжал Стренг, - что ты остановилась только из-за правил.
   Вдруг оказалось, что это уже не игра. Стренг загонял Алисию в  ловушку,
как хищник добычу. Девушка жалобно пролепетала:
   - Я просто не могла оставить его в воде, неужели не  понятно?  Меня  бы
потом всю жизнь мучила совесть!
   Стренг торжествующе улыбнулся и откинулся на спинку стула.
   - Уже близко, дорогая, - пробормотал он. - Еще один шажок, а? Еще  один
маленький шажок к истине. Ну, ну...
   Алисия затравленно  посмотрела  на  нас;  должно  быть,  мы  показались
бедному ребенку инквизиторами. Дело явно зашло слишком далеко. Я  подумал,
что ей не выдержать,  но  она  стиснула  зубы,  посмотрела  на  Стренга  и
медленно произнесла:
   - Я вытащила Пола  из  воды,  потому  что  на  меня  смотрел  весь  наш
идиотский поселок. Если бы это случилось за поворотом, я бы оставила этого
подлеца тонуть, вот так - и делайте со  мной  что  хотите!  Ты  это  хотел
услышать?
   Она встала и направилась к дамской комнате.
   Любопытно, как по-разному отреагировали присутствующие.
   - Подвела меня моя маленькая  героиня,  -  протянул  Баркер,  пряча  за
шуткой отчаяние. - Мне еще тогда показалось,  что  она  как-то  нервничает
перед камерами.
   - Однажды Ральфа самого вытащили из воды, - язвительно произнесла Хейзл
Стренг. - Я часто думаю, почему его спаситель сделал это?
   Мы посмотрели  на  нее  с  удивлением.  Впервые  на  нашей  памяти  она
выступила против своего мужа - хотя бы косвенно.
   Неожиданно я выпалил:
   - Не понимаю, какого черта ты расстроил девочку, Стренг?
   Впрочем, я не мыслитель и ни на что не претендую.
   - Ты, Ральф, - сказал Бателли, - что-то уж больно  рьяно  докапываешься
до истины, словно тебя пугают всеобщие иллюзии, даже необходимые. Жаль, не
было тебя на Аркадии во время Передающего Эффекта. Ты бы тогда понял,  что
может натворить правда. Все узнали самые сокровенные чувства друг друга  -
и результаты никого не обрадовали.  Но,  между  прочим,  ты  упустил  одну
возможность. Существует простое объяснение, отчего Алисия вытащила Пола.
   - Неужели?
   - Это, конечно, только гипотеза, но почему не предположить, что она все
еще его любит?
   На это Стренг ответил:
   - Прежде чем я выскажусь на этот  счет,  Энрико,  тебе  придется  очень
точно определить, что такое любовь.
   На этот раз в дамскую комнату ринулась Хейзл Стренг.
   Драматическую ситуацию разрядило открывшееся в соседнем зале  собрание,
и мы присоединились к дискуссии о будущем поселка.



5

   Я - прирожденный лидер, но последователей нахожу с трудом.  Ребенком  я
постоянно организовывал команды и тайные общества, и  это  мне  удавалось,
хотя в этих обществах никогда не  бывало  больше  четырех  членов,  считая
моего спаниеля Буксира.  Неизменно  объявлялся  диссидент  и  провоцировал
типичный диалог:
   Я: Заткнись, а не то я выгоню тебя из команды.
   ДИССИДЕНТ (нехорошо улыбаясь): Какой такой команды?
   Конечно, он организовывал переворот и становился новым заводилой,  а  я
оставался со спаниелем. Все детство из-под меня, как  коврик  из-под  ног,
выдергивали лидерство.
   И на этот раз,  когда  собравшиеся  уселись,  почему-то  именно  миссис
Эрншоу стучала кулаком по столу, а я  лихорадочно  искал  свободный  стул.
Наконец я его нашел, подтащил к длинному столу и сел лицом к  многолюдному
собранию, - самый крайний в ряду уважаемых жителей поселка. Мне не хватило
места за столом; он был недостаточно длинен, так  что  я  единственный  из
сидящих в президиуме оказался целиком на виду.
   Когда собравшиеся  замолчали,  миссис  Эрншоу  встала.  Она  решительно
приняла командование.
   - Дорогие земляки,  -  начала  она.  -  Мы  собрались,  чтобы  обсудить
условия, предложенные Организацией, так как в ближайшую пятницу  состоится
референдум. Нет нужды подчеркивать значение этого собрания. От его  исхода
зависит наше будущее на ближайшие пять лет,  а  возможно  -  на  всю  нашу
жизнь. Так вот,  мистер  Кевин  Монкриф  присутствовал  на  конференции  в
Премьер-сити, где были приняты некоторые  предварительные  решения.  Может
быть, вы хотите обратиться к собранию, мистер Монкриф?
   Я встал, слегка удивленный тем, что она  так  быстро  предоставила  мне
слово. Я обрисовал дискуссию с участием Алтеи Гант и рассказал о  создании
комитета по изучению хедерингтоновских предложений.
   - Но решает все референдум,  -  пояснил  я.  -  А  комитет  к  четвергу
подготовит лишь рекомендации.
   Вскочил Чиль Каа. На его широкой физиономии было  написано  глубочайшее
недоверие.
   - Но ведь чертова уйма народу  проголосует  так,  как  скажет  комитет.
Разве это справедливо?
   - Наверное, Чиль. Должны же рекомендации иметь какую-то силу.
   - Вот-вот. Поэтому объясните нам, правда ли, что в комитете в  основном
крупные землевладельцы?
   Я задумался, еще не понимая, к чему он клонит.
   - Наверное, там есть зем