а  в  наши  дела,  -   задыхаясь,   ответствовала
старушка.
   -  Даже  вам  должно  быть  ясно,  что   абсолютно   бессмысленно   это
демонстрировать, - выпалил Марк.
   - Я не могу нести ответственность за то, что Организация спровоцировала
наших людей.
   - Вы хотите сказать, что здесь командуете не вы?
   - Побойтесь Бога, профессор Суиндон! Разве похоже, что я командую?
   Миссис Эрншоу повернулась к нам, и я с изумлением заметил слезы  у  нее
на щеках. Толпа начала подниматься по склону.
   - Помните Передающий Эффект? - тихо спросил Марк. - Черт возьми, прошло
два года, но люди ничему не научились. Объяснять толпе - совсем не  то  же
самое,  что  объяснять  отдельным  людям.  Во-первых,  толпа  не  замечает
противоречий, а во-вторых, не способна  предвидеть  последствий.  Странное
дело, когда люди собираются вместе, их способность  к  разумным  действиям
уменьшается обратно  пропорционально  размерам  сборища.  Толпу,  подобную
этой, по интеллекту можно сравнить со средней гориллой.
   - Избавьте меня от речей, - отрезала миссис  Эрншоу.  -  Скажите,  что,
черт возьми, мы собираемся делать?
   - Кто ими командует?
   - А кто, по-вашему, мог придумать факелы, когда есть машины с фарами  и
в магазине полно фонарей? Кто мог устроить такой  шум,  поднять  толпу  на
такое дурацкое дело и  уничтожить  последнюю  возможность  договориться  с
Организацией,  ну?  Наш  драгоценный  Чиль   Каа,   конечно!   Послушайте,
профессор, глупо было с моей стороны  похищать  работников  Организации  -
теперь я это вижу. Но когда они стали угрожать нам оружием,  я  как  будто
увидела перед собой красную тряпку. А теперь все вышло из-под контроля.
   Мы остановились - старушка совсем запыхалась.
   - Я отведу вас обратно, -  сказал  Марк  Суиндон.  -  Вы  убьете  себя,
пытаясь угнаться за ними...
   Он вопросительно посмотрел на меня.
   - Да ладно, Марк. Я пойду дальше. Почему бы не досмотреть до конца.
   К тому времени, когда я догнал основную  массу,  лидеры  уже  дошли  до
фермы.  Впереди  на  фоне  темных  деревьев  светились  охваченные   огнем
прямоугольные строения, и еще  у  нескольких  вырывались  из-под  карнизов
языки. Пламя быстро распространялось по деревянным стойкам  и  балкам,  по
обшивке из древних досок.
   Оказалось, что я иду рядом с Уиллом Джексоном. Старик  бросил  на  меня
взгляд из-под полей шляпы.
   - Ты ведь не станешь  нам  мешать?  -  неприязненно  спросил  он.  Уилл
смотрел на  пламя  так  же  неотрывно,  как  смотрел  бы  на  какую-нибудь
молоденькую девушку.
   На неровной, окруженной кустарником  дороге  было  темно.  Все  спешили
вперед с взволнованными лицами, глядя на  пожар.  Толпа  разбредалась.  На
фоне полыхающей фермы носились силуэты  возбужденных  людей;  они  бросали
горящие факелы.
   В этой ненормальной, почти дикарской обстановке я подумал:  "Я  мог  бы
убить тебя сейчас, Уилл Джексон, и никто бы не узнал, а Риверсайд стал  бы
лучше"...
   Вместо этого я сказал:
   - Иди ты к черту.
   - Сам иди, - ответил он.
   Пламя охватило крышу  дома;  показались  язычки  у  фундамента.  Справа
струйка огня отклонилась в сторону и лизнула сено, сложенное  на  открытой
площадке.
   Мелькали знакомые лица. Среди  людей,  окруживших  ферму  с  намерением
спалить дотла Сельскохозяйственный  центр,  дабы  он  не  ущемлял  свободу
Риверсайда, я заметил Каа и Трейла, Минти и Йонга, Джексона и Блейка.
   Я заметил Потомков пионеров...
   Я видел, как они, ликуя, предавали огню те самые строения, которые  два
месяца назад якобы чтили как исторический памятник. Сноп  огня  взлетел  в
небо, когда с  громким  треском  провалилась  крыша.  Чернели  и  исчезали
бревна. Зрители восторженно кричали. Атмосфера  была  праздничная,  но  на
этот раз я не мог наслаждаться сценой разрушения. Радостные вопли  звучали
в моих ушах как издевательство; простое удовольствие от созерцания  яркого
огня было испорчено царившим вокруг духом злорадства.
   Веселье отдавало истерией. На нас начала валиться стена - половина дома
медленно наклонилась, как разводной мост, и под конец грохнулась на землю,
подняв облако  искр  и  открыв  ад  внутри  фермы.  Толпа  взвыла,  и  мое
недовольство превратилось в отвращение. Горело всего-навсего ни в  чем  не
повинное  неодушевленное  строение.  Только  дурак  мог   радоваться   его
уничтожению.  Для  Организации  оно  ничего   не   значило.   Единственным
пострадавшим оказывался Кли-о-По.
   Вдруг у меня над ухом завизжала женщина, и я раздраженно повернулся...
   Она  смотрела  не  на  пламя  -  в  противоположную  сторону;  туда  же
повернулись и другие головы. Визг  звучал  не  восторженно,  а  испуганно.
Остальные тоже закричали, и народ начал разбегаться - кто в открытое поле,
кто в лес...
   В ста метрах от нас, сосредоточенно направив сенсоры на языки  пламени,
ползла огромная туша бронтомеха-отшельника.
   Сначала он направил тонкий луч света на жертвенный  костер,  но  эффект
оказался  ничтожным.  Машина  остановилась,  размышляя.  Огромный   размер
источника тепла одновременно манил и отпугивал, так как не  соответствовал
запрограммированным цифрам.
   Но вокруг имелись другие источники тепла,  поменьше.  Они  стали  более
отчетливыми, когда отделились от основного жара. Они  двигались  по  полю,
они носились среди деревьев.
   Когда я побежал, бронтомех уже направил свои лазеры на людей.


   Стренг оказался прав насчет инстинкта самосохранения. Я  не  знал,  что
происходит с другими, и мне было наплевать на них. Хочется думать, что все
вышло бы по-другому, будь со мной Сюзанна,  но  это  слабое  утешение.  Мы
достигли пика любви, и я поставил бы ее  безопасность  выше  своей  -  как
сказал бы Стренг, - потому что  я  ждал  детей  от  нашего  союза  и  этот
вторичный инстинкт временно перевесил. Через год я тоже отдал  бы  за  нее
жизнь. А через пять лет?.. Десять?..  Тридцать?..  Сколько  времени  нужно
знать женщину, чтобы бросить ее умирать?  Над  такими  вещами  не  хочется
задумываться.
   Сюзанны со мной не было, и слава Богу. Итак,  я  взбирался  по  склону,
продирался сквозь кусты, слышал позади вопли. А один  раз  увидел  золотую
светящуюся нить, которая рассеяла ночной туман и захрустела ветвями  прямо
возле меня. Потом я оказался за хребтом и продирался к  воде,  убежденный,
что слышу, как за моей спиной валятся деревья.
   Был отлив. Проваливаясь, я прошел по илу, переплыл узкую протоку, снова
прошлепал по грязи и забрался на причал.
   Я добрался до видеотелефона в своей гостиной и связался с Баркером.
   - Скажи Сюзанне, что я жив, - попросил я.
   Потом я повалился в кресло, и вскоре после  этого  нежные  руки  обняли
меня, помогли раздеться и отвели в горячую ванну.


   В бойне у блэкстоуновской фермы погибло двенадцать человек, и  нам  еще
повезло, что их не оказалось раза в четыре больше. Сводя вместе  сообщения
об этой ужасной ночи, мы пришли  к  выводу,  что  бронтомех  действовал  с
необычно  низкой  для  себя  эффективностью.  Сбитый  с  толку   размерами
движущихся объектов, которых его разлаженные сенсоры идентифицировали  как
полевых крыс, он непременно хотел добиться привычной степени уничтожения и
поджаривал каждый труп до золы, прежде чем двинуться дальше...
   За  несколько  последующих  дней  поселок  отрезвел,  и  миссис  Эрншоу
восстановила свой контроль. Первым делом она уточнила статус Алтеи Гант  и
других заложников.
   - Вы вольны как угодно перемещаться в пределах поселка, -  сказала  она
им на одном из собраний. - Но не забывайте, что ваши ружья у нас.
   Алтея Гант ответила от лица своего войска:
   - Благодарю. Когда Организация займет  поселок,  к  некоторым  лицам  я
рекомендую проявить снисхождение.
   - Хватит! - взревела миссис Эрншоу. - Нам не нужны ваши милости!
   Она быстро закончила собрание.
   В эти жаркие летние дни, когда кончился месяц вав и начался  зайин,  мы
часто обсуждали, каким будет следующий шаг Организации. Выдвигалось  много
теорий, и самая популярная заключалась в том, что они попросту уморят  нас
голодом.
   - Это самый дешевый способ, - сказала Джейн Суиндон.
   - Я думаю, они подождут, когда мы потеряем бдительность, и  атакуют,  -
высказался Том Минти.
   - Чепуха! - вмешался Мортимор Баркер. Он сидел со стаканом в одной руке
и сигарой в другой. - Если бы они хотели, то  уже  напали  бы.  Они  могут
захватить нас в любой момент, но не хотят. И не захотят, пока продолжается
кругосветное плавание...
   - А разве они не могут принимать  сигналы  сразу  в  Премьер-сити,  без
Риверсайда? - спросил кто-то.
   - Нет. Это сложно. Задействовано три спутника - один над  нами  и  два,
отстоящих на равных расстояниях, над маршрутом Стренга. Их  лучи  нацелены
на наш  спутник,  а  он  передает  только  в  Риверсайд.  Любое  изменение
обойдется в миллионы и потребует временного прекращения трансляции. Сектор
начнет недоумевать и гадать, что происходит на Аркадии.  Нет.  Эта  студия
для нас - лучший заложник, чем сотня пленников.


   - Взгляните вот с какой точки зрения, - обратился к собравшимся жителям
поселка Перс Уолтерс, человек здравомыслящий.  -  Ваша  жизнь  зависит  от
нашего улова. У нас очень мало зерна, немного овощей - и  Бог  знает,  что
нам делать, когда кончатся запасы. На фермы ходить опасно, пока там бродит
проклятая машина. Так что  вас  кормим  мы,  рыбаки,  и  похоже,  что  это
надолго. Между тем, наши сети разваливаются на части, лодки  протекают,  и
нам приходится сполна оплачивать ремонт в мастерской  Кевина  Монкрифа.  А
то, что мы получаем взамен, не покрывает всех расходов, включая убытки  от
амортизации.
   Встрял Чиль Каа.
   - Во-во, Перс прав, только незачем извиняться, Перс.  Эй,  вы!  Или  вы
будете платить, сколько мы скажем, или не получите к черту никакой рыбы!
   - Нынешнюю ставку все одобрили, - заметила миссис Эрншоу.
   - Значит, сейчас мы одобрим другую ставку, ясно?
   Слово взял Марк Суиндон.
   - Подумай сам, Чиль. Мы не можем то  и  дело  менять  ставки.  Все  они
связаны друг с другом. Придется обсудить это в Комитете.
   Публика облегченно вздохнула.
   - Мы рассмотрим это в первую очередь, - сказал Том Минти,  другой  член
Комитета поселка.
   Но Чиль Каа шипел от злости, его круглое лицо побледнело.
   - Вы что, думаете, что так просто возьмете и  отложите?  С  каких  пор,
черт возьми, Комитет распоряжается в этом паршивом поселке? Нет, мерзавцы,
мы проголосуем  немедленно!  Нужна  вам  еда  или  нет?  Да  или  нет?  Да
поднимайте же руки, черт вас дери!
   Под нарастающий ропот перед Каа встал Перс Уолтерс.
   - Потише, парень. Так нельзя. Ты не единственный рыбак, а остальные,  я
думаю, согласятся поговорить с Комитетом, верно?
   Он огляделся. Последовали одобрительные кивки.
   - Свободолюбивые еще скажут свое слово! - выкрикнул Каа.
   - Придержи язык! - возмутился Перс. - С  кем  Свободолюбивые  собрались
драться, черт побери? Вы что, нападете на своих?
   - Да, и тебе первому попадет, штрейкбрехер паршивый!
   Существует лишь один достойный способ разрешения подобных споров, и я с
радостью увидел, что Перс Уолтерс его нашел. Он врезал Каа  по  физиономии
огромным кулаком. Тот повалился с рассеченной губой, и Перс спихнул его  с
импровизированной трибуны.
   Казалось, инцидент был исчерпан, но отголоски его чувствовались еще  не
одну неделю. Вся система бартера попала под огонь критики, и в результате,
конечно, никто уже не перил,  что  получает  справедливую  плату  за  свои
услуги. Система висела на волоске и держалась  только  потому,  что  нечем
было ее заменить.
   Дело было сделано. Поскольку Организация демонстративно ушла со  сцены,
поселок потерял очевидного  козла  отпущения.  Трудности  же,  между  тем,
остались, поэтому Риверсайд стал нападать  сам  на  себя.  Мы  вступили  в
тревожный период  раздора  и  внутренней  борьбы.  Образовались  группы  и
партии, они  формировались  и  переформировывались  и  по  каждому  поводу
бросали вызов Комитету поселка, Потомкам и Свободолюбцам.


   Тем временем Ральф Стренг  плыл  вокруг  света.  Уже  начали  поступать
отзывы из Сектора, несомненно, отредактированные телегазетой.  Было  ясно,
что энтузиазм на других планетах растет. Показали детей  со  стренговскими
значками,  они  запускали  модели  "Аркадянина".  Многочасовая  трансляция
передавалась на каждую планету. Поскольку сетью владел Хедерингтон, он мог
формировать новости.
   Мортимор Баркер, однако, все больше тревожился.
   - У Ральфа неприятности, - сказал он однажды. Мы смотрели, как  яхтсмен
бросает с кормы блесну, вытягивает маленькую серебристую рыбку  и  швыряет
ее в ведро. - Он что-то скрывает... Он даже не ругается, как обычно.
   Стренг сидел, сматывая удочку. Он похудел и загорел. Солнце  высветлило
его седую гриву почти до белизны, и у него поубавилось мяса на плечах.  Он
улыбнулся камере на корме.
   - Как видите, я тяну за собой сеть. - Он словно продолжал монолог, хотя
перед этим почти двадцать минут молчал. - На всякий случай. Одинокому яхт-
смену  осторожность  никогда  не  помешает...  -  Камера  на  топе   мачты
показывала сеть, натянутую между концами двух  поплавков.  -  Пока  что  я
вылавливал только рыбу, - сказал Ральф, - но знаете, что случится однажды?
Я втащу эту проклятую сеть, и что там окажется?.. Я.
   Я вздрогнул; что-то странное появилось в его лице.
   - Осторожно, сынок, - пробормотал Баркер и оглянулся  на  меня.  -  Это
вполне может произойти, - добавил он загадочно.
   - У меня есть компания. Одинокому человеку не приходится выбирать, но я
доволен своими друзьями. Был Уильям, существо, похожее  на  дельфина  -  я
готов поклясться, что он  разумен.  В  конце  концов,  до  него  добрались
чернуги. И несколько дней у  меня  гостила  маленькая  птичка,  мяучка.  И
Мелисса... Ах, бедная Мелисса...
   Неожиданно  Стренг  взял  себя  в  руки  и   отбросил   сентиментальное
настроение.
   - Вот посмотрите, - сказал он. - Примечательный прибор. - Он подошел  к
сонару и включил его. На  экране  появился  косяк  маленьких  пятнышек.  -
Видите? Это рыба.  Неплохой  прибор?  Чувствительность  такая,  что  можно
различить мельчайшую плотву - черт возьми, с таким  прибором  я  не  боюсь
сесть на мель!
   Это стало у него навязчивой идей - публичные попытки привлечь  внимание
к своим трудностям и вымученная похвала чему-нибудь несущественному.  Вряд
ли сонар понадобится ему, пока он не окажется недалеко от Риверсайда.
   Я  думаю,  что  человек  через  какое-то  время  исчерпывает  темы  для
разговора. Даже такой человек, как Стренг. Он еще не  проплыл  и  половины
пути, а уже заездил запас тем до тошноты. Пока он, правда, избавлял нас от
наихудшего - своих упражнений по психологии,  но  я  чувствовал,  что  это
послабление не вечно. Ощущение одиночества росло, и  он  начал  сравнивать
свое плавание с некоторыми эпическими странствиями в незнаемое. Поминались
Хартсборн и "Эндевер", Д'Азбель Бю и "Тиграм Хаунд".
   Другой темой служил Передающий Эффект.
   - ...этот могучий океан сейчас такой спокойный, такой безопасный. И все
же давайте вспомним об ужасном  опустошении,  причиненном  Разумами  в  их
слепой ненависти ко всем живым существам...
   Когда Стренг ступал на эту дорожку, Баркер, как правило,  морщился.  Об
ужасном разорении, которое учинили Разумы, следовало забыть, но невозможно
было сообщить Стренгу, чтобы он заткнулся.
   - Мне  сегодня  снова  пришлось  изобразить  прерывание  трансляции,  -
говаривал Баркер, - но я не  могу  это  делать  слишком  часто.  Проклятый
независимый наблюдатель начинает что-то подозревать.
   Юрист в отпуске поселился в Премьер-сити, но иногда  посещал  студию  и
подолгу  наблюдал  за  трехмерным  изображением.  Держался  он  при   этом
обособленно, почти ни с кем не разговаривая.
   Я  перестал  бывать  в  студии,  не  вынеся   нецензурируемой   критики
катамарана. Поскольку  Баркер  избегал  меня,  я  заключал,  что  дела  не
улучшались.
   Но однажды любопытство пересилило... В Риверсайде уже наступил полдень,
а у Стренга была ночь. Он  взглянул  на  звезды,  пожал  плечами.  Щурясь,
посмотрел на освещенную каюту и отпер дверь. Повернулся к нам и поднялся в
кокпит, ведя за собой крупную  фигуру.  Это  существо  село,  и  в  свете,
падающем из каюты, я увидел лицо в профиль...
   Это был он сам. Это был Стренг. В кокпите сидели два Ральфа Стренга.


   - Классический синдром самовлюбленности, - объяснила впоследствии Алтея
Гант. - Защитный механизм аморфа вошел в ступор из-за того, что у Стренга,
очевидно, просто нет "ты" - нет идеала, нет  предмета  любви,  нет  ничего
такого, во  что  может  превратиться  аморф,  чтобы  угодить  ему.  Аморф,
наверное, начал несколько пробных изменений и  от  всех  отказался.  Потом
наконец осознал, что  больше  всех  Стренг  любит  самого  себя...  Должна
признаться,  я  была  лучшего  мнения  об  этом  человеке.  Не  следовало,
очевидно, дарить ему аморфа.
   - Возможно, только аморф и удерживает его сейчас в здравом рассудке,  -
заметил Баркер. - По крайней мере, у него есть общество его самого, раз уж
нет никакого другого.
   - Вот уж, действительно, общество  самого  себя,  -  усмехнулась  Алтея
Гант. - Аморф эгоцентриста отличается от  любого  другого.  Обычный  аморф
является идеалом - он воплощает все хорошее, что  человек  знает  о  своем
"ты". Он основан только на этом знании,  а  поскольку  никто  не  знает  о
другом человеке всего, это неполный образ.
   Но аморф эгоцентрика - дело другое. Он может в точности  продублировать
Стренга, поскольку телепатически воспринимает разум Стренга.
   Она улыбнулась своей скупой улыбкой.
   - Так что если Стренг устанет, он запросто может удалиться  в  каюту  и
уйти в запой на несколько дней, бросив все на  аморфа.  Никто  не  заметит
разницы, да ее и нет.
   Но Стренг, насколько мы могли судить, продолжал  появляться  лично.  Он
страдал от все  более  длительных  периодов  депрессии,  начал  все  более
неадекватно реагировать на пустяковые дефекты судна, стал открыто  пичкать
себя лекарствами от воображаемых болезней. Ему  удавалось  удерживаться  в
рамках светской любезности всего часа два с утра. Он даже начал признавать
свои недостатки.
   - Долгое одиночное плавание выявляет  неожиданные  отрицательные  черты
человеческого характера, - ударился он однажды средь бела дня в философию.
- Больше всего я жалею, что у меня не хватило здравого смысла захватить  с
собой "Иммунол". Мне не помешал бы сейчас некоторый отдых...
   Но у него не было "Иммунола". Только алкоголь, а это не одно и  то  же.
Два часа спустя начал барахлить насос, и Стренгу пришлось  разобрать  его,
заменить прокладку и при этом обжечь руку о горячий металл...
   На этот раз я его пожалел.
   Позже, когда наступила ночь и он сидел в кокпите с аморфом, ведя с  ним
бесконечный философский спор, я пожалел и аморфа. По-моему,  он  не  знал,
чего хочет Стренг - чтобы с ним соглашались или наоборот.
   Именно в тот раз,  когда  мы  с  Сюзанной  вышли  из  студии,  внезапно
ослепленные дневным светом, Сюзанна спросила:
   - Ты видел, Кев?
   - Что видел?
   Она посмотрела мне в лицо.
   -  Может  быть,  мне  показалось.  Но  пока  Стренг  говорил  со  своим
двойником, на экране сонара появилось что-то большое. Очень большое.
   - Чернуга?
   - Нет... Совсем не похоже... - Она посмотрела вдаль  на  ленивую  бурую
воду Дельты. - Я надеюсь, Ральф не заметил. Это было... Это было  какое-то
чудище, Кев.



14

   Но не морское чудище разрушило загоны Марка  Суиндона  через  несколько
дней. Топлива для траулеров оставалось все меньше, и  поселок  зависел  от
больших коралловых отмелей  неподалеку  от  устья,  где  Марк  разводил  и
откармливал аркадийских толстиков.
   - Одному Богу известно, сколько они протянут, - признался  мне  однажды
Марк, когда траулер Перса Уолтерса "Арктур" выгрузил на причал  сверкающий
улов. - Загоны