ько сказал:
   - Я вас прощаю, уважаемый Валерий Михайлович.
   - Ха-ха-ха! -  расхохотался  тот.  -  Вы  посмотрите  только,  он  меня
прощает!
   - Я бы не сделал этого, - сказал я. - Я бы с вами не так поговорил!
   - Это ничего, - сказал  Федор.  -  Это  пустяки.  Возьмите  вот,  будет
желание - прочтете. Тут немного. Совсем немного.
   - Спасибо, Федор, - сказал я. - Я обязательно прочту.
   - А вот в конец списка! - с угрозой  сказал  Валерий  Михайлович.  -  К
самому закрытию! Когда уже ничего и не останется!
   - Да ведь мне это ни к чему, - отозвался Федор, повернулся  и  пошел  в
свое купе.
   - Я не хочу иметь с вами дела, - сказал Степан Матвеевич и сел на  свое
место, отвернувшись к окну.
   - Пойду подышу. - И Иван двинулся в конец коридора.
   - И я, пожалуй, - сказал я.
   - Так  вас  на  какую  очередь  записать,  Артюша?  -  спросил  Валерий
Михайлович. - Хотите на третью?
   - Ничего я не хочу, - ответил я.
   - Очень и очень напрасно. В вашем теперешнем положении  я  бы  не  стал
пренебрегать хорошими возможностями.
   - Да о чем вы тут все время? - спросил я. - Чем это  вас  так  взвинтил
чемодан?
   - Я боюсь, - сказала Тося.
   - Не бойтесь, - попросил я. Я бы сказал ей и еще что-то, но вот  только
не знал, нужно ли ей это. Я имел в виду Ивана.  Вот  уж  с  тем-то  ей  бы
никогда не стало страшно.
   - А чемодан сдадим в Марграде, - пообещал я.
   - Нет уж! - взвился Семен. - Личная, так сказать, соб...
   - Чемодан мы никому не отдадим, - просто сказал Валерий Михайлович. - И
точка. Да вы и сами не захотите, когда узнаете.



20

   - Что же это? - спросил я, хотя мне надо  было  идти,  но  не  хотелось
оставлять двух испуганных женщин. Да что мне, собственно, до них? Одна  со
своим мужем, другая тоже себя в обиду  не  даст.  Да  и  Степан  Матвеевич
сидит, хоть отвернулся, хоть и бьется  наверняка  над  своими  надуманными
проблемами, а все равно потихонечку бдит, чтобы  не  смели  эти  два  типа
хамить женщинам или еще кому.
   - Снизойдите до того, чтобы нагнуться. Оно,  впрочем,  и  необязательно
нагибаться. Но все же. Хотя можно обратить внимание и издали. Ну и что  вы
перед собой видите?
   Я  невольно  нагнулся.  Макет  Марградского   универмага   был   сделан
удивительно точно, потрясающе точно. Я даже заметил стекло,  треснувшее  и
скрепленное деревянной накладкой.
   - Приглядитесь, приглядитесь, может, что и увидите,  -  сказал  Валерий
Михайлович.
   - Да, действительно. Эту деревянную накладку  я  помню.  Не  далее  как
десять дней назад ее видел.
   - Да только ли в накладке дело? Неверие-то свое, неверие  откиньте.  Вы
ведь заранее уверены, что этого не может быть.
   - Чего? - спросил я и тут же увидел, остолбенел, молнией пронеслось: да
как же я раньше-то этого не заметил? Ведь в глаза, в глаза бросается.
   - Ну что? - спросил Валерий Михайлович.
   Ответить я ему ничего не смог, потому что в нем, в этом  макете  (через
стекло все было  отчетливо  видно),  ходили  люди,  маленькие,  не  больше
мизинца, что-то говорили, покупали, смотрели,  требовали,  просто  стояли,
ждали. Это были самые настоящие люди, только уменьшенные в  размерах.  Так
вот в чем дело! Никакой это был не макет! Это было что-то другое. Но  что,
я все еще не знал.
   Наверное, какое-то восклицание вырвалось у меня, потому что вдруг рядом
с моим лицом оказались лица Тоси и Зинаиды Павловны.
   - Милочка ты моя! - только и сказала Зинаида Павловна.
   А Тося ничего не сказала, даже свое вечное "ах, как это интересно!".
   - Понимаете теперь? - спросил Валерий Михайлович.
   - Ничего не понимаю, - ответил я. - Невозможная вещь!
   - Ха-ха! Очень даже возможная. Я об этом универмаге  давно  слышал,  да
все не особенно верил. А вот теперь как увидел, так  и  подумал,  что  эту
игрушечку нельзя из рук выпускать.
   - Я первый, - робко напомнил Семен.
   - Извольте, извольте. Вы первый и есть. Я второй. Зинаида Павловна, как
женщине вам говорю, хотите быть третьей?
   - Ах, оставьте меня! Ни третьей, ни сто третьей  не  хочу  быть.  Да  и
детей надо  идти  посмотреть.  Жарко-то  как  для  детей.  Ведь  мучаются,
бедняжки. И вентиляция, как назло, не работает. Пропустите, милочка.
   Это  относилось  к  Тосе,  которая  как-то   непонятно,   неестественно
посторонилась. Зинаида Павловна пошла по коридору.
   - Дура! - убежденно сказал Семен.
   - Семка, - тихо прошептала Тося, но от этого шепота даже у  меня  мороз
по  спине  прошел.  А  вот  Семен  сейчас,  видно,  был  защищен  какой-то
непробиваемой броней. Он и на жену-то свою никакого внимания  не  обращал.
Словно не до нее ему сейчас было.
   - Степан Матвеевич, - тихо позвал я, - посмотрите, что здесь.
   Степан Матвеевич очнулся. Значит, он опять весь уходил в свои  гипотезы
и планы спасения поезда, которому, кстати, пока ничего и  не  угрожало.  В
этом я сейчас был уверен.
   - Вот вы про бабусю... - начал он.
   - Да вы посмотрите, посмотрите сначала, - поторопил  я  его,  но  тихим
голосом, потому что мне  не  хотелось  привлекать  внимание  пассажиров  к
нашему купе.
   - Бабуся ведь неспроста... -  продолжил  он,  но  все  же  приподнялся,
шагнул вперед и нагнулся, как только что я.
   Я ожидал испуга, удивления, хоть какого-то восклицания, хоть  какого-то
проявления взвинченных чувств. Но ничего такого со Степаном Матвеевичем не
произошло. Он выпрямился и сказал мне:
   - Я уже начал об этом догадываться.
   - О чем? Об этом магазине?
   - Да, и о нем тоже...
   - Не понимаю, Степан Матвеевич.
   - Сам пока не все понимаю. Тут думать надо. Тут разгадка где-то близко.
   - Ну, пошли-поехали, - усмехнулся Валерий Михайлович. - Записать вас  в
очередь? - обратился он к Степану Матвеевичу.
   - Вот оно что... А ну-ка пошли, Артем, в тамбур к Ивану.
   - И я с вами, - попросилась Тося.
   Семен даже не удивился словам своей жены. Мешала  она  ему  сейчас.  Он
только рукой махнул: иди, мол, куда хочешь, тут все равно не  бабьего  ума
дело. Только охи да вздохи!
   - Идеалисты, - сказал Валерий Михайлович. - Вам бы  все  с  чистенькими
ручками, чистенькими мыслями. Вам бы не испачкаться. Другие пусть  за  вас
все делают. Другие ассенизаторы, а вы, видишь ли...
   - Ей-богу, не вытерплю, - сказал я. - Пошли, Тося.
   - И лучше, и лучше, - засуетился Семен.  -  Простыночкой,  простыночкой
завесим, чтобы никто не лез. У нас тут, может, человек больной лежит.  Вот
мы и завесились. И никто ничего не скажет, потому что человек  перегрелся,
головка разбо...
   - Хватит, друг  мой  Семен,  -  остановил  его  Валерий  Михайлович.  -
Простыночку навесь, да и полезай.
   Мы дошли  до  последнего  купе.  Я  пропустил  вперед  Тосю  и  Степана
Матвеевича, а сам немного задержался. Сын мой  лежал  на  нижней  полке  и
спал. Тут же сидели Зинаида Павловна и Инга. А напротив - Света и Клава.
   А Клава-то, Клава... Что делалось с этой студенткой!  Лицо  ее,  прежде
угристое, слегка землистого  оттенка,  теперь  было  чистым  и  свежим.  И
некрасивая горбинка носа, кажется,  исчезла.  И  какое-то  достоинство  от
сознания собственной красоты отчетливо  проявлялось  во  всей  ее  фигуре,
позе, движениях.
   - Что там еще? - спросила Инга.
   Я вкратце рассказал и про магазин, и про Тосю.
   Инга посмотрела на меня как-то странно. И во взгляде  ее  было  что-то,
что мне не понравилось: какой-то испуг, что ли, или недоверие,  только  не
ко мне, а вообще. Короче, она что-то знала или  просто  догадывалась,  так
что подготавливать ее вовсе не было  смысла.  Она  и  сама  могла  кое-что
объяснить.
   - Пошли, - вдруг сказала она.
   Солнце уже не жгло через стекла. Оно клонилось к закату, хотя  жара  от
этого и не становилась слабее.
   Тося смотрела в северное окно. Напротив нее стоял Степан  Матвеевич.  А
Иван чуть в сторонке, но ближе к Граммовесову.
   - Вот, - сказал я. - Познакомьтесь. Инга - Таисия Дмитриевна.
   - Да просто Тося, - сказала женщина.
   - Угу, просто Тося. А это моя жена, Инга.
   Они подали друг другу руки, но ничего при этом не сказали.
   В Иване что-то ломалось, бродило, корежило его душу, хотя  он  старался
казаться спокойным. Но только я его уже  хорошо  знал.  Настолько  хорошо,
будто всю жизнь прожил с ним бок о бок.
   - Ну ладно, - сказал он. -  Что  играть  в  прятки?  Дело  в  том,  что
Усть-Манска не будет.
   - Как не будет? - Это вырвалось у Тоси  совершенно  машинально.  -  Нам
ведь сходить... - И осеклась. Ведь вовсе и  не  надо  было  им  с  Семеном
теперь сходить в Усть-Манске. Раздумал Семен, да и дело  какое-то  у  него
появилось. - И пусть не будет... Все равно.
   - Я, - продолжал Иван, - изъездил всю Сибирь вдоль и поперек. Пригороды
Усть-Манска уже должны были начаться.  Поселки  и  платформы,  куда  ходят
пригородные электрички. Но только ничего этого нет.
   Нет, Тося не испугалась. Она, кажется,  просто  ничего  не  поняла,  не
расслышала, потому что что-то искала сейчас в своей душе, в потемках,  без
всякого света впереди, да и не зная даже, что же  ей  нужно.  Инга  слегка
прикусила нижнюю губу.
   - Дело в  том,  Инга  и  Тося,  -  сказал  я,  -  что  наш  поезд,  как
предполагают Степан Матвеевич и Иван, попал в другую  реальность,  которая
во многом похожа на нашу. А как вернуться назад, мы не знаем.
   Инга, как мне показалось, облегченно вздохнула. Вот как! Значит,  чужая
реальность ее вовсе не очень и страшит. Или она еще не совсем поняла,  что
произошло?
   -  Скорее  всего  и  не  другая  реальность,  -  сказал   Иван,   -   а
нуль-упаковка.
   - Да, - поддержал его Степан Матвеевич.
   О, бог мой! У них уже было другое предположение. У них  уже  не  другая
реальность, а нуль-упаковка! Ну конечно, нуль-упаковка! Тут и бабуся, и ее
чемоданы, и рюкзак, и телеграмма! Все объяснилось так же просто, как  и  в
случае с другой реальностью.
   Я так и сказал:
   - Сначала другая реальность, теперь нуль-упаковка, а, через  час  будет
еще три или  двадцать  объяснений.  И  все  они  правильны  и  единственно
возможны, но только по очереди, а, впрочем,  может  быть,  и  безо  всякой
очереди.
   - Я пойду соберу стройотряд, - вдруг сказала Инга.
   - Это правильно, - согласился Степан Матвеевич, - только не надо  всех,
а человека три-четыре.
   - А мама мне всего, да, всего в дорогу положила, - прошептала Тося.
   Иван постучал по стене кулаком.
   -  Начальника  поезда  надо  пригласить  и  радиста,  -  сказал  Степан
Матвеевич.
   - Так я к ребятам? - спросила Инга. Она торопилась. Она  хотела  что-то
сделать. Побыстрее. А потом к Сашеньке. Она теперь его ни на миг  от  себя
не отпустит. - Я быстро.
   - Хорошо, Инга.
   Она рванулась чуть ли не бегом.
   - И я, - сказала Тося.
   - А вы куда? - спросил я.
   - Не знаю. Я так. Узнать. - И она тоже вышла.
   В  тамбур  из  перехода  протиснулся  официант  со   своей   корзинкой,
наполненной все теми же кусками жирной жареной колбасы.  Вид  у  него  был
довольно обалделый.
   - Колбаса, - испуганно прохрипел он, - со скидкой. Вам сколько порций?
   - Колбасы нам не надо,  -  твердо  отверг  все  его  притязания  Степан
Матвеевич.
   - Как же? - не понял официант. - Ведь со скидкой!
   - Нет, нет. Спасибо, не требуется.
   - И все так. Весь поезд. По четвертому кругу пошел. Никому  колбаса  не
требуется. А суп только детям и престарелым.
   - Да не нужен нам суп. Антрекотов  даже  не  нужно!  -  вспылил  Степан
Матвеевич. - Понимаете? Мы не хотим есть.
   - Так, так, - официант все равно ничего не понимал. - А в ресторан? Все
места свободны... Никто не идет.
   - Нам сейчас не хочется  есть,  -  как  можно  спокойнее,  но  уже  еле
сдерживаясь, сказал Степан Матвеевич.
   - Вот и все так.  Весь  поезд  не  хочет  колбасы.  Никто  не  хочет  в
ресторан. А у нас план. У нас премия с перевыполнения.
   - Весь поезд? - переспросил Иван.
   - Весь поезд, - подтвердил официант.  -  С  ума  народ  сошел.  Игнатий
Филиппович, прекрасной души человек, повесился от недоверия.
   - Кто?! - вскрикнул Степан Матвеевич.
   - Игнатий Филиппович. Он  у  нас  по  мясным  и  рыбным...  Не  совсем,
впрочем, повесился, а так, угрожал, раз, говорит, никто не хочет есть  мои
отбивные, раз меня игнорируют, раз... ну  и  там  все  прочее.  Он  у  нас
оч-чень строгий мужчина. Так отказываетесь?
   - Отказываемся, - подтвердил Степан Матвеевич.
   - Тогда его не удержат.
   - Кого?
   - Да Игнатия Филипповича. Его  ведь  за  руки  держат.  Из-за  этого  и
картофеля начистить не успели, а гарнир теперь из лапши. А ведь  лапшу-то,
ее ведь сразу можно вываливать,  все  равно  никто  есть  не  будет.  Так,
значит, нет?
   - Нет. Попозже. Сейчас и без того дел много.
   - Ну, ну, не бережете вы поваров...  Он  же  квалификацию  из-за  этого
потерять может...
   Официант еще раз обиженно взглянул на всех нас и рванулся в  вагон.  Он
еще на что-то надеялся.



21

   - Времени сейчас терять нельзя, - сказал Степан  Матвеевич.  -  Начнем,
пожалуй. Я к начальнику  поезда,  как  наиболее  представительный  из  нас
троих. Ивана прошу к радисту. А  вы,  Артем,  если  только  это  возможно,
подготовьте как-нибудь место для нашего совещания.
   Мы вышли в коридор.  Зинаида  Павловна  пеленала  Сашеньку,  собираясь,
наверное, нести его к кормящей матери в соседний вагон.
   Тетя Маша вперевалочку выкатилась из своего купе и завела речитативом:
   - Кому слазить в Усть-Манске? Кому в Усть-Манске? Стоянка  четырнадцать
минут. Прибываем! Стоянка...
   Она  неторопливо  шла  по  проходу,  а  человек  пять  пассажиров   уже
приготовились к высадке, правда, еще не загромождая коридор своими вещами,
потому что ясно видели,  как  за  окнами  вагона  расстилается  бескрайняя
степь.
   Тетя Маша поравнялась со мной. Я не утерпел и спросил:
   - Да где же Усть-Манск? Степь одна!
   - А меня  это  не  касается,  -  спокойно  ответила  тетя  Маша.  -  По
расписанию должен быть Усть-Манск.
   - Так ведь нету его! Может, поезд опаздывает?
   - Ну, гражданин! Да такого с нашим фирменным поездом еще и  не  бывало.
Да и предупредить должны по радио, если какая задержка случилась. А  и  не
предупреждали. Значит, по расписанию.
   - Ну, ну. Посмотрим.
   - Посмотри, гражданин, посмотри, да не  больно  глаза-то  просматривай.
Кому в Усть-Манске сходить?
   Я не стал слушать ее дальше.  Поколебать  уверенность  проводницы  тети
Маши было наверняка невозможно. Да и не требовалось этого по крайней  мере
сейчас.
   Я заглянул в купе. Наши со Степаном Матвеевичем  полки  были  пусты.  А
нижняя, на  которой  должен  был  стоять  макет  Марградского  универмага,
оказалась плотно занавешенной двумя простынями. Перед этой  завесой  стоял
Валерий Михайлович, непоколебимый и решительный. Ясно, что  он  никого  не
пустит взглянуть, что там за этими простынями делается. Ну ладно... Тут мы
еще посмотрим! На противоположной полке сидела Тося и смотрела на  Валерия
Михайловича ненавидящим взглядом, только  это  не  производило  на  стража
никакого впечатления. Я даже почему-то был уверен, что он  только  что  не
пропустил ее туда, и при этом еще изрекал двусмысленные шуточки  и  слегка
заигрывал с женщиной. И еще мне показалось, что Тося только  что  плакала.
Такой быстрой перемены в человеке, какая произошла с Тосей, я  бы  никогда
даже и не предположил. Она выглядела измученной, уставшей и еще...  и  еще
ни во что не верящей.
   Валерий Михайлович улыбнулся мне вполне  нормальной  улыбкой  и  сделал
жест рукой, как бы говоря: тише, не входить, идет эксперимент.
   - Где Семен? - спросил я.
   - Их жена  уже  изволили  спрашивать.  Интересовались.  Семен  Кирсанов
выполняет важное задание.
   - Так где же все-таки Семен?
   - В Марградском универмаге, так сказать.
   - Вот что, - сказал я, - я вижу, вы со  мной  шутите.  Так  мне  сейчас
совершенно не до шуток. Я ведь вас спрашиваю не из праздного  любопытства.
Мне нужно знать точно.
   - В Марградском универмаге, - повторил Валерий Михайлович.
   Убил он его, что ли? А тело прячет за простынями. Даже такая  абсурдная
мысль мелькнула у меня. Я уже начинал верить во  всякую  чушь.  Этого  мне
сейчас только не хватало! Я протянул было руку к  простыне,  с  намерением
заглянуть в таинственный  закуток,  сооруженный  Валерием  Михайловичем  и
Семеном. Крестобойников осторожно, но властно и твердо отвел мою руку.
   - Вот и жена означенного Семена Кирсанова  пыталась  сорвать  простыни.
Невозможно! Просьба самого Семена Кирсанова.
   - Это еще почему?
   - Чтобы не создавать толкучку и беспорядки.
   - Они что-то затеяли, - тихо, но с вызовом сказала Тося.
   - Все для блага человека! - отпарировал Крестобойников.
   Костюм его до сих пор не был приведен в порядок. Валерий Михайлович все
так и стоял в одних носках, забыв почему-то о своих туфлях.  Вот  ведь  до
чего важное у него сейчас было дело!
   - Вот что, Валерий Михайлович, - сказал я. - Сейчас здесь  будет  нечто
вроде собрания. Начальник поезда придет,  радист,  студенты  строительного
отряда... Может, еще кто. Народу наберется много. Надо сделать так,  чтобы
все вошли. Так что макет этот я сейчас поставлю в чемодан.
   - И произведете  убийство  Семена  Кирсанова,  -  с  ухмылочкой  сказал
Валерий Михайлович.
   - Какое еще убийство?! Что за чушь! Я никого не намерен убивать. Я хочу
только убрать с полки макет, чтобы на нее могли сесть люди.
   - Невозможно!
   - А вот сейчас посмотрим!
   Все-таки я довел дело до пустой перебранки, и пассажиры, которым сейчас
совершенно нечего было делать, потому что есть они не хотели, а  преферанс
и шахматы умерли для игры еще утром, начали обращать  на  нас  внимание  и
даже подсаживаться  поближе,  чтобы  получше  рассмотреть,  что  же  будет
дальше.
   - Вы не имеете морального права! - повысил голос Валерий Михайлович. Но
он уже немного струсил и напирал только на  человеколюбие.  Он  еще  очень
хорошо помнил, как его сегодня били.  И  не  хотел  больше.  -  Не  имеете
морального права! - повторил Валерий  Михайлович  и  этим  нажал  какой-то
спусковой крючок моего терпения.
   Я резким движением дернул простыню. Крестобойников  попытался  удержать
ее с другого конца, но преграда рухнула почти мгновенно. А так как Валерий
Михайлович тоже рвал простыню то на себя, то на  верхнюю  полку,  что  для
него было крайне неудобно, то и запутался в ней,  как  в  коконе.  Да  еще
свирепость какая-то напала на него. Это потому, что я что-то испортил в их
с Семеном затее. Он заметался, совсем запутался и  упал  в  проходе  между
двумя полками. Он еще что-то пытался говорить,  но  слишком  торопился,  и
понять его поэтому было совершенно невозможно.
   Я-то предполагал увидеть за этой самодельной ширмой что-то страшное,  в
крайнем случае непонятное, необъяснимое. Но там как стоял  раньше,  так  и
продолжал  стоять  макет  универмага.  Это  повергло   меня   в   какую-то
растерянность. Появился Иван и,  довольно  легко  приподняв  извивающегося
Валерия Михайловича, усадил его в угол нижней полки рядом с Тосей.
   - В чем же дело? - спросил я.
   - Вы еще пожалеете об этом, - с угрозой произнес Валерий Михайлович.  -
Вы всю жизнь будете жалеть.
   - Да ладно, - успокоил я его.
   - А Семена в вагоне нет, - совершенно замученным голосом сказала  Тося.
- Пропал Семка.
   Раз она назвала своего мужа Семкой, значит, уже жалела, значит,  у  нее
уже проходило давешнее настроение и какое-то неприятие Семкиных действий.
   - Может, вышел в другой вагон?
   - Нет, не выходил.
   - Ну и ну! То, что  перед  вашими  глазами,  разглядеть  не  можете!  -
раздраженно крикнул Валерий Михайлович. Он уже  заметно  поуспокоился,  не
рвался, не дергался, но простыни сами теперь не спеша скатывались с  него.
Он был почти свободен, но не делал  попыток  вскочить  и  начать  защищать
что-то свое и Семена, чего мне было не понять. Он вообще, казалось,  жалел
сейчас не себя и Семена, а нас. Совершенно очевидн