еренесло в другую реальность? - обрадовалась Тося.
   - А как же Усть-Манск? - заволновался Семен.
   - Ну что Усть-Манск? Успеем еще в Усть-Манск!
   - А мама? А пироги?
   - О господи! Здесь другая реальность, а он пироги вспоминает!
   Семен посмотрел на свою жену как-то странно.  Кажется,  впервые  он  не
понимал ее. И это пугало.
   - Но что все-таки следует из того, что мы попали в другую реальность? -
спросил я.
   - Теперь понятия не имею. Раньше мы бы просто вернулись в свою,  прожив
в той некоторое время. А теперь...
   - Уж не хотите ли вы сказать, Степан Матвеевич, - спросил Семен, -  что
мы навечно застряли в этой непонятной реальности?
   - Ничего я не хочу сказать.
   - Нам же ведь в  Усть-Манске  сходить!  Нет,  уж  вы,  пожалуйста,  все
сделайте как положено.
   - Да как же я могу сделать?
   - А это не наше дело. Вы нас сюда затащили, вы нас и выручайте!
   - Да откуда вы взяли, что именно я вас сюда затащил?
   - Так ведь это все вы путешествуете по другим реальностям.  А  нам  это
вовсе ни к чему. Нам вот в Усть-Манск нужно.
   - Да успеем мы еще в Усть-Манск, - разволновалась Тося.
   - Тут нужно внести ясность, - сказал Иван. - Степан Матвеевич никак  не
мог своею волею перенести нас в другую реальность. Если это  и  произошло,
то нужно искать причину и методы возвращения. А то,  что  он  находится  в
нашем поезде, так это даже хорошо, потому что никто не знает  столь  много
об этих самых путешествиях во времени, как Степан Матвеевич. И его опыт  и
знания должны нам помочь. Тем более что еще ничем совершенно не  доказано,
что  мы  действительно  перенеслись  в  другую  реальность.   Странностей,
конечно, много.
   - Не знаю, - сказал я,  -  происходит  тут  на  самом  деле  что-нибудь
непонятное и таинственное или нет, но ощущение какой-то тревоги все  время
не покидает меня. Чувствую, что  что-то  все  же  произошло,  но  не  могу
понять, а главное, кажется, даже и не хочу. То есть хочу, чтобы все так  и
осталось.
   - Я тоже чувствую что-то необычное, - сказала Тося. Но в ее голосе было
столько восторга и радости по поводу этого необычного, что в основе  наших
чувств не могло быть ничего  общего.  Ей  было  интересно,  что  же  будет
дальше. А я боялся, что у меня исчезнет то, что я уже имел.



17

   - Пойду узнаю, когда будет Усть-Манск, - сказал Семен и двинулся к купе
проводниц. Вот сейчас он там немного поговорит, все  выяснит,  успокоится.
Обогнуть Усть-Манск мы никак не могли. Должен быть Усть-Манск, так же  как
обязательно должен быть пришелец на пути Семена и Тоси.
   Времени было часа четыре.  Самое  пекло.  Семен  вернулся  успокоенный,
встал на полку и проверил, действует ли  вентилятор.  Нет.  Он  упорно  не
действовал.
   Я полез в карман за платком, но вытащил оттуда лишь аккуратно сложенную
вчетверо телеграмму.
   - Э! А про телеграмму-то забыли!
   - Бабуся Коля, - подхватил Степан Матвеевич.
   Все другие, может, и боролись с жарой, но Степан-то Матвеевич был занят
явно другим. Он старался найти объяснение случившемуся с ним.
   - Да-а! - вскричал я. - Ну  надо  же.  Совершенно  забыл.  Бабуся  ведь
оставила в нашем купе чемодан!
   - Как так? - удивился Семен. - Забыла?
   - Нет. Она его специально не взяла. Оставила, и все. Пусть, кому нужно,
тот берет.
   - Это она из-за меня? - спросила Тося.
   - Нет, нет. Она его действительно оставила нарочно. Не нужен он  ей.  И
внук Коля тоже сказал: пусть этот чемодан едет в Марград.
   - Ой как интересно! - засияла Тося. Сейчас  я  понимал  Ивана.  Тося  -
красавица!
   - Садитесь сюда, - предложил ей Иван. Тося перелетела на его место. Они
немного столкнулись из-за неповоротливости Ивана, но женщина  не  обратила
на это внимания. Иван же только нахмурился.
   - Комиссию надо выбрать, - предложил Семен. - Опись придется делать.  И
тетю Машу надо пригласить, как представителя администрации.  У  кого  есть
бумага и ручка? У меня есть бумага и ручка. Так что, начнем?
   Тетя Маша каким-то образом почувствовала, что ей совершенно  необходимо
находиться здесь, и уже спрашивала:
   - Это кто тут чемоданы оставляет?
   - Тебе бабуся сказала об этом чемодане, - обратился ко мне Семен, -  ты
и открывай его.
   Я поднял полку. Чемодан был старый  и  какой-то  нестандартный,  скорее
всего самодельный.  Замка  у  него  не  оказалось.  Простая  палочка  была
воткнута в петлю, чтобы при переноске не  открывалась  крышка.  Я  вытащил
палочку, положил ее на столик и начал медленно открывать крышку  чемодана.
В чемодане находилось какое-то изделие.  Не  вещь,  не  тряпка,  а  именно
изделие, даже произведение прикладного искусства. Что-то резное,  точеное,
с тщательно выделанными деталями. Что-то  очень  знакомое  и  неопознанное
лишь потому, что имело другие размеры, чем привычное. Да и видно его  было
пока только сверху.
   - Ой! Что это? - удивилась Тося. - Скажите мне, что это?
   - Магазин, - сказал я. - Бабуся говорила, что в этом чемодане магазин.
   - Как это магазин? - не поверил Семен. - Какой еще может быть магазин в
чемодане?
   - Вот этого не знаю. А в другом  чемодане  у  бабуси  был  поезд.  А  в
рюкзаке - пасека.
   - Ерунда, - не поверил Семен. - Какой поезд? Какая пасека?
   - Поезд, - пробормотал Степан Матвеевич. - Вы что же, сами его  видели?
Собственными глазами?
   - Видел, - сказал я. - Как живой... то есть как настоящий.  И  ощущение
такое, что он даже движется.
   - Что же вы раньше не сказали?!
   - А в опись что записывать? - вмешался Семен. - Магазин?
   - Одну минуточку, - попросил Иван. - Так ничего не  разберешь.  Давайте
его на стол или полку.
   - Давай, - согласился я.
   - Только осторожнее, - попросила Зинаида Павловна. - Тут такая  резьба!
Тут красота неописуемая!
   - Беритесь за тот  край!  -  скомандовал  Иван.  -  А  я  за  этот.  Мы
приподнимаем, а вы, Степан Матвеевич и Семен, убирайте чемодан, а  то  тут
не очень-то и развернешься. Давай! - Мы схватились за углы непонятной,  но
красивой игрушки и начали приподнимать ее.  -  Осторожнее,  не  задень  за
тару, - прохрипел Иван. - Вытаскивайте! Вытаскивайте! Тяжелая штука...
   - Все, - приглушенно сказал Степан Матвеевич. - Ставьте.
   Мы с Иваном поставили магазин на Тосину полку.
   - Так я записываю? - спросил Семен. - Магазин, что ли?  Так  и  писать:
магазин. Смешно... Разве это опись?
   Я  немного  отдышался  и  теперь  уже  более   внимательно   рассмотрел
произведение прикладного искусства. Бог ты  мой!  Да  что  же  это?!  Ведь
это... Ведь это был...  Но  какое  совершенство!  Какая  точность!  Просто
невероятно.



18

   - Похоже на универмаг, - в растерянности прошептал Степан Матвеевич.  -
Марградский универмаг. Тысячу  раз  его  видел.  Вот  так  магазин  бабуся
оставила!
   - Правда? - поверила и не поверила Тося. - Это универмаг? Но  ведь  это
так интересно! Я еще никогда не видела Марградский универмаг. Я  еще  и  в
Марграде-то ни разу не была,  а  побывать  в  нем  очень,  очень  хочется.
Правда, Семен?
   Семен даже не ответил ей. Впервые в этом поезде. Не знаю уж, как там  у
них было раньше, но здесь, в поезде, он ловил вопросы Тоси на лету и  даже
успевал отвечать на них раньше, чем они были заданы.  У  Семена  в  голове
проклевывалась какая-то мысль. Ну  да!  Мы-то  все  были  просто  удивлены
сейчас. Красивая вещь, игрушка или макет. Скорее всего макет. Ну вот  как,
например, макет Исаакиевского собора в  Ленинграде  в  самом  Исаакиевском
соборе. И вот мы все еще продолжали удивленно рассматривать это маленькое,
уменьшенное во сколько-то там раз чудо, а Семен  уже  знал  что-то,  видел
что-то или просто  чувствовал.  Словом,  он  уже  разгадал  загадку  этого
чемодана.
   - Пожалуйста, чуть вправо, - раздалось над моей головой.
   Я оглянулся. А... Это Валерий Михайлович, придерживая правой  рукой  на
лбу успевшую  высохнуть  тряпку  и  чуть  приподнявшись  на  левом  локте,
осмысленно и  даже  очень  и  очень  заинтересованно  пытался  рассмотреть
стоящее на противоположной нижней полке. Я посторонился.
   - Благодарю вас, - сказал Валерий Михайлович. - Сколько?
   - Нет, нет, - мгновенно среагировал Семен. - Больше ничего.  Совершенно
ничего. Опись вот. Распишитесь, пожалуйста. Магазин и чемодан. Я сам  сдам
его в Марграде. Лично, так сказать. Произведение искусства и  прочее.  Тут
надо понимать. Тут  такое  дело!  -  Очень  чем-то  был  взволнован  Семен
Кирсанов. И с чего бы это? Даже про Усть-Манск не упомянул.
   - Вот здорово! - воскликнула Тося. - Значит, мы сейчас-в  Марград?  Это
правда, Семен?
   - Правда, правда. В Усть-Манск мы еще успеем. Может,  никаких  пирожков
там мама и не напекла. Может, она и не знает, что мы едем.
   - Как это? - удивилась Тося.
   - Я, может, и телеграмму забыл в Усть-Манск дать.
   - Семен, мы же вместе ходили на телеграф!
   - Да, но ведь и перепутать можно, индекс там, город, улицу.  Все  может
быть. Приедем мы как снег на голову.  Неожиданность!  Радость,  а  все  же
неожиданность. У мамы сердце больное. Удар или еще что. Разве  можно  так?
Тут  надо  подготовить,  предупредить,  чтобы  радость,  но  уж  никак  не
неожиданность...
   - Семен, да что это ты говоришь? - удивилась Тося. Что-то сдвинулось  в
ее лице, в ее настроении, в ее душе. Наверное, таким она своего Семена еще
не видела.
   - Сдать! Лично! Сил не пожалею! В полном порядке, так сказать.
   Не понимал ничего и я, да и все другие, кажется, тоже.
   - Сколько? - снова раздалось с верхней полки. Толковый, рассудительный,
заметно заинтересованный голос Крестобойникова.
   - Нет и нет! - вскричал Семен, засуетился, чуть  ли  не  прикрыл  своим
телом макет Марградского универмага.  -  Запротоколировано  и  продаже  не
подлежит.
   - Да что с тобой, Семен? - не выдержала Тося. - Объясни!
   - Все в полнейшем, так сказать, порядке.  Обязан,  имею,  если  хотите,
общественную нагрузку. Старушке... бабусе... то есть... по  гроб  жизни...
никогда не забуду.
   С Семеном явно творилось что-то неладное. Но  что,  я  не  мог  понять.
Словно свихнулся он внезапно.  И  такая  заинтересованность.  И  нежелание
сходить с поезда в Усть-Манске, о котором он  уже  успел  всем  прожужжать
уши.
   - Закрываем, упаковываем. Лично, так  сказать.  Премного  благодарен  и
прочее.
   Семен схватился было за край макета, но приподнять его ему было не  под
силу, а никто из стоящих вокруг и не подумал помочь. Слишком  уж  странным
было поведение пассажира Кирсанова. И Тося, ничего  не  понимая,  чуть  не
плакала. Словно стыдно ей было и неудобно перед другими.
   - Скажите, сколько? И я  забираю,  -  сказал  со  своей  верхней  полки
Валерий Михайлович. Он уже и слазить было начал  оттуда,  да  некуда  было
поставить ногу, разве что на головы стоящим здесь в какой-то растерянности
людям.
   - Нет и нет! - взвился Семен. - И не продается это! И не  имеем  мы  на
это морального права! И все! И вообще! И вот так-то именно и так!
   - Да вы что?! - взревел Иван. - Что произошло? Объясните, пожалуйста!
   -  Ничего,  -  снова  засуетился  Семен.  -  Реликвия!  Государственное
имущество. Ценность, так сказать. Ни за границу, ни  в  личный  музей,  ни
это... прошу вас.
   - Да что с ним, милочка? - спросила обеспокоенная Зинаида  Павловна.  -
Человек как человек был и вдруг... Да  из-за  чего?  Что-то  я  ничего  не
пойму.
   Понимали пока только сам Семен да еще Валерий Михайлович. Но ни тот, ни
другой не хотели нам объяснять, в чем тут дело. Из других  купе  уже  тоже
начали  собираться  люди,  кто-то  рассерженно  просил  пропустить  его  в
вагон-ресторан.  В  купе  стало  довольно  шумно.  Кто-то  спрашивал,  что
хорошего продают в магазине. И это при всем при том, что никто и  не  знал
толком, что же произошло.
   - Семка! - нервно крикнула Тося. Она вся преобразилась, стала вдруг  не
такой красивой, как прежде, злой, обиженной, ничего  не  понимающей  и  от
этого словно даже оскорбленной.
   - Тише, товарищи, - сказал Степан  Матвеевич.  -  Тише,  пожалуйста!  В
вагоне дети,  а  вы  тут  такой  шум  устроили.  Прошу  разойтись.  Ничего
особенного не произошло, просто макет здания. Уверяю вас. И ничего более.
   Пассажиры попытались было разойтись, правда, не все, а лишь те, которые
стояли ближе, но тут же опомнились и остановились.
   - Вход закрыт, - жалобно объявил Семен. - И прошу  учесть,  что  лежало
под полкой Таисии Дмитриевны, так сказать,  под  нашей  полкой.  И,  стало
быть, имеем преимущественное право и не позволим оспаривать. Не  позволим!
- вдруг окреп его голос. - Никому  не  позволим!  Потому  как  под  полкой
Таисии Дми... и бабуся завещала! Да, да! Она  нам,  мне  это  завещала!  У
нотариуса заверено, с печатями и со всем прочим. Потому как собственность,
личная, персональная, святая, испокон и во веки веков! Вот даже в  газетах
пишут. И никому. Руки прочь! Не трогать! Мое!  Размое  и  перемое!  Голову
оторву!
   Тут уж было не до шуток. С Семеном творилось что-то неладное.
   Тося была близка к обмороку. Из коридора все напирали. Никто ничего  не
понимал. Тут сейчас была нужна решительная рука. Я так и стоял, прижатый к
столику. Иван! Не знаю уж, что он сообразил.  А  скорее  всего  ничего  не
сообразил, кроме того, что пассажиров надо разогнать по  своим  местам,  а
там уж и разобраться со всем, что еще произошло в нашем купе.
   - Милочка, - обратилась Зинаида Павловна к Тосе, - вашему мужу дурно.
   - Дурно? - переспросила Тося. - Ах, дурно. Наверное, дурно. Ах, что это
с ним произошло? Ведь никогда он таким не был. Ведь он никогда так со мной
не разговаривал.
   -  Вот  что!  -  громко,  заглушая  шум  в  вагоне,  крикнул  Иван.   -
Разойдитесь, пожалуйста! Я сейчас начну в окна  выбрасывать  тех,  кто  не
разойдется. Вы русский язык понимаете? Вас вот, например, в какое окно?  С
северной или с южной стороны? С северной? Правильно. Там прохладнее.  Так,
так. Пожалуйста, за ремень,  за  пояс,  чтобы  мне  удобнее  было.  Падали
когда-нибудь из вагона на ходу? Нет. Сейчас упадете. Что? Не хотите?  Так,
так. Вы? Что? И вам тоже не хочется? Тогда  разойдитесь,  пропустите.  Вон
там гражданин желает выпасть из окна. Я сейчас. Я помогу. Я вышвырну, если
есть желающие. Ну и хорошо, ну и прекрасно! Ведь понимаете же,  понимаете!
Ну и молодцы! Вас? Нет желания. Благодарю вас!  И  вас  благодарю!  Вот  и
хорошо. И хорошо... и хорошо. Честное слово, позову, если понадобитесь.
   Здорово это у Ивана получилось.  Мне  бы  никогда  так  и  не  сделать.
Пассажиры разошлись по своим купе, правда, нехотя, но все же разошлись. Да
и ничего интересного не оказалось. Так, от жары с одним стало плохо, с ума
сошел человек, но не буянит. И не будет буянить, потому что  с  ним  жена,
врач и еще четверо здоровых мужчин. Да и ссадят его на ближайшей  станции,
потому что сумасшедших в фирменных поездах не возят.
   - Спасибо, Иван, - сказала Зинаида Павловна. - А вы, Семен,  давайте-ка
вот на эту полку. Ложитесь. Успокойтесь, Семен, успокойтесь. От  жары  это
все.
   С верхней полки свесилась нога Валерия Михайловича,  вслепую  отыскивая
точку опоры.
   - Нет и нет! Обязан, так сказать, хранить и блюсти реликвию, завещанную
и прочее и прочее. Прошу очистить и так далее.
   - Да никто у вас вашу реликвию и не собирается  отбирать,  Семен.  Ваша
реликвия, и хорошо.
   - Никто? - вдруг совершенно спокойно спросил Семен и даже для  верности
переспросил еще раз: - Никто?
   - Никто, - подтвердила Зинаида Павловна.
   - Так никто? - обратился Семен к нам.
   Да черт с ним, с этим  чемоданом!  Мне  бы  только  семью  до  Марграда
довезти. И пропади все пропадом!
   - Никто, - с чистым сердцем ответил я.
   - Конечно, никто, - подтвердил Степан Матвеевич.
   - Никому он не нужен, кроме вас, - сказал Иван.
   - Никому? - вроде бы даже удивился Семен, но в голосе его чувствовалась
неподдельная радость. - Господи! Никому!



19

   - Нет, позвольте, - возразил Валерий Михайлович, опустив вниз и  вторую
ногу. - Нет, позвольте. Как это никому? Общественное достояние! Всем  это,
понимаете, всем!
   - Нет! - прохрипел Семен. И не узнать теперь было  его.  Совсем  другой
человек  стоял  перед  нами  и  защищал  что-то  глубоко   личное,   свое,
единственное, без чего и прожить-то нельзя, из-за чего можно  не  ехать  в
Усть-Манск к своей маме, из-за чего он и Тосю-то, жену свою, забыл.
   - Позвольте, - снова сказал Валерий Михайлович и, выставив свой помятый
зад, начал медленно сползать с полки. И вот он уже стоял на полу пока  что
в одних носках, но это, видимо, его сейчас нисколечко  не  огорчало  и  не
волновало. И брюки и рубашка нигде не теснили его, а, напротив, имели  вид
униженный и оскорбленный. Все на нем топорщилось и вылезало друг из друга.
- Вас плохо воспитали, мой друг! У нас все для  человека.  У  нас  человек
человеку друг, товарищ  и  брат.  Во  вверенном  мне  управлении  торговли
промышленными товарами широкого потребления такого работника не  потерпели
бы. Вы бы ведь налево стали подрабатывать? А? Что-то плохо слышу.
   - Нет! - крикнула Тося. - Семен, что же ты?
   Семен посмотрел на нее, но не увидел.
   - Успокойся, друг Семен, - продолжал Валерий Михайлович. - Успокойся  и
уясни себе, что этого хватит на всех. И зачем волноваться,  делать  другим
неприятности, рвать, кричать? А  что  надо?  А  надо  установить  очередь,
список. Вот у вас, друг мой, и ручка, и лист чистой бумаги.
   - Опись, - быстро проговорил Семен.
   - Нет описи, - повысил голос Валерий  Михайлович.  -  Нет  и  не  было.
Чистый лист, на котором и надо составить список. Так и  быть.  Вы  первый.
Только не наделайте глупостей! Не тащите все,  что  попадет  под  руку.  С
выбором, с выбором. И вообще, может, только на разведку.
   - Не хочу на разведку, - уже несколько  спокойнее  и  увереннее  сказал
Семен.
   -  Конечно,  кому  захочется  за  просто  так?  -  согласился   Валерий
Михайлович. - Тогда первый я. А?
   - Нет, я, - согласился Семен.
   - На том и остановимся. Я не против. А вы, товарищи?
   - А все-таки прилягте, - сказала Зинаида Павловна Семену.
   - Нет уж! - ответил тот. - Покой нам  только  снится!  Отдыхать  теперь
некогда. В разведку, в бой!
   - Кто третий? - спросил Валерий Михайлович. - Вы? Нет. Давайте  третьей
отправим  Зинаиду  Павловну,  нашу  несравненную,  пекущуюся   о   нас   и
заботящуюся.
   - О чем вы? - не поняла Зинаида Павловна.  -  Спасибо,  но  мне  сейчас
ничего не надо.
   - Сейчас не надо. Очень может быть. А потом, в будущем?
   - У меня нет будущего. И, пожалуйста, не возвращайтесь  к  этому.  "  -
Зинаида Павловна! Друг мой! Да у вас еще именно все  в  будущем!  -  запел
Валерий Михайлович. - Да вы...
   - Вот, - возник откуда-то писатель Федор  с  несколькими  листочками  в
руках, - окончание рассказика.
   - Поздно, Федя, - как бы даже сожалея,  сказал  Валерий  Михайлович.  -
Работа редактора не по мне. Так уж  получилось.  Мы  теперь  в  управлении
торговли трудимся.
   - Да разве я из-за того, что вы редактор?
   - Был, был, а теперь нет.
   - Я ведь из самых дружеских чувств. Я помочь хотел вам с вашими вещами.
Чтобы человеком вы  себя  чувствовали,  а  не  вешалкой  для  костюмов.  -
Писатель Федор еще иногда покачивался, но уже гораздо меньше и осмысленнее
и очень часто даже в такт толчкам вагона.
   - Ерунда все это, - наставительно сказал Валерий Михайлович. - Ерунда и
самовнушение. Сосите свою водочку и не лезьте в дела, в которых  ни  черта
не смыслите!
   - Это уж слишком, - сказал я. - Зачем вы с ним так? Человек ведь помочь
хотел. А если не нужна  вам  эта  помощь,  так  откажитесь  вежливо.  Ведь
человек перед вами!
   - Как же, как же, - сказал Валерий Михайлович. - Вижу. Но не нужна  мне
помощь неудавшегося писателя Федора, и пусть он катится, вежливо говорю, к
черту!
   Писатель Федор посмотрел на него странным взглядом. Я было подумал, что
сейчас снова начнется шум. Но писатель тол