сделаем,
а потом малюточек заведем. И будем жить во дворце, хоть и маленьком, а все
не для других. Только для себя да для наших будущих чадушек!
   - Ты выкричись, Семен, выкричись, - сказала  ему  Тося.  -  Легче  тебе
будет. Да и мне тоже.
   - Так я все вру?!
   - Нет, Семен, правду говоришь. Хотела я дом-игрушечку, хотела.
   - Так что же ты теперь заартачилась?
   - А не хочу я теперь ничего, Семен.
   - Тося... - Семен словно понял что-то в это мгновение. - Тося! А как же
я?
   - Не знаю, Семен. Не знаю. Я и сама-то как, не знаю. Но только не  хочу
больше ничего. Ничего мне не надо.
   - А-а! - закричал Семен. - Это все Иван! Это ты, Артем, потворничал! Ты
все знал, а не пресек! Вот теперь и смотри, как  семьи  разрушаются!  А  в
Усть-Манске мать-старушка ждет. Внучата ей нужны. Обманули  мать-старушку!
Всех обманули! Да пропади все это пропадом!
   - И пусть пропадает, - согласилась Тося. - Ты иди, Семен.  Иди.  Устала
я, да и кончать надо быстрее. Люди, наверное, спать хотят.
   - Плевал я на людей, - тихо зашипел Семен. - Плевал. Они на меня,  а  я
на них.
   Он еще и не верил,  кажется,  что  Тося  отказалась  от  него.  Не  мог
поверить. Нужна была ему Тося, нужна. Но только лопнуло что-то в их семье.
Вдребезги разлетелось. Но Семен этого не хотел видеть.
   Степан Матвеевич смотрел на все происходящее хмуро. Семен вдруг сел  на
скамью и замолчал.
   - Семен, ты иди, иди. Ведь неизвестно, что еще здесь будет. А ты сейчас
можешь пройти. Иди, Семен... Иди.
   Семен что-то обдумывал.
   - Ладно, - вдруг сказал он. - Понятно. Не героическая  личность.  Серая
личность. Не чета другим. Другие все знают, все понимают,  только  сделать
не могут. Делать кто-то другой должен. Семен, например. Потому что Семен в
их глазах не человек, а так, мразь одна. И рады бы они исчезновению Семена
с лица галактики, да пока не могут без него обойтись. Семены-то  ведь  вам
еще очень нужны. А я вот могу и без вас!
   - Да ладно ты, - сказал я. - Не можем, да скоро уж сможем.
   - Вы сможете. Это уж точно. А вот сейчас-то, сию минуту и не можете.
   - Кирсанов, - сказал Степан Матвеевич, - вы можете поступать,  как  вам
заблагорассудится. Но только объявите  нам  свое  решение.  В  безвыходной
ситуации мозг работает лучше. А сейчас вы нас расслабили.
   Семен встал. Я подумал, что он  сейчас  швырнет  нам  наши  телеграммы,
захохочет, скажет: "Посмотрим, посмотрим, как вы там без меня". Но он лишь
поставил ногу на полку и в одно мгновение исчез, словно спрыгнул с обрыва.
Нет, я даже не заметил, как он это проделал, но только все было  быстро  и
ловко.
   Что теперь от него ждать. Просто он ушел или  показать,  что  он  может
сделать  нам  благо,  не  рассчитывая,   отказываясь   от   всякой   нашей
благодарности.
   Тося вдруг упала грудью на столик и заплакала, вся затряслась.
   - Воды! - крикнул Степан Матвеевич.
   Я бросился за  водой  к  титану,  а  когда  вернулся,  возле  Тоси  уже
хлопотала Зинаида Павловна. Вездесущая Зинаида Павловна, которая  каким-то
особым чутьем чувствовала, где нужна ее помощь.
   - Ничего, милочка. Сейчас все пройдет. - В нашем купе,  кажется,  пахло
нашатырным спиртом. - Спокойнее. Ну вот и хорошо. Ну вот и чудесная  ты  у
меня девочка. Поплакать можно. Это облегчает. Только до истерики не  нужно
себя доводить. Душечка ты моя, милочка! Золотце прелестное!
   Зинаида Павловна еще немного похлопотала возле женщины и ведь успокоила
ее, успокоила.
   - А теперь вот что, милочка. Тут все мужчины да  мужчины.  Разговоры  у
них, споры всякие. А мы к Инге в купе пойдем. Там и спокойнее  нам  будет.
Поговорим, чайку попьем, а может, и поплачем. Есть ведь у  нас,  есть  над
чем поплакать. Пойдем, милочка...



27

   В купе вошел решительный писатель Федор. Это было видно и по походке, и
по выражению одухотворенного лица.
   - Артемий, - сказал он, - рассказик-то помнишь про Валерия  Михайловича
Крестобойникова?
   - Помню, Федор. Понравился мне этот рассказ.
   - Дело сейчас не в том. Окончаньица у него не было. А теперь есть.
   Степан Матвеевич посмотрел на него как на какую-то помеху. Что  человек
пристал со своими опусами? Но я-то знал, что так просто Федор  не  полезет
со своими никогда  не  печатавшимися  трудами.  Он  протянул  мне  листок,
исписанный с двух сторон.
   - А еще Иван просил передать, что связь можно  установить  по  проводам
линии электропитания.
   - А ведь он  прав!  -  воскликнул  Степан  Матвеевич.  -  Нужны  только
конденсаторы высокого напряжения. Я ведь  обязан  был  это  предусмотреть!
Все-таки мои знания и опыт...
   - Да разве можно все знать? - сказал я.
   - Нет, нет... Уж я-то должен был знать. Не прощу себе...
   - Ну а через магазин связь уже не нужна? - спросил Федор.
   - Как не нужна? Нам сейчас все нужно! А вы  что  хотите  предложить?  -
спросил Степан Матвеевич.
   - Да  вот  только  окончание  рассказика,  -  замялся  Федор.  -  Прошу
прощения, но я  не  смог  выполнить  задание  общественности.  Не  на  все
способен, оказывается, писатель Федор.
   - Не огорчайся, - попытался успокоить я его. - Писатели не всемогущи.
   - И все же я хочу, чтобы вы прочитали окончание рассказика про  Валерия
Михайловича.
   - Я сейчас прочту, - сказал я. Но прочесть рассказ мне не удалось.
   Какой-то  шум  раздался  на  полке,  где   стоял   злополучный   макет.
Поругивания, пыхтение, сопение, словно кто-то с большим трудом  продирался
сквозь непреодолимую преграду.
   Из крыши миниатюрного  магазина  показалась  рука,  судорожно  схватила
воздух, исчезла, снова показалась, но, кажется,  уже  другая,  правая  или
левая, но другая, без  кольца  на  безымянном  пальце.  Что-то  далекое  и
неразборчивое послышалось из-под крыши макета.  Снова  показалась  рука  и
начала делать движения, словно просила о помощи.
   - Ау... - тихо послышалось из недр макета. - Помогите...
   Федор не заставил себя просить дважды. Он схватил ладонь и  потянул  на
себя. Нет, истощен литературными трудами был писатель Федор.  Но  старался
он на совесть. Степан Матвеевич железной хваткой сжал обе руки, и  Федора,
и того, все еще невидимого. Я схватил Федора за пояс, потому что уцепиться
больше было не за что. Втроем у нас дела пошли лучше. Показалась и  вторая
рука. И за нее уцепился тот самый папаша, который обещал своему сыну,  что
мама все купит у дяди. Да  и  еще  кто-то  уже  помогал.  Испуганное  лицо
Валерия Михайловича на миг показалось из крыши, снова исчезло.
   А когда наш фельдъегерь появился еще раз, ему уже не  дали  так  просто
исчезнуть. Может, и пострадали при этом волосы  товарища  Крестобойникова,
но его самого уже не  упускали,  а  когда  из  крыши  показались  плечи  и
туловище,  то  связного  выдернули  из  другого  мира   одним   мощным   и
согласованным рывком.
   Валерий Михайлович в некотором изнеможении сел на полку и привалился  к
стенке купе.
   - Спасибо! - сказал он, отдышавшись. - Спасибо, товарищи!  Если  бы  не
ваша помощь, застрял бы я где-нибудь между стропил одного из самых крупных
магазинов Сибири. Навеки бы застрял.
   - Да что случилось? - спросил я.
   -  А  то  и  случилось,  что  я  прямо  посреди   проникновения   вдруг
почувствовал, что все,  конец,  что  не  пройду  я;  что-то  изменилось  в
микроструктуре этого макета. Не для меня он. Нет, теперь уж не для меня. О
господи!.. В общем, можно сказать, что  все  в  порядке.  Володьку  этого,
который нашим  поездом  хотел  поиграть,  разбаррикадировали.  Бабуся  там
проявила такую энергию! Да и внучек Коля. Коля-то уже здесь...
   - Где здесь?
   - Да в Марграде. Они с бабусей всю академию и институты высшей школы на
ноги поставили. Очень много народу занимается спасением нашего поезда. И к
Афиногену в Фомск срочно вылетели. Протрезвел он, сам испугался того,  что
наделал. Комиссия изучает эту самую нуль-упаковку.  Но  все-таки  говорят,
что это ерунда. Нет, говорят, ничего. Никакой то есть нуль-упаковки.
   - А как же наш поезд? - удивился я. - Ведь мы нуль-упакованы!
   - И так это, и не так. Вроде бы и были, а потом  оказалось,  что  такое
вовсе и невозможно.
   - Не понимаю, - сказал  Степан  Матвеевич.  -  Что  же  тогда  с  нашим
поездом?
   - С поездом действительно какая-то ерунда. Нет  нашего  поезда!  Ни  до
Усть-Манска, ни после Усть-Манска. Вообще нет.
   - Тогда где же мы сейчас находимся?
   - Вот что я могу доложить, - сказал Валерий Михайлович. - Нашим поездом
занимается наука. Много людей выясняют, стараются  понять  и  помочь  нам.
Но...  но  только  связь  через  меня  больше  не  получится.  Или  там  с
нуль-упаковкой что произошло, или еще что, только я уже  не  пройду  через
этот барьер. - Валерий  Михайлович  для  убедительности  ткнул  пальцем  в
крышу, и... ничего  не  произошло.  Товарищ  Крестобойников  действительно
утратил способность проходить сквозь крышу макета. - Они там хотят  писать
плакаты на окнах, чтобы нам видно было. Информировать, так  сказать,  нас.
Так что наблюдайте... Да, вот отчет об  истраченных  деньгах  общественной
кассы спасения. На такси - двадцать восемь,  на  переговоры,  общественный
транспорт. В общем, я истратил шестьдесят рублей.
   - Господи, - прошептал я, - так вы для этого и брали эти двести рублей?
   - Не буду врать, - нахмурился и отвернулся Валерий Михайлович. - Не для
этого я их брал, ну да ладно... Бог простит.
   - А способности вы  лишились  не  из-за  упразднения  нуль-упаковки,  -
сказал Федор. - Тут другое. Да только лучше  ли  теперь  будет,  не  знаю.
Может, все оставить как было?
   - Нет, нет, Федор, пусть все по-новому. Спасибо тебе,  писатель  Федор.
Жаль, что я не редактор какого-нибудь издательства.
   - Да ладно уж, - засмущался Федор. - Чего там. Я и сам рад.
   - Дайте уяснить, - попросил Степан Матвеевич. - Значит, мы ни  в  каком
так называемом поезде-игрушке и не находимся? Так, что ли,  вас  понимать,
уважаемый Валерий Михайлович?
   - Не находимся, но, возможно, находились.
   - Непонятно.
   - Все непонятно. В этом и  трудность.  Все  с  нашим  поездом  с  одной
стороны есть, а с другой - нет. Ведь даже на железных дорогах его не могут
найти.
   - Ну, - сказал я. - Это бывает. Теряются поезда.
   - Сейчас  такая  развитая  система  автоматики!  Математические  машины
вычисляют маршруты поездов. А вы говорите, что поезд  может  потеряться...
Ну, если наш поезд не игрушка, то скоро  должна  быть  станция,  -  заявил
Степан Матвеевич.
   И словно только этого заявления ожидавшая тетя Маша завела:
   - Урман! Кому сходить в Урмане?! Стоянка восемь минут!
   - Ну вот  и  кончились  наши  приключения,  -  сказал  кто-то  с  явным
облегчением.
   Но только никакой станции за окном не было. Лишь непроглядная темень да
звезды. Даже Луны не было.



28

   Я развернул лист, на котором было окончание рассказа писателя Федора. И
вот что я прочитал:
   "Из  театра  Крестобойниковы  возвращались  уже  поздно.  Дома  Валерий
Михайлович сел на кухне почитать газету.  А  когда  вышел  оттуда,  увидел
вчерашнюю же картину.
   Крестобойников прислонился к стене и вдруг понял, что это случилось уже
давно. Уже давно вещи делают с ними что захотят. Теперь он  вспомнил,  что
они с женой всегда подчинялись вещам, каждый вечер раскладывая их вот  так
в комнате. А сами входили в платяной шкаф и стояли там, ожидая  утра.  Ох,
как давно это началось...
   Он открыл дверцу платяного шкафа. На  него  смотрели  немигающие  глаза
жены. Она жила в платяном шкафу. И он тоже. Валерий  Михайлович  попытался
разбудить жену. Это удалось ему не сразу. А когда она все  же  проснулась,
то приложила палец к губам и прошептала:
   - Тише. Не мешай им. Обидятся.
   - К черту! - закричал Валерий Михайлович.
   Он поднял жену  на  руки  и  уложил  в  постель,  хотя  она  сначала  и
сопротивлялась этому. А в глазах ее был страх. Она так боялась,  что  вещи
не простят ей  этого  поступка.  Крестобойников  делал  все  спокойно.  Он
столкал назад  в  платяной  шкаф  все  эти  нахальные,  озлобленные  вещи,
обращаясь с ними без прежнего подобострастия. Он словно и не  замечал  их.
Так просто что-то попало под руку. Потом он закрыл дверцы шкафа, отер  пот
со лба и только теперь признался себе, что ему было страшно.
   - Спи, Вика, - сказал он. - Мы еще посмотрим, кто кого.
   А утром, когда он проснулся, жена уже сварила кофе.  За  завтраком  они
заговорили о спектакле.
   - Какой хороший был спектакль, - начала было Виктория Ивановна.
   - Спектакль  был  дрянной,  -  сказал  Валерий  Михайлович.  -  Артисты
двигались по сцене как вареные. Исполнитель главной  роли  дважды  забывал
текст.  В  массовках,  особенно  в  сцене  общего  профсоюзного  собрания,
статистов было так  мало,  что  становится  совершенно  непонятным,  каким
образом   завод   мог   выполнять   государственный   план,   имея   такую
катастрофически маленькую профсоюзную  организацию.  Да  их  хоть  в  тоги
наряди, спектакль лучше не станет.
   Виктория Ивановна посмотрела на мужа удивленно. Так он еще  никогда  не
говорил.
   Перед уходом на работу  Крестобойников  подошел  к  жене,  обнял  ее  и
почувствовал, кажется, впервые  за  много  лет,  что  это  не  его  пиджак
обнимает ее платье, а он сам свою маленькую Вику.
   По дороге на работу левая туфля попыталась было  канючить,  но  Валерий
Михайлович так цыкнул на нее, что та замолчала и,  кажется,  навсегда.  Во
всяком случае, до более подходящего момента..."
   На этом рассказ писателя Федора обрывался.
   Я понимающе кивнул Федору. Ясно теперь,  почему  Валерий  Михайлович  с
трудом проник через крышу макета. В его  душе  уже  давно,  наверное,  шла
какая-то перестройка. И если действительно прав писатель Федор, то  сейчас
товарищ Крестобойников  значительно  отличался  от  того  Крестобойникова,
который сел в поезд в Старотайгинске. А борьба в нем шла жестокая. Ведь  и
с Семеном он сразу же нашел общий язык.  И  уходил  Валерий  Михайлович  в
крышу магазина совсем не с целью помочь фирменному поезду. А впрочем,  кто
теперь это мог знать?



29

   Мысли на некоторое время перестали возникать в нашем купе. Тут еще имел
значение тот факт, что нам кто-то уже помогал оттуда, извне. И  не  просто
сборище случайных людей,  а  целая  научная  организация,  возможностей  у
которой было намного больше, чем у нас. Правда,  через  окна  магазина  мы
пока читали  на  транспарантах  лишь  искренние  приветствия  и  пожелания
держаться во что бы то ни стало.
   Ну мы и держались.
   Только мысли действительно перестали рождаться в головах пассажиров. Но
я был уверен, что  скоро  мы  снова  начнем  искать  выход  из  неприятной
ситуации. Пытался же ведь Иван наладить связь с внешним миром по  проводам
линии электропередачи.
   Рассказ Федора читал уже сам Валерий Михайлович. Читал  и  в  некоторых
местах повествования согласно кивал головой.
   "А где же все-таки Иван?" - вдруг вспомнил я. Семен, конечно,  оскорбил
его самым чувствительным образом. И не снес бы такого Иван, если бы тут  и
в самом деле не была замешана Тося. Тяжело было сейчас  Ивану.  Но  я  был
уверен, что согнуть его невозможно. И, однако же, исчез Иван, не появлялся
больше в нашем купе.
   - Пойду поищу Ивана, - сказал я.
   - Да, да, - на мгновение встрепенулся Степан Матвеевич.  -  Желательно,
чтобы он все-таки был с нами.
   В радиоузле его не оказалось. И я пошел через вагоны в конец поезда.  В
основном я задерживался в тамбурах, потому что был  уверен,  что  Иван  не
осядет в каком-нибудь купе. Не  очень  он  и  разговорчив  был  для  новых
компаний.
   Остался  последний  тамбур.  Я  даже  подумал  сначала,  что  он  будет
наверняка закрыт, все-таки  ведь  последний...  Но  тамбур  был  открытым,
правда,  неосвещенным.  И  лишь  слабый  свет  красного  фонаря   позволял
рассмотреть, что здесь происходит. Красный фонарь держал  в  руке  товарищ
Обыкновеннов. Он был в каком-то дождевике, хотя осадков не предполагалось,
наверное, в течение тысячи лет, с капюшоном, натянутым на велюровую шляпу.
   Рядом стоял Иван. Оба молчали. Лишь товарищ пришелец иногда приподнимал
руку с фонарем, словно пытался что-то рассмотреть в темноте, остающейся за
хвостом поезда. А сам тамбур был открытым, как в товарных вагонах. И  жары
здесь  не  чувствовалось,  так  как  ветер,  создаваемый  самим  фирменным
поездом,  завихрялся  и  кружился  именно  в  тамбуре,  вернее,  смотровой
площадке последнего вагона.
   Я с минуту постоял молча. Они на меня и внимания не обратили.  Тогда  я
тронул Ивана за плечо, а товарищу Обыкновеннову сказал:
   - Извините.
   Иван оглянулся, а пришелец продолжал пристально всматриваться во  тьму,
словно там действительно можно было что-то рассмотреть.
   - А, Артем, - виновато сказал Иван. - Здесь вот я.  Связь  по  проводам
установили.  Одностороннюю,  правда...  Но,   может,   там   догадаются...
Поговорили немного...
   - Это хорошо, - сказал я. - Это прекрасно.
   - Ну а что там у вас нового?
   - Валерий Михайлович вернулся, - начал я.
   - Ишь ты! - удивился Иван. - Валерий Михайлович...
   Я вкратце  рассказал  ему,  что  произошло  в  нашем  купе.  Он  слушал
внимательно,  только  иногда  быстро  оглядывался  на  убегающее  и   едва
различимое в свете фонаря полотно железной дороги.
   - Так что гипотеза о том, что  нашим  поездом  играет  мальчик  Володя,
отпадает. Тут что-то другое...
   - Да. Тут что-то другое, - согласился Иван.
   - Ты разве догадывался об этом? - удивился я.
   - Не то чтобы догадывался. В игрушку эту я верил, только казалось,  что
здесь и еще что-то. Словом, что здесь не один фактор, не одна  причина,  а
две или даже больше.
   - Артемий, - вдруг обратился ко мне товарищ Обыкновеннов. Лицо его было
печально. Горестные складки залегли возле рта.  -  Вы,  Артемий,  ведь  не
верите в пришельцев?
   - Да как вам сказать... - растерялся я. - Раньше не  верил.  Прецедента
не было. А теперь...
   - А в сказки? - перебил он меня.  Какая-то  боль  чувствовалась  в  его
вопросе.
   - В сказки? - переспросил я.
   - Я ведь вот что имею в виду... Иванушка, Емелюшка. Дурачки они. Это  в
ваших сказках. А смысл этого дурачества? В  сказках  они  вам  симпатичны?
Симпатичны. Знаю. Почему же в реальной действительности у  них  ничего  не
получилось, а в сказках - будьте любезны?  Чего-то  мы  не  учли  в  нашей
просветительской миссии. Я вот в диссертации своей пытаюсь выяснить  связь
космических пришельцев с  героями  сказок.  Сюжетно  они  идентичны,  а  в
смысловом значении огромная разница. Тут какая-то  тонкость,  нюанс.  Ведь
рядом, на виду лежит, а ускользает. Сколько столетий бьюсь.
   - Что ж тут непонятного, - сказал я. - Сказочные  Иванушки  были  нужны
людям.
   - А разве настоящие Ива Нушки не были нужны?
   - Они не были настоящими. Настоящими были те, которые в  сказках.  Люди
так хотели. Понимаете, товарищ Обыкновеннов, они так хотели.  Один  хотел,
сто, миллион. И  получился  обкатанный  мечтами  людей,  отшлифованный  их
желаниями  реальный  образ,  который  для  них  непременно,  необходимо  и
обязательно существовал.
   - Надо подумать, - задумчиво пробормотал пришелец. - Если вы правы,  то
опять главу или две переписывать.
   - Не огорчайтесь, - попросил я.
   - Вам прислать кого-нибудь, чтобы не так скучно было? - спросил Иван.
   - Будьте любезны.
   Мы с Иваном двинулись в обратный путь.
   Вот и опять пришелец в  нашем  поезде.  И  теперь  уже  не  в  качестве
безбилетного пассажира, а работника поезда, что ли.
   А поезд, что бы  там  ни  случилось,  засыпал.  Утомился  он  за  день,
намаялся от жары и духотищи и теперь  пытался  отдохнуть.  В  купированных
вагонах стояла тишина. Разве  что  какой-нибудь  отец  семейства,  едущего
отдыхать на море, стоял возле раскрытого окна  и  курил.  Курил  и  думал,
наверное: вот попал в переплет! Черт дернул ехать поездом! А может, совсем
о другом он думал. О  кружке