егкой жизни. Нет... Не только в этом...
   Да вот только кто поможет ей?
   Инга с Мишенькой и Зинаида Павловна собрались и направились в  соседний
вагон. Дочке надоело сидеть у меня на руках, и она  потребовала,  чтобы  я
опустил ее на пол.
   - Идите в свой "мозговой центр", - сказала Светка,  словно  я  тут  был
совершенно лишним и ненужным человеком. - А мы  побудем  с  детьми.  Уж  у
нас-то с ними ничего плохого не произойдет!
   - Иди, Артем, - кивнула мне Тося.
   Она все еще цвела после вчерашнего объяснения с Семеном  и  Иваном,  но
только я не знал, что у них будет  дальше.  Отказался  ли  Иван  от  своей
любви, чтобы возвратить наш поезд в точное железнодорожное расписание? Или
справедливый Валерка провел с пассажирами беседу и по  вопросу  любви?  Не
знаю... И спрашивать у Тоси мне было неловко, да и у Ивана - тоже.
   А дети привыкли к этим женщинам и отпустили меня совершенно спокойно. Я
пошел в свое купе.
   - Поздравляю, Артем, - сказал Степан Матвеевич.
   - Спасибо. Как вы?
   - Пока ничего... Через полчаса снова...
   - Да что же делать-то?
   - Ничего, Артем... Что-нибудь придумаем...
   - Академики возьмут Степана Матвеевича под свое крыло,  -  сообщил  мне
Федор. - Прямо с вокзала увезут.
   - Ничего, Артем. Я верю. Верю, что смогу прожить одну, но  свою  жизнь,
уж какая бы она там ни оказалась.
   - Хорошая у тебя семья, - сказал Геннадий Федорович.  -  На  расширение
будешь подавать?
   - Какое расширение?
   - Какое, какое... На расширение квартиры?
   - Посмотрим.
   - Да что тут смотреть, - вступил в разговор Валерий Михайлович. Говорил
он с трудом. И вообще сидел полураздетый. Я уверен, что  на  нем  осталась
только та одежда, которую смог пропустить писатель Федор. - Нет,  Артемий!
Тут рвать надо. Это как в магазине. Не  встал  в  очередь  за  бельгийским
костюмом, будешь носить местной фабрики. Я вот, например, всегда...
   Писатель Федор ласково обнял Крестобойникова и погладил по щеке.
   - Будет, Валерий Михайлович, будет, - тихо и успокаивающе сказал он.
   - А?.. Ах да... Забываю все... Но стараюсь, стараюсь.
   - Стараешься, стараешься, - подтвердил Федор. - На вокзале  придется  в
майке выходить.
   - В майке, - печально согласился Валерий Михайлович.
   Тут уж, видно, ничего нельзя было поделать.
   - Приучим, - пообещал Федор. - Постепенно, но приучим.
   - Приучим! - возликовал Валерий Михайлович.
   В углу сидел Семен,  неприступный  и  злой.  Тут  одного  взгляда  было
достаточно, чтобы понять, что у него с Тосей  дело  погибло  навсегда.  Да
только откуда я мог знать души людей?
   Я подошел к нему и протянул руку.
   - Спасибо, Семен! Спасибо за сына!
   Семен посмотрел на меня с неприязнью, помедлил, но  все  же  свою  руку
протянул, правда, нехотя, словно только бы отвязаться.
   - Ладно, - отмахнулся он. - Невелика заслуга.
   - Нет, нет, Семен. Всю жизнь буду помнить.
   - Всю жизнь... Добро долго не помнят.
   - Это ты зря, Семен.
   - Зря?! А я ведь вот что мог сделать! Я  ведь  мог  твоего  сына  снова
увести... ну, то есть... сам понимаешь... а потом не признать.  Да  и  как
его, скажи, признать, когда он вырос на четыре года.
   - Да зачем же?
   - А затем... Тогда бы Тося прибежала ко мне и на коленях молила,  чтобы
я ее простил и снова взял к себе. Она бы ради твоих детей это  сделала.  Я
знаю. И слова бы мне никогда  худого  не  сказала,  виду  не  подала.  Она
такая... И еще раньше бы кончилась эта чертовщина!
   Я невольно отшатнулся от Семена.
   - Прошу прощения! - встрял в разговор Федор.
   - Да идите вы к черту со своим прощением! - взревел Семен. -  Прощение!
Прощение! Кому оно нужно, ваше прощение? Святые! Великомученики!  Один  за
всех, все за одного! А ваше человеческое-то уже начало трещинку давать! Не
заметили?
   - Истинно, истинно, - подтвердил Валерий  Михайлович.  Но  Федор  снова
обнял его и погладил по небритой щеке.
   Семен отвернулся к окну и замолчал.
   - Не надо, Семен, - попросил я. - Я искренне благодарен тебе. И если уж
ты и это мог сделать, да не стал...
   - Да! Не стал, не стал! - Семен снова повернул ко мне свое злое лицо. -
А знаешь, почему не стал? Знаешь? Не смог! Просто не  смог!  Счастье  ваше
зацепило. И разбить бы его, а не получается. Потому что своего нет, а хоть
какое-то на свете должно быть. Хоть в  кино,  хоть  у  соседей.  Только  у
соседей обычно не бывает. А с тобой мы скоро навсегда разойдемся. И я буду
думать: вот человек, у которого счастье.  И  я  ему  помог.  Хоть  и  свое
разлетелось ко всем чертям, а другому помог. Я ведь злюсь на тебя. Я  тебя
ненавижу за твое такое счастье! Но пусть существует! И Тося... Тосю  я  не
знаю, Таисию Дмитриевну, то есть Голованову... И пусть раньше, чем  позже.
Детей хоть, слава богу, нет... Никто спрашивать не будет: "А кто мой милый
папочка?" И вообще... Можешь  ты  уйти  и  не  мозолить  мне  глаза  своим
странным видом? У тебя на лице написано: "Довожу до сведения всех,  что  я
абсолютно счастлив!" А это не всем нравится. Мне, по крайней мере.
   - Хорошо, Семен.
   - Вот и катись к своему милому семейству... Ха-ха-ха! А ведь  семейство
и в самом деле необычное, необычное семейство!
   - Ладно, Семен, ты уж как хочешь. Я вовсе не этого хотел.
   - Вот и все вы так: ты уж как хочешь. Я, мол, хотел совсем другого,  но
так получилось.
   - У него пройдет, пройдет, - снова влез Федор в разговор. - Я  знаю.  Я
писал однажды про такого. Это  у  него  от  боли  душевной.  Не  хочет  он
показать, что душа его мучается...
   - Молчи! - взревел Семен. - Молчи. Немного осталось. Не трави  меня.  Я
ведь не Валерий Михайлович, я могу так дать под  одно  место,  что  вперед
поезда в Марград прикатишь!
   - Успокойтесь, - попросил я. - Не надо.
   - Не надо, - подтвердил Семен. - Ничего сейчас не надо!
   - Граждане! Сдавайте постельное белье! Прибываем в Марград!  Стоянка...
Конечная станция... Областной центр, что ли? Учат,  учат.  А...  по  радио
объявят.
   Тетя Маша шла с веником.
   - Вещи не оставлять!
   Постели у меня не было. Я свернул свой матрас и закинул его на багажную
полку. На столике валялась бритва. Ее никто не починил. Никто, наверное, и
не брался за это дело. Ну да ладно. В институте разберемся.
   - Артем, - позвал меня Геннадий Федорович. - Тут, может, и  не  в  этой
штуке дело.
   - А в чем же?
   - Ведь эксперимент-то предполагался совершенно чистым.
   - Слышал уже...
   - Ведь никто не знает, кому подложили этот макет. Тебе или еще кому.
   - Как! - воскликнул я.
   - Одному из десяти командированных он предназначался. Но точно никто не
знает, пока не соберемся все в институте и машина не выдаст результат.
   - Вот спасибо, Геннадий Федорович!
   - За что?
   - За то, что сразу этого не сказали!
   - Так ведь тут... С другими-то  командированными  ничего  странного  не
произошло, а у вас тут в поезде такое... Вот я и подумал, что эта  игрушка
у тебя. И еще такое соображение. Не  могла  та  игрушка  наделать  столько
шума. Я вот все думаю... Нет. Никак не могу понять, как это  у  нее  могло
получиться. Про мощность уж и не говорю.
   - Просто ее у меня не было, - сказал я.
   - А откуда у тебя такая уверенность?
   - Сам не знаю... Чувствую...
   Мне сейчас хотелось пройтись по всему поезду и всем сказать:  "Спасибо!
Большое вам спасибо!" Но пассажирам было не  до  меня.  Пассажиры  сдавали
постели, собирали чемоданы, переодевались в одежду,  достойную  областного
центра. Да и не научен был я выражать  свои  чувства  перед  такой  массой
людей.
   Я пошел по вагонам и постучал в купе, где располагался радиоузел.
   - Можно войти? - спросил я.
   - Можно, - с некоторым сомнением согласился радист. Все-таки купе  было
служебным. Но, с другой стороны, ведь он знал меня.
   - Понимаете... Мне нужно сказать одну фразу по местному радио. Можно?
   - Вообще-то не полагается, - засомневался он.
   - Я только хотел поблагодарить всех пассажиров.
   - А! - догадался он. - Одну фразу можно. Только чтобы  без  всяких  там
штучек-дрючек. У нас строго.
   - Понимаю. Только одну фразу.
   Он что-то переключил, сунул мне микрофон в руки,  потом  снова  взял  в
свои и сказал чуть даже торжественно:
   - Товарищи пассажиры, внимание! Внимание!
   Затем он снова передал микрофон мне и жестом показал: "Говори".
   Я заволновался, ведь фраза у меня так и не была готова.
   - Товарищи, - сказал я, задыхаясь. - Люди!  Человеки!  Спасибо  вам  за
все!
   Все... Больше я ничего не мог сказать. Я  передал  микрофон,  подождал,
пока радист его выключит, сказал "спасибо" и вышел в коридор.
   Не совсем то я сказал. Да и как выразить  свои  чувства  сотням  людей,
которые даже не знают тебя в лицо?
   Ну да ладно. Пусть уж они поймут каждый по-своему...
   Ивана я снова нашел на площадке последнего вагона. Вместе с  ним  стоял
товарищ Обыкновеннов.
   Ивана я ни о чем не расспрашивал. Да и бесполезное это было дело.  Если
захочет, то расскажет сам. А вот товарища пришельца мне хотелось кое о чем
спросить.
   - Вы хотели рассказать мне какую-то историю.
   - Да. Хотел.
   - Еще есть время. Расскажите.
   - Нет, теперь это не имеет смысла.
   - Но ведь именно перед Марградом вы и хотели рассказать ее!
   - Я был уверен, что все будет по-другому.
   - Понимаешь, Артем, - сказал Иван. - Товарищ Обыкновеннов  был  уверен,
что для спасения поезда нужно было обязательно пожертвовать вашими с Ингой
детьми. Это был единственный возможный вариант. Все  знали  это.  Но  ведь
решили-то не так. Это и непонятно товарищу Обыкновеннову.
   - Не понимаю, - подтвердил пришелец. - Ваш мир совершенно нелогичен.  У
вас  какой-то  разрыв  между  причинно-следственными  связями.   Пассажиры
сделали совершенно противоположное тому, что было необходимо для спасения,
и поезд тем не менее благополучно прибывает в Марград.
   - Пришельцу, наверное, это действительно трудно понять, - согласился я.
   -  Господи,  да  какой  я  теперь  пришелец!   -   воскликнул   товарищ
Обыкновеннов. - Ведь я же живу здесь с незапамятных времен.  И  все  равно
ничего не понимаю! И как  это  у  вас  из  совершенно  нелогичных  посылок
получаются правильные действия?
   - Видите ли, - сказал я, - мы и сами еще много не понимаем. Но  это  не
причина для того, чтобы бездействовать. Когда-нибудь  мы  поймем  все.  Во
всяком случае, гораздо больше, чем сейчас... А вы вот мне  что  скажите...
Вы действительно пришелец с планеты Ыбрыгым?
   - Я обижусь, -  сказал  товарищ  Обыкновеннов.  -  Я  обижусь  на  вас,
Артемий!



47

   Фирменный поезд "Фомич" прибыл в Марград.
   Первой, кого мы встретили, когда вышли из вагона, была бабуся со  своим
великаном внучеком Колей.
   - Здравствуй, голубчик, - запричитала она. - Доехали, милые  вы  мои...
Да ты никак, голубчик, с семьей ехал?
   - Приехал с семьей, - ответил я. - Вот жена,  Ингой  звать.  Два  сына,
Саша и Миша, и дочь Валя.
   - А старухе голову морочил, что холостой.  Ай-яй-яй!  -  погрозила  она
мне. - Нехорошо старуху обманывать.
   - Да я и не обманывал вас. А вы зачем в Марграде?
   - Как зачем? - удивилась бабуся. - Мы с Феней сюда прилетели.
   -  Отца  привезли  в  Академию   наук,   -   пояснил   внук   Коля.   -
Заинтересовались  им.  Отсыпается  в  гостинице.  А  мы  вот  решили   вас
встретить. Знакомые все-таки люди.
   - Это хорошо, что вы здесь оказались, - сказал я.
   - Мы, голубчик,  в  гостинице  "Крутые  берега"  остановились.  Ты  уж,
пожалуйста, навести старушку. Я ведь все больше одна сидеть буду.
   - Обязательно навещу. В ближайшие дни. Твердо обещаю.
   - Вот и хорошо. И про  нуль-упаковку,  может,  что  выяснится.  Феня-то
вдруг еще и человеком станет. Очень уж хочется матери, чтобы все  ее  дети
людьми были.
   - Я уверен, что станет. Помощь человеческая ему была нужна.
   - Ох, как нужна, голубчик, людям помощь человеческая... Ну да ладно.  Я
вижу, вас встречают.
   - Где? - все-таки испугался я.
   - Мама! - крикнула Инга и  бросилась  к  полноватой  женщине,  рядом  с
которой шагали высокий пожилой мужчина и парень. - Мама! Папа! Борька!
   - Инга! А это?
   - Мама, я тебе все сейчас  расскажу.  Мама,  вот  мой  муж.  Его  зовут
Артемом. Это Миша. - Она кивнула на сына, которого держала на руках.  -  А
это Саша. Он уже первый класс закончил. И Валя. Ей четыре года.
   - Да что-то я ничего не пойму, - удивилась моя теща.
   - Мама, ну что тут непонятного. Вот мой муж, и вот мои дети. Трое их  у
нас.
   - Как это трое? Почему именно трое? Да ты вдовца, что ли, взяла?
   - Подожди, мать, - остановил ее муж. - Тарахтите, как сороки. Ничего не
поймешь. Давай-ка, Инга, коротко и внятно.
   - Ну, понимаете. Мы с Артемом познакомились в вагоне.  А  потом  у  нас
появились дети... Трое. Саша, Валя и Миша.
   - Подбросили! - ужаснулась мать Инги.
   - Да нет! Ничего нам не подбросили. Появились они у нас. Сначала  Саша.
Он новорожденный был, а кормили его в другом вагоне. А на второе утро  ему
уже четыре года стало. И появилась Валентина. А потом...
   - Ты что-нибудь понимаешь? - спросила мать Инны у мужа.
   - Не очень, но надеюсь когда-нибудь понять.
   Я был уверен, что сегодня они все равно  ничего  не  поймут.  Может,  и
через год не поймут. Но смирятся. Внуки как-никак...  Поэтому  я  поставил
дочь на асфальт и сказал:
   - Артем.
   - Артем, - покачала головой теща. - Посмотрите на него. Он Артем!
   - У меня квартира есть, - заявил я, не зная для чего. Чтобы  солидности
себе, что ли, придать.
   - Бабушка! - топнул ногой  Сашка.  -  Ты  так  и  будешь  стоять  и  не
поцелуешь меня?
   - Да что же это?! - растерялась женщина.
   - И меня, - попросила Валентина.
   Знали они, знали своих бабушку и дедушку!
   - Милые вы мои! - вдруг расплакалась мать  Инги  и  принялась  целовать
внука и внучку. Потом  выпрямилась  и  заявила:  -  Все  равно  ничего  не
понимаю.
   Ну, тут они еще маленько поразбирались, а я увидел Степана Матвеевича и
не выдержал, подошел к нему.
   Степана Матвеевича держали под руки два молодых человека, по виду вовсе
не академики, но все же из. Академии наук.
   Где-то совершили запуск в прошлое, потому что взгляд  Граммовесова  был
ужасен. Я подошел и обнял его. Мне плакать хотелось при виде этого жуткого
зрелища.
   -  Можно  хоть  что-нибудь  сделать?  -  спросил  я  у  молодых  людей,
поддерживающих Степана Матвеевича.
   - Ничего нельзя сказать заранее.
   - Главное - объяснить феномен, - сказал второй. - Вы родственник?
   - Нет. Но я очень заинтересован в судьбе Степана Матвеевича.
   Кто-то тронул меня за плечо. Я оглянулся. Это был  Семен.  И  лицо  его
было сейчас не злое, не грубое, а просто какое-то тоскливое.
   - Вот что, Артем, - сказал он. - Возьми на память. - И он протянул  мне
радиотелефонограмму.
   - Что это?
   - Прочитаешь... Я ведь и не знал, что ему уже четыре года... Только  по
фамилии и догадался. Валерка это послал. На все станции... Прощай...
   - Подожди, Семен.
   Но он только махнул рукой и пошел прочь.
   Тося все еще стояла возле вагона. Уж ее-то я не  мог  отпустить  просто
так. Да и некуда ей было идти здесь, в Марграде.
   - Тося, - сказал я, - ты сейчас поедешь к нам. И мы все  очень  здорово
придумаем.
   - Нет, Артем. Я приду к вам, но не сейчас.
   - Да куда же ты в незнакомом городе?
   - Я знаю, Артем... Я знаю.
   - Тося...
   - Нет... Сейчас нет. Но скоро вы увидите  меня.  Обещаю.  У  меня  есть
Ингин адрес.
   - Прощай, Артем.
   Это Иван обнял меня.
   - Почему же "прощай"? Только до свиданья.
   - И я не хочу тебя терять. Вот не хочу, и все. Даже не могу. Сил  таких
у меня не найдется.
   - Так и не надо, Иван. Я тебя жду у себя, если ты согласен.
   - Ну, сейчас у тебя достаточно хлопот и без меня. Но зайду.  Даже  если
исчезнешь куда, все разно найду. Артем, ты мне вроде брата  стал.  Хоть  и
сентиментально, но правда... До свиданья! До свиданья, Артем!
   - До свиданья, Иван! Я тебя очень жду!
   И Иван тоже ушел...
   И вообще толпа заметно редела. Студенты грянули под гитару строительную
песенку собственного сочинения. Валерка метался среди них, наводя порядок.
   - Валерий! - крикнул я. - Михаил! Клава! Светка!
   Светка погрозила мне кулаком. Клава  улыбнулась.  Михаил  хотел  что-то
сказать и не мог. Видно было, как надулись  жилы  на  его  шее.  Он  снова
заикался...
   - Счастливо всем оставаться! - крикнул я.
   Валерка нехотя подошел.
   - Что же ты? - сказал я. - Так и уйдешь?
   - Так ведь мы еще наверняка встретимся. Ты  учти,  Артем,  что  бросить
институт мы ей не позволим. Весь наш комсомол этого не позволит.
   - Да с чего ты взял, что бросит?
   - С чего, с чего? Семья у нее теперь какая! И что за песни без нее...
   - Да споет она еще с вами, споет.
   - Артем! - это кричала Светка. - За Инку головой отвечаешь!
   На это я был согласен.
   Стройотряд уходил, оглашая вокзал боевой песней. И Инга что-то  кричала
им вслед.
   Вот и Зинаида Павловна. Прекрасная седая женщина.
   - Зинаида Павловна, - попросил я, - уж вы-то обязательно зайдите к нам.
   - Непременно, Мальцев, непременно.
   - Не забудьте только.
   - Да как же я забуду, если я сейчас  прямо  к  вам.  Надо  ведь  как-то
разместить семью. Вы хоть продумали это?
   - Нет, - сознался я. - Ничего такого я еще и не продумал.
   - Ну вот и займемся.
   Все мое семейство и родственники начали потихонечку отходить от вагона.
   Но тут стояла еще одна родная пара. Валерий Михайлович  в  майке-сетке,
брюках, без ремня и разношенных тапочках и писатель Федор.
   - Родственничков у тебя будь здоров! - сказал Федор.
   - Это ничего, - успокоил я его. - Как-нибудь привыкнем друг к другу.
   - Ты, Артюша, Артемон, Артемиус, себя им в руки не давай! - посоветовал
Валерий Михайлович. - Тут себя сразу нужно поставить соответственно.
   - Хорошо. Обязательно так и сделаю.
   - Ладно,  ладно,  -  успокоил  его  Федор.  -  Артюша  и  сам  во  всем
разберется. - Артем... ты, если можно... возьми вот. -  Федор  вытащил  из
кармана пачку  листов,  исписанных  его  неровным  почерком.  -  Почитаешь
когда-нибудь...
   - Да ты что, Федор! Твои рассказы надо печатать! Они очень  даже  нужны
людям.
   - А... - отмахнулся Федор. - Пустое это, Артемий... Да и не рассказы, а
так, повесть... черновик... Я только фамилии и названия  станций  изменил.
"Фомич" получился.
   - Прямо! - скомандовал Крестобойников.
   Мы обменялись прощальными рукопожатиями.
   Вот ушли и эти. И снова я что-то не сделал  для  них.  Да  и  для  всех
других. Пусть помогут тебе, Федор, добрые люди!
   - Ну, Артем, я думаю, на работу ты в понедельник  все-таки  явишься.  -
Это был мой шеф, Геннадий Федорович.
   - Конечно, Геннадий Федорович. Какие могут быть сомнения?
   - До свиданья.
   Ушел и  мой  шеф  с  двумя  "академиками".  Унесли  макет  марградского
универмага... И никого уже  больше  не  осталось  возле  вагона,  лишь  на
мгновение мелькнул официант с пустой корзинкой.
   И тут мне стало так больно, так невыносимо  больно,  словно  я  потерял
глупо, по своей  вине,  всех  своих  товарищей.  Захотелось  заплакать.  Я
опустился на колени, поклонился и сказал:
   - Спасибо тебе, "Фомич"...
   На меня, конечно, смотрели  не  успевшие  еще  разойтись  пассажиры  из
других вагонов, но мне не было стыдно.
   - Ишь! Печалится! - Это тетя Маша стояла в дверях тамбура. И та, вторая
проводница, имени которой я так и не узнал, стояла рядом.
   Я встал, поклонился женщинам и сказал:
   - До свиданья!
   - А вещи вы, граждане, всегда забываете с собой захватить.
   Это она говорила о бутылке пришельца.
   - Возьмите ее себе на память, тетя Маша, - сказал я. - Это вам  подарок
от пришельца с другой планеты.
   - И возьму, - заявила тетя Маша недовольно. - Мне все равно,  пришельца
или нет. А без билета не будет ездить!
   Вот я и распрощался со всеми... Инга-и все мои  уже  ждали  у  входа  в
вокзал. Я бросился б