, - жестко сказал Иван.
   Он был прав, прав теоретически и практически, морально  и  нравственно,
он убеждал себя в этом, но не было радости в его голосе,  и  не  хотел  он
этой правоты.
   Мимо  окна  прогрохотал  товарный  состав.  Испуганное  лицо  машиниста
мелькнуло за окном. Кажется, мы куда-то приехали...
   - Чья очередь теперь? - спросил писатель Федор.
   Кто тут мог установить очередь?  Только  добровольно.  Только  кто  как
захочет.
   - Я готов ехать в этом поезде хоть к черту на кулички, хоть всю  жизнь,
- сказал Иван.
   Ага... Это он говорил для меня. Это для меня, Инги  и  наших  детей  он
согласен ехать к черту на кулички. Да только согласятся ли другие?
   - Тогда я, - снова сказал писатель Федор.
   - Да что у вас-то? - нервно спросил Иван.
   Начальник поезда смотрел на все происходящее дикими глазами.
   - А обязательное воплощение моих рассказов в жизнь! - с вызовом  сказал
Федор. - Нет уж, прошу... и прочее.
   Федор словно даже рассердился, что его не причислили к лику мучеников.
   Тут в вагон влетел Валерка. Лицо его было бледно и испуганно.
   - Чуть не врезались! - крикнул он.
   - Что там еще? - не понял я.
   - В товарняк чуть не врезались! А как отвернули, не могу  понять.  Ведь
только один путь был, а на пути товарняк стоит. А наш прет под семьдесят и
не может ход замедлить. Уж и секунды не оставалось, ну, думаю, крышка! Тем
более в самом паровозе. Уж паровоз-то наверняка бы всмятку.  А  почему  не
столкнулись, не знаю. Ведь не было там стрелки, не  было!  Не  разъехаться
нам было никак.
   Уж всмятку, это наверняка... если  бы  не  Степан  Матвеевич...  Степан
Матвеевич  отказался  от  самой  главной  своей  мечты  стать   нормальным
человеком, прожить одну-единственную жизнь, но по-человечески.
   Валерка посмотрел на Граммовесова и ничего не понял.
   - Что с ним? - спросил он удивленно.
   - Видишь ли, Валера, - сказал я, -  тут  все-таки  разобрались,  что  к
чему... и вот Степан Матвеевич...
   - С ума, что ли, сошел?
   - Нет... Он просто только что прожил десять лет в другой  реальности...
Ты ведь помнишь, он рассказывал... Иван тут предположил, что...
   - Значит, нашли! - обрадовался Валерка, но тут же смутился, взглянув на
Степана Матвеевича. Какая-то связь намечалась в  его  голове  между  двумя
событиями. - Неужели...
   - Ладно, - сказал  Иван.  -  Расскажу  вкратце.  Раз  я  начал,  мне  и
продолжать... Одним словом, мы мечтаем, желаем чего-то, а в  нашем  поезде
все это осуществляется, овеществляется, что ли. И единственное, что от нас
сейчас требуется, так  это  отказаться  от  всяких  желаний  вообще...  По
крайней мере, пока мы не прибудем в  Марград.  Как  это  сделать  во  всем
поезде, я не знаю. Желания людей проконтролировать невозможно.
   - Наш отряд... - начал было Валерка.
   - Да, ваш отряд. Наиболее организованная единица  в  поезде,  -  сказал
Федор.
   - Что нужно сделать?
   - А нужно с каждым провести беседу о том, чтобы люди не  смели  мечтать
хотя бы еще половину суток.
   Валерка что-то уже понимал, но еще не до конца.
   - Наш отряд справлялся и не с такими работами!
   Он еще не знал, что предстояло сделать отряду.  Такого,  может,  еще  и
история человечества не знала.
   Да... А поезд стоял на  какой-то  станции.  И  подавляющее  большинство
пассажиров еще ничего не знало  и  просто  радовалось,  что  вот  уже  был
разъезд, а теперь даже самая настоящая станция, хоть и маленькая,  хоть  и
не та, какая кому-то  нужна.  Но  тут-то  уж  теперь  разберутся.  Стрелки
переведут, какие  надо,  задержат  один  поезд  или,  наоборот,  внесут  в
ускоренный график, но уж фирменному-то поезду дадут теперь зеленую  улицу.
Потому что железная дорога должна дорожить своей репутацией.
   - Григорий Прохорович! - раздалось из тамбура. - Григорий Прохорович! -
Это кричала тетя Маша. - Начальник вокзала к вам! - У нее даже веник был в
руках, хотя она  его  старательно  прятала,  чтобы  не  попался  на  глаза
начальнику, который шел за ней. Человек был чем-то взбешен.
   - Кто бригадир поезда? - спросил он грозно.
   - Я бригадир, - немного струсил Григорий Прохорович.
   - Вы откуда такие взялись?!
   - Из Фомска, - доложил начальник поезда.
   - Из какого Фомска?! Знать не знаю никакого Фомска!
   - В Марград, - продолжал разъяснять Григорий Прохорович.
   - В Марград?! Нет у нас ветки на Марград! И никакого такого Фомска тоже
нету! Ведь  страшно  подумать,  что  могло  произойти.  Ниоткуда  и  вдруг
взялись! А там  ведь  у  нас  товарный  поезд!  Ума  не  приложу,  как  вы
увернулись?
   - Год, число, месяц? - хрипло спросил Степан Матвеевич.
   - Все то же, - ответил я.
   Судя по глазам, Степан Матвеевич ничего не понял, но своего вопроса  не
повторил.
   Начальник вокзала посмотрел на Граммовесова с  удивлением  и,  кажется,
утвердился в мысли, что и сам поезд, и его пассажиры - все,  все  сошли  с
рельсов.
   - Пошли разбираться, - приказал он Григорию Прохоровичу.
   - Наука... - возразил было бригадир поезда, но подчинился.
   Без Степана Матвеевича мы как-то вдруг осиротели, растерялись, хотя уже
и известно было, что делать.
   - Нам тоже нужно выйти, -  сказал  Иван.  -  Может,  есть  какая-нибудь
корреспонденция.
   Похоже, что Иван  собирался  взвалить  непомерную  тяжесть  возвращения
нашего поезда к нормальной жизни на свои плечи.
   А жара все не спадала. Вентилятор  по-прежнему  не  работал.  Вот  ведь
странность, подумал я вдруг, разве никому не приходило в голову, что  надо
иметь в вагоне исправный вентилятор? Да об этом, наверное, каждый  по  сто
раз на дню думал. А вентилятор не работает. Почему? Почему он не работает?



40

   В купе осталось четверо:  я,  погруженный  в  транс  Степан  Матвеевич,
решившийся на что-то писатель и чуть испуганный Валерий Михайлович.
   Лицо Федора вдруг вдохновенно засветилось.
   - Да какой из меня писатель-фантаст! Что я знаю? Чушь  это,  чушь  все!
Рассказы мои сбываются  в  действительности?  Черта  с  два!  Это  слишком
просто... рассказами изменять действительность. Не было, не было  писателя
Федора! И теперь уже  не  будет  никогда.  Все!  Забудьте  несостоявшегося
писателя Федора!
   И в его лице что-то изменилось... И в фигуре, и  в  манере  сидеть.  Он
вдруг фамильярно хлопнул Валерия Михайловича по плечу и предложил:
   - А не заняться ли нам, милейший Валерий Михайлович, гиревым спортом?
   Валерий  Михайлович  вдруг  захрипел,  схватился  рукой  за  горло.  Он
задыхался и рвал на себе рубашку.
   - Обыкновенное дело,  -  сказал  Федор.  -  Учить  их  надо,  учить!  А
впрочем... не имею права морального, так сказать.
   А Валерий Михайлович уже закатывал глаза и медленно клонился на пол.  Я
оттолкнул Федора, приподнял отяжелевшее тело Крестобойникова, рванул ворот
его рубашки вместе с пуговицами. Валерий Михайлович шумно вздохнул  и  дал
мне пощечину. Я не понял, что произошло, как вторая  затрещина  обрушилась
на мою скулу. Ладно!..
   - Рукава, - прохрипел Валерий Михайлович.
   Хорошо. Это рукава его рубашки хлещут меня по морде, а не  сам  товарищ
Крестобойников. Прекрасно. Я прислонил его к стенке так, чтобы он  не  мог
упасть.
   - Прошу прощения, - юлил писатель Федор. Но было ясно, что происходящее
в купе его уже мало интересует, а вот гиревой спорт - даже очень.
   Валерий Михайлович вдруг застонал и поджал под полку ноги.
   - Давят, - простонал он.
   - Ничем не имею права помочь, - твердо заявил Федор.
   - Можете! - крикнул я. - Снимите с него туфли!
   - Это в один секунд!.. Милейший Валерий Михайлович, в носочках можно, в
носочках...
   Федор  все-таки  стянул  с  Валерия  Михайловича  туфли.  Тому  заметно
полегчало.
   Картинка была в нашем купе! Один в трансе,  второй  еле  жив  от  бунта
своих вещей. Третий думает только о гиревом спорте. А я сам?  О  чем  я-то
думаю? В том-то и дело, что не думаю. Не хочу думать...
   - Так я пошел? - спросил Федор.
   - Нет! Никуда вы не пойдете.
   - Понятно. Произвол. Документы на право, пожалуйста.
   - Сядьте, Федор. Сядьте! Возьмите себя в руки. Хорошо... Ваши  рассказы
больше не воплощаются в жизнь. Переживите  это.  Пусть  ваши  рассказы  не
воплощаются в жизнь в буквальном смысле. Пусть.
   - Решено и подписано, - возвестил Федор.
   - Да и не надо этого. Вы пишите просто. Для себя, для друзей.
   - Друг! Артюха! - внезапно  обрадовался  Федор  и  полез  было  ко  мне
целоваться.
   - Да что вы  корчите  из  себя!  -  не  выдержал  я.  -  Несостоявшийся
писатель! Их много, несостоявшихся! И не только  писателей!  Пишите,  если
интересно. Не для издательств  и  редакций,  а  просто.  Можете  посылать,
пробиваться, но все-таки пишите не для них, а для себя. И выбросьте  мысль
о их воплощении в жизнь. У вас же хорошие рассказы, Федор. Я  уверен,  что
они найдут дорогу к читателю. Только не воображайте, что вы страдающий  за
правду. Не бейте себя в грудь и не распинайтесь на  кресте.  Ведь  вы  это
специально на  себя  напускаете.  И  гиревой  спорт,  и  слезы  по  поводу
несостоявшегося писателя.
   - Слез не было, Артемий, - сказал Федор.
   - Я в переносном смысле...
   - Понимаю. Приятно слышать о себе правду.
   - Все еще поигрываете?
   - Ни ухом, ни духом, Артемий.
   - Тогда вот что... Наши  приключения  еще  не  кончились.  Будьте  сами
собой. Без всяких выкрутасов. А читатель, искренне любящий ваши  рассказы,
у вас есть, по крайней мере, один. Я.
   - И я, - простонал Валерий Михайлович.
   Федор вскочил и всенепременно пожелал поклониться до полу. Этого уже  я
не мог вынести. В своей игре он доходил черт знает до чего! Я легонько дал
ему в солнечное сплетение. Просто, чтобы он очнулся. Но Федор повалился на
скамью и безмолвно вытянулся на ней, сложив руки на груди крестом.
   - Поднимайтесь! - приказал я.
   Федор и ухом не повел.
   - Федор, прошу вас!
   Писатель вдруг сел.
   - Вы! Вы, отец семейства, просите меня! Это  я  должен  просить  у  вас
прощения! И я  прошу,  прошу.  Чистосердечнейше  раскаиваюсь!  Примите  во
внимание...
   Он не досказал, что еще тут нужно было принять во внимание, потому  что
Валерий Михайлович, слегка  приободрившийся,  вспомнив,  наверное,  добрые
дела Федора, вдруг наклонился вперед и погладил писателя по  впалой  щеке,
потом по разлохмаченным волосам. Рука его чуть вздрагивала,  но  это  была
рука искреннего и преданного друга.
   Они приникли друг к другу и застыли в объятиях.
   Ладно, хорошо, что хоть это.
   Мне нужно было сходить к Инге, но я почему-то  страшился  сделать  этот
шаг. Ведь Инга уже наверняка знала, что от нее требуется. А чем я  мог  ее
утешить? И эти три застывшие в купе фигуры...
   По коридору шел Иван.
   - Это еще что  такое?  -  спросил  он,  оглядывая  скульптурную  группу
раскаяния и всепрощения.
   Я только махнул рукой.
   - Ладно, - сказал Иван и сел на краешек полки. - Хочешь узнать, что  мы
имеем?
   - Валяй, - согласился я. Все равно ничего хорошего я не ждал  от  этого
сообщения.
   - Это совсем не та станция, - сказал Иван.
   - Что значит, не та?
   - С разъезда мы шли на станцию Ленивую, а пришли в Трескилово.  С  того
разъезда сюда никак не попасть. И к Марграду не ближе.
   - Значит, связи никакой, раз нас здесь никто не ждал?
   - Сначала никакой. Они ведь не догадываются посылать нам депеши на  все
станции и разъезды страны и шлют теперь все на Ленивую.
   - Понятно, - сказал я.
   - Мы уже и отшвартовываться начали, а  тут  и  связь  вдруг  появилась.
Оказывается, они действительно на все станции шлют корреспонденцию. Ну, по
крайней мере, в радиусе тысячи километров.
   - Значит, связались? - спросил я и посмотрел на Федора.
   Иван понял мой взгляд.
   - Он?
   - Он... Отказался от воплощения своих рассказов в жизнь.
   - Да-а... Ну так вот. Нас  потихонечку  поведут  все-таки  к  Марграду.
Где-то неподалеку комиссия постарается перехватить поезд.  Возможно,  даже
на вертолетах станут догонять.  Они  вот  еще  раньше  спрашивали  фамилии
пассажиров, а теперь еще и места работы. Чем занимались пассажиры на своей
основной работе. Да и хобби тоже, если что-нибудь интересное.
   - А это-то зачем?
   - Предположения у них какие-то, наверное, есть.
   - Да ведь теперь все ясно. Дело только в технике исполнения!
   - Не надо, Артем. - Иван помолчал. - Ты вот, например, где работаешь?
   - В НИИ Вероятностей и Прогностики.
   - Кем?
   - Руководителем группы. А что?
   - Ничего... Передадут, и все. О Степане Матвеевиче я им тоже сообщил, о
Федоре и о других.  На  нас  сейчас  вся  телеграфная  сеть  этого  района
работает.
   - А если высадиться здесь? - спросил я.
   - Не советуют. Судьбу не обманешь. Ту группу, что  ушла-ночью,  до  сих
пор ищут. А где их искать? В какой степи они идут сейчас? Шуму мы наделали
много.
   - Да  здесь-то  ведь  не  степь.  Здесь  вполне  определенная  станция.
Высадиться всем, а поезд...
   - ...уничтожить?
   - Угнать... не знаю, что еще сделать...
   - Нет, пойдем тихо. Пищей и  водой  нас  обеспечат.  Да  и  наука,  как
говорит начальник поезда, должна показать свое всемогущество.
   - Ну а мы-то...
   - А мы? - Иван отвел глаза. - А мы будем потихонечку разоружаться.
   - Значит, все равно.
   - Не знаю, Артем. Ты поверь, мы все сделаем, чтобы этого не случилось.
   Я ему не поверил. Не тому, конечно, что люди не  все  сделают  и  наука
тоже, а тому, что можно будет избежать этого действия. Почему мы  с  Ингой
должны быть исключением?
   Поезд слегка дернулся.
   Я выглянул в окно. Над нами действительно висело несколько  вертолетов.
Наука, наверное, еще не добралась до  этих  мест,  потому  что  десант  из
академиков не сбрасывался.
   Поезд снова дернулся и начал медленно набирать ход.



41

   Теперь нужно было сходить к Инге...
   С одного взгляда мне стало ясно, что здесь все знают. Инга  держала  на
руках дочь, сын перелистывал  какую-то  иллюстрированную  книжку.  Светка,
Зинаида Павловна и Инга разговаривали, но сразу же замолчали,  как  только
увидели меня. Седина  Зинаиды  Павловны  производила  впечатление.  Но,  в
общем, она снова  была  опытным  детским  врачом,  женщиной  энергичной  и
готовой помогать людям.  Только  разве  что  чуть  больше  озабочена,  чем
прежде.
   Светка посмотрела на меня вызывающе, словно я был в чем-то виноват и не
хотел признавать своих ошибок. А Инга даже не взглянула на меня. Я сел  на
край полки и тронул ее за руку. Лишь тогда  она  подняла  на  меня  глаза,
полные тоски и страха.
   - Вы только на словах все можете! - сердито сказала мне Светка.
   Ох и злюка же она была!
   - Видно будет... - Хотя, честно говоря, впереди я ничего не  видел,  по
крайней мере, хорошего.
   -  Мальцев,  -  обратилась  ко  мне  Зинаида  Павловна.  -  Вы   теперь
основательнее займитесь воспитанием сына.
   Ясно. Она имела в виду, чтобы я все время  находился  рядом  со  своими
детьми, чтобы они все время были у меня на глазах.
   - Ну что там ваш комитет? - спросила Инга устало.
   - Комитет наполовину вышел из строя, - ответил я.
   - А что так?
   - Степан Матвеевич начал проводить эксперимент...
   - Неужели это действительно так?
   - Не знаю, в полной ли уж мере это так. Во всяком случае,  мы  начинаем
куда-то приезжать. И вообще, нас сейчас сопровождают вертолеты,  чтобы  мы
не потерялись. А скоро и комиссии из академиков прибудут на поезд. Пищей и
водой мы обеспечены нормально.
   - Это все потому, что Степан Матвеевич...
   - Не надо, Инга. Ты не волнуйся.  Не  может  быть  такой  жестокости  в
мире... Да и не одни мы. Помогут люди, если понадобится.
   - Да-а,  помогут,  -  резко  сказала  Светка.  -  Тут  уж  приходили  с
требованием...
   - С каким требованием? - ужаснулся я.
   - Да чтобы Сашеньку и Валюшеньку... ну, словом, понимаешь?
   - Неужели нашлись и такие?
   - Нашлись вот... Ребята наши, конечно, вытолкали посетителей в три шеи.
А я бы им и вовсе шеи сломала.
   - И много их было?
   - Двое.
   - Откуда они могли узнать?
   - В поезде все известно. Тут никаких секретов нет.
   В дверях появилась Тося. Ах, Тося... Я и позабыл  о  ней.  Не  вспомнил
даже, когда ее не оказалось в купе.  Вид  у  нее  был  вполне  нормальный,
спокойный. Но все же не замечалось в ней теперь той веселости  и  ожидания
чуда, как в первый вечер, да еще и вчера. Сломалась  Тося  или  затаила  в
себе свои чувства? Протест, что ли, в ней какой назревал?
   - Можно идти, - сообщила она.
   - Пошли, милочка, - приподнялась Зинаида Павловна.
   - Мы кормить маленькую, - сообщила Инга.
   - Все, что ли? - удивился я.
   - Да, - ответила она.
   - Мы теперь вчетвером ходить будем, - заявила Светка.  -  Да  и  ребята
наши в тамбурах дежурят.
   - Это хорошо, что дежурят...
   - А ты оставайся здесь с Сашенькой... И никуда  не  выходите.  Я  прошу
тебя, Артем.
   -  Конечно,  конечно...  Все  будет  в  лучшем  виде.  Мы  сейчас  игру
какую-нибудь затеем, - сказал я, хотя в детских играх ничего  не  понимал,
да и в голову, как назло, ничего не приходило.
   Девочку унесли  в  другой  вагон  под  надежной  охраной  внушительного
женского эскорта.
   - Давай играть, - потребовал сын.
   Конечно, уж раз я вызвался сам, надо было начинать игру.
   - А во что мы будем играть? - спросил  я,  все  же  больше  надеясь  на
детскую фантазию, чем на свою.
   - В "сыщики-разбойники"!
   - Ох, да разве здесь куда разбежишься? - Не хотелось мне  сейчас  такой
игры. Никаких там прятушек и прочего. Что-нибудь тихое, мирное, сидячее. -
В загадки давай играть, - предложил я.
   - В загадки? А в какие загадки?
   - Ну... в разные. Ты будешь загадывать, а я отгадывать. Хорошо?
   - Давай. А ты умеешь отгадывать?
   - Я буду стараться.
   - Семеро застежек... Семеро одежек и все без застежек!
   Я наморщил лоб. Я думал так, что любому  бы  стало  ясно,  что  в  моей
голове мысли ходят ходуном. И уж если я не могу отгадать эту  загадку,  то
ее и никто не отгадает.
   - Человек!
   - Не-е-ет! - засмеялся сын. - У человека с застежками!
   - А если пуговицы оторвались?
   - Мама пришьет!.. Не-е-ет! Ты отгадай!
   Я сделал еще несколько предположений, но все не то у  меня  получалось.
Минуты через три я вынужден был сдаться.
   - Лук! - крикнул сын. - Лук! Кто его раздевает, тот слезы проливает!
   - Лук? - удивился я. - Лук! А ведь и вправду лук! Да как же  это  я  не
сумел отгадать такую простую загадку?
   - А не простую! Не простую!
   - Ну даже и не простую... Все равно.
   Сын засмеялся и захлопал в ладоши.
   - Давай еще!
   - Давай!
   - Теперь ты загадывай.
   - Хорошо. - Но в голову, хоть убей,  не  приходило  ни  одной  загадки,
кроме той, которую загадал сын.
   - Давай! Давай! - торопил Сашенька.
   - М-м... Семеро одного не ждут.
   - Это не загадка! - обиделся сын.
   - Ах да... Ну вот тогда эту. Два кольца...
   Договорить я не успел, потому что в тамбуре раздался  какой-то  шум,  в
вагон влетел Валерка, бросился вперед по  коридору,  мельком  взглянул  на
меня, остановился, крикнул:
   - Исчезли! Вертолеты исчезли!
   Валерка сообщил все и тотчас же помчался в купе к  Ивану,  которого  он
теперь считал за старшего. Раз исчезли вертолеты, то  это  могло  означать
только одно: наш поезд снова дернулся на какую-то  другую  линию  железной
дороги. Теперь нас снова будут искать.
   - Подожди, Сашенька, - даже не взглянув на сына, сказал я и выглянул  в
окно. Я ничего не увидел. Солнце  ослепило  меня.  И  тут  я  почувствовал
что-то неладное. Пустоту какую-то. Не в небе, конечно. Небо было  огромное
и чуть белесое от жары... Тут, рядом со  мной.  Я  тотчас  же  осмотрелся.
Сашеньки, Сашеньки не было рядом со мной!
   - Саша! - крикнул я.
   В купе уж точно никого не было. Но я  все  равно  заглянул  под  полки,
потом на верхние и багажные, куда уж он совершенно не смог  бы  влезть,  и
выскочил в коридорчик.
   - Саша! Мальчика не видели? Мальчик Саша здесь