- И вы ждете от нас помощи? - спросил Иван.
   Гражданин в сером пожал плечами:
   - Нет. Но ведь все может быть.
   - А вы сами ничего не придумали?
   - Ничего... Есть, правда, одна возможность.
   - Какая?
   -  Отключить  аппаратуру  "абсолютного  времени"   и   начать   историю
человечества с двенадцатого октября тысяча  девятьсот  шестьдесят  шестого
года, заново.
   - Простите, - сказал Иван. - Ваше имя, отчество?
   - Степан Матвеевич. Граммовесов.
   - Спасибо. Меня зовут Иваном. Я вот что думаю.  Вы  не  захотите  этого
сделать. Ведь речь тогда пойдет уже не только о вас.
   Степан Матвеевич горестно тряхнул головой:
   - Поэтому я и еду в Марград... Простите.  Я,  наверное,  задержал  вас?
Пойду посижу. А этот вопрос: год, число, месяц? Я не сразу прихожу в  себя
после путешествия в прошлое. Прошу простить.
   - Это пустяки, - сказал я. - У меня к вам  тоже  один  вопрос.  Вот  вы
сказали: вам знакомы почти все люди. Это действительно так?
   - Да. Я могу быть официально и незнаком, но знать знаю почти каждого.
   - А нас с Иваном?
   - Нет, простите... Ваши лица мне незнакомы.
   - А в вагоне? Вы узнали кого-нибудь в вагоне?
   - Постойте! Я здесь не встретил ни одного знакомого лица!
   - У меня предложение. Времени у нас впереди более  чем  достаточно.  Не
могли бы вы прогуляться по вагонам  в  надежде  встретить  кого-нибудь  из
знакомых? Я не настаиваю. Я даже не знаю, для чего это может понадобиться.
Пришло в голову, и все.
   Степан Матвеевич прикусил губу. На  нас  с  Иваном  не  глядел.  Что-то
сейчас рождалось в его голове?
   - Надо попробовать, - наконец сказал он. - А вдруг...
   - Я с вами, - неожиданно сказал Иван.
   - Не возражаю. Пожалуй, сразу и начнем?
   Иван посмотрел на меня печальными глазами. Они вышли из вагона, и вид у
них был такой, словно оба напали на какой-то след.
   Итак, уже день, а  я  еще  не  умывался.  И  электробритва  сломана.  Я
приоткрыл дверь в коридорчик вагона. Там стояли студентка из стройотряда и
парень. Теперь уже, скоро, подумал я, но в коридорчик заходить не стал.
   Ай да поезд! Вот тебе и фирменный поезд "Фомич"! Не прошло еще и десяти
часов, а сколько тут уже всякого напроисходило!  Удивительно,  как  быстро
узнаешь людей в поездах...



9

   В коридор вышла девушка в зеленых стройотрядовских брюках  и  такой  же
куртке. На левом колене брюк значилось: "Не сгибаться!" "А как же правое?"
- подумал я машинально. На коротких стриженых волосах ее сверкали капельки
воды.
   - Можно мне с вами поговорить? - вдруг спросила она.
   - Конечно, конечно, - ответил я. Удивляться в этом поезде, кажется,  не
приходилось.
   - Меня группа попросила. Не знаю, с чего и начать. У нас сегодня  утром
было комсомольское собрание... Ведь, знаете, Инга очень чудесная  девушка.
Мы уже два года учимся вместе. Она и активист  хороший,  и  на  повышенную
чуть-чуть только не вытянула. И моральный уровень у нее на высоком уровне.
- Она замолчала, сообразив, что сказала что-то не совсем правильно.
   И я молчал. Говори, милая девушка, говори. Мне  очень  хочется  слушать
про Ингу. А если с ней случилось что-то страшное, то я помогу. Я  для  нее
все сделаю, только бы не было боли в ее глазах и этого жуткого отчаяния.
   - Конечно, не все так думают, как я,  -  продолжала  она.  -  Моральное
падение, дурной пример для других и  прочее  и  прочее...  Валерка  у  нас
такой. Уж чересчур правильный. Да еще и влюблен в нее.
   - Ну а что все-таки произошло?
   - Как?! И вы еще спрашиваете? Ну вы тип!
   - Пусть так, а все же?
   - Да у вас сын родился, а вы на него и взглянуть не хотите!
   Сначала я  даже  не  удивился,  не  дошло  до  меня  как-то.  Я  только
машинально поднял руку и потрогал лоб девушки.
   - Вы перегрелись.
   Она со злостью отбросила мою руку.
   - Да вы и в самом деле подлец! Вас... вас с поезда высадить  надо.  Да!
Да! Высадить, высадить! Инка мучается. И как  она  в  глаза  матери  будет
смотреть? Уехала, все нормально,  а  привезла  сына.  А  ему,  видите  ли,
плевать. Плевать! Плевать!
   Ух и разошлась она! Короткие волосы встали чуть  ли  не  торчком,  щеки
раскраснелись, глаза горели презрением и гневом.
   - Остановитесь! Расскажите все толком.
   - Как?  Вы  что...  вы  в  самом  деле  ничего  не  знаете  или  просто
прикидываетесь дурачком?
   - Я в самом деле ничего не знаю.
   - Да ведь уже весь вагон знает.
   - Кто-то, наверное, уже рассказал всему вагону, а мне - нет.
   - Да мы же и рассказали. Ведь  такая  неожиданность!  Это  просто  ужас
какой-то! Наш строительный отряд ездил в Фомскую  область.  А  строили  мы
свиноферму. Ну,  поработали  мы  хорошо.  Даже  благодарность  от  совхоза
получили. Да и денег нам выдали порядочно. Сели вчера в поезд. Песни поем.
Все хорошо, все нормально, весело. Никаких ЧП, ничего  подобного.  И  Инга
была нормальной, ну разве что немного возбужденной, да и то только  тогда,
когда слух разнесся, что в  каком-то  купе  едет  пришелец.  Она  все  шею
вытягивала, рассмотреть кого-то хотела. Но в пришельцев  мы  принципиально
не верим. И Ингу не пустили. Она у нас поет хорошо. А какие без нее песни?
Потом улеглись спать, но Инга долго не спала. Мне снизу хорошо было видно.
Все что-то пальцем на багажной полке рисовала. Так вы в самом деле  ничего
не знаете?
   - Ничего.
   -  Странно...  -  Она   все   еще   смотрела   на   меня   недоверчиво,
недоброжелательно. - Ну так слушайте... Утром,  часов  в  пять,  наверное,
точно я не догадалась заметить, вдруг ребенок закричал. Я ничего не пойму.
Где-то рядом плачет. Потом сообразила, что в нашем купе. Да только  откуда
у нас может взяться ребенок? Уже светать стало. Я смотрю,  а  Инга  лежит,
вся какая-то не своя, и его вроде баюкает. Он и  затих.  Я  ее  спрашиваю:
"Инка, это откуда взялось?"  -  "Это  сын  мой",  -  отвечает.  "Инка,  я,
наверное, сплю? Мне черт знает что кажется! Это ведь ребенок?" -  "Ну  да.
Это мальчик. Сын мой". - "Какой такой сын?  Ты  что,  сдурела?  Подкинули?
А-а..." - "Да нет, Света, сын это мой. Понимаешь? Сын!  Мой,  мой,  мой...
Сашенькой назову". Ну, думаю,  чокнулась  Инка.  Давай  ребят  будить,  да
только их сразу и не добудишься. "Послушай, - говорю, - раз сын, то и отец
должен быть. Ведь это обязательно?" - "Глупая, ну, конечно,  обязательно".
Я так и ахнула! "А кто, - спрашиваю, - отец-то?" - "А он  на  полке  номер
сорок шесть, верхняя боковая". Вот учудила  Инка.  "А  хоть  звать-то  его
как?" - "Не знаю". -  "Кто  он  вообще?"  -  "Не  знаю".  -  "Да  ты  хоть
что-нибудь о нем знаешь?" - "Ничего. Знаю только, что он Сашенькин отец. И
еще: я их обоих люблю, и отца и сына". Ну, тут уже все проснулись,  ничего
не поймут. Я растолковываю, что  у  Инки  сын  родился,  Сашенька,  а  они
ничегошеньки не понимают. Вроде я чушь горожу. Потом полезли  смотреть.  И
верно: лежит ребенок. Валерка аж позеленел весь и говорит:  "Ты  всю  нашу
группу опозорила! Тебя из комсомола надо гнать в три шеи!" -  "Да  за  что
же,  Валера,  меня  гнать?"  -  "А  ребенка  прижила?  Так  комсомолки  не
поступают!" - "Я его, Валера, не прижила. Я его  хотела".  -  "Слышали!  -
кричит Валерка. - Призналась!  Предлагаю  от  имени  группы  вынести  Инке
Ракитиной строгий выговор". А Клава говорит: "Что ты в этом понимаешь?"  И
Инке: "У тебя хоть пеленки-то есть?" - "Ничего у  меня  нет,  девочки".  -
"Что же ты думала? Почему не приготовилась?" - "Да откуда же я знала? Ведь
он только что появился". - "Побегу  к  тете  Маше.  Хоть  простыню  чистую
попрошу". Клавка убежала, а Михаил,  он  у  нас  вообще-то  заика,  потому
говорит очень редко, а тут как брякнет, и заикание  у  него  вдруг  всякое
пропало: "Послушайте, ребята, и ты, Ина, ведь это... как сказать-то, ну...
в общем... ведь вроде время какое-то полагается, - и покраснел, а потом: -
Но у тебя-то ничего и заметно не было. Вы меня  простите,  ребята,  и  ты,
Ина, ты же с нами работала". - "Никакой беременности у меня и не  было.  А
Сашенька просто появился утром". У меня и сорвалось: "Ведь ты же говорила,
что отец его едет на сорок шестом, на верхнем боковом". Она  на  меня  как
посмотрит! А Валерка уже тут как тут: "Ага! Все-таки призналась сначала, а
теперь отказываешься! Да за такое поведение..." Тут  тетя  Маша  пришла  и
комплект постельных принадлежностей принесла. "Ну-ка, - говорит, - где тут
безбилетный пассажир у меня? А какой крепенький! Мальчик...  Звать-то?"  -
"Сашенькой". - "А отчество?" Инка и замолчала. До сих пор  молчит.  Только
пеленку попросит или соску. А ему сосать надо. Да только у Инки  и  молока
никакого нету. У нее, простите, раз уж  вы  Сашенькин  отец,  то  можно  и
сказать, и груди-то с кулачок. Откуда там молоко может взяться?
   Она тараторила еще что-то, но я  воспринимал  только  одно:  Инга  меня
заметила, небезразличен я ей! Я и думать не хотел:  что,  как,  почему?  Я
небезразличен Инге!
   - Вы что, не слушаете меня?
   - Слушаю, Светлана, слушаю.
   - Мы вот что вам хотим сказать. Инку нельзя обижать. Не знаю, что уж вы
предпримете, может,  в  бега  рванете,  но  мальчику  нужно  отчество.  Не
пропадет он. Наша группа его на воспитание возьмет. Но  без  отчества  ему
нельзя. Как ваше имя?
   - Артем. Артемий, вообще-то. Но все зовут Артемом.
   - Значит, Александр Артемьевич. Ну  и  здорово!  Очень  даже  подходит.
Вы-то ей сами ничего не хотите сказать?
   - Хочу! Хочу, конечно! А она меня не прогонит?
   - Хм... А вы вообще-то ничего. Валерка говорит, что и через  суд  будет
трудно доказать. Ведь прямых улик нет.  Да  и,  честно  говоря,  косвенных
тоже. Так вы не отказываетесь?
   - От чего же мне отказываться?
   - Ну, что он ваш сын?
   - Не знаю, Света. Хорошо, если бы он был моим сыном.
   -  Ну  вот.  Снова  да  ладом.  Теперь   вы   изворачиваться   начнете,
отказываться.
   - Ничего ты, Светлана, не поняла. Не обижайся. Я и сам  еще  ничего  не
понимаю.
   - Так я пойду и скажу ей?
   - Что?
   - Ну, что вас зовут Артемом. Вы хоть взгляните на сына.
   - Света, ты иди. Я сейчас.
   - А не сбежите? Станция скоро...
   - Никуда я не сбегу.
   Она еще раз подозрительно посмотрела на меня, но, кажется, поверила.



10

   Я уткнулся лбом в горячее стекло. Понять  что-нибудь  было  невозможно.
Ах, Инга, ведь это ты сегодня явилась ко мне во сне... Господи! А если  бы
я полетел на самолете?  Ведь  тогда  бы  я  ее  не  встретил.  Никогда  не
встретил!
   Я вошел в вагон. Студенты смотрели на меня настороженно.
   - Здравствуйте.
   - Виделись уже,  -  ответил  мне  один  из  них.  Наверное,  тот  самый
зловредный Валерка.
   Инга лежала с открытыми глазами. Где-то под мышкой у нее белел платочек
моего новорожденного сына.
   - Инга, - позвал я. - Надо что-то делать?
   - Что? - спросила она испуганно.
   - Я вот что думаю, - сказали. -  Наверняка  в  поезде  есть  женщины  с
грудными детьми. Я попрошу, чтобы кто-нибудь согласился  кормить  Сашеньку
эти два дня.
   - Ты смотри, - сказал второй студент. - Здраво рассуждает.
   -  Спасибо,  -  тихо  ответила  она,  но  счастья  в  ее  голосе  я  не
почувствовал.
   А у меня язык не  поворачивался  в  присутствии  этой  оравы  студентов
сказать ей, что я ее люблю. Я просто улыбнулся. Не знаю,  что  получилось,
но мне показалось, что лицо ее потеплело.
   - Спит, - сказала она. - Укачивает его.
   На столе стояла бутылка с молоком и откуда-то взявшейся детской соской.
   - У озера, - тихо сказала Инга, так, чтобы никто  не  расслышал,  кроме
меня. - Хорошо. Ты иди теперь. Я очень спать хочу. Очень.
   - Спи, - сказал я, но рукой коснуться не посмел ни ее, ни сына. Она еще
раз медленно моргнула ресницами. - Ребята, - обратился я к студентам, - вы
тут не особенно шумите, они спят.
   - Сами не знаем. Маленькие. - Нет, они не принимали меня к себе. Только
Светлана смотрела чуть дружелюбнее.
   Инга лежала с закрытыми глазами. А я пошел к себе в  купе  и  бросил  в
угол полки так и не понадобившиеся мне полотенце и  мыльницу.  Два  нижних
сиденья пустовали. Я опустился на одно, посидеть с минутку. Надо ведь было
идти искать кормящую мать. Семен резал колбасу домашнего приготовления.  И
вообще всякой снеди по сравнению  со  вчерашним  пиршеством  нисколько  не
убавилось. Зинаида Павловна сказала мне:
   - Послушайте, Мальцев. У вас родился прекрасный сын. Я - детский врач и
уже осматривала его. Он просто здоровячок. Конечно, два дня такой жары  не
пройдут для него бесследно, но мы что-нибудь предпримем.
   - Спасибо, Зинаида Павловна.
   Тося все  порывалась  что-то  сказать.  Семен  показывал  на  вчерашнюю
бутылку и понимающе подмигивал.
   - Поздравляю, Артем, - сказала Тося. - Я уже видела вашего сына.  А  вы
вчера и не сказали даже, что едете с женой.  Надо  было  и  ее  пригласить
поужинать.
   - Да. Надо было, - согласился я. Если бы я тогда знал это...
   - С прибавлением, так сказать. - Семен потряс бутылкой.  -  Не  разберу
какой, но коньяк. С утра никогда не пью, но ради такого случая...
   - Спасибо, Семен. Сейчас не могу. Спасибо, Тося.
   - А вашей жене, Мальцев, - сказала Зинаида Павловна,  -  необходимо  не
лежать, а ходить, стоять, сидеть в  крайнем  случае.  Ведь  с  ней  ничего
такого не случилось. И очень уж она  чем-то  подавлена.  Вы  ее,  Мальцев,
пожалуйста, развеселите.
   Семен разочарованно крутил на столе бутылку. Где-то через купе играли в
домино. А еще дальше слышалось: "Шах! Шах! Пат? Пат... Снова ничья!"
   Из первого купе вышел огромный мужчина и твердым  шагом  направился  по
коридору. В каждом купе он что-то спрашивал, а дойдя до меня,  остановился
и сказал:
   - Хоп! Вот она! Товарищи, я делегирован к вам от  первого  купе:  место
первое тире третье. Во спасение  души.  У  вас  тут,  говорят,  интересная
бутылочка есть. Не одолжите на полчаса?
   - Берите, пожалуйста, - очень легко согласился Семен.
   Парень осторожно взял бутылку двумя огромными ладонями.
   - Благодарю от имени, - сказал он. - Возвратим в целости и сохранности.
- И ушел к себе, вышагивая очень осторожно.
   - Ой, как интересно ехать в  фирменном  поезде!  -  восторгалась  Тося,
сейчас при свете дня казавшаяся еще более красивой, чем  ночью.  Любовь  к
еде, конечно, приведет ее к полноте, но это будет еще не  скоро.  -  Такой
симпатичный пришелец ночью. Утром рождение ребенка. И бутылка эта. Никогда
мне не было так интересно! У меня даже нет желания сходить в Усть-Манске.
   - А мама? - немного обиделся Семен. - Пирогов уже сейчас гору напекла.
   - Да. Конечно, - печально согласилась Тося.
   Я встал, чтобы пройти поезд из конца в конец. Очень  много  интересного
уже произошло в нем. Тося даже и не знала всего.
   - Угадай, Артем, что произошло с  этой  бутылкой?  -  сказал  Семен.  -
Товарищ пришелец вчера забыл ее захватить. Да и зачем она  ему  пустая?  А
сегодня пришел из первого купе, не этот,  а  другой,  худощавый  такой,  и
говорит, дайте, мол, бутылку фирменного напитку  купить.  Не  может  быть,
чтобы буфет фирменным напитком не торговал.  Я,  конечно,  отдал.  Только,
говорю, сполосните, а то там и чай, и молоко, и чего только еще не было. А
он: молоко нам не помеха. Но все же сполоснул. Прибегает с дикими  глазами
и орет: "Где  бутылку  покупали?!"  -  "Пришелец,  -  говорю,  -  знакомый
оставил". К черту пришельцев! В каком магазине,  мол,  брали?  Ну  я  ему,
понятно, все и объяснил. А он: "Бутылка-то не  простая!  В  нее  наливаешь
сырую воду, а выливаешь коньяк!" Я не поверил, но у него для  эксперимента
все с собой. Тут же показал, бутылку оставил и ушел.  Скромный.  А  вот  у
меня только газированная вода получается...
   - Никаких пришельцев не бывает! И ребенок у вас не  родился.  Подкинули
ночью. Или из детского дома.  В  первом  вагоне  детей  из  детского  дома
везут...



11

   Я наконец двинулся по вагону к тамбуру, к тому, где располагалось  купе
проводниц. И к черту всякие бутылки! Кроме как с молоком. Я решил  сначала
пройти в дальний конец поезда, все-таки  вероятность  больше.  Я  вышел  в
тамбур и дернул дверь. Она поддалась очень уж легко, и на меня чуть не лег
с размаха Иван.
   - Э-э, - сказал я. - Раздавишь.
   - Артем? Куда это ты направляешь свои стопы?
   За ним стоял Степан Матвеевич, какой-то странный и удивленный.
   - Вам не попадалась где-нибудь там кормящая мать? - спросил я.
   - Кормящая? Да зачем тебе?
   - Нужно.
   - Третий вагон, место двенадцатое  и  двадцать  седьмое.  Пятый  вагон,
место три и сорок пять, - ответил Граммовесов.
   Все-таки я пошел не в тот конец поезда.
   - Да ты скажи, Артем, зачем тебе понадобилась кормящая мать?
   - Понимаешь... сын у меня родился. А у Инги нет молока.
   - Сын... Инга... Что-то я не замечал...
   - Да я и сам не замечал. Полчаса назад только узнал.
   Иван свистнул.
   - Ну а чем кончилось ваше предприятие? - спросил я.
   - Наше? - Степан Матвеевич шагнул вперед  на  место  отодвинувшегося  в
сторону Ивана. - Наше предприятие кончилось ничем. Я не встретил ни одного
знакомого. Это невероятно, необъяснимо. Словно  мы  перенеслись  в  другую
реальность. Не нравится мне этот фирменный поезд.
   Мы вернулись в вагон.
   Кормящую мать мне помогла найти Зинаида Павловна. Она все  так  здорово
обставила, похвалила ребенка той женщины, похлопала его по розовой  попке,
даже зачем-то выслушала стетоскопом,  так  что  расчувствовавшаяся  мамаша
была готова на все. Да и, кажется,  молока  у  нее  действительно  было  с
избытком. Зинаида Павловна тактично не распространялась о  нашей  истории,
нужно, и все.
   Стройотряд ехал в разных вагонах, и как только разнеслась весть  о  его
пополнении,  студенты  начали  являться  группами  и   поодиночке,   чтобы
посмотреть на маленькое чудо. Все хорошо, но  вот  стройотряд-то  оказался
довольно большим. Меня  затерли.  Да  и  дружеского  контакта  у  меня  со
студентами по-прежнему не получалось, а роль отца я  играл  еще  плохо.  Я
махнул рукой и пошел к себе в купе.
   Я был тревожно и непонятно счастлив. И мне было почему-то неловко перед
Иваном за свое счастье, словно я уже пересек финишную ленточку, а ему  еще
приходилось бежать, кто знает, сколько кругов.
   Степан Матвеевич вынул из портфеля какие-то бумаги, таблицы, графики  и
начал их тщательно изучать. Иногда он растерянно покусывал нижнюю губу.
   Семян сходил в купе к проводницам и вернулся с шахматной доской, внутри
которой позвякивали фигуры. Невозможность найти напарника для  этой  игры,
видимо, не приходила ему в голову. Остатки  обильного  утреннего  завтрака
уже исчезли со стола, и на  нем  только  потренькивал  графин  с  сосновой
веткой, Семен взглянул на меня непонимающе. Прожигать время в  одиночестве
было для него в диковинку.
   Но тут в купе у студентов  заплакал  ребенок.  Зинаида  Павловна  легко
поднялась, поманила меня пальцем и пошла на этот зов требовательной жизни.
   Студенты поспешно разошлись. Ушел даже сверхсправедливый Валерка,  хотя
уж его-то законное место было именно здесь. Зинаида Павловна взяла ребенка
на руки. Очень ловко это у нее получилось. Покачала его немного,  пока  он
не успокоился, и неожиданно передала его мне. Я впервые держал своего сына
на руках и вообще впервые в жизни держал на руках младенца.
   - Ну это же не кулек с пряниками, - сказала Зинаида Павловна. - Что  вы
его так держите?
   Я поспешно сменил позу ребенка, и теперь он лежал у меня  на  вытянутых
руках. Ему это явно не нравилось, потому что он тотчас же заплакал.
   - Да-а, - сказала Зинаида Павловна. - Школу молодых отцов вы  наверняка
не посещали. Давайте-ка его сюда. А ты, милочка, немедленно вставай.
   Все это время я не смотрел Инге в глаза и не  сказал  ей  ни  слова.  А
теперь еще отвернулся лицом к двери и только услышал, как она спрыгнула  с
полки, и далее шепот: "Расческу... Помятая, да?" - "Нормально. Ох, Инка".
   - Вперед, молодые люди, - скомандовала  Зинаида  Павловна.  -  Ах,  как