е
хотелось, чтобы ты был любезен со мной. Но ты был  совершенно  равнодушен.
Как часто я вспоминала этот вечер! Я знала, что  ты  женат,  -  Хобби  мне
рассказал обо всем, - и мне тогда и в голову не приходило, что я могла  бы
стать для тебя чем-нибудь большим, чем другом. Но потом я стала  ревновать
к Мод. Прости, что я упоминаю о ней! Куда бы я ни шла, везде я  слышала  и
видела твое имя. И я подумала: "Почему бы мне не быть на месте Мод! Как бы
это было прекрасно! Тогда имело бы смысл и быть богатой!" Я понимала,  что
это невозможно, и стремилась быть хотя бы в числе твоих друзей. Вот почему
я часто приезжала к  вам,  только  по  этой  причине.  Если  я  и  лелеяла
сумасшедшие планы, как бы завлечь тебя, заставить покинуть жену и ребенка,
то всерьез об этом не думала и не допускала такой  возможности.  Но  и  на
почве дружбы я не могла подойти к тебе ближе, Мак! Ты был замкнут, у  тебя
не было времени для меня, ты мною не интересовался. Я  не  сентиментальна,
Мак, но тогда я была очень, очень несчастна!
   Потом произошла катастрофа. Поверь, я бы  все  отдала,  чтобы  избежать
этого ужаса. Клянусь тебе! Это был жестокий удар, и я страшно страдала. Но
я эгоистка, Мак, большая эгоистка! И, еще оплакивая Мод, я все же думала о
том, что теперь ты свободен,  Мак!  Ты  свободен!  И  с  этого  момента  я
всячески стремилась приблизиться к тебе. _Мак, я  хотела,  чтобы  ты  стал
моим_! Забастовка, бойкот, банкротство - все  это  было  мне  на  руку,  -
судьба вдруг стала моей союзницей. Я месяцами приставала к отцу, чтобы  он
поручился  за  тебя.  Но  отец  говорил:  "Это  невозможно!"  В  январе  я
возобновила  свою  атаку.  Но  отец   опять   ответил:   "Это   совершенно
невозможно". Тогда я сказала ему: "Это должно  стать  возможным,  папочка!
Подумай, ты должен сделать это возможным!"  Я  беспредельно  мучила  отца,
которого я искренне люблю. Целыми днями. Наконец он согласился.  Он  хотел
написать тебе и предложить свою помощь. Тогда я стала раздумывать. "Что же
дальше? - подумала я. - Мак примет папину помощь, пообедает у нас  два-три
раза и окунется  в  работу,  а  ты  его  больше  никогда  не  увидишь".  Я
сознавала, что у меня есть только лишь одно оружие - это папины  деньги  и
папино  имя!  Прости,  Мак,  что  я  так  откровенна.   Я   не   замедлила
воспользоваться этим оружием. Я потребовала от отца, чтобы он раз в  жизни
сделал то, о чем я его прошу, не спрашивая  о  мотивах.  Я  угрожала  ему,
моему маленькому, дорогому старичку, что покину его и что он меня никогда,
никогда не увидит, если  не  послушается  меня.  Это  было  гадко  с  моей
стороны, но я иначе не могла. Конечно, я не оставила бы отца,  я  люблю  и
уважаю его, но я нагнала на него страху. Дальнейшее, Мак, тебе известно. Я
действовала некрасиво, но у меня не было другого пути к тебе!  Я  страдала
от этого, но готова была на любые средства. Когда в автомобиле  ты  сделал
мне предложение, я готова была сейчас же согласиться. Но  мне  захотелось,
чтобы и ты приложил некоторые усилия, прежде чем получить меня, Мак...
   Этель говорила вполголоса,  иногда  шепотом.  При  этом  она  улыбалась
мягкой,  приятной  улыбкой,  ее  лицо  вытягивалось,  она  морщила  лоб  и
принимала грустный вид, она качала красивой головой и  глядела  на  Аллана
восторженными глазами. Часто волнение заставляло ее прерывать свою речь.
   - Ты меня слушал, Мак? - спросила она.
   - Да, - тихо ответил Аллан.
   - Во всем этом, Мак, я должна была тебе откровенно и честно  сознаться.
Теперь ты это знаешь! Может быть, несмотря на  все  это,  мы  можем  стать
добрыми товарищами и друзьями?
   С мечтательной улыбкой заглянула она Маку в глаза, такие же  усталые  и
печальные, как прежде. Он взял ее прекрасную голову в обе руки и кивнул.
   - Я надеюсь, Этель! - ответил он, и его губы дрогнули.
   Увлеченная своим чувством, Этель прижалась на миг к его  груди.  Потом,
глубоко вздохнув, она выпрямилась и смущенно улыбнулась.
   - Еще одно слово, Мак! - начала она. - Если я столько сказала  тебе,  я
должна уже сказать все. Я мечтала о тебе, и теперь ты  мой!  Но  послушай:
теперь я хочу; чтобы ты  мне  доверился  и  меня  _полюбил_!  Вот  задача,
которая стоит передо мной! Постепенно, Мак, слышишь? Я приложу к этому все
старания и верю, что достигну успеха! Если бы я в это не верила, я была бы
глубоко несчастна... А теперь спокойной ночи, Мак!
   И медленно, усталая, словно опьяненная, она вышла из зала.
   Аллан по-прежнему неподвижно стоял у камина. Его усталые глаза  бродили
по залу, в котором он чувствовал себя чужим, и он думал, что его  жизнь  с
этой женщиной, быть может, будет не такой безотрадной, как он опасался.



5

   "_Туннель! Сто тысяч человек!_"
   И они пришли. Батраки, рудокопы, поденщики, бродяги. Туннель притягивал
их, как гигантский магнит.  Они  приходили  из  Огайо,  Иллинойса,  Айовы,
Висконсина, Канзаса, Небраски, Колорадо, из Канады и  Мексики.  Экстренные
поезда мчались через Штаты.  Из  Северной  Каролины,  Теннеси,  Алабамы  и
Джорджии явились черные батальоны. Многие тысячи из великой армии, которую
когда-то рассеяла туннельная катастрофа, теперь возвращались.
   Из Германии,  Англии,  Бельгии,  Франции,  России,  Италии,  Испании  и
Португалии стекались они на строительные участки.
   Мертвые туннельные города воскресали.  В  зеленых,  пыльных  стеклянных
залах опять зажглись бледные луны. Снова пришли в движение краны. Носились
белые облака пара, и по-прежнему клокотал черный дым. В железных  каркасах
новых построек  задвигались  тени,  люди  кишели  вверху  и  внизу.  Земля
дрожала. Снова с шумом и ревом мусорные города изрыгали в небо пыль,  дым,
пар, свет и огонь.
   Снова задымили трубы, задребезжали лебедки  пароходов,  покоившихся  на
кладбищах портов Нью-Йорка, Саванны, Нью-Орлеана и Сан-Франциско, Лондона,
Ливерпуля,  Глазго,  Гамбурга,  Роттердама,  Опорто  и  Бордо.   Зашумели,
загремели опустевшие заводы, запыленные паровозы выходили из своих депо  и
громко дышали. Подъемные клети рудников с повышенной  скоростью  летели  в
шахты. Гигантская машина, еле  двигавшаяся  со  времен  кризиса,  внезапно
заработала. Убежище безработных, палаты больниц опустели, бродяги  исчезли
с проезжих дорог. Банки  и  биржа  находились  в  сильнейшем  возбуждении,
словно в воздухе разрывались  гранаты.  Промышленные  акции  лезли  вверх,
бодрость, предприимчивость возвращались. Туннельные  акции  опять  были  в
почете.
   "Ллойд берет туннель в свои руки!"
   Ллойд один! Единолично!
   Туннель глубоко вздохнул. Как гигантский насос, он  начал  всасывать  и
выплевывать людей и на шестой день работал уже полным темпом.  В  штольнях
гремели бурильные машины, раскаленные,  свирепые  носороги  из  "алланита"
по-прежнему с ревом и воем впивались  в  скалу.  Штольни  неистовствовали,
хохотали и бредили. Обливавшиеся потом толпы людей снова кидались  взад  и
вперед в ярком свете прожекторов. Как будто ничего не  случилось.  Стачка,
катастрофа - все было забыто! Аллан требовал прежних адских темпов  и  как
будто забыл о прошлом.
   Американскую  линию  осилить  было  легче  других.  Злосчастное  ущелье
поглотило восемьдесят двойных  километров  камня.  День  и  ночь  катились
вглубь лавины камней и щебня.  Поперек  ущелья  выросла  насыпь  в  триста
метров шириной. Она была покрыта сетью рельсов, и беспрерывно  приходившие
из штолен поезда сбрасывали здесь  камень.  Северная  часть  за  год  была
засыпана до уровня штолен. На ней разместились огромные залы  для  динамо,
холодильных машин и озонаторов. Через пять лет после  возобновления  работ
штольни американской и бермудской линий настолько  сблизились,  что  Аллан
мог разговаривать по беспроволочному  телефону  со  Штромом,  руководившим
бермудским участком. Он приказал вести направляющие штольни, и весь мир  с
напряжением ждал момента, когда штольни сомкнутся. В научных  кругах  было
немало людей, сомневавшихся вообще,  что  это  может  произойти.  Огромные
массы камня, жара, громадные залежи железа и электрические явления  должны
были влиять на действие самых точных инструментов. Но  когда  направляющие
штольни сблизились настолько, что их отделяло всего пятнадцать километров,
сейсмографы  стали  отмечать  взрывы  в  штольнях.  На   пятнадцатый   год
строительства  направляющие  штольни  встретились.   Вычисления   показали
расхождение  на  тринадцать  метров  по  высоте  и  на  десять  метров  по
горизонтали. Исправить такое расхождение не представляло труда.  Два  года
спустя двойные штольни Америка  -  Бермудские  острова  были  закончены  и
заключены в железобетонную броню.
   Это имело громадное значение: поезда могли доставлять  железо,  цемент,
рельсы и рабочий персонал на Бермудские острова.
   Туннельные акции  поднялись  на  двадцать  процентов!  Народные  деньги
начали возвращаться.
   Труднее далась проходка французской линии, на которой Аллан для  начала
вел одну штольню.  На  четырнадцатом  году  строительство  было  задержано
вторжением больших масс ила. Прокладке штольни помешала одна из  океанских
складок.  Пришлось  пожертвовать  тремя  километрами  пройденной  штольни,
дорогими машинами и аппаратами. Железобетонная стена толщиною  в  двадцать
метров отгородила штольню от вторжения масс  ила  и  воды.  Это  вторжение
стоило жизни двумстам восьмидесяти двум человекам. Штольню повели в  обход
опасного места, но на пути снова встретились массы  ила,  и  только  после
отчаянных усилий удалось справиться с ними.  Пять  километров  этой  части
линий обошлись в шестьдесят миллионов долларов. Штольня была закончена  на
двадцать первом году строительства.
   С окончанием сооружения  французской  и  американской  линий  стоимость
строительства значительно понизилась. Каждый месяц можно было рассчитывать
целые батальоны рабочих. Но, несмотря на это,  туннель  все  еще  поглощал
миллиарды. Этель  вложила  в  туннель  все  свое  огромное  состояние,  до
последнего цента! Если бы оказалось, что туннель не будет закончен, в  тот
же день она стала бы нищей. Сам Ллойд участвовал  в  строительстве  такими
крупными суммами, что должен был пустить в  ход  все  свои  стратегические
способности, чтобы удержаться.
   Больше всего труда доставили огромные атлантические линии. Целые  годы,
день и ночь, обливавшиеся потом  люди  бешено  боролись  со  скалами.  Чем
глубже они проникали, тем труднее было налаживать  транспорт  и  снабжение
съестными припасами, к тому же здесь на многих участках пока  прокладывали
только одну штольню. Врагом строителей туннеля на этой линии была не вода,
а жара. Штольни здесь спускались на глубину шести тысяч метров под уровнем
моря. Жара была так сильна, что для крепления пользовались не  деревом,  а
только железом. Воздух в знойной, глубокой и длинной штольне был  особенно
плохой, потому  что  лишь  двойные  штольни  давали  возможность  добиться
мало-мальски  приличной  вентиляции.  Через   каждые   десять   километров
приходилось  вырубать  в  скале  станции,  где  круглые   сутки   работали
холодильные машины, озонаторы и воздушные насосы.
   Это была самая трудная и самая  грандиозная  работа,  какую  когда-либо
выполнял человек.
   С двух сторон все глубже вгрызались бурильные машины. "Толстый  Мюллер"
двигался с  Азорских,  Штром  -  с  Бермудских  островов.  Штром  выполнял
сверхчеловеческую работу. Рабочие его не любили, но ценили высоко. Это был
человек, способный целыми днями оставаться без пищи, питья  и  сна.  Почти
ежедневно он бывал в штольне  и  часами  руководил  проходкой.  Иногда  он
сутками не выходил из раскаленных штолен. Рабочие  прозвали  его  "русским
чертом".
   Ежедневно штольни выплевывали четыре тысячи вагонов камня  на  Азорскую
станцию  и  три  тысячи  вагонов   на   Бермудскую.   Вырастали   огромные
пространства суши. Рифы, песчаные косы, мелкие места, острова спаивались в
один материк. Это была совсем новая земля, созданная Алланом. Его портовые
инженеры соорудили молы, волнорезы,  доки  и  маяки  по  последнему  слову
техники. Самые крупные пароходы могли входить в гавани. Его архитекторы  с
помощью волшебства превратили мусор в современные  города.  Отели,  банки,
магазины, церкви, школы - все  было  новенькое!  Все  пять  новых  городов
Аллана   отличались   одной   особенностью:   они   лишены   были   всякой
растительности.  Они  стояли  на  раздробленном   гнейсе   и   граните   -
ослепительные зеркала на солнце и облака пыли на ветру.  Но  через  десять
лет  они  должны  были  зазеленеть,  как   другие   города:   здесь   были
предусмотрены такие же площади, сады и парки,  как  в  Лондоне,  Париже  и
Берлине. Строители привозили землю на пароходах;  Чили  посылало  селитру,
море  дарило  водоросли.  Строители  привозили  растения  и   деревья.   И
действительно,  то  тут,  то  там  уже  появились  призрачные   скверы   с
запыленными пальмами, деревьями и скудным дерном.
   Зато ни один город мира не имел таких прямых улиц и таких  великолепных
пляжей. Города Аллана походили друг на друга, как  братья.  Все  они  были
отростками Америки, форпостами американского духа, забронированными  силой
воли, начиненными активностью.
   В Мак-Сити к концу строительства было уже больше миллиона жителей!
   На строительстве повторялись более или менее крупные несчастные  случаи
и катастрофы. Но они были не крупнее и случались не чаще, чем  при  других
больших технических сооружениях. Аллан стал осторожен и  боязлив.  У  него
были уже не прежние нервы. В начале строительства  жизнь  ста  человек  не
имела для него значения, а теперь каждая человеческая жертва,  принесенная
туннелю, ложилась тяжестью  на  его  душу.  В  штольнях  было  установлено
множество предохранительных и регистрирующих приборов, и  всякое  указание
на необходимость осторожности заставляло его снижать  темпы  работ.  Аллан
поседел, old grav Mac [старый седовласый Мак (англ.)] называли его теперь.
Он почти не спал и каждую минуту опасался какого-нибудь несчастья. Он стал
нелюдим, и единственный его отдых состоял в одинокой вечерней прогулке  по
своему парку. Мировые события его мало интересовали. Создатель туннеля, он
стал его рабом. В его мозгу не было места для мыслей, не имевших отношения
к типам машин и вагонов, к станциям, аппаратам, цифрам, кубическим  метрам
и лошадиным силам. Почти все человеческие чувства  притупились  в  нем.  У
него остался единственный друг, -  это  был  Ллойд.  Они  часто  проводили
вместе вечера. Сидели в креслах, курили и молчали.
   На восемнадцатом году строительства произошла крупная  забастовка.  Она
длилась два месяца, и Аллан не вышел из нее победителем. Только  благодаря
хладнокровию Штрома удалось в зародыше пресечь повторение массовой паники.
Однажды температура в штольнях  поднялась  на  целых  пять  градусов.  Это
явление  было  непонятно  и  требовало   сугубой   осторожности.   Рабочие
отказались спускаться в штольню. Они боялись,  что  разверзнется  земля  и
зальет их огненной лавой.  Распространяли  нелепую  мысль,  будто  штольня
приближается  к  раскаленному  ядру  земли.  Многие   ученые   высказывали
предположение, что трасса туннеля коснулась  кратера  подводного  вулкана.
Работы   были   приостановлены,   и   начались   тщательные   исследования
соответствующих участков  морского  дна.  Но  температурные  измерения  не
обнаружили и следа вулкана или горячих источников.
   Штром собрал добровольцев и целый месяц оставался дни и ночи в штольне.
"Русский черт" прервал работу только когда свалился без сознания. Но через
неделю он уже опять был в "аду".
   Здесь люди работали совершенно  голые.  В  полусознательном  состоянии,
поддерживаемые  только  возбуждающими  средствами,  сновали  они,   словно
грязные, замасленные ящерицы, взад и вперед по штольне.
   На двадцать четвертом году постройки, когда расстояние между  штольнями
по вычислениям  составляло  всего  около  шестидесяти  километров,  Штрому
удалось поговорить  по  беспроволочному  телефону  через  толщу  породы  с
"Толстым  Мюллером".  После  полугода  адской  работы  штольни   настолько
продвинулись  вперед,  что  должны  были  находиться  в   непосредственной
близости одна от другой, но сейсмографы не отметили ни единого  колебания,
хотя Мюллер производил взрывы тридцать  раз  в  день.  Все  газеты  обошло
волнующее известие, что штольни разминулись. Инженеры в обеих направляющих
штольнях  поддерживали  между  собой  непрерывную  связь.  Расстояния   от
Азорских и Бермудских островов были определены с точностью до метра как на
поверхности, так и  под  морским  дном.  Расхождение  не  могло  превышать
нескольких  километров.   Поставили   сверхчувствительные   аппараты,   не
поддающиеся влиянию  высокой  температуры,  но  и  они  не  давали  нужных
показаний.
   Примчались ученые из  Берлина,  Лондона  и  Парижа.  Некоторые  из  них
отважились даже проникнуть в раскаленную штольню, но все было безуспешно.
   Аллан приказал вести штольни косо вверх и косо  вниз,  приказал  бурить
сеть боковых штолен. Это  был  настоящий  рудник.  Такая  работа  втемную,
наугад была крайне трудна и изнурительна. Жара валила людей, как эпидемия.
Случаи  буйного   помешательства   повторялись   почти   ежедневно.   Хотя
воздуходувки непрерывно накачивали в  штольни  охлажденный  воздух,  стены
были раскалены, как кафельные печи.  Совершенно  нагие,  покрытые  грязью,
ослепленные жарой и  пылью,  инженеры  сидели  в  штольнях  и  следили  за
показаниями аппаратов.
   Это был самый ужасный, самый тревожный период за  все  время  работ,  и
Аллан окончательно потерял сон.
   Четыре месяца шли поиски, так  как  проходка  боковых  штолен  отнимала
много времени.
   Мир судорожно ждал развязки. Туннельные бумаги начали падать.
   Но однажды ночью Штром вызвал по телефону Аллана, и, когда он  полз  по
штольне, Штром, обливаясь потом, грязный и почти  потерявший  человеческий
облик, появился ему навстречу. Впервые Аллан  видел  этого  хладнокровного
человека возбужденным и даже улыбающимся.
   - Мы нащупали Мюллера, - сказал Штром.
   В конце уходившей вглубь  косой  штольни,  где  свистел,  вырываясь  из
трубы, охлажденный  воздух,  стоял  под  рудничной  лампой  регистрирующий
аппарат. Над ним склонились два закопченных лица.
   В два часа и одну минуту аппарат отметил миллиметровое колебание. Ровно
через час Мюллер должен был произвести новый взрыв, и  все  четверо  целый
час в глубоком волнении сидели на корточках перед аппаратом.
   Ровно в три часа и две минуты игла задрожала опять.
   Газеты выпустили экстренные номера! Будь  Мюллер  тяжким  преступником,
след которого разнюхивала бы стая сыщиков, сенсация не была бы больше.
   Теперь работа стала быстро подвигаться. Через две недели  уже  не  было
сомнения в том, что Мюллер должен находиться под ними. Мак  телеграфировал
ему, чтобы он "шел наверх". И Мюллер погнал штольню вверх. Еще  через  две
недели обе партии настолько сблизились, что аппарат  отмечал  даже  работу
буров.
   Три месяца спустя уже можно было  простым  ухом  слышать  шум  взрывов.
Смутно и глухо, как отдаленный гром.  Еще  через  месяц  слышен  был  визг
буров! И, наконец, настал великий день, когда буровая  скважина  соединила
обе штольни.
   Рабочие и инженеры ликовали.
   - Где Мак? - спросил "Толстый Мюллер".
   - Я здесь! - ответил Аллан.
   - How do you do, Mac? [Как вы поживаете, Мак? (англ.)] - спросил Мюллер
с густым смехом.
   - We are all right! [У нас все в порядке! (англ.)] - ответил Аллан.
   Этот разговор в тот же  вечер  был  воспроизведен  во  всех  экстренных
выпусках газет, наводнивших Нью-Йорк, Чикаго, Берлин, Париж и Лондон.
   Они работали двадцать четыре года, и эта встреча была лучшим мгновением
их жизни! И все же они обошлись без громких слов. Час спустя  Мюллер  смог
послать Аллану бутылку мюнхенского пива со льда, а на следующий  день  они
проползли сквозь скважину друг к