своей  цели.  Он  очертил  старику  позицию  правительства,   и   Ллойд
внимательно слушал его, склонив голову.
   - Это все верно! Вам не солгали, Аллан! В конце концов  вы  можете  еще
подождать от трех до пяти лет.
   Лицо Аллана передернулось.
   - Это невозможно! - воскликнул он. - От трех до пяти лет! Я надеялся на
вас, господин Ллойд!
   Ллойд задумчиво покачал головой.
   - Ничего не выйдет! - решительно сказал он и сжал губы.
   Оба молчали. Вопрос был исчерпан.
   Но когда Аллан хотел проститься, Ллойд пригласил его остаться к  обеду.
Аллан колебался - он был не в силах расстаться с Ллойдом. Хотя это и  было
безумием, он лелеял тень надежды.
   - Этель будет поражена! Она ведь не подозревает, что вы здесь!
   "Этель, Этель..." Упомянув о своем божке, Ллойд уже не мог говорить  ни
о чем другом. Он излил перед Алланом свою душу.
   - Подумайте, - сказал он, - Этель на две недели уезжала на  своей  яхте
как раз в самую скверную погоду. Я подкупил телеграфиста -  да,  подкупил,
так приходится поступать с Этель! - но он не  сообщал  мне  ничего.  Этель
разгадала мою хитрость. Она в дурном настроении, и мы опять повздорили. Но
каждый день, когда я не вижу Этель, для меня мука. Я сижу и все жду ее.  Я
стар, Аллан, и у меня нет никого, кроме моей дочери.
   Этель  была  крайне  удивлена,  когда   вдруг   увидела   Аллана.   Она
нахмурилась, но затем быстро пошла ему навстречу, радостно протянула  руку
и слегка покраснела.
   - Вы у нас, Аллан! Как хорошо! Я несколько недель была сердита на  вас,
должна вам сознаться в этом чистосердечно.
   Ллойд хихикал. Он знал, что теперь у Этель улучшится настроение.
   - Тогда я не мог пойти в концерт.
   - Аллан, вы ведь не умеете лгать! Послушай, папочка, как Аллан лжет. Он
не хотел! Вы не хотели, Аллан! Скажите откровенно.
   - Ну - не хотел.
   Ллойд сделал испуганное  лицо.  Он  ждал  грозы.  Этель  могла  разбить
тарелку и выбежать из комнаты. Он удивился, когда Этель только рассмеялась
в ответ.
   - Вот видишь, папочка, каков Аллан! Он всегда говорит правду.
   И Этель весь вечер была весела и любезна.
   - Послушайте, друг мой Аллан, - сказала она при расставании, - в другой
раз вы не должны так гадко со мной поступать. Я вам этого больше не прощу!
   - Я постараюсь! - шутливо ответил Аллан.
   Этель взглянула на него. Тон, которым он это сказал, не понравился  ей.
Но она не выдала себя и, улыбаясь, сказала:
   - Хорошо, посмотрим!
   Аллан сел в автомобиль Ллойда и  застегнул  пальто.  Он  отдался  своим
думам и сказал себе: "Старик Ллойд _ничего_ не сделает без нее  и  сделает
_все_ для нее!"
   Несколько дней спустя Аллан входил с Этель в ложу концертного  зала  на
Мэдисоновской площади.
   Они вошли во время исполнения и привлекли к себе столько внимания,  что
увертюра "Эгмонта" прошла почти незамеченной.
   - Этель Ллойд и... Мак Аллан!!
   Платье Этель представляло собой целое состояние. Она заставила работать
фантазию трех художников-костюмеров  Нью-Йорка.  Платье  было  сделано  из
ткани, вышитой серебром, и отделано горностаем; оно  великолепно  выделяло
шею и  затылок.  В  волосах  у  нее  был  султан  из  перьев,  скрепленный
бриллиантовым аграфом.
   Они были одни. Этель умудрилась в последнюю  минуту  уговорить  Ллойда,
уже одетого для концерта, остаться дома, так как  у  него  был  нездоровый
вид. Она назвала его my dear little dad  and  pa  [мой  дорогой  маленький
папочка (англ.)], и ослепленный любовью Ллойд почел за счастье  три  часа,
сидя в кресле, прождать дочь.
   Этель хотела, чтобы ее видели  вдвоем  с  Алланом  и  чтобы  ложа  была
освещена.
   В антракте все бинокли были обращены на ложу и слышались голоса:
   - Мак Аллан! Мак Аллан!
   Слава Аллана вернулась к нему в тот же миг,  как  только  он  показался
рядом с миллиардершей. Испытывая острый стыд, он отодвинулся в глубь ложи.
   Но Этель обернулась к нему с  интимной,  достаточно  понятной  улыбкой,
потом наклонилась над барьером, показывая свои красивые зубы и  прекрасную
улыбку и наслаждаясь триумфом.
   Аллан выдержал эту сцену лишь ценой напряжения всех своих сил. Он думал
о том вечере, когда сидел с Мод в ложе напротив и ждал, чтобы Ллойд позвал
его к себе. Он ясно вспоминал прозрачное розовое ушко Мод, ее  Горящие  от
волнения щеки и мечтательный взгляд, который она устремляла перед собой. И
так же ясно он вспомнил голос Этель, когда она впервые протянула ему  руку
и сказала: "How do  you  do,  Mr.Allan?"  [Здравствуйте,  господин  Аллан!
(англ.)] Он мысленно спрашивал себя: "Хотел бы ты, чтобы  Ллойд  тогда  не
пришел, чтобы никогда не началась постройка туннеля?" И  ужаснулся,  когда
внутренний голос ответил ему: "Нет!" Даже за Мод и Эдит  он  не  отдал  бы
своего дела.
   Уже на другой день туннельные акции поднялись на семь  процентов!  Одна
наглая газета утром же поместила  заметку,  сообщавшую,  что  Этель  Ллойд
собирается в будущем месяце обручиться с Маком Алланом.
   В полдень другая газета напечатала опровержение Этель.
   Мисс Ллойд заявляла: "Человек, распространяющий этот слух, первый  лжец
в мире. Я считаю себя другом Мака Аллана. Это правда, и этим я горжусь!"
   Но репортеры  сидели  в  засаде.  Несколько  недель  спустя  в  газетах
появилась заметка, содержавшая прозрачные  намеки  по  поводу  возвращения
Мака Аллана в Нью-Йорк.
   Известие соответствовало действительности, но  не  имело  ни  малейшего
отношения к Этель Ллойд.  Аллан  устроился  в  здании  туннельной  станции
Хобокен. Это  сооружение,  строившееся  по  проекту  Хобби,  еще  не  было
закончено. Оно состояло  из  центрального  корпуса  в  тридцать  этажей  с
пятидесятиоконным фасадом и высившихся с обеих сторон  двадцатипятиэтажных
башен шириной в десять окон.  Центральный  корпус  и  башни  покоились  на
колоссальных арках, которые вели прямо к вокзальным платформам. Башни были
связаны  с  широким  центральным  строением  двумя  парами   мостов.   Для
разнообразия на крышах здания должны были стоять колонны, воздушные аркады
висячих садов.
   Здание было готово снизу до шестого этажа, и сверху были  уже  отделаны
тридцатый и двадцать девятый этажи. В промежутке была лишь  голая  решетка
железного каркаса, по которой днем ползали и стучали  молотками  крошечные
люди.
   Аллан жил в  первом  этаже,  как  раз  над  большой  центральной  аркой
вокзала. Он перевел свое рабочее помещение в большой зал ресторана, откуда
открывался великолепный вид на Гудзон и на взморье Нью-Йорка.
   Этель не могла отказать себе  в  удовольствии  сделать  что-нибудь  для
украшения огромного неуютного  зала,  один  вид  которого  мог  повергнуть
человека в  меланхолию.  Она  велела  доставить  из  своих  массачусетских
оранжерей целые вагоны комнатных растений и  сама  привезла  в  автомобиле
тюки ковров.
   Вид Аллана не нравился ей. У него был бледный и нездоровый  цвет  лица.
Он быстро седел. Плохо спал и мало ел.
   Этель послала ему одного из поваров отца - искусника-француза; взглянув
на человека, он мог безошибочно определить, какое  меню  придется  ему  по
вкусу. Затем она объявила, что нужнее всего ему  свежий  воздух,  так  как
штольни отравили его кровь. Без лишних слов  она  стала  приезжать  каждый
день ровно в шесть в своем  автомобиле  цвета  слоновой  кости  и  увозила
Аллана ровно на час кататься. Он не возражал. Во время  этих  поездок  они
иногда не обменивались ни единым словом.
   Слух о предстоящей помолвке опять стал появляться в газетах. Следствием
этого было повышение бумаг синдиката. (Ллойд  втихомолку  поручил  скупить
акций на десять миллионов, когда их отдавали почти  даром,  и  уже  теперь
заработал целое состояние!)
   Акции тяжелой промышленности тоже окрепли. Во всех делах -  даже  самых
ничтожных - замечалось улучшение. Одно то обстоятельство,  что  автомобиль
Этель каждый день в шесть часов стоял перед станцией  Хобокен,  влияло  на
_мировую биржу_.
   Аллану надоела угнетавшая его комедия, и он решил действовать.
   Во время одной из прогулок он сделал Этель предложение.
   Но Этель весело рассмеялась и посмотрела на Аллана большими удивленными
глазами.
   - Не говорите глупостей, Аллан! - воскликнула она.
   Аллан встал и постучал шоферу. Он был смертельно бледен.
   - Что вы хотите, Аллан? - испуганно, не  веря  своим  глазам,  спросила
Этель и покраснела. - Мы за тридцать миль от Нью-Йорка!
   - Это безразлично! - резко ответил Аллан, вылезая из автомобиля.
   Он ушел не попрощавшись.
   Несколько часов Аллан блуждал по полям  и  лесам,  скрежеща  зубами  от
гнева и стыда. Теперь он покончил с этой интриганкой!  Довольно!  Никогда,
никогда в жизни она больше не увидит его! Черт с ней!..
   Наконец он набрел на железнодорожную станцию и вернулся в  Хобокен.  Он
приехал среди ночи.  Тотчас  же  он  вызвал  свой  автомобиль  и  уехал  в
Мак-Сити.
   Целыми днями он не выходил из туннеля. Он не желал видеть ни людей,  ни
солнечного света.



4

   Этель Ллойд предприняла поездку на своей яхте и провела в море  неделю.
Она пригласила Вандерштифта и мучила его так, что он готов  был  броситься
за борт и клялся больше никогда не встречаться с Этель.
   Вернувшись в Нью-Йорк, она в тот же день подъехала к станции Хобокен  и
справилась об Аллане. Ей сказали, что он работает  в  туннеле.  Тотчас  же
Этель послала телеграмму в Мак-Сити. Она просила Аллана простить  ее.  Его
предложение, писала она, было для нее неожиданностью, и растерявшись,  она
сделала глупость.  Она  просила  его  прийти  завтра  вечером  к  обеду  и
сообщала, что даже не ждет ответа,  -  пусть  это  покажет  ему,  что  она
безусловно рассчитывает на его приход.
   Аллан еще раз выдержал борьбу с  самим  собой.  Он  получил  телеграмму
Этель в туннеле и прочел ее при свете запыленной  электрической  лампочки.
Десятки таких лампочек светили во мраке штольни, -  и  это  было  все.  Он
думал о  мертвых  штольнях.  Он  их  видел!  Американские,  европейские  и
океанские.  Он  видел  тысячи  машин,  работавших   напрасно.   Он   видел
обескураженных инженеров на покинутых станциях, уставших  от  однообразных
занятий. Сотни инженеров уже покинули его, потому  что  не  могли  вынести
этой  монотонной  деятельности.  Его  глаза  пылали.  Когда  он  складывал
телеграмму Этель, в его ушах поднялся шум.  Он  слышал  грохот  поездов  в
штольнях, туннельных поездов, торжествующе мчавшихся из Америки в  Европу.
Они звенели и шумели в его мозгу и опьяняли его своим бешеным темпом...
   Этель встретила его шутливыми упреками: он должен был  знать,  что  она
избалованная, капризная выдумщица!
   С этого дня ее автомобиль опять  ровно  в  шесть  часов  останавливался
перед туннельной станцией. Этель изменила теперь свою тактику. Прежде  она
осыпала Аллана знаками внимания. Этого она больше не делала. Напротив, она
стала приучать Аллана исполнять ее маленькие желания.
   Она говорила:
   - Завтра играет Бланш. Я охотно пошла бы, Аллан!
   Аллан доставал ложу и смотрел игру Бланш, хотя очень скучал,  глядя  на
женщину, быстро переходящую от истерических рыданий к истерическому смеху.
   Теперь Нью-Йорк часто видел Аллана с Этель Ллойд. Этель почти ежедневно
проезжала в автомобиле Аллана по Бродвею. И Аллан правил  сам,  как  в  то
время, когда его здоровье еще не было подорвано. Позади него в  пальто,  с
развевающейся вуалью сидела Этель Ллойд и смотрела на улицу.
   Этель настойчиво просила Аллана взять  ее  с  собой  в  туннель.  Аллан
исполнил и это ее желание.
   Когда  поезд  быстро  спускался  в  туннель,   Этель   вскрикивала   от
удовольствия, а в самом туннеле не переставала изумляться.
   Она изучила всю туннельную литературу,  но  ее  фантазия,  недостаточно
изощренная в области техники, не  могла  дать  ей  ясное  представление  о
штольнях. Она не подозревала,  что  такое  четыреста  километров  в  почти
абсолютно темном туннеле. Грохот, сопровождавший поезд, настолько сильный,
что приходилось кричать,  чтобы  понять  друг  друга,  приятно  пугал  ее.
Станции вызывали у нее громкие возгласы удивления. Она и представления  не
имела о том, какие огромные машины работали здесь день и  ночь.  Ведь  это
были настоящие машинные залы под океаном! А вентиляция,  которая  свистела
как вихрь, готовый разорвать человека  на  куски!  Через  несколько  часов
среди тьмы, словно огонь маяка, показался красный свет.
   Поезд остановился. Они подъехали к злосчастному ущелью. Приблизившись к
нему, Этель умолкла. Что это могло значить для нее, если  она  знала,  что
ущелье имело от шестидесяти до восьмидесяти метров глубины при ста  метрах
ширины и что тысяча человек день и ночь добывали в нем руду.
   Теперь она своими глазами  _видела_,  что  шестьдесят  или  восемьдесят
метров - это жуткая глубина, глубина двадцати  этажей.  Далеко  внизу,  на
глубине двадцати этажей, в тумане из пыли,  заволакивавшем  видимую  часть
ущелья, горели ряды дуговых фонарей, и под ними кишели  какие-то  точки  -
люди! Вдруг поднялось облачко пыли, и  пушечный  выстрел  докатился  через
ущелье в туннель.
   - Что это было?
   - Взорвали скалу.
   Они сели в клеть  и  спустились  в  ущелье.  Они  падали  мимо  дуговых
фонарей, и казалось, будто люди быстро подымаются им навстречу. Вот они  и
внизу, и  теперь  Этель  не  могла  надивиться  _вышине_,  с  которой  они
спустились. Устье туннеля казалось маленькими черными воротами. Гигантские
тени, тени демонов, огромных, как башни, двигались по стенам...
   Этель вернулась  домой  опьяненная,  полная  восхищения  и  весь  вечер
рассказывала Ллойду о туннеле и о том, что панамские шлюзы  -  игрушка  по
сравнению с ним.
   На следующий день всему Нью-Йорку  было  известно,  что  Этель  была  с
Алланом в туннеле. Газеты печатали целые столбцы интервью.
   А еще через день они сообщили о помолвке Аллана с Этель. Поместили  оба
портрета.
   В конце июня состоялась свадьба. В тот же  день  Этель  Ллойд  учредила
пенсионный фонд в восемь миллионов долларов для туннельных рабочих.
   Свадьбу отпраздновали с  княжеской  роскошью  в  банкетном  зале  отеля
"Атлантик", того самого, на крыше которого  девять  лет  назад  состоялось
знаменитое собрание. В течение трех дней эта сенсационная  свадьба  давала
пищу газетам. "Сандей миррор" подробно занимался  приданым  Этель.  Двести
пар обуви! Тысяча пар шелковых чулок!  Белье  Этель  описывалось  во  всех
деталях. И если бы Аллан читал в эти дни газеты, он узнал бы из них, какое
счастье выпало на долю коногона  из  "Дяди  Тома",  женившегося  на  Этель
Ллойд, подвязки которой были усеяны бриллиантами.
   Много лет Нью-Йорк не видал такого избранного  общества,  как  на  этой
свадьбе. Но старика Ллойда, избегающего людей, не  было.  В  сопровождении
своего врача он отплыл на "Золотой рыбке".
   Этель блистала. На ней был Розовый  бриллиант,  и  она  казалась  юной,
сияющей, веселой и счастливой.
   Аллан тоже казался счастливым. Он шутил и даже смеялся: никто не должен
был найти подтверждение общего мнения, что  он  _продался_  Этель.  Но  он
делал все  как  в  лихорадке.  Огромной  муки,  которую  он  испытывал  от
необходимости играть эту комедию, не видел никто. Он думал о Мод, печаль и
отвращение теснили его грудь. Никто этого не  видел.  В  девять  часов  он
уехал с Этель в дом Ллойда, где они собирались прожить первые  недели.  Ни
слова не было сказано между ними, да Этель и  не  требовала,  чтобы  Аллан
говорил. Он откинулся в автомобиле, усталый, изнеможенный, и полузакрытыми
глазами безучастно смотрел на  кишевшую  людьми  улицу,  полную  танцующих
огней.  Этель  попыталась  пожать  его  руку,  но  рука  была  холодна   и
безжизненна.
   У Тридцать третьей улицы их автомобиль был задержан  и  должен  был  на
минуту остановиться. Взор Аллана упал на огромный плакат,  кроваво-красные
буквы которого освещали улицу.
   "Туннель! Сто тысяч человек!"
   Он открыл глаза, зрачки расширились, но ни на одну секунду не проходила
сковавшая его ужасная душевная усталость.
   Этель велела осветить пальмовый зал  и  попросила  Аллана  еще  немного
побыть с ней.
   Она не  стала  переодеваться.  В  блистательном  свадебном  туалете,  с
Розовым бриллиантом на лбу, она уселась  в  кресло  и  закурила  сигарету,
изредка подымая длинные ресницы, чтобы украдкой взглянуть на Аллана.
   Аллан ходил взад и вперед,  словно  он  был  один,  и,  останавливаясь,
рассеянно рассматривал мебель и цветы.
   В зале  царила  тишина.  Незримый  фонтан  журчал  и  лепетал.  Изредка
таинственно шелестело какое-нибудь растение, тянувшееся ввысь. Можно  было
чуть ли не разобрать слова, которыми обменивались на улице.
   - Ты очень устал, Мак? - после долгого молчания спросила Этель.
   Она говорила тихо и участливо.
   Аллан остановился и посмотрел на Этель.
   - Да, - беззвучно отозвался он, прислонившись  к  камину.  -  Было  так
много народу!
   Они находились в десяти шагах  друг  от  друга,  но  казалось,  что  их
разделяют целые мили. Никто из  новобрачных  никогда  не  чувствовал  себя
более одиноким, чем они.
   Лицо Аллана было бледно, с серым оттенком. Глаза потеряли свой блеск  и
потухли. У него больше не было сил притворяться. Но  Этель  казалось,  что
только теперь он стал человеком, каким  была  она,  человеком  с  сердцем,
способным чувствовать и страдать.
   Она встала и приблизилась.
   - Мак! - тихо позвала она.
   Аллан поднял глаза.
   - Послушай, Мак, - самым нежным голосом начала она, - я  хочу  с  тобой
поговорить. Послушай. Я не хочу, чтобы ты был несчастлив, Мак! Напротив, я
всем сердцем стремлюсь к тому, чтобы  ты  был  счастлив  -  насколько  это
возможно. Я не так наивна, чтобы думать, будто ты женился на мне по любви.
Нет, я не так глупа. Я не имею права претендовать  на  твое  сердце  и  не
делаю этого. Ты так же свободен и ничем не связан, как был до сих пор.  Ты
не должен также стараться убедить меня, что ты хоть немного  меня  любишь,
нет! Это смутило бы меня. Я ничего от тебя не требую, Мак, ничего!  Только
права, которым я пользуюсь уже несколько недель, права  быть  иногда  хоть
короткое время с тобой...
   Этель приостановилась. Но Аллан не сказал ни слова.
   И Этель продолжала:
   - Я теперь не разыгрываю комедии, Мак! С этим покончено. Я должна  была
ее разыгрывать, чтобы получить тебя, но теперь, когда цель достигнута, мне
это не нужно. Теперь я буду совершенно искренней, и ты увидишь, что  я  не
только капризное гадкое создание, которое мучает людей. Послушай,  Мак,  я
должна тебе все рассказать, чтобы ты меня узнал... Ты понравился мне,  как
только я тебя увидела! Твой замысел, твоя смелость, твоя  энергия  привели
меня в восторг. Я богата, уже ребенком я знала, что я  богата.  Моя  жизнь
должна быть большой и чудесной - так думала я про себя. Я не отдавала себе
в этом ясного отчета, но ощущала это. В шестнадцать лет  я  мечтала  выйти
замуж за принца, в семнадцать лет хотела раздарить свои деньги бедным. Все
это был вздор. В восемнадцать лет у меня уже не  было  никаких  планов.  Я
жила так же, как живут все молодые люди,  имеющие  богатых  родителей.  Но
вскоре это страшно наскучило мне. Я не была несчастна, но и не чувствовала
себя счастливой. Жила изо дня в  день,  веселилась  и  убивала  время  как
могла. Я тогда вообще ни о чем не думала, - так мне кажется теперь. И  вот
пришел к папе Хобби с твоим проектом. Из простого любопытства я пристала к
папе, чтобы он  открыл  мне  секрет,  так  как  у  них  обоих  был  крайне
таинственный вид. Я изучала с Хобби твои чертежи и делала вид, будто я все
понимаю. Твой проект меня чрезвычайно  заинтересовал,  это  правда.  Хобби
рассказывал мне о тебе и о том, какой ты замечательный человек. И в  конце
концов мне очень захотелось тебя увидеть. Ну вот я и увидела  тебя!  Ни  к
одному человеку не чувствовала я такого огромного уважения, как к тебе! Ты
мне понравился! Такой  простой,  такой  сильный,  такой  здоровый!  И  мн