ввалившимися  глазами,  сидел  Вульф   в
автомобиле, ничего не видя и не слыша. Он  продрог  от  холодного  пота  и
прятался в пальто, как улитка в  раковину.  Иногда  он  думал  со  злобным
отвращением: "Он меня просто убил. Он меня зарезал!" Ни о чем другом он не
мог думать.
   Настала ночь, шофер остановился и спросил, не поехать ли домой.
   С.Вульф с трудом пришел в себя и беззвучным голосом произнес:
   - На Сто десятую!
   Это был адрес Рене, его теперешней любовницы. У него не было никого,  с
кем он мог бы поговорить: ни друга, ни приятеля, и он поехал к ней.
   Вульф  испугался,  что  выдал  себя   перед   шофером,   и   постарался
успокоиться. Перед домом Рене  он  вышел  и  своим  обычным,  равнодушным,
немного надменным тоном процедил:
   - Ждать!
   Но шофер подумал: "А все-таки ты готов!"
   Рене ничем не показала, что  рада  его  возвращению.  Она  дулась.  Она
делала вид, что ей смертельно скучно, что  она  несчастна.  Она  до  такой
степени была занята своей избалованной, заносчивой и упрямой  особой,  что
его растерянность совсем не бросилась ей в глаза.
   Вульф громко рассмеялся над таким избытком  женского  эгоизма.  И  этот
смех, смешанный с большой дозой отчаяния,  помог  ему  вернуться  к  тону,
которым он обычно разговаривал с Рене. Он говорил с ней  по-французски.  И
этот язык как будто преобразил его. На мгновения, на краткие мгновения  он
иногда забывал, что он уже мертвый человек. Он шутил с  Рене,  называл  ее
своим избалованным ребенком, своей сердитой  куколкой,  своей  жемчужиной,
игрушкой и влажным, холодным  ртом  запечатлел  поцелуй  на  ее  красивых,
пухлых губах. Рене была женщина редкой красоты, светло-рыжая  француженка,
родом из Лилля, вывезенная Вульфом в прошлом году из Парижа.  Он  сочинил,
что привез ей,  из  Парижа  дивную  шаль  и  великолепные  перья,  и  Рене
просияла. Она велела накрыть на стол и затараторила о своих заботах.
   О,  она  ненавидела  этот  Нью-Йорк,   ненавидела   этих   американцев,
относящихся  к  дамам  с  величайшей  почтительностью   и   с   величайшим
равнодушием. Она терпеть не могла сидеть в своей квартире и ждать. Oh, mon
dieu! Oui [О господи! Да (франц.)], - она предпочла бы остаться  в  Париже
маленькой модисткой...
   - Может быть, ты скоро вернешься,  Рене!  -  сказал  Вульф  с  улыбкой,
которая засела в мозгу Рене за ее низким лбом.
   За столом он не мог проглотить ни кусочка, но выпил много бургундского.
Он пил без конца, голова у него горела, но он не пьянел.
   - Закажем музыку и танцовщиц, Рене! - сказал он.
   Рене позвонила в  венгерский  ресторан  еврейского  квартала,  и  через
полчаса музыканты и танцовщицы явились.
   Дирижер оркестра знал вкус Вульфа и захватил с собой молодую  красавицу
венгерку, только что приехавшую из  венгерской  провинции.  Девушку  звали
Юлиской, и она тихим, едва слышным голосом спела народную песенку.
   Вульф обещал труппе сто долларов с условием, что не  будет  ни  секунды
перерыва. Музыка и пение сменялись танцами, Вульф лежал в  кресле,  словно
мертвый, лишь глаза его блестели. Он все время потягивал красное  вино,  и
все-таки не пьянел. Рене, закутанная в роскошный  платок  цвета  киновари,
свернулась  клубком  в  кресле,  полузакрыв  зеленоватые  глаза,  -  рыжая
пантера.  У  нее  все  еще  был  скучающий  вид.  Именно  ее  неповторимое
равнодушие и привлекло  к  ней  Вульфа.  Когда  к  ней  приближались,  она
злилась, как идиотка, пока в ней не вспыхивало адское пламя.
   Прекрасная  молодая  венгерка,  которую  привез   догадливый   дирижер,
понравилась С.Вульфу. Он часто посматривал на нее, но она  робко  избегала
его взгляда. Вскоре  он  подозвал  дирижера  и  пошептался  с  ним.  Через
некоторое время Юлиска исчезла.
   Ровно в одиннадцать часов он оставил Рене. Он подарил ей один из  своих
бриллиантовых перстней. Рене ласково коснулась губами его  уха  и  шепотом
спросила, почему он не остается. Он пустил в ход свою привычную  отговорку
-  ему  нужно  поработать.  Рене  нахмурила  лоб  и  скорчила  недовольную
гримаску.
   Юлиска уже ждала Вульфа  в  его  квартире.  Она  вздрогнула,  когда  он
прикоснулся к ней. Волосы у нее были каштановые  и  мягкие.  Он  налил  ей
стакан вина, и она, послушно пригубив, сказала:
   - За ваше здоровье, сударь!
   Она исполнила его просьбу и спела свою грустную народную песенку  таким
же тихим, едва слышным голоском.
   - Ket lanya volt a falunak, - пела она, - ket viraga; mind a ketto  ugy
vagyott a boldogsagra... - Две девушки жили в  деревне,  два  цветка.  Обе
стремились к счастью. Одну повели под венец, другую отвезли на кладбище...
   Сотни раз слышал С.Вульф в юности  эту  песенку.  Но  сегодня  она  его
угнетала. Он слышал в ней всю безнадежность своего  положения.  Он  сидел,
пил, и слезы выступали у него на глазах и медленно  катились  по  дряблым,
восковым щекам. Он плакал от жалости к самому себе.
   Через некоторое время он высморкался и тихим голосом ласково сказал:
   - Это ты хорошо спела. Что ты еще знаешь, Юлиска?
   Она взглянула на него печальными карими  глазами,  напоминавшими  глаза
газели, и покачала головой.
   - Ничего, сударь, - грустно прошептала она.
   Вульф нервно засмеялся.
   - Это немного! - сказал он. -  Послушай,  Юлиска,  я  дам  тебе  тысячу
долларов, но ты должна сделать то, что я тебе скажу.
   - Слушаюсь, сударь, - покорно и боязливо сказала она.
   - Разденься, Юлиска! Пойди в соседнюю комнату.
   Юлиска опустила голову:
   - Слушаюсь, сударь!
   Пока она снимала одежду, С.Вульф неподвижно сидел  в  кресле,  устремив
взор в пространство. "Будь Мод Аллан жива, у  меня  была  бы  надежда!"  -
подумал он. Он сидел, и горе мрачно стерегло его. Подняв глаза, он увидел,
что Юлиска, раздетая, стоит у дверей, прикрываясь портьерой. Он совершенно
забыл о ней.
   - Подойди ближе, Юлиска!
   Юлиска приблизилась на шаг. Правой  рукой  она  все  еще  держалась  за
портьеру, как будто не хотела сбросить последний покров.
   С.Вульф смотрел на нее  глазами  знатока,  и  обнаженное  тело  девушки
навело его на другие мысли. Хотя Юлиске еще не исполнилось семнадцати лет,
она уже была маленькой женщиной.  Ее  бедра  были  шире,  чем  можно  было
предположить, когда она была одета. У нее были круглые  ноги  и  небольшие
упругие груди. Ее кожа была смуглая. Вся она казалась вылепленной из земли
и высушенной на солнце.
   - Ты умеешь танцевать? - спросил ее С.Вульф.
   Юлиска покачала головой. Она не поднимала глаз.
   - Нет, сударь!
   - Ты никогда не танцевала во время сбора винограда?
   - Танцевала, сударь!
   - Ты танцевала чардаш?
   - Да, сударь!
   - Станцуй чардаш.
   Юлиска беспомощно оглянулась. Она стала танцевать,  больше  из  страха,
чем ради высокой платы. Она неловко двигала руками и ногами. Раздетая, она
не умела обращаться со своим телом. Она семенила, словно шла по  осколкам.
Ее глаза были полны слез, щеки горели от стыда. О, ее ноги, ее  не  совсем
чистые ноги, куда бы их спрятать?
   Она была великолепна. Много лет С.Вульф  не  видел  такой  трогательной
стыдливости. Он не мог вдоволь насладиться ее видом.
   - Танцуй, Юлиска!
   Откинув назад голову, Юлиска неловко подымала  руки  и  ноги,  а  слезы
капали ей на грудь. Она остановилась, дрожа.
   - Чего ты боишься, Юлиска?
   - Я не боюсь, сударь!
   - Ну так подойди ближе!
   Юлиска  приблизилась.  "Теперь  он  это  сделает",  -  подумала  она  и
вспомнила о деньгах.
   Но С.Вульф этого не сделал. Он посадил ее к себе на колени:
   - Не бойся и посмотри на меня!
   Она посмотрела на него трепещущим и жгучим взглядом. С.Вульф  поцеловал
ее  в  щеку.  Он  притянул  ее  в  приливе  отеческой  нежности,  и  слезы
навернулись у него на глаза.
   - Что ты собираешься делать в Нью-Йорке?
   - Я не знаю.
   - Кто тебя привез сюда?
   - Мой брат. Но он уехал на Запад.
   - Что же ты теперь делаешь?
   - Я пою с Дьюлой.
   - Брось Дьюлу и не пой с ним больше.  Он  негодяй.  Да  ты  и  петь  не
умеешь!
   - Да, сударь!
   - Я дам тебе денег, а ты сделай то, что я тебе скажу.
   - Хорошо, сударь!
   - Ну вот! Научись английскому языку. Купи себе красивую простую  одежду
и найди место продавщицы. Слушай внимательно, что я тебе скажу. Я дам тебе
две тысячи долларов, за то что ты так _красиво_ танцевала. Ты проживешь на
них три года. Посещай какие-нибудь вечерние курсы.  Научись  счетоводству,
стенографии и машинописи. Остальное устроится само собой. Ты это сделаешь?
   - Да, сударь! - испуганно ответила Юлиска.
   - Она  боялась.  Вульф  показался  ей  страшным.  Она  слышала,  что  в
Нью-Йорке убивают молодых девушек.
   - Оденься!
   И Вульф протянул Юлиске пачку ассигнаций. Но она не решалась их  взять.
"Как только я их возьму, он меня убьет", - подумала она.
   - Возьми же! - улыбаясь сказал С.Вульф. - Мне деньги больше  не  нужны:
завтра в шесть часов вечера меня уже не будет в живых.
   Юлиска вздрогнула.
   С.Вульф нервно засмеялся.
   - Вот тебе еще два доллара. Возьми первое такси, которое ты  встретишь,
и поезжай домой. Дай Дьюле сто долларов и скажи ему, что я тебе больше  не
дал. Никому не говори, что у тебя есть деньги! Самое важное в жизни -  это
иметь деньги, но никто не должен знать о них! Возьми же!
   Он сунул ей в руку бумажки.
   Юлиска ушла, не поблагодарив.
   С.Вульф остался один, его лицо тотчас же осунулось.
   - Глупая девчонка! - пробормотал он. - Она все равно погибнет.
   Вульф пожалел о деньгах. Он  выкурил  сигару,  выпил  рюмку  коньяку  и
принялся ходить взад и вперед по комнатам. Он зажег  все  лампы,  так  как
совершенно  не  выносил   полумрака.   Он   остановился   перед   японским
лакированным шкафчиком и открыл  его.  Шкафчик  был  наполнен  локонами  -
светлыми, золотистыми, рыжими женскими локонами.  На  каждом  локоне  была
этикетка, как на склянках  с  лекарством.  Была  проставлена  дата.  Вульф
посмотрел на эти волны волос и  презрительно  рассмеялся.  Он  презирал  и
ненавидел  женщин,  как  все  мужчины,  имеющие  дело  преимущественно   с
продажными женщинами.
   Но собственный смех смутил его. Он напомнил ему чей-то где-то слышанный
смех. Он вспомнил, что так именно  смеялся  его  дядя,  а  этого  дядю  он
ненавидел больше всего на свете. Как странно!
   Он  опять  заходил  взад  и  вперед.  Но  стены  и  мебель  все  больше
стушевывались. Комнаты  раздвигались,  казались  пустынными.  Он  не  смог
вынести одиночества и поехал в клуб.
   Было три часа ночи. Улица была пуста. Но через три дома от  него  стоял
потерпевший аварию  автомобиль.  Шофер  заполз  под  машину  и  возился  с
починкой. Однако, как только Вульф отъехал, автомобиль покатился вслед  за
ним. Вульф горько усмехнулся. Шпионы Аллана?.. Подъехав к  клубу,  он  дал
шоферу два доллара на чай и отослал его домой.
   "О господи, совсем, совсем готов!" - подумал шофер.
   В клубе еще играли в покер за тремя столами, и Вульф подсел к знакомым.
Удивительно, как ему сегодня  шла  карта!  Редко  бывают  на  руках  такие
комбинации. "Вот и  две  тысячи  долларов,  которые  получила  Юлиска!"  -
подумал он и сунул деньги в карман. В шесть часов игра кончилась, и  Вульф
прошел всю дорогу домой пешком. За ним шли, болтая, двое мужнин с лопатами
на плечах. У своего дома он  встретил  рабочего  навеселе,  который  брел,
натыкаясь на стены, и фальшиво напевал что-то себе под нос.
   - Have a drink? [Выпил? (англ.)] - обратился к нему Вульф.
   Но пьяный не ответил. Он пробормотал что-то невразумительное и поплелся
дальше.
   "Метаморфозы Аллановых сыщиков!"
   Дома Вульф выпил такого крепкого вина, что  его  затрясло.  Он  не  был
пьян, но впал в какое-то полусознательное состояние.  Он  принял  ванну  и
заснул в ней. Проснулся только тогда, когда постучал обеспокоенный  слуга.
Он оделся с головы до ног  во  все  новое  и  ушел  из  дому.  Уже  совсем
рассвело. У дома напротив  стоял  автомобиль.  Вульф  подошел  и  спросил,
свободен ли он.
   - Занят! -  ответил  шофер,  и  Вульф  презрительно  усмехнулся.  Аллан
окружил его, оцепил со всех сторон.
   Из подъезда вышел господин с маленьким черным портфелем  под  мышкой  и
пошел за Вульфом по другой стороне улицы. Тогда Вульф внезапно  прыгнул  в
трамвай, и ему показалось, что он улизнул от сыщиков Аллана.
   Он выпил кофе в каком-то кафе и все утро пробродил по улицам.
   Нью-Йорк возобновил свою двенадцатичасовую  гонку,  Нью-Йорк  _скакал_,
подгоняемый жокеем-_делом_. Автомобили, экипажи,  грузовики,  люди  -  все
неслось, мелькая. Гремели поезда надземной  дороги.  Люди  выскакивали  из
домов, таксомоторов,  трамваев,  выскакивали  из  отверстий  в  земле,  из
двухсотпятидесятикилометровых штолен подземки. Все они  двигались  быстрее
Вульфа. "Я отстаю!" - подумал он. Он  ускорил  шаг,  и  все-таки  все  его
обгоняли. Люди судорожно метались, как  в  гипнозе.  Манхэттен  -  широкое
сердце города - всасывал их. Манхэттен выбрасывал их по  тысячам  артерий.
Это были осколки, атомы,  накаленные  взаимным  трением  и  обладавшие  не
большей свободой движения, чем обыкновенные молекулы. И  город  шел  своей
грохочущей походкой.  Каждые  пять  минут  мимо  Вульфа  проносился  серый
электрический автобус, мчавшийся по Бродвею, как слон, которому сунули под
хвост горящую паклю. Это были автобусы-буфеты,  в  которых  по  дороге  на
службу можно было проглотить чашку  кофе  и  бутерброд.  Среди  маленьких,
увлекаемых  вихрем  людей  шагали  огромные  наглые  призраки  и  кричали:
"Удвойте ваш доход! - Зачем быть толстым? - Мы тебя обогатим,  черкни  нам
открытку! - Easy Walker! Make your  own  terms!  -  Stop  having  fits!  -
Drunkards saved secretly! [Беззаботный пешеход! Дай нам свои  предложения!
- Береги свои нервы! - Незаметное излечение  пьяниц!  (англ.)]  -  Удвойте
свою  силу!"  Реклама!  Великий  укротитель,  которому  повиновалась   эта
судорожно  копошившаяся  масса!  Вульф  улыбнулся  сытой,  удовлетворенной
улыбкой. Это он поднял рекламу до уровня искусства!
   С Баттери видны были три лимонно-желтых рекламных аэроплана,  шнырявших
один за другим над заливом в погоне за покупателями, находившимися на пути
в Нью-Йорк. На желтых крыльях красовалось: "Ваннамекер - распродажа!"
   Кому из этих тысяч кишащих вокруг людей придет в  голову,  что  это  он
двенадцать лет назад изобрел "летающий плакат"?
   Он бродил по Нью-Йорку, притягиваемый  центростремительной  силой  этой
чудовищной мельницы. Весь день. Он обедал, пил кофе, пропускал то тут,  то
там  рюмку  коньяку.  Как  только  он   останавливался,   его   охватывало
головокружение, и он шел дальше. В четыре часа он добрался до Центрального
парка, одуревший, без единой мысли в голове. Он миновал аэродром  компании
"Чикаго - Бостон - Нью-Йорк" и шел куда его вели аллеи. Накрапывал  дождь,
и парк был совершенно пуст. Вульф дремал на ходу, но вдруг  сильный  испуг
заставил его очнуться: он испугался своей  походки.  Он  шел  сгорбившись,
шаркая ногами, согнув колени. Так волочил ноги старик Вольфзон, приученный
судьбой к смирению. И вдруг он ясно услышал, как внутренний голос  шепнул:
"Сын обмывальщика покойников!"
   Испуг разбудил Вульфа. Где  он?  Центральный  парк!  Почему  он  здесь?
Почему он не убрался, черт возьми, почему он не удрал? Почему он весь день
торчал в Нью-Йорке? Кто его заставил?  Он  посмотрел  на  часы.  Было  уже
больше пяти. Еще час был в его распоряжении, -  ведь  Аллан  умел  держать
слово.
   Его голова напряженно заработала. В кармане  у  него  было  пять  тысяч
долларов. Этого достаточно, чтобы скрыться. Он решил бежать. Аллан его  не
поймает! Он оглянулся - кругом ни души! Значит, ему удалось отделаться  от
сыщиков  Аллана!  Этот  успех  окрылил  его,  и  он  начал  действовать  с
молниеносной быстротой. В маленькой парикмахерской он снял бороду, и  пока
парикмахер работал, обдумал план бегства. Он находился у  сквера  Колумба.
Он решил доехать по подземной дороге до Двухсотой  улицы,  пройти  немного
пешком и сесть в какой-нибудь поезд.
   Без десяти шесть он вышел из парикмахерской. Он еще успел купить сигары
и без семи минут шесть спустился на станцию, подземной дороги.
   К своему удивлению, он увидел на  перроне  станции  в  толпе  ожидающих
своего спутника по последнему переезду через океан. Тот даже посмотрел  на
него, но - как удачно! - он его не узнал. А ведь они каждый день играли  в
покер в курительном салоне!
   По внутренним рельсам  молнией  промчался  экспресс,  наполнив  станцию
шумом и ветром. Вульф начинал терять терпение и взглянул на часы. Еще пять
минут!
   Внезапно спутник Вульфа исчез  из  поля  его  зрения.  Оглянувшись,  он
увидел этого человека за своей спиной углубившимся в чтение  "Гералда".  У
Вульфа онемели руки и ноги. Ужасная мысль зародилась в нем!  А  вдруг  это
один из сыщиков Аллана, следивший за ним от самого Шербура?
   Без трех минут шесть Вульф отошел на два  шага  в  сторону  и  украдкой
покосился на спутника. Тот спокойно продолжал читать,  но  в  газете  было
отверстие, и сквозь него пристально следил зоркий глаз!
   В глубоком отчаянии С.Вульф заглянул в этот глаз. Кончено! В  этот  миг
вылетел поезд, и, к ужасу ожидающих, С.Вульф  прыгнул  на  рельсы.  Чья-то
рука с растопыренными пальцами пыталась схватить его.



8

   Без двух минут шесть С.Вульф был раздавлен колесами подземного  поезда,
а полчаса спустя весь Нью-Йорк уже оглашался взволнованными выкриками:
   - Extra! Extra! Here you are! Hya! Hya! All  about  suicide  of  Banker
Woolf! All about Woolf!  [Экстренный  выпуск!  Покупайте,  покупайте!  Все
подробности самоубийства банкира Вульфа! Все о Вульфе! (англ.)]
   Газетчики мчались, как дикие кони, и  на  улицах,  по  которым  сегодня
бродил Вульф, раздавалось его имя:
   - Вульф! Вульф! Вульф!
   - Вульф разрезан на три части!
   - Туннель проглотил Вульфа!
   - Вульф! Вульф! Вульф!
   Каждый сотни раз видел на Бродвее его  пятидесятисильный  автомобиль  с
серебряным драконом, гудевшим, как  океанский  пароход.  Каждый  знал  его
лохматую голову буйвола! С.Вульф был частицей Нью-Йорка, и его  не  стало!
С.Вульф, управляющий самым крупным состоянием, которое когда-либо имели  в
своем  распоряжении   люди!   Дружественные   синдикату   газеты   писали:
"Несчастный случай или  самоубийство?"  Враждебные:  "Раньше  Расмуссен  -
теперь Вульф!"
   - Вульф! Вульф! Вульф!
   Газетчики выкрикивали это  имя  и  поднимали  облака  пыли  в  туманных
улицах. Словно хриплый вой волков, терзающих свою добычу.
   Аллан  узнал  об  ужасной  смерти  Вульфа  через   пять   минут   после
происшествия. Один из сыщиков известил его по телефону.
   Расстроенный, не в силах работать, ходил он взад  и  вперед  по  своему
кабинету. На улицах стоял туман, и только  небоскребы  высились  над  этим
морем тумана, тускло освещенные солнечным закатом. Нью-Йорк бушевал и  выл
внизу; _скандал разразился_! Только некоторое время спустя Аллану  удалось
посоветоваться с шефом бюро печати и с  временным  управляющим  финансовой
частью. Всю ночь его преследовал  образ  Вульфа,  каким  он  видел  его  в
последний раз: смертельно бледного, задыхающегося в своем кресле...
   "Это туннель!" - подумал  Аллан.  Он  задрожал.  Будущее  было  грозно,
настоящее - полно несчастий.  Он  видел  приближение  безнадежных  времен.
"Теперь потребуются годы!.." - думал он и бродил, томимый бессонницей,  по
комнате.
   Смерть Вульфа не дала спать в  эту  ночь  тысячам  людей.  Самоубийство
Расмуссена заставило людей нервничать. Смерть Вульфа  испугала  весь  мир.
Синдикат пошатнулся! Все большие банки мира вложили миллиарды в сооружение
туннеля, миллиарды вложила  промышленность,  миллиарды  дали  и  все  слои
народа, вплоть до газетчиков. Волнение распространилось  от  Сан-Франциско
до Петербурга, от Сиднея до Капштадта. Печать всех континентов  усугубляла
опасения. Акции синдиката не просто падали, а стремительно катились  вниз