и встал, глубоко оскорбленный.
   Аллан тоже вскочил и ударил рукой по столу.
   - Не требуйте теперь от меня вежливости, Гарриман! - громко крикнул он.
- Уходите!
   И Аллан указал на дверь.
   Гарриман, шатаясь, вышел. Его лицо стало серым от стыда.  Ему  хотелось
сказать Аллану, что у него умер сын и что все утро ему пришлось бороться с
двойной дозой снотворного. Но он ничего не сказал. Он ушел.
   Старым, сломленным судьбой человеком, не  поднимая  глаз,  сошел  он  с
лестницы. Без шляпы.
   - Гарриман слетел! - насмехались рабочие. - "Бык" слетел!
   Но он ничего не слышал. Он тихо плакал.
   Когда Гарриман ушел из комнаты, Аллан  потребовал  отчета  еще  у  пяти
инженеров, покинувших свои посты и уехавших со спасавшимися рабочими. Всех
их он тотчас же уволил.
   В этот день дул чертовски резкий ветер,  и  инженеры  не  возразили  ни
слова.
   После этого  Аллан  потребовал,  чтобы  его  соединили  по  телефону  с
Робинсоном. Один  из  служащих  созвонился  со  станциями  и  приказал  им
остановить поезд Робинсона. Тем временем  Аллан  изучал  план  разрушенной
штольни. Царила такая тишина, что было слышно, как сквозь разбитые оконные
стекла капал в комнату дождь.
   Десять минут спустя Робинсон был у телефона. Аллан долго говорил с ним.
О Хобби сведений нет! Считает ли он, Робинсон,  что  в  наполненных  дымом
штольнях еще могут быть живые люди? Такая возможность не исключена...
   Аллан отдавал приказания. Через несколько минут поезд из трех вагонов с
инженерами и врачами помчался по выемке вниз и исчез в туннеле.
   Аллан сам вел поезд и пустил  его  по  гулкому  пустому  туннелю  таким
бешеным темпом, что даже спутники Аллана, привыкшие к  большим  скоростям,
забеспокоились. Уже через час они наткнулись на Робинсона. Его  поезд  был
полон. Сидевшие в вагонах люди, поклявшиеся отомстить Аллану,  узнали  его
при свете фонарей и с угрюмым видом громко выражали свое недовольство.
   Аллан поехал дальше. У ближайшей стрелки он перешел на  рельсовый  путь
Робинсона, так как был уверен в том, что дорога свободна, и умерил бешеную
скорость лишь тогда, когда поезд вошел в полосу дыма.
   Даже здесь, на задымленных станциях,  работали  инженеры.  Они  закрыли
железные раздвижные двери, мимо которых, словно горы спустившихся облаков,
валил дым. Но станции все еще  были  наполнены  дымом,  и  продолжительное
пребывание здесь было возможно только благодаря тому, что машины все время
нагнетали воздух и не было недостатка в кислородных аппаратах. Как  и  для
Аллана, туннель был для инженеров делом, ради  которого  они  готовы  были
жертвовать и здоровьем и жизнью.
   На станции у триста пятьдесят второго километра  они  встретили  Смита,
который вместе с двумя машинистами обслуживал здесь машины.  Он  повторил,
что глубже в туннеле должен действовать какой-то воздушный насос, и  Аллан
опять подумал о Хобби. Если бы судьба сберегла ему хоть друга!
   Он сейчас же углубился в штольню дальше. Но поезд продвигался медленно,
так как глыбы камня часто загромождали путь. Дым  был  такой  густой,  что
световой конус прожекторов отскакивал от него, как от стены. Через полчаса
поезд был задержан большим скоплением Трупов.  Аллан  сошел  с  поезда  и,
надев предохранительную маску, вошел в гущу дыма. Его фонарь вмиг исчез.
   Вокруг Аллана была полная тишина.  Не  было  слышно  ни  звука,  только
постукивал вентиль его кислородного аппарата. Аллан застонал. Здесь  никто
не слышал его. Его грудь была сплошной жгучей раной. Со  стоном,  скрежеща
зубами, как раненый зверь, он брел вперед, и подчас ему казалось,  что  он
свалится под чудовищной тяжестью своего страшного горя.
   Каждые несколько шагов он натыкался на тела. Но, осветив их,  убеждался
в том, что это были трупы, с отвратительно искаженными лицами...
   Хобби среди них не было.
   Вдруг он услыхал хрипение. Он поднял  фонарь.  В  то  же  время  чья-то
ладонь коснулась его рукава, и хриплый голос прошептал:
   - Sauve! [Спасен! (франц.)]
   Человек повалился на землю. Это был молодой  парень,  на  котором  были
только штаны. Аллан взял его на руки и понес назад к поезду. Он  вспомнил,
как однажды кто-то нес его в подобном же состоянии через  темную  штольню.
Врачи быстро привели в  чувство  потерявшего  сознание.  Его  звали  Шарль
Ренар; он был канадец. Ренар рассказал, что действовавший  внутри  штольни
вентилятор спас ему жизнь. Его спросили, не заметил ли  он  еще  признаков
жизни в штольнях...
   Спасенный кивнул.
   - Да, - сказал он, - я иногда слышал смех...
   - Смех?
   Все с ужасом переглянулись.
   - Да, смех. И вполне явственно.
   Аллан по телефону затребовал поезд и людей.
   Тотчас же двинулись дальше. Колокол резко звонил. Это  была  чудовищная
работа, и дым часто отгонял их назад.  К  полудню  им  удалось  проникнуть
почти до  триста  восьмидесятого  километра,  и  тут  они  вдруг  услыхали
отдаленный резкий смех. Ничего более жуткого, чем этот смех в  безмолвной,
дымной штольне, им никогда  не  приходилось  слышать.  Они  остолбенели  и
затаили дыхание. Потом поспешили дальше. Смех становился  все  отчетливее.
Это  был  дикий,  сумасшедший  смех,  какой   слыхали   иногда   водолазы,
приближавшиеся к потерпевшей аварию подводной лодке, в которой  задыхалась
команда.
   Наконец они добрались до маленькой станции и проникли туда. Сквозь  дым
они увидели двух, трех, четырех человек, катавшихся по  земле,  плясавших,
жутко кривлявшихся и все  время  пронзительно,  неестественно  хохотавших.
Воздух со свистом выходил  из  вентиляционной  трубы,  и  благодаря  этому
бедняги остались в живых. Рядом с ними находились кислородные  аппараты  -
они были нетронуты.
   Несчастные взвыли от ужаса и попятились, когда  вдруг  увидели  свет  и
людей с масками на лицах. Убежав в угол, где, вытянувшись, лежал покойник,
они стали молиться и визжать от страха. Это были итальянцы.
   - Есть тут кто-нибудь знающий итальянский  язык?  -  спросил  Аллан.  -
Снимите маски.
   Подошел один из врачей и, задыхаясь  от  кашля,  стал  разговаривать  с
умалишенными.
   - Что они говорят?
   Врач, объятый ужасом, едва мог вымолвить слово.
   - Если я их верно понял, им представляется, что они в аду! -  с  трудом
выговорил он.
   - Так скажите им от имени бога, что мы пришли за ними, чтобы взять их в
рай! - крикнул Аллан.
   Врач долго говорил, и они, наконец, поняли его.
   Они плакали, падали на колени, молились и  умоляюще  Протягивали  руки.
Но, когда к ним приблизились, они снова  обезумели.  Пришлось  усмирять  и
связывать каждого в отдельности. Один из них умер на обратном пути,  двоих
свезли в дом умалишенных, четвертый же вскоре почувствовал  себя  лучше  и
выздоровел.
   Аллан в полусознательном  состоянии  вернулся  из  этой  экспедиции  на
станцию Смита. Неужели не будет  конца  ужасам?  Он  сидел,  быстро  дыша,
совершенно изнеможенный. Тридцать шесть часов провел он без сна.
   Но напрасны были старания врачей заставить его покинуть туннель.



8

   Дым полз дальше. Медленно, шаг за шагом, словно сознательное  существо,
которое нащупывает дорогу, прежде чем двинуться вперед,  пробирался  он  в
поперечные штольни, на станции, полз по потолку и заполнял все  помещения.
Рудничные вентиляторы отсасывали его, насосы вгоняли  миллионы  кубических
метров свежего воздуха. И, наконец, почти незаметно дым начал редеть.
   Аллан  проснулся  и  больными,  воспаленными   глазами   посмотрел   на
молочно-белый дым. Он не сразу сообразил, где находится. Перед ним  стояла
длинная низкая машина из блестящей стали  и  меди.  Ее  механизм  бесшумно
вращался. До половины углубленное в землю  маховое  колесо  как  будто  не
работало,  но  при  более  внимательном  взгляде   можно   было   заметить
скользившие вверх  и  вниз  блестящие  полоски.  Колесо  делало  девятьсот
оборотов в минуту и было так точно выверено, что казалось неподвижным. Тут
Аллан сразу понял, где он. Он все еще  был  на  станции  Смита.  В  тумане
колыхалась чья-то фигура.
   - Это вы, Смит?
   Фигура приблизилась, и он узнал Робинсона.
   -  Я  сменил  Смита,  Аллан,  -  сказал  Робинсон,   долговязый   худой
американец.
   - Я долго спал?
   - Нет, всего час.
   - Где остальные?
   Робинсон сообщил, что все отправились расчищать путь. Дым рассеивается,
и в штольне уже немного легче дышать.  На  девятнадцатой  станции  (триста
восьмидесятый километр) остались в живых еще семь человек.
   - Есть еще люди? Неужели в этой ужасной штольне еще остался  кто-нибудь
в живых?
   Робинсон  рассказал  дальше,  что  на  девятнадцатой  станции   остался
инженер, по имени Штром, который обслуживает машины.  Он  спас  еще  шесть
человек, и все чувствуют себя хорошо. Инженеры еще не добрались до них, но
восстановили телефонное сообщение и говорили со станцией.
   - Нет ли среди них Хобби?
   - Нет.
   Аллан опустил глаза. Помолчав, он спросил:
   - Кто этот Штром?
   Робинсон пожал плечами:
   - Вот это и странно! Никто не знает. Он не туннельный инженер.
   Тогда Аллан вспомнил, что Штром - электротехник, работавший на одной из
электрических станций Бермудских островов.  Впоследствии  выяснилось,  что
Штром приехал лишь осмотреть туннель. Во время взрыва он  был  на  участке
Бермана, за  три  километра  от  девятнадцатой  станции.  Эту  станцию  он
осматривал всего за  час  до  катастрофы  и,  так  как  не  очень  доверял
обслуживавшей ее бригаде, тотчас же вернулся туда. Штром был  единственным
человеком, который пошел _в глубь_ туннеля, вместо того  чтобы  бежать  из
него.
   Часа через два Аллан увидел его. Штром проработал сорок  восемь  часов,
но на его лице не было и следов  утомления.  Особенно  бросилась  в  глаза
Аллану его аккуратная прическа. Штром был невысокого роста, узкогруд.  Ему
не исполнилось еще и тридцати лет. Он был русский немец  из  прибалтийских
провинций. У него было неподвижное худое лицо, темные  маленькие  глаза  и
острая черная бородка.
   - Я хочу, чтобы мы стали друзьями, Штром! - сказал Аллан, пожимая  руку
молодому человеку, поразившему его своей смелостью.
   Но  Штром  только  вежливо  поклонился,   лицо   его   сохранило   свое
бесстрастное выражение.
   Штром принял на свою станцию шесть отчаявшихся беглецов.  Дверные  щели
он законопатил промасленной паклей, так что воздух здесь был  сравнительно
сносный. Штром непрерывно накачивал воздух и воду в  горящие  штольни.  Но
ему удалось бы продержаться здесь еще не более  трех  часов,  а  потом  он
задохнулся бы, - это он знал наверняка!
   От этой дальней станции они должны были продвигаться уже пешком.  Через
сошедшие с рельсов опрокинутые  платформы,  через  груды  камня,  шпалы  и
сломанные столбы шаг за шагом они ползли вперед в гущу дыма.  Здесь  трупы
лежали кучами! Дальше путь оказался свободным, и они быстро пошли вперед.
   Вдруг Аллан остановился.
   - Послушайте! - сказал он. - Кажется, чей-то голос!
   Они остановились, прислушиваясь. Ни звука.
   - Я ясно слышал голос! Прислушайтесь, а я буду звать.
   И в самом деле, на возглас Аллана ответил тихий  звук,  словно  далекий
голос из ночной тьмы.
   - Кто-то находится в штольне! - взволнованно сказал Аллан.
   Теперь и остальные услышали далекий, еле уловимый звук.
   Продолжая звать  и  прислушиваться,  они  обыскали  темную  штольню.  И
наконец в поперечной штольне, где как вихрь свистел вгоняемый воздух,  они
наткнулись на _старика_, который сидел  на  земле,  прислонясь  головой  к
стенке. Рядом с ним лежал труп  негра  с  открытым  круглым  ртом,  полным
зубов. Старик слабо улыбнулся. Истощенный, увядший, с жидкими, белыми  как
снег волосами, развевавшимися по ветру, он казался столетним.  Глаза  были
неестественно расширены, так что вокруг  зрачка  виднелась  белая  роговая
оболочка. Он был слишком изнеможен, чтобы двигаться, и мог  только  слегка
улыбаться.
   - Я знал, Мак, что ты придешь за мной... - невнятно пробормотал он.
   Тогда Аллан узнал его.
   - Да ведь это Хобби! - испуганно-и в то же время радостно воскликнул он
и поднял старца.
   - Хобби? - недоверчиво переспросили остальные. Они его не узнали.
   - Хобби?.. Ты?.. - переспросил и Аллан, не в  силах  скрыть  радость  и
умиление.
   Хобби только слабо кивнул.
   - I am all right [со мной все в порядке (англ.)], - прошептал он, потом
указал на мертвого негра и сказал: - Этот негр доставил мне много  хлопот,
но в конце концов он у меня все же умер.
   Хобби несколько недель пролежал  в  госпитале,  витая  между  жизнью  и
смертью. В конце концов его здоровая натура победила. Но это  уже  не  был
прежний Хобби.
   Его память ослабла, и он никак не мог рассказать, каким образом попал в
эту поперечную штольню. Было лишь установлено, что у  него  были  с  собой
кислородные аппараты и фонари из того маленького квершлага, где за день до
катастрофы лежал погибший монтер. Что касается негра Джексона,  то  он  не
задохнулся, а умер от голода и изнеможения.
   Лишь изредка выходили поезда из  туннеля,  лишь  изредка  спускались  в
него.  Отряды  инженеров  героически  боролись  с   дымом.   Борьба   была
небезопасна. Десятки участвовавших  в  ней  тяжело  заболели,  отравленные
дымом, пятеро из них умерли - три американца, один француз и один японец.
   Армия же рабочих бездействовала. Они бросили  работу.  Тысячной  толпой
стояли они на уступах выемки и смотрели, что делают Аллан и его  инженеры.
Рабочие стояли и не хотели даже пальцем пошевелить. Большие  осветительные
машины, вентиляторы  и  насосы  обслуживались  инженерами,  у  которых  от
усталости смыкались  глаза.  К  мерзнувшим  толпам  рабочих  примешивалось
множество  любопытных,  привлеченных  атмосферой  ужаса.  Ежечасно  поезда
выбрасывали новые партии. Железная дорога  Хобокен  -  Мак-Сити  приносила
огромный доход. За одну неделю она собрала два миллиона долларов. Синдикат
немедленно  повысил   стоимость   проезда.   Туннельная   гостиница   была
переполнена репортерами газет. В  город  приезжали  тысячи  автомобилей  с
дамами и мужчинами, жаждавшими увидеть место катастрофы. Они  болтали  без
умолку и привозили с собой корзины с обильной закуской. Но все с затаенным
ужасом глядели на четыре дымовых столба, подымавшихся, непрерывно крутясь,
к голубому октябрьскому небу над стеклянными крышами близ  устья  туннеля.
Это был дым, который вентиляторы отсасывали из штолен. И все же там внутри
были люди! Часами могли ждать любопытные,  хотя  им  ничего  не  удавалось
увидеть, так как трупы погибших  вывозили  только  ночью.  Слащавый  запах
хлорной извести проникал из станционного здания.
   Работы по очистке отняли много недель. В  деревянной  штольне,  большая
часть которой выгорела,  работа  была  особенно  затруднена.  Продвигаться
можно было лишь шаг за шагом. Трупы лежали здесь грудами.  Большинство  из
них было страшно изуродовано, и иногда трудно было  отличить  обуглившийся
столб от обуглившегося человека. Они были повсюду. Они лежали под мусором,
они сидели на корточках за обгорелыми балками  и  скалили  зубы  навстречу
продвигавшимся вперед  людям.  Даже  храбрейших  охватывал  страх  в  этом
ужасном морге.
   Аллан неутомимо руководил работами.
   В покойницкой, в палатах госпиталей разыгрывались те потрясающие сцены,
которые влечет за собой каждая катастрофа. Плачущие женщины и мужчины,  не
помня себя от горя, ищут своих  близких,  находят  их,  рыдают,  падают  в
обморок. Но в большинстве своем погибшие остались неузнанными.
   Маленький крематорий  в  стороне  от  Мак-Сити  работал  день  и  ночь.
Служители разных религий и сект по очереди исполняли печальный обряд.  Ряд
ночей маленький крематорий в лесу был ярко освещен, и все еще  бесконечные
вереницы деревянных гробов стояли в вестибюле.
   У одной только разрушенной  бурильной  машины  было  найдено  четыреста
восемьдесят трупов. В общем  катастрофа  поглотила  две  тысячи  восемьсот
семнадцать человеческих жизней.
   Когда обломки  бурильной  машины  были  убраны,  внезапно  обнаружилась
зияющая дыра. Буры вскрыли огромную пещеру.
   При свете прожектора оказалось, что эта пещера имела около  ста  метров
ширины. Глубина была невелика: камню нужно было три с  половиной  секунды,
чтобы достигнуть дна, что соответствовало шестидесяти метрам.
   Причину  катастрофы  нельзя  было  точно  определить.   Но   крупнейшие
авторитеты придерживались того взгляда, что образовавшаяся от  химического
разложения  пещера  была  наполнена  газами,  проникшими   в   штольню   и
вспыхнувшими при взрываний породы.
   В тот же день Аллан приступил к исследованию  вскрывшейся  пещеры.  Это
была расселина длиной около тысячи метров, совершенно сухая. Дно  и  стены
ее состояли  из  той  неизвестной,  рыхлой,  радиоактивной  руды,  которую
геологи назвали субмаринием.
   Штольни  были  приведены  в  порядок,  инженеры  аккуратно  обслуживали
движение.
   Но работа стояла.



9

   Аллан опубликовал обращение к бастующим рабочим. Он дал им три  дня  на
размышление, - не  желающие  приниматься  за  работу  могли  считать  себя
уволенными.
   Гигантские митинги состоялись на серых  пустырях  Мак-Сити.  Шестьдесят
тысяч человек теснились  плечо  к  плечу,  и  с  десяти  трибун  (вагонов)
одновременно произносились речи.
   В холодном и сыром октябрьском воздухе беспрерывно раздавались  одни  и
те  же  слова:  туннель...  туннель...  Мак...  катастрофа...  три  тысячи
человек... синдикат... И опять: туннель... туннель...
   Туннель проглотил три  тысячи  человеческих  жизней  и  внушал  рабочим
армиям ужас. Как легко и они могли  сгореть  или  задохнуться  в  пылающей
глубине, и как легко могла опять произойти подобная катастрофа, пожалуй, и
большая!  Ведь  они  могли  умереть  еще  более  страшной  смертью...  Они
содрогались, вспоминая об "аде". Массовый _страх_ охватил их.  Этот  страх
заразил работавших в Европе, на Азорских и Бермудских островах. Здесь тоже
работа стояла.
   Синдикат подкупил некоторых вожаков рабочих и послал их  на  ораторские
трибуны. Подкупленные ратовали за немедленное возобновление работ.
   - Нас шестьдесят тысяч! - надсаживались они. - Вместе с рабочими других
станций и подсобных производств нас сто восемьдесят тысяч! Зима  на  носу!
Куда нам деться? У нас жены, дети. Кто же нас  прокормит?  Мы  собьем  все
цены на рынке труда, и нас будут проклинать!
   С этим все соглашались. Ораторы этого рода указывали на  воодушевление,
с которым производились работы, на  хорошие  отношения  между  рабочими  и
синдикатом, на относительно высокую заработную плату.
   - В "чистилище" и в "аду" зарабатывали по пяти и шести долларов в  день
многие  из  тех,  кто  мог  бы  разве  только  сапоги  чистить  или  улицы
подметать... Разве это не правда?
   Они указывали на рабочие поселки и восклицали:
   - Посмотрите на ваши дома, ваши сады, ваши площадки для  игр.  Для  вас
устроены бани и читальни. Мак  сделал  из  вас  людей.  Ваши  дети  растут
здоровыми и живут в чистоте. Отправляйтесь в Нью-Йорк и Чикаго на съедение
клопам и вшам!
   Они  подчеркивали,  что  за  шесть  лет  не  случилось  других  крупных
несчастий и что синдикат примет самые  энергичные  меры  предосторожности,
чтобы избежать второй катастрофы.
   Против этого ничего нельзя было возразить.  Нет!  Но  вдруг  ими  опять
овладевал страх, и  никакие  слова  не  могли  их  убедить.  Они  орали  и
свистели, закидывали ораторов камнями и говорили им прямо в лицо, что  они
подкуплены синдикатом. "Никто больше пальцем не шевельнет для _проклятого_
туннеля!" Это было лейтмотивом в речах ораторов другого толка.
   - Никто!
   И гром  аплодисментов,  разносившийся  на  много  миль,  выражал  общее
одобрение. Эти ораторы доказывали опасность строительства. Они  напоминали
о всех жертвах, которые туннель  унес  до  катастрофы.  Круглым  счетом  -
тысяча восемьсот человек за шесть лет! Разве этого мало?  Разве  никто  не
помнит о тех тысяче восьми