инансовым делам синдиката предлагала громадный залог,
Ллойд  -  тоже,  но  Аллан  отклонил  оба  предложения.  Он  оставался   в
следственной тюрьме на Франклин-стрит. Ежедневно он уделял несколько часов
Штрому, которому вверил управление туннелем, и совещался с ним.
   Штром ни словом, ни жестом не  выразил  своего  сожаления  о  том,  что
Аллана постигли такие неприятности, не проявил  улыбкой  свою  радость  по
поводу свидания с ним. Он докладывал о делах, и больше ничего.
   Аллан напряженно работал, так что скучать ему было некогда. Он накоплял
запас мыслей,  которые  должны  были  потом  -  потом!  -  превратиться  в
мускульную энергию.
   За  время  своего  пребывания  в  следственной  тюрьме  он   разработал
одноштольный метод для  дальнейшей  постройки  туннеля.  Кроме  Штрома  он
принимал только своих защитников, - больше никого.
   Этель Ллойд однажды просила доложить о ней, но он ее не принял.
   Процесс Аллана начался третьего апреля. Все места в зале заседаний были
разобраны за  несколько  недель  вперед.  За  места  платили  перекупщикам
неслыханные суммы. Шли на  самые  наглые  и  бесстыдные  плутни.  Особенно
обезумели дамы: все они хотели посмотреть, _как будет держать  себя  Этель
Ллойд_!
   Председательствовал самый грозный судья в Нью-Йорке, доктор Сеймур.
   Мака Аллана защищали четверо лучших адвокатов Америки:  Бойер,  Уинзор,
Коэн и Смит.
   Процесс продолжался три недели,  и  три  недели  Америка  находилась  в
чрезвычайном волнении. На  процессе  развернулась  вся  история  основания
синдиката, его финансирования, постройки туннеля и управления им. Подробно
рассматривались все несчастные  случаи  и  октябрьская  катастрофа.  Дамы,
засыпавшие при чтении прекраснейших стихов, напряженно старались  вникнуть
во все подробности, доступные лишь людям, знакомым с техникой дела.
   Этель Ллойд присутствовала на всех заседаниях. Весь процесс она,  почти
не двигаясь, просидела в своем кресле и внимательно слушала.
   Появление  Аллана  вызвало  большую  сенсацию,   но   также   некоторое
разочарование.  Ожидали,  что  тот,  кого  судьба  так  жестоко  поразила,
окажется сломленным и усталым и даст повод посочувствовать ему.  Но  Аллан
не нуждался в этом, - он выглядел точно  так  же,  как  раньше.  Здоровый,
медноволосый, широкоплечий, он сохранил  свою  манеру  слушать  как  будто
рассеянно и равнодушно. Он говорил так же медлительно и  немногословно,  в
той же западноамериканской манере, заставлявшей иногда вспоминать коногона
из шахты "Дядя Том".
   Большой интерес вызвал Хобби, явившийся в качестве свидетеля. Его  вид,
его беспомощная  речь  произвели  потрясающее  впечатление.  Неужели  этот
старец - Хобби, некогда катавшийся верхом на слоне по Бродвею?..
   Аллан сам лез в петлю, к величайшему ужасу  своих  четырех  защитников,
уже не сомневавшихся в его оправдании.
   Основным пунктом всего процесса, разумеется, был установленный  Алланом
пятнадцатилетний срок окончания строительства туннеля.  И  на  семнадцатый
день  разбора  дела  доктор  Сеймур  осторожно  стал  подходить  к   этому
щекотливому пункту.
   После небольшой паузы он начал совершенно невинно:
   - Вы обязались построить туннель в пятнадцать лет, другими словами - по
истечении пятнадцати лет пустить первые поезда?
   Аллан. Да!
   Доктор Сеймур спросил, словно между прочим, бросая укоризненный взор на
публику:
   - Были ли вы _убеждены_ в том, что кончите строительство в  назначенный
срок?
   Все ждали, что Аллан ответит на этот вопрос утвердительно. Но он  этого
не сделал. Его четырех защитников чуть не хватил удар от  ошибки,  которую
допустил Аллан: он сказал правду.
   Аллан ответил:
   - _Убежден_ я не был, но надеялся при _благоприятных_ условиях сдержать
свое обещание.
   Доктор Сеймур. Вы рассчитывали на эти благоприятные условия?
   Аллан. Я, конечно, имел в виду возможность тех  или  иных  затруднений.
Могло случиться, что строительство затянулось бы на два или три года.
   Доктор  Сеймур.  Значит,  вы  были  _убеждены_,  что   _не   закончите_
строительство в пятнадцать лет?
   Аллан. Этого я не говорил. Я сказал, что надеялся закончить  его,  если
все пойдет благополучно.
   Доктор Сеймур. Вы назначили пятнадцатилетний срок, чтобы легче провести
свой проект?
   Аллан. Да!
   (Защитники помертвели.)
   Доктор Сеймур. Ваша правдивость делает вам честь, господин Аллан!
   Мак сказал правду и должен был испытать на себе последствия этого.
   Доктор Сеймур начал свое summing-up [резюме (англ.)]. Он говорил с двух
часов дня  до  двух  часов  ночи.  Дамы,  бледневшие  от  гнева,  если  им
приходилось ждать в магазине лишних пять  минут,  высидели  до  конца.  Он
развернул всю жуткую  панораму  бедствий,  которые  туннель  принес  миру:
катастрофу, забастовку, банкротство. Он утверждал, что двух таких человек,
как Мак Аллан, довольно,  чтобы  подорвать  экономику  всего  мира.  Аллан
изумленно посмотрел на него.
   На  следующий  день   в   девять   утра   начались   речи   защитников,
продолжавшиеся до поздней  ночи.  Защитники  распластывались  на  столе  и
гладили присяжных под подбородком...
   Настал день  величайшего  напряжения.  Тысячи  людей  теснились  вокруг
здания суда. Каждый из них потерял из-за Аллана по двадцать,  по  сто,  по
тысяче долларов. Они требовали жертвы, и они ее получили.
   Присяжные заседатели не осмелились отрицать вину Аллана. Они не  хотели
быть взорванными динамитной  бомбой  или  пронзенными  пулей  на  лестнице
своего дома. Они признали Аллана виновным в том, что он сознательно ввел в
заблуждение публику, короче говоря - в обмане. Опять не хватало  бесславно
окончившего свои дни С.Вульфа, чье рукопожатие оставляло золотой след.
   Приговор суда гласил: шесть лет и три месяца тюремного заключения.
   Это  был  один  из  тех  американских  приговоров,  которых  не   может
постигнуть Европа. Он был вынесен под давлением народа. Сыграли свою  роль
политические  мотивы,   положение   в   стране.   Предстояли   выборы,   и
республиканское правительство  хотело  задобрить  демократическую  партию.
Аллан спокойно выслушал приговор и тотчас же подал апелляционную жалобу.
   Зато аудитория несколько минут пребывала в полном оцепенении.
   Но вот раздался возмущенный дрожащий женский голос:
   - В Соединенных Штатах нет больше  справедливости!  Судьи  и  присяжные
подкуплены пароходными компаниями!
   Это была Этель Ллойд. Ее замечание стоило ей некоторой суммы, не считая
десяти тысяч долларов, уплаченных адвокатам. И когда во время  разбора  ее
дела, привлекшего  огромное  внимание,  она  еще  раз  оскорбила  суд,  ее
присудили к трем дням ареста за непристойное поведение. Но Этель Ллойд  не
заплатила добровольно ни одного цента. Пришли описывать ее имущество.  Она
передала судебному исполнителю пару перчаток с бриллиантовыми пуговицами.
   - Я еще что-нибудь должна? - спросила она.
   - Нет, благодарю вас, - ответил чиновник и унес перчатки.
   Но когда подошло время и Этель должна была отправиться за решетку,  это
пришлось ей не по вкусу.  Три  дня  jail?  No,  Sir!  [Тюрьмы?  Нет,  сэр!
(англ.)] Она удрала  на  своей  яхте  "Золотая  рыбка"  и  крейсировала  в
двадцати милях от берега, где  никто  не  мог  ее  тронуть.  Ежечасно  она
разговаривала с отцом по беспроволочному телеграфу. Радиостанции  редакций
газет перехватывали все разговоры, и Нью-Йорк целую неделю забавлялся ими.
Старик хохотал до слез над проделками своей дочери и обожал ее еще больше.
Но так как он не мог жить без Этель, он попросил ее,  наконец,  вернуться.
Ему, мол, нездоровится. Тотчас  Этель  повернула  нос  "Золотой  рыбки"  к
Нью-Йорку и тут сразу же попала в руки правосудия.
   Этель отсидела три дня, и газеты считали часы до ее освобождения. Этель
вышла  на  свободу  смеясь,  была  встречена  целым  роем  автомобилей   и
торжественно доставлена домой.
   Тем временем Аллан сидел в государственной тюрьме Атланты. Он не  терял
бодрости, так как решение суда не принял всерьез.
   В июне начался пересмотр дела. Огромный процесс  развернулся  снова  во
всех деталях. Но приговор был оставлен в  силе,  Аллана  опять  отвезли  в
тюрьму.
   Дело Аллана  пошло  в  верховный  суд.  И  три  месяца  спустя  процесс
возобновился в третий раз. Теперь положение стало  серьезней.  Для  Аллана
это был вопрос жизни.
   Финансовый  кризис  тем  временем   смягчился.   Торговля,   транспорт,
промышленность начали оживать. Народ утратил свою фанатическую  ненависть.
По многим признакам было  видно,  что  кто-то  хлопочет  по  делу  Аллана.
Утверждали, что это действует Этель Ллойд. В  газетах  печатались  статьи,
написанные в более благоприятных тонах. Состав присяжных был теперь совсем
иной.
   Вид Аллана, когда он предстал перед верховным судом, поразил всех. Лицо
его было бледного, нездорового цвета,  лоб  изрезан  глубокими  складками,
которые не разглаживались даже когда он говорил. Виски его поседели, и  он
сильно похудел. В глазах погас блеск. Иногда казалось,  что  он  ко  всему
безучастен.
   Волнения  последних  месяцев  не  могли  сокрушить  Аллана,  но  тюрьма
подорвала его здоровье. Такой человек, как Аллан, оторванный  от  жизни  и
деятельности,  должен  был  погибнуть,  как  машина,  которая  приходит  в
негодность от длительного бездействия. Он стал беспокоен и плохо спал. Его
терзали кошмары, и утром он поднимался измученный. Туннель преследовал его
ужасами. Во сне он слышал грохот,  в  штольни  врывалось  море,  и  тысячи
людей, как тонущие животные, уносились к устьям туннеля. Туннель  всасывал
все,  как  воронка:  он  поглощал  мастерские  и  дома,  Туннельный  город
соскальзывал в пропасть. Пароходы,  вода,  земля...  Нью-Йорк  клонился  и
оседал. Нью-Йорк пылал,  как  факел,  и  он,  Аллан,  спасался  по  крышам
плавящегося города. Он видел С.Вульфа, разрезанного на три части, и каждая
из них жила и молила его о пощаде.
   Верховный суд оправдал Аллана.  Оправдательный  приговор  был  встречен
ликованием. Этель Ллойд махала платком, как флагом.  Аллан  шел  к  своему
автомобилю под прикрытием, - его бы разорвали, чтобы  получить  что-нибудь
на память. Улицы, прилегавшие к зданию, гремели:
   - Мак Аллан! Мак Аллан!
   Ветер переменился.
   У Аллана было только одно желание, за  которое  он  цеплялся  остатками
своей энергии: одиночество, безлюдье...
   Он отправился в Мак-Сити.




ЧАСТЬ ШЕСТАЯ


1

   Туннель был мертв. Шаги гулко отдавались в пустынных штольнях, и  голос
звучал, как в погребе. На станциях день и  ночь  равномерно  и  тихо  пели
машины, обслуживаемые молчаливыми, озлобленными инженерами. Редкие  поезда
с лязгом уходили в туннель, выходили наружу. Только в подводном ущелье еще
копошились питтсбургские рабочие.  Туннельный  город  был  пуст,  запылен,
безлюден. Воздух, прежде полный грохота бетономешалок и стука поездов, был
тих, земля больше не дрожала. В порту стояли ряды мертвых пароходов. Почти
все машинные залы,  прежде  сверкавшие,  как  феерические  дворцы,  теперь
покоились во мраке, черные и  безжизненные,  как  руины.  Огонь  портового
маяка погас.
   Аллан жил в пятом этаже здания главной конторы. Его  окна  смотрели  на
море пустых, покрывшихся пылью железнодорожных  путей.  Первые  недели  он
совсем не выходил из дому. Потом провел несколько недель в штольнях. Он не
встречался ни с кем, кроме Штрома. Друзей в Мак-Сити у него не было. Хобби
давно покинул свою виллу. Он отказался от своей профессии и купил ферму  в
Мэне. В ноябре  Аллан  имел  трехчасовой  разговор  со  стариком  Ллойдом,
лишивший его всякой надежды. Обескураженный и полный горечи, он в  тот  же
день уехал на синдикатском пароходе. Он посетил  океанские  и  европейские
станции, и в газетах появились краткие заметки об этом. Но никто не  читал
их. Мак Аллан был забыт, как и туннель, - новые имена сверкали над миром.
   Когда весной он вернулся в Мак-Сити, это никого не интересовало.  Кроме
Этель Ллойд!
   Этель несколько недель ждала его визита к Ллойду. Но он не давал о себе
знать, и она написала ему короткое любезное письмецо:  она  узнала  о  его
возвращении, ее отец и она были бы  рады  видеть  его  у  себя;  сердечный
привет.
   Но Аллан не ответил.
   Этель была удивлена и обижена. Она вызвала лучшего сыщика в Нью-Йорке и
поручила ему немедленно собрать сведения об Аллане. На следующий  же  день
сыщик сообщил ей, что Аллан ежедневно работает в туннеле.  Между  семью  и
двенадцатью вечера он обычно возвращается. Он живет в полном  уединении  и
со дня своего приезда не принял ни одного человека. Попасть к  нему  можно
только через Штрома, а Штром неумолимее тюремщика.
   Вечером того же дня  Этель  приехала  в  вымерший  Туннельный  город  и
попросила доложить о себе Аллану.  Ей  сказали,  чтобы  она  обратилась  к
господину Штрому. Но Этель была к этому подготовлена. С господином Штромом
она как-нибудь справится!  Она  видела  Штрома  на  процессе  Аллана.  Она
ненавидела  его  и  одновременно   восторгалась   им.   Негодуя   на   его
бесчеловечную холодность и пренебрежение  к  людям,  она  восхищалась  его
мужеством. Сегодня  он  будет  иметь  дело  с  Этель  Ллойд!  Она  оделась
изысканно: шуба из сибирской чернобурой лисицы, на шапочке - лисья  голова
и лапы. Своему лицу она придала самое кокетливое и победоносное выражение,
убежденная в том, что мгновенно ослепит Штрома.
   - Я имею честь  говорить  с  господином  Штромом?  -  самым  вкрадчивым
голосом начала она. - Меня зовут Этель Ллойд. Я хотела навестить господина
Аллана!
   Но Штром и глазом не моргнул. Ни ее всемогущее имя, ни чернобурая лиса,
ни  прекрасные  улыбающиеся  губы  не  произвели  на  него  ни   малейшего
впечатления. Этель испытывала унизительное  чувство,  будто  ее  посещение
смертельно тяготит его.
   - Господин Аллан в туннеле, сударыня! - холодно сказал он.
   Его взгляд и наглость, с которой он лгал, возмутили Этель. Она сбросила
свою любезную личину и побледнела от гнева.
   - Вы лжете! - ответила она и возмущенно усмехнулась. - Мне  только  что
сказали, что он здесь.
   Штром сохранил полное спокойствие.
   - Я не могу заставить вас верить мне. Прощайте! - ответил он.
   И это было все.
   Ничего подобного не приходилось  переживать  Этель  Ллойд.  Дрожа,  вся
бледная, она ответила:
   - Вы еще вспомните обо мне, сударь! До сих пор никто не осмеливался так
нагло разговаривать со мной! Когда-нибудь я, Этель  Ллойд,  укажу  вам  на
дверь! Вы слышите?
   - Тогда я не стану терять столько слов, как  вы,  сударыня,  -  холодно
ответил Штром.
   Этель заглянула в его ледяные стеклянные глаза и бесстрастное лицо.  Ей
хотелось просто сказать ему, что он не джентльмен, но  она  взяла  себя  в
руки и смолчала. Она бросила на него самый уничтожающий взгляд, -  о,  что
за взгляд! - и ушла.
   Спускаясь  с  лестницы  со  слезами  гнева  на  глазах,  она  подумала:
"Наверно, он тоже сошел с ума, этот василиск! Туннель всех сводит с ума  -
Хобби, Аллана, - достаточно поработать в нем несколько лет".
   Возвращаясь  в  автомобиле   домой,   Этель   плакала   от   злости   и
разочарования. Она собиралась пустить в ход все свои чары, чтобы  покорить
Штрома, за которым прятался Аллан, но его наглый, холодный взор  мгновенно
лишил ее самообладания. Она плакала от ярости,  вспоминая  свою  неудачную
тактику. "Ну, этот субъект еще припомнит Этель Ллойд!  -  сказала  она  со
злобным смехом. - Я куплю весь туннель,  только  чтобы  иметь  возможность
выкинуть этого молодца. Just wait a little!" [Погоди немного! (англ.)]
   За столом в этот вечер она сидела против отца бледная и молчаливая.
   - Передайте господину Ллойду соусник! -  накинулась  она  на  слугу.  -
Разве вы не видите?
   И слуга, хорошо знавший характер  Этель,  исполнил  ее  приказание,  не
посмев выказать неудовольствие.
   Старик Ллойд робко  посмотрел  в  холодные,  властные  глаза  красавицы
дочери.
   Этель не  останавливалась  перед  препятствиями.  Она  заинтересовалась
Алланом. Она хотела поговорить с Алланом и поклялась сделать это во что бы
то ни стало. Но ни за что на свете она не обратилась бы еще раз к  Штрому.
Она презирала его! И была уверена, что и без  этого  Штрома,  который  вел
себя отнюдь не как джентльмен, достигнет своей цели.
   В ближайшие вечера старику Ллойду  было  невесело,  -  ему  приходилось
обедать в одиночестве. Этель просила извинить ее. Ежедневно в четыре  часа
дня она уезжала в Мак-Сити и возвращалась поездом в половине одиннадцатого
вечера. С шести до девяти часов она ждала в десяти шагах от главного входа
в здание конторы, сидя  в  наемном  автомобиле,  который  заказала  еще  в
Нью-Йорке.
   Закутанная  в  меха,  она  сидела  в  автомобиле,  дрожа   от   холода,
возбужденная  собственной  смелостью,  немного  стыдясь  своей   роли,   и
выглядывала сквозь замерзшие стекла, которые по временам  оттаивала  своим
дыханием. Несмотря на  несколько  дуговых  фонарей,  вырывавших  во  мраке
ослепительные пещеры, кругом было очень темно, и запутанная  сеть  рельсов
тускло  мерцала.  Как  только  раздавался  малейший  шум  или  показывался
кто-нибудь,  Этель  напрягала  зрение  и  сердце  у  нее  начинало  биться
учащенно.
   На  третий   вечер   она   впервые   увидела   Аллана.   Он   пересекал
железнодорожные пути с каким-то спутником, и она тотчас же узнала Мака  по
походке. Но его спутником оказался Штром. Этель проклинала его! Они прошли
вплотную мимо автомобиля, и Штром  повернулся  к  искрившемуся  замерзшему
окну. Этель подумала, что он угадал, кто сидит в автомобиле,  и  сразу  же
испугалась, что он обратит на это внимание Аллана. Но Штром пошел  дальше,
не сказав Аллану ни слова.
   Два дня спустя Аллан как-то вернулся из туннеля уже в  семь  часов.  Он
спрыгнул с медленно шедшего поезда и не спеша перешел через рельсы.  Тихо,
задумавшись, шел своей  дорогой,  все  ближе  подходя  к  дому.  Когда  он
поставил ногу на ступеньку подъезда, Этель распахнула дверцу автомобиля  и
окликнула его.
   Аллан на миг остановился и оглянулся. Потом,  видимо,  решил  двинуться
дальше.
   - Аллан! - повторила Этель и приблизилась.
   Аллан повернулся к  ней  и  быстро,  испытующе  посмотрел  ей  в  лицо,
прикрытое вуалью.
   Он  был  в  широком  коричневом  пальто,  кашне  и   высоких   сапогах,
залепленных грязью. Лицо у него было худое и жесткое. Несколько секунд они
молча смотрели друг на друга.
   - Этель Ллойд? - медленно проговорил Аллан низким равнодушным голосом.
   Этель смутилась. Она уже плохо помнила голос Аллана, теперь  же  узнала
его. Она медлила поднять вуаль, чувствуя, что покраснела.
   - Да, - нерешительно отозвалась она, - это я, - и подняла вуаль.
   Аллан смотрел на нее серьезными, ясными глазами.
   - Что вы тут делаете? - спросил он.
   Но Этель уже овладела собой. Она поняла, что ее дело  будет  проиграно,
если в этот миг она не найдет верного тона. И инстинктивно она его  нашла.
Она рассмеялась весело и мило, как дитя, и сказала:
   - Не хватает только, чтобы вы меня выбранили, Аллан! Мне  надо  с  вами
поговорить,  и  так  как  вы  никого  к  себе  не  пускаете,  я  два  часа
подстерегала вас здесь в автомобиле.
   Взор Аллана не изменился. Но  его  голос  прозвучал  довольно  любезно,
когда он предложил ей войти.
   Этель облегченно вздохнула. Опасный момент миновал. Войдя в  лифт,  она
испытала чувство радости, освобождения и счастья.
   - Я вам писала, Аллан! - сказала она, улыбаясь.
   Аллан не смотрел на нее.
   - Да, да, я знаю, -  рассеянно  ответил  он  и  опустил  глаза,  -  но,
откровенно говоря, у меня тогда... - и Аллан пробормотал что-то, чего  она
не поняла.
   Лифт остановился, Лайон открыл дверь  в  квартиру  Аллана.  Этель  была
удивлена и обрадована, увидев старика.
   - Вот и наш старый Лайон! - сказала  она  и  протянула  старому  тощему
китайцу руку, как доброму знакомому. - Как поживаете, Лайон?
   - Thank