и уже собиралась что-то сказать, но в этот миг
шумно  заиграл  оркестр.  Этель  слегка  коснулась  колена  отца,  как  бы
извиняясь, что еще продолжает разговаривать (Ллойд был  большим  любителем
музыки), и с важным видом шепнула Аллану:
   - Вы имеете во мне союзницу, мистер Аллан! Уверяю  вас,  я  не  допущу,
чтобы папа изменил свое мнение, как это иногда с ним  бывает.  Я  заставлю
его двинуть ваше дело! До свидания!
   Аллан  ответил  на  ее  рукопожатие  вежливым,  несколько   равнодушным
поклоном, слегка разочаровавшим Этель,  и  на  этом  закончился  разговор,
решивший дело его  жизни  и  открывший  новую  эпоху  во  взаимоотношениях
Старого и Нового Света.
   Торжествующий и уверенный в себе, полный  мыслей  и  чувств,  вызванных
этой победой, покинул Мак Аллан вместе с Хобби ложу Ллойда.
   За дверью они натолкнулись на  молодого  человека  лет  двадцати,  едва
успевшего отскочить в сторону, чтобы дать им пройти. Очевидно, он  пытался
подслушать разговор в ложе Ллойда. Молодой человек улыбнулся, как бы прося
тем самым прощения за свою провинность. Это был репортер "Гералда", -  ему
была поручена светская хроника вечера. Он бесцеремонно остановил Хобби.
   - Мистер Хобби, - спросил он, - кто этот джентльмен?
   Хобби остановился и весело подмигнул.
   - Вы его не знаете?  -  переспросил  он.  -  Это  Мак  Аллан,  владелец
сталелитейных заводов в Буффало, изобретатель  алмазной  стали  "алланит",
чемпион Грин-Ривера по боксу и самый умный человек на свете.
   Журналист рассмеялся.
   - Вы забыли о Хобби, господин Хобби! - возразил он и,  кивнув  на  ложу
Ллойда, тихо, с почтительным любопытством,  прибавил:  -  Есть  что-нибудь
новое, господин Хобби?
   - Да, - усмехнулся Хобби и пошел  дальше.  -  Вы  будете  поражены!  Мы
строим виселицу в тысячу футов  вышиной;  на  ней  четвертого  июля  [день
празднования независимости Соединенных Штатов] будут повешены все газетные
писаки Нью-Йорка.
   Эта шутка Хобби на следующий день была напечатана  в  газете  вместе  с
портретом (фальшивым) господина Мака Аллана, изобретателя  алмазной  стали
"алланит", которого Ч.Х.Л. (Чарлз Хорэс Ллойд) принял в своей ложе,  чтобы
переговорить о миллионном предприятии.



3

   Мод все еще наслаждалась музыкой. Но она не была в состоянии слушать  с
прежним благоговением. Она наблюдала за сценой в ложе Ллойда.  Мод  знала,
что Мак подготовлял какое-то  новое  "большое  дело",  как  он  выражался.
Какое-нибудь изобретение, проект, - она никогда его об этом не спрашивала:
машины, техника были ей совершенно чужды. Она понимала, как ценна для Мака
деловая связь с Ллойдом, но втайне упрекала его за  то,  что  именно  этот
вечер он выбрал для переговоров. Единственный вечер за всю зиму, когда  он
вместе с ней был на концерте! Она не могла  понять,  как  можно  во  время
такого концерта думать о делах. Подчас ей казалось, что она не на месте  в
этой Америке, где бизнес заслоняет все, и что за океаном, в Старом  Свете,
где люди еще умели отделять отдых от дела, она была бы счастливее.  Но  не
только это тревожило Мод, -  тонкий,  вечно  стоящий  на  страже  инстинкт
любящей женщины заставлял ее опасаться, что "большое дело", все эти Ллойды
и им подобные, с которыми Мак завяжет отношения, отвлекут от нее мужа  еще
больше, чем завод и деятельность в Буффало.
   Мод нахмурила лоб: ее хорошее настроение омрачилось. Но затем  ее  лицо
опять озарилось тихим весельем. Фугообразный пассаж, игривый и веселый, по
какой-то загадочной ассоциации напомнил ей  вдруг  самые  привлекательные,
самые радостные  для  матери  моменты  жизни  ее  ребенка.  Ей  захотелось
прочесть в звуках музыки  предсказание  судьбы  ее  маленькой  девочки,  и
вначале все шло великолепно. Да,  такой  счастливой  будет  ее  Эдит,  так
потечет ее жизнь! Но  шаловливое,  солнечное  веселье  внезапно  сменилось
тягучим,  тяжелым  маэстозо-состенуто,  пробуждавшим   тоску   и   мрачные
предчувствия.
   Сердце Мод сжалось. Нет, пусть никогда не уподобится этим звукам  жизнь
ее маленькой, чудесной девочки, с которой она играла, как  ребенок,  и  за
которой ухаживала, как опытная,  старая  женщина.  Как  глупо  забавляться
подобными фантазиями! Она мысленно склонилась над малюткой, чтобы защитить
ее своим телом от мрачной, унылой  музыки,  и  через  некоторое  время  ей
действительно удалось направить свои мысли по другому руслу.
   Музыка сама пришла на помощь Мод. Новая волна звуков,  бурно  нарастая,
наполнила  ее  заглушившим  все  мысли  неясным  томлением,  пламенным   и
прекрасным. Она, как прежде, вся обратилась в слух. Проникнутые  неистовой
страстью звуки устремились вслед каким-то горячим, манящим голосам, и  Мод
понеслась, как сорванный лист на крыльях  вихря.  Но  дикая,  задыхающаяся
страсть внезапно разбилась о неведомую  преграду,  как  дробится  об  утес
волна, и грохот прибоя рассыпался в рыдающих, жалобных, робких и трепетных
зовах.
   Мод казалось, что она должна остановиться,  должна  подумать  о  чем-то
неведомом, таинственном и непостижимом. Сменившая ураган тишина  была  так
пленительна, что в партере вдруг  замер  шелест  вееров.  Снова  запели  в
оркестре  диссонирующие  голоса,  неуверенные,   замедленные,   с   трудом
пробивающиеся  к  мелодии.  Они  сделали  Мод  задумчивой   и   печальной.
Насмешливые фаготы и страдавшие всей душой виолончели словно беседовали  с
ней, и Мод казалось, что она вдруг поняла всю  свою  жизнь.  Она  не  была
счастлива, несмотря на то, что Мак ее боготворил и она безумно любила его,
- нет, нет, что-то было не так, чего-то не хватало...
   В этот миг, именно в этот миг Мак дотронулся до ее плеча и шепнул ей на
ухо:
   - Прости, Мод,  в  среду  мы  едем  в  Европу.  Мне  нужно  еще  многое
подготовить в Буффало. Если мы сейчас уйдем,  мы  еще  поспеем  к  ночному
поезду. Как ты на это смотришь?
   Мод не ответила. Она сидела молча и неподвижно. Волна крови поднялась в
ней, залила ей шею, лицо. Глаза медленно наполнились слезами.  Так  прошло
несколько минут. Она чувствовала острую обиду на  Мака.  Как  бесчеловечно
было вырывать ее из концерта лишь потому, что этого требовали дела!
   Аллан заметил, что дыхание Мод стало прерывистым и щеки зарделись.  Его
рука еще покоилась на ее плече. Он ласково погладил Мод и шепнул:
   - Ну, останемся, дорогая,  я  только  так  спросил.  Мы  отлично  можем
выехать и завтра первым поездом.
   Однако у Мод уже было окончательно испорчено настроение. Музыка  теперь
угнетала ее, внушала ей страх и беспокойство. Мод еще колебалась, уступить
ли Аллану. Но, случайно заметив бесцеремонно направленный на  нее  бинокль
Этель Ллойд, она тотчас стала собираться. Она заставила себя улыбнуться  в
надежде, что Этель Ллойд заметит  эту  улыбку,  и  Аллан  был  поражен  ее
нежным, еще влажным взором, обращенным на него.
   - Пойдем, Мак!
   Ей было приятно, что Мак заботливо помог ей встать, и, весело улыбаясь,
с виду в превосходном настроении, она покинула ложу.



4

   Они подъехали к Центральному вокзалу в ту минуту, когда  поезд  отходил
от перрона.
   Мод запрятала свои маленькие руки в карманы  шубки  и  из-за  поднятого
воротника кинула взгляд на Мака.
   - Вот твой поезд и умчался, Мак! - смеясь  сказала  она,  нисколько  не
скрывая своего злорадства.
   Позади стоял их слуга Леон, старик китаец, которого все называли  Лайон
[Lion ("лайон")  -  лев  (англ.)].  Лайон  держал  в  руках  чемодан  и  с
растерянным выражением на дряблом, морщинистом лице смотрел поезду вслед.
   Аллан вынул часы и кивнул.
   - Жаль, - добродушно сказал он. - Лайон, мы вернемся в гостиницу.
   То, что они опоздали к поезду, сказал Мак в  автомобиле,  огорчало  его
из-за Мод, - ведь ей, вероятно, предстоит много возни с упаковкой вещей.
   Мод улыбнулась.
   - Почему ты думаешь, - спросила она, не глядя на Мака, - что  я  вообще
поеду с тобой?
   Аллан удивленно посмотрел на нее:
   - Я надеюсь, что ты поедешь, Мод!
   - Я, право, не знаю, можно ли зимой ехать с Эдит. А без Эдит  я  ни  за
что не поеду.
   Аллан задумчиво смотрел перед собой.
   - Это мне не пришло в голову, - нерешительно произнес он,  помолчав.  -
Правда, Эдит! Но я думаю, что все-таки это можно было бы устроить.
   Мод не ответила. Она ждала. На этот раз он не отделается так легко!
   - На пароходе ведь совсем как в  отеле,  Мод,  -  добавил  Аллан  после
небольшой паузы, - я взял бы каюты "люкс", чтобы вам было удобнее.
   Мод прекрасно знала Мака. Он не станет уговаривать, не  станет  просить
поехать с ним. Он не скажет больше ни слова, но и не  обидится,  если  она
отправит его одного.
   Мод видела, что он уже старается освоиться с этой мыслью.
   Аллан задумчиво и разочарованно смотрел перед собой. Что ее  отказ  был
лишь комедией, не  приходило  в  голову  ему,  никогда  не  разыгрывавшему
комедий и всегда изумлявшему Мод искренностью и простотой своей натуры.
   С внезапным приливом нежности она схватила его за руку.
   - Конечно, я поеду с тобой, Мак! - сказала  она,  ласково  взглянув  на
него.
   - Ну вот и хорошо! - ответил он, благодарно пожимая ей руку.
   Мод преодолела свое дурное настроение, и от этого ей стало  радостно  и
легко на душе. Она принялась оживленно и весело болтать. Говорила о Ллойде
и его дочери.
   - Этель была к тебе благосклонна, Мак? - спросила она.
   - Она действительно была со мной очень любезна, - ответил Аллан.
   - Какое она произвела на тебя впечатление?
   - Она показалась мне очень непринужденной, естественной,  даже  немного
наивной, словно ребенок.
   - Вот как! - Мод рассмеялась. Она сама не могла  понять,  почему  ответ
Мака опять несколько восстановил ее против него. - Ах, Мак, хорошо  же  ты
понимаешь женщин! Господи!  Этель  Ллойд  -  естественна!  Этель  Ллойд  -
наивна! Ха-ха-ха!
   Аллан рассмеялся вслед за ней.
   - Право, она показалась мне естественной! - уверял он.
   Но Мод вошла в азарт:
   - Нет, Мак, я не слыхала ничего более  смешного!  Эх  вы,  мужчины!  На
свете нет  более  неестественного  существа,  чем  Этель  Ллойд,  Мак!  Ее
естественность - это ее величайшее искусство. Поверь мне, Мак, Этель очень
хитрая, кокетливая женщина,  и  у  нее  рассчитано  все.  Ей  хотелось  бы
околдовать всех мужчин. Поверь мне, я ее знаю. Ты обратил внимание  на  ее
глаза сфинкса?
   - Нет! - Аллан говорил правду.
   - Нет?.. Она как-то сказала Мэбел Гордон:  "Все  говорят,  что  у  меня
глаза сфинкса". А ты находишь  ее  наивной!  Боже  мой,  она  ведь  ужасно
тщеславна, эта  красавица.  По  меньшей  мере  раз  в  неделю  ее  портрет
появляется в газете. "Этель Ллойд сказала то, Этель  Ллойд  сказала  это".
Она  день  и  ночь  рекламирует  себя,  совсем  как  Хобби.   Даже   своей
благотворительностью она пользуется для рекламы.
   - А может быть, у нее в самом деле доброе сердце, Мод? - вставил Аллан.
   - У Этель Ллойд? - Мод рассмеялась. Потом вдруг заглянула Маку в глаза,
держась  за  никелированные   ручки   мчавшегося   автомобиля.   -   Этель
действительно очень красива?
   - Да, она красива. Но почему она так пудрится?
   Мод была разочарована.
   - Ты влюбился в нее, Мак?  Как  все  другие?  -  тихо  спросила  она  с
притворным страхом в голосе.
   Аллан рассмеялся и привлек ее к себе.
   - Ты глупышка, Мод! - воскликнул он и прижал ее лицо к своей щеке.
   Теперь Мод была довольна.  Почему  так  раздражает  ее  сегодня  каждый
пустяк? Какое ей дело до Этель Ллойд?
   Помолчав немного, она искренним тоном сказала:
   - Может быть, у Этель в самом деле доброе сердце. Я даже верю этому.
   Но, проговорив эти слова, она почувствовала,  что  в  глубине  души  не
верит в доброту Этель. Нет, сегодня она ничего не могла с собой поделать.
   После обеда, поданного им в номер, Мод пошла спать, Аллан же остался  в
гостиной писать письма. Но Мод не удалось заснуть.  Она  с  утра  была  на
ногах и переутомилась. От сухого,  жаркого  воздуха  в  номере  ее  слегка
лихорадило. Переживания дня, дорога, концерт, людская толпа, Этель Ллойд -
все это опять завертелось в ее усталой голове. Она снова слышала музыку  и
голоса. Внизу гудели автомобили. Где-то вдали грохотали поезда подземки.
   Едва она  задремала,  как  ее  разбудило  щелканье  в  трубах  парового
отопления. Она слышала, как-подымался и тихо жужжал  лифт.  Через  дверную
щель виден был свет.
   - Ты все еще пишешь, Мак? - почти беззвучно прошептала она.
   - Go on and sleep! [Спи! (англ.)] - ответил Мак.
   Но  его  голос  почему-то  прозвучал  таким  басом,  что   она   сквозь
лихорадочную дремоту не могла удержаться от смеха.
   Мод заснула - и вдруг почувствовала, что вся похолодела. Она очнулась в
страшном беспокойстве, в непонятном страхе, стала  вспоминать,  что  могло
вызвать это ощущение холода, в тут же поняла. Ей  снилось:  она  входит  в
комнату Эдит, и кто же сидит там?  Этель  Ллойд.  Она  сидит  ослепительно
прекрасная, с бриллиантом на лбу и заботливо  укладывает  маленькую  Эдит,
словно она ее мать...
   Мак сидел без пиджака в углу дивана и писал. Скрипнула  дверь,  и  Мод,
еще полусонная, вошла в своем пеньюаре, жмурясь от света.
   Ее волосы блестели. Она казалась цветущей и юной, как девушка,  от  нее
веяло свежестью. Но глаза беспокойно блестели.
   - Что с тобой? - спросил Аллан.
   Мод смущенно улыбнулась.
   - Ничего, - ответила она. - Я видела глупый сон. - Она уселась в кресло
и пригладила волосы. - Почему ты не ложишься, Мак?
   - Эти письма должны  уйти  с  завтрашним  пароходом.  Ты  простудишься,
дорогая!
   Мод покачала головой.
   - О нет, - сказала она. - Напротив, здесь очень жарко. -  Она  смотрела
на Мака теперь уже ясными глазами. - Послушай, Мак, -  продолжала  она,  -
почему ты не рассказываешь мне о своих делах с Ллойдом?
   Аллан улыбнулся и медленно ответил:
   - Ты меня не спрашивала, Мод. Да я и не хотел говорить, пока  дело  еще
висело в воздухе.
   - А теперь ты мне расскажешь?
   - Конечно, Мод!
   Он принялся объяснять ей, о чем шла речь. Откинувшись на спинку дивана,
добродушно улыбаясь, он самым спокойным образом излагал  ей  свой  проект,
как  будто  он  собирался  строить  всего  лишь  какой-нибудь  мост  через
Ист-Ривер. Мод сидела в своем ночном одеянии изумленная, непонимающая. Но,
разобравшись, она не переставала изумляться. Ее глаза открывались все шире
и сверкали все ярче. Голова пылала. Она вдруг поняла смысл всей его работы
за последние годы, значение его опытов, моделей и чертежей. Она  поняла  и
то, почему он торопился с отъездом: ему  нельзя  было  терять  ни  минуты.
Поняла, почему все письма должны быть отправлены с  завтрашним  пароходом.
Ей казалось, что она снова видит сон...
   Аллан кончил, а она продолжала сидеть перед  ним  с  широко  раскрытыми
глазами, излучавшими изумление и восторг.
   - Ну вот ты и узнала все, крошка Мод! -  сказал  Аллан  и  попросил  ее
пойти спать.
   Мод подошла к нему, крепко обняла и поцеловала в губы.
   - Мак, мой Мак! - пролепетала она.
   Когда же Аллан вновь попросил ее лечь, она тотчас послушалась и  вышла,
совершенно опьяненная. У нее вдруг мелькнула мысль, что творение  Мака  не
менее величественно, чем симфонии, которые она сегодня слушала,  не  менее
величественно, но только в другом роде.
   К удивлению Мака, несколько минут спустя Мод пришла опять. Она принесла
с  собой  одеяло.  Шепнув  мужу:  "Работай,  работай!"  -  она  свернулась
калачиком рядом с ним на диване и, положив ему голову на колени, заснула.
   Аллан прервал работу и взглянул на жену. Он нашел  свою  маленькую  Мод
прекрасной и трогательной. Тысячу раз готов он  был  отдать  за  нее  свою
жизнь.
   Потом он снова взялся за перо.



5

   В следующую среду Аллан, Мод и Эдит отплыли  на  быстроходном  немецком
пароходе в Европу. Хобби сопровождал их. Он поехал прокатиться с ними  "на
недельку".
   Мод была в чудесном настроении, - она снова чувствовала себя  девушкой.
Бодрое расположение духа не покидало ее за все время  пути  через  зимний,
негостеприимный океан, несмотря на то, что с Маком она виделась только  за
столом и по вечерам. Закутанная в меха, в тонких  лакированных  туфельках,
она прохаживалась взад и  вперед  по  холодной  палубе,  смеясь  и  весело
болтая.
   Хобби был самым популярным пассажиром на пароходе. Он  чувствовал  себя
дома везде: от кают врачей и кассиров до священного капитанского  мостика.
Не было угла на всем судне, где с  раннего  утра  до  позднего  вечера  не
раздавался бы его звонкий, чуть гнусавый голос.
   Аллана же не было ни видно, ни слышно. Он работал по  целым  дням.  Две
пароходные машинистки во  все  время  путешествия  были  заняты  по  горло
перепиской  его  корреспонденции.  Сотни  писем  лежали  незапечатанные  с
надписанным адресом в его каюте. Он готовился к первой битве.
   Прежде всего они направились в Париж. Оттуда - в Кале и Фолкстон,  где,
после того как Англия преодолела свой смехотворный страх перед вторжением,
которое можно было бы пресечь одной батареей, началась  постройка  туннеля
под Ла-Маншем. Здесь Аллан провел три недели. Потом они поехали в  Лондон,
Берлин, Эссен, Лейпциг, Франкфурт и снова в Париж.  Во  всех  этих  местах
Аллан жил по нескольку недель. До  обеда  он  работал  один,  после  обеда
ежедневно совещался с представителями крупных фирм, инженерами, техниками,
изобретателями, геологами, океанографами, статистиками, светилами в  самых
разных областях знаний. Это была армия лучших умов всех европейских стран:
Франции, Англии, Германии, Италии, Норвегии, России.
   По вечерам, если не было гостей, он ужинал наедине с Мод.
   Мод все еще была в прекрасном настроении. Ее оживляла атмосфера труда и
предприимчивости, окружавшая Мака. Три года назад, вскоре  после  свадьбы,
они предприняли почти точно  такое  же  путешествие,  и  тогда  она  очень
сердилась, что он большую часть времени отдавал  чужим  людям  и  каким-то
непонятным работам. Теперь, когда ей стал ясен смысл всех этих совещаний и
работ, ее отношение к ним, конечно, совершенно изменилось.
   У Мод было много досуга, и она распределяла свое время самым тщательным
образом. Часть  дня  она  посвящала  ребенку,  потом,  -  где  бы  они  ни
находились, - осматривала музеи, храмы и другие достопримечательности.  Во
время своего  первого  путешествия  она  не  часто  могла  доставить  себе
подобное  удовольствие.  Мак,  конечно,  сопровождал  ее  всюду,  куда  ей
хотелось  пойти,  но  она  скоро  почувствовала,  что   его   не   слишком
интересовали все эти великолепные картины, скульптуры, старинные  ткани  и
украшения. Он  любил  осматривать  машины,  заводы,  большие  промышленные
сооружения, дирижабли, технические музеи, но ведь в  этом  она  ничего  не
смыслила...
   Теперь же у Мод было  много  свободного  времени,  и  она  восторгалась
тысячью великолепных вещей,  которые  так  привлекали  ее  в  Европе.  Она
пользовалась  всяким  случаем,  чтобы  пойти  в  концерт  или  театр.  Она
насыщалась впечатлениями, которых ей недоставало в Америке. Часами бродила
она по старым улицам, по узким переулкам, фотографировала каждую лавчонку,
казавшуюся ей "восхитительной", и каждую старую, покосившуюся  крышу.  Она
покупала книги, репродукции и открытки с видами  старых  и  новых  зданий.
Открытки предназначались Хобби, который ее об этом просил.  Она  прилагала
много стараний, чтобы собрать подходящий  материал,  но  ведь  для  Хобби,
которого она любила, ей никакой труд не казался тяжелым.
   В  Париже  Аллан  оставил  ее   на   неделю   одну.   Близ   Нанта,   в
Ле-Сабль-д'Олонне, на берегу Бискайского залива,  у  него  была  назначена
встреча с землемерами и целым отрядом агентов. Потом вместе с землемерами,
инженерами и агентами они отплыли к Азорским островам,  где  Аллан  больше
трех недель работал на островах Фаяль, Сан-Жоржи и Пику, в  то  время  как
Мод наслаждалась вместе с Эдит самой прекрасной весной в  своей  жизни.  С
А