Коуна.
   Инспектор хмуро взглянул на сияющее лицо журналиста и молча указал  ему
на кресло. Он только что получил нагоняй  от  шефа  за  визит  к  Эльвире.
Господин Мелтон был недоволен тем, что  Коун  бесцеремонно  вмешивается  в
частную жизнь людей, не имеющих никакого отношения к  делу  о  наркотиках.
Шеф недвусмысленно дал понять  инспектору,  что  профессор  Кирпи  глубоко
оскорблен столь бестактным вторжением полиции  в  дом  уважаемой  женщины.
Профессор Кирпи сказал  господину  Мелтону,  что  он  поражен,  огорчен  и
удручен. Коуну не удалось оправдаться перед шефом, хотя он вполне  логично
обосновал повод, побудивший его навестить  хозяйку  салона  амулетов.  Шеф
сказал, что можно было получить информацию о шахе другим  путем.  Весть  о
бесследном исчезновении Кнута Диксона на шефа  не  произвела  впечатления.
Это дело семейное, сказал он. Полиции туда соваться незачем. Если  госпожа
Гирнсбей пожелает учинить розыск Кнута, то к ее  услугам  десятки  частных
детективов.
   Этот разговор разозлил Коуна. Чтобы несколько отвлечься, он купил пачку
вечерних газет и стал их просматривать.  Топтавшееся  на  месте  следствие
давало мало пищи журналистам. Газеты на разные лады трепали имя Ахмеда Бен
Аюза. "Трибуна" разглагольствовала о моральном облике  шаха,  намекала  на
тайные  пороки,  которыми  тот   якобы   страдал.   Ссылаясь   на   хорошо
осведомленные источники, газета описывала некую  юную  развратницу,  из-за
которой шах якобы потерял и престол и  уважение  подданных.  "Экспресс"  -
самая   левая    газета    в    стране    -    объясняла    дело    проще.
Народно-освободительное движение в стране раскачало трон, и шах на нем  не
удержался. От закономерного конца в  тюрьме  его  спасло  то,  что  в  тот
момент, когда шах  удирал  из  дворца,  на  аэродроме  задержался  самолет
чьей-то авиационной компании.  На  этом  самолете  шах  вместе  со  своими
чемоданами  благополучно  добрался  до  границы  и  пересек  ее.  А  затем
поселился в "Орионе" и занялся торговлей наркотиками.
   "Дейли мейл" сообщала, что шах был  заядлым  охотником.  На  его  счету
будто бы семьдесят тигров. Из них пять людоедов. Это, конечно,  далеко  не
тот результат, который имеется у Джима Корбетта. Но и это кое-что  значит.
И уж совсем ни к селу ни к городу газета толковала про то, что  шах  видит
ночью лучше, чем днем. В засады он ходил всегда один и без  фонаря.  И  он
никогда не стрелял дважды.
   Много  места  отводил   шаху   вечерний   "Геральд"   -   орган   новой
христианско-католической  партии,  возникшей  из  осколков   развалившихся
союзов  "христианских  демократов"  и  "прогрессивных  католиков".   Дитя,
родившееся после слияния этих групп, оказалось на редкость  строптивого  и
буйного нрава. "Геральд", выражавший кредо новой партии,  часто  качало  и
заносило. Резюмируя на этот раз свой рассказ о шахе, газета писала:
   "Все предопределено Всевышним: и зло и благо. И мы не знаем, но  верим:
то, что сегодня благо, завтра станет злом. А зло направлено на благо.  Шах
совершил тяжкий грех. Но  кто  посмеет  сказать,  что  за  ним  не  придет
искупление?"
   Коун отбросил "Геральд" и снова взял "Экспресс".
   "Наша полиция ленива и нелюбопытна, - писал неизвестный автор одной  из
корреспонденции. - Если  бы  она  обладала  способностью  экстраполировать
известные ей факты, то любой, даже самый тупой следователь давно бы понял,
что его дурачат, водят за нос".
   Кто дурачит и  кто  водит  за  нос,  было  непонятно.  Газета  об  этом
умалчивала. Коун отшвырнул ее на диван. И в это  время  в  дверь  постучал
Фримен. Он заметил, что инспектор расстроен.
   - В чем дело? - спросил он. - Черные кошки не дают покоя?
   - Хуже, - откликнулся Коун. - Они стали царапаться.
   - Плюньте, - посоветовал Фримен и кивнул на  газеты:  -  Изучаете  речи
папаши Фила? Он здорово хлопочет о процветании полиции.
   - А ей и сейчас ничего, - усмехнулся Коун. -  Особенно  когда  ощущаешь
локоть друга, так сказать.
   - Не понимаю.
   -  Бросьте  притворяться,  Фримен.  Какого  дьявола  вам   понадобилось
сообщать публике о том, что шах видит в темноте? Или о юной развратнице  с
"оригинальными сексуальными  наклонностями"?  Какое  отношение  этот  бред
имеет к делу Бредли? Куда вы уводите общественное мнение?  Честное  слово,
это надо уметь.
   - Если бы мы не умели, нас не держали бы в газетах, - заметил Фримен. -
Но я не намерен пикироваться на темы морали. Да и  вы,  Коун,  не  с  луны
свалились. Или вам эта история так ударила по мозгам, что вы стали  видеть
вещи в красном свете? Вы уже второй раз спрашиваете меня о  символе  веры.
Помните нашу беседу о ночном горшке Папы Римского?
   Журналист пристально поглядел на инспектора.
   - Уже разнервничались, - усмехнулся Коун. - Мы  ведь  достаточно  знаем
друг друга. Просто иногда в голову приходят странные мысли. Одному с  ними
трудно. Я тут случайно познакомился с одной  женщиной.  Вы  бы,  наверное,
назвали ее дурочкой. Она даже не подозревает, что рядом с  ней  существует
такое дерьмо, как  Кнут  Диксон.  Или  эта  колдунья,  торгующая  птичьими
какашками. То есть знает, конечно. Но живет отдельно от них, своей жизнью.
Мне  эта  жизнь  понравилась,  Фримен.  Словно  я  вдруг   увидел   эталон
нормального человека. Может быть, это наивно.  Но  я  как-то  вдруг  понял
нечто ускользавшее раньше. Я стал смотреть  на  мир  другими  глазами.  Вы
спросите, что же я понял? Это трудно объяснить. Просто я отчетливее  начал
различать кое-какие детали.
   - Еще шаг, - фыркнул Фримен, - и вы в объятиях  Лиги  борцов  за  устои
нравственности.
   - Нет, Фримен, это не то. Вам  никогда  не  приходилось  соскакивать  с
поезда на полном ходу? Нет? В момент прыжка  в  ушах  много  шума:  стучат
колеса, свистит ветер. Потом -  полная  потеря  ощущения  своего  тела.  И
наконец - тишина. Ты как будто выплываешь из  нее,  слышишь  далекий  стук
колес, затем возвращается сознание, начинаешь ощущать себя  и  окружающее.
Поезд уже ушел. Ты встаешь, отряхиваешься. Где-то лает  собака.  Все,  что
неслось мимо, стоит на месте. Оно, собственно, и не двигалась  никуда.  Но
ты еще ошеломлен, ты ничего не понимаешь. И все это приходит  и  уходит  в
одно мгновенье. Сделав несколько шагов от насыпи,  ты  забываешь  о  своих
ощущениях. Так вот, Фримен, я сейчас как будто выпрыгнул из поезда. Шум  в
ушах еще не прошел. А я уже слышу, как вдали лает собака.
   - Но поезд-то все равно идет, Коун. А вы мне так  забили  мозги  своими
рассуждениями, что я даже забыл, зачем пришел. Коун,  ведь  я  вам  принес
такую информацию... Пальчики оближете...
   Фримен подмигнул: Коун не сразу понял, о чем говорит журналист. Он  еще
был всецело под влиянием своих мыслей. Фримену пришлось повторить. И тогда
Коун словно очнулся.
   - Ладно, - сказал он. - Давайте выкладывайте.
   - А не перекусить ли нам сначала? Здесь  есть  по  соседству  приличный
ресторанчик. Там умеют делать бифштексы.
   - Что ж, - сказал Коун. - Бифштексы так бифштексы.
   В ресторане Фримен выбрал столик в углу.
   - Здесь нам никто не помешает, - сказал он. - Значит, бифштексы. А  как
насчет виски?
   - Если дело стоит, - рассудительно заметил Коун, - то можно и виски.
   - Еще как стоит! - подхватил Фримен. - Я принес вам бомбу, Коун. Можете
швырнуть ее под поезд. Только сами держитесь аккуратнее.
   -  Не  преувеличивайте  своих  заслуг,  Фримен.  Я   ведь   помню   про
"оригинальные  наклонности".  Кстати,  вы  сами-то  знаете,  в   чем   они
заключаются?
   Инспектор улыбался.
   - Любопытно? - Фримен погрозил пальцем. -  То-то  и  оно.  Это  вам  не
эталон нормального человека. Еще неизвестно, где этот эталон. Может  быть,
он оказался в поезде? А, Коун?
   - Ладно. Давайте, что там у вас? Интервью с Диксоном?
   - Увы, - сказал Фримен. - Этого я еще не добился.
   - И не добьетесь. Диксон тю-тю.
   - То есть?
   -  Ушел  в  неизвестном  направлении.  Колдунья  обеспокоена.  Нанимает
частных детективов. За эту информацию вы мне оплатите ужин.
   - Нет, Коун. За ужин будете платить вы. Слушайте и смотрите.  Час  тому
назад ко мне явился один молодой человек. Сперва я подумал, что его кто-то
подослал.  Цель  была  непонятна.  Он  назвался  земляком  Бредли  и  стал
допытываться, не дружил ли я  с  покойником.  Я,  конечно,  предложил  ему
убраться восвояси.  Тогда  он  поломался  немного  и  сказал,  что  служит
лифтером в "Орионе".
   - Вот как, - сказал Коун.
   - Да. Я проверил. Проводил его до дома. Все так. Но дело не в этом.  Он
дежурил в ту ночь, когда ушел Бредли. И Бредли дал ему...  Что?  Угадайте,
Коун!
   - Ну вас к черту, Фримен!
   - Бредли дал ему записную книжку. Попросил сохранить.  И  не  вернулся.
Парень узнал об убийстве поздно. В полицию идти не захотел.  Нашел  сестру
Бредли. Она ему назвала мое имя. И вот...
   Фримен вытащил книжку из кармана и положил на стол.
   - Это еще не все. В книжке лежит конверт. Я его не распечатывал.
   Коун оглядел конверт, взял вилку и  вскрыл  его.  Оттуда  выпал  листок
бумаги. Фримен подхватил его, развернул.
   - Донесение Бредли, - прошептал Коун.
   - Вот и все, - сказал Билли. - Сегодня я звонил ему. Телефон молчит.
   Лики подняла прутик и стала задумчиво чертить им линии  на  песке.  Дул
ветер. Ей было холодно и грустно. Рассказ Билли о  том,  как  он  ходил  к
Фримену, она выслушала  равнодушно.  Она  не  понимала,  зачем  это  нужно
теперь, когда все равно уже ничего нельзя изменить. Но  слушать  Билли  ей
было приятно. У него приятный голос. Он  напоминал  ей  голос  диктора  со
станции "SOS". На эту станцию можно позвонить в любое время дня и  ночи  и
услышать слова утешения. Когда человеку одиноко и трудно, он  прибегает  к
помощи станции "SOS". Там  не  спрашивают  причин.  Там  знают,  что  надо
делать. Со станцией "SOS" можно говорить целый час. О  чем  угодно.  После
этого становится легче.
   Лики набирала номер  станции,  когда  становилось  нестерпимым  слушать
разговоры сестер-близнецов. Их ужасные беседы сводили с ума. Сестры жили в
каком-то выдуманном, безумном мире. Они целыми связками  покупали  "черные
книжки", читали их запоем, а днем обсуждали прочитанное.  "Черные  книжки"
стоили дешево. Они выходили целыми сериями.  Это  были  тонкие  выпуски  в
бумажной обложке черного цвета с желтым пятном посередине. В желтое  пятно
была вмонтирована картинка. Картинки были разными, но  на  каждой  из  них
обязательно присутствовал труп человека, убитого самым зверским  способом.
В  книжках  описывались  похождения  Тими  Гунда,  существа,  похожего  на
муравья, пришельца из неведомой Галактики. Тими Гунд был прислан на Землю,
чтобы перебить все население планеты  и  освободить  ее  для  колонизации.
Жители  Галактики,   осуществлявшей   экспансию,   обладали   техническими
средствами, достаточными для того, чтобы уничтожить население Земли  одним
ударом. Но они не могли этого сделать. Над ними тяготел рок.  Высшие  силы
отдали приказ завоевателям, в котором  было  недвусмысленно  сказано,  что
заселить Землю они могут только в том случае,  если  перебьют  ее  жителей
поодиночке.  Этот  приказ  открывал  перед  издателями   "черных   книжек"
блестящие перспективы. Тими Гунд получал право  жить  вечно.  А  чтобы  не
приесться, не надоесть читателям, он обязан был выдумывать только  способы
убийства. Но это была уже не его забота.
   Издательство мобилизовало солидный отряд писателей, изощренная фантазия
которых делала чудеса. В одной из серий  Тими  Гунд  работал  под  личиной
врача-гинеколога. В другой он выступал  в  качестве  вампира-любовника.  В
третьей это был просто веселый гангстер, попутно  с  убийствами  грабивший
банки. В четвертой Тими Гунд воплощался поочередно то в  каменщика,  то  в
коммивояжера. В пятой он действовал  как  привидение-невидимка.  Это  была
особенно пикантная серия. Обличье привидения позволяло  Тими  проникать  в
спальни  кинозвезд  и  промышленных  магнатов.  То,  что  он  там   видел,
становилось достоянием публики.
   Таким образом многоликий Тими Гунд  был  приспособлен  для  нужд  самой
широкой аудитории. Сестры-близнецы предпочитали пятую серию. Говорили, что
есть еще и  шестая,  особая.  Сестры  только  понаслышке  знали  о  ней  и
проявляли нетерпение, когда кто-нибудь из знакомых пересказывал содержание
одной из брошюр. Но достать эту серию они не могли.  Она  распространялась
по списку, попасть в который было золотой мечтой близнецов.
   Днем в аптеке то и дело слышалось:
   - Милли! Ты помнишь, как он погрузил шестую лапу в ее внутренности?
   - Пятую, - поправляла Милли.
   - Нет, шестую. Пятой он душил ее. Как ты любишь спорить, Милли.
   Милли бежала на кухню  и  возвращалась  с  "черной  книжечкой".  Сестры
лихорадочно листали ее. Наконец выяснялось, что  права  Милли.  Тими  Гунд
действительно извлекал внутренности жертвы пятой лапой.  Шестой  он  давил
кнопку аппарата связи,  посылая  сигнал  в  свою  Галактику  об  очередном
успехе.
   Потом они начинали болтать о человеке без мозгов. Он смущал воображение
сестер так же, как и загадочный Тими Гунд. Лики казалось, что сестры верят
в реальное существование и Тими Гунда, и человека  без  мозгов,  и  других
монстров, которых им ежедневно подносило телевидение, книги и  кино.  Лики
было и противно, и страшно, и одиноко. Тогда она звонила на станцию "SOS".
Приятный голос рассказывал  ей  о  том,  что  никогда  не  следует  терять
надежды, что после дурной  погоды  всегда  появляется  солнце,  а  мир,  в
общем-то, не так  плох,  как  он  подчас  рисуется  человеку,  у  которого
почему-либо испортилось настроение. Голос был напевным, баюкающим.  Слушая
его, Лики грезила о необыкновенных встречах. Ей верилось  в  то,  что  они
произойдут, все устроится и она уйдет из аптеки в сверкающий красками  мир
счастья и радости.
   Но голос умолкал.
   Лики вешала трубку.
   Когда Милли узнала о том, что у Лики убили брата, она всерьез сказала:
   - Тими Гунд.
   А когда Билли Соммэрс стал допытываться об адресе  Лики,  та  же  Милли
вновь шепотом произнесла имя своего любимого литературного героя.  И  ведь
они не были сумасшедшими, эти  близнецы.  Они  словно  играли  в  какую-то
известную одним  им  игру,  в  которой  вымысел  настолько  перепутался  с
действительностью,  что  порой  они  сами  переставали   соображать,   где
кончается фантастика и начинается реальность. Тими  Гунд  будто  стер  все
границы.
   Лики, конечно, не отдавала себе ясного отчета в том, что  происходит  с
сестрами. Она была простой девушкой, не имевшей  достаточного  образования
для того, чтобы быть способной докапываться до  причин  и  следствий.  Она
видела то, что  происходило  на  поверхности.  Сестры  страшили  ее  своей
одержимостью. Иногда ей казалось, что  они  кровожадны,  что  они  сами  в
состоянии делать то, что делает Тими Гунд. Однако это была игра.  Игра,  в
которой  все-таки  побеждал   Тими   Гунд.   "Черные   книжки"   исподволь
выхолащивали из сознания сестер здравые мысли об окружающем,  населяли  их
воображение  гипертрофированными  образами,  производя   ту   удивительную
метаморфозу, которую наблюдала Лики, но которую она не могла объяснить  да
и не старалась. Она стремилась лишь уйти, убежать от кошмара. И впадала  в
другую крайность, втягивалась  в  другую  игру.  Иллюзорный  мир  радужной
мечты, в который она погружалась после бесед с диктором станции "SOS", был
не лучше мира Тими Гунда, в  котором  жили  сестры.  Успокоительные  капли
действуют, как известно, в течение определенного промежутка времени. Кроме
того, систематически вводить их в организм вредно. С каждым приемом  нужно
увеличивать дозу, ибо  вспышки  раздражительности  следуют  затем  чаще  и
усиливаются.
   Если бы Лики знала это, то  она,  возможно,  и  поостереглась  бы  пить
успокоительные капли из чаши станции "SOS". Но она этого  не  знала.  Лики
готова была беседовать с диктором станции "SOS" хоть целый день.
   Когда был жив Бредли, часть жизни Лики заполнялась  заботами  о  брате.
Его надо было накормить, проследить  за  чистотой  его  рубашек  и  обуви,
сделать множество мелких домашних дел. Из аптеки она шла в магазины. Потом
готовила ужин. Приходил  с  работы  Бредли,  они  разговаривали  о  разных
пустяках. После гибели брата все резко изменилось. Ей уже не хотелось, как
прежде, бежать со службы домой. Дом стал чужим. И вдобавок ко всему в доме
начали твориться непонятные вещи.
   Впервые  она  ощутила  это  на  второй  день   после   похорон   брата.
Возвратившись из аптеки, Лики открыла дверь квартиры, бросила на столик  в
прихожей пакет с покупками и недоуменно огляделась. Что-то в квартире было
не так. Ей потребовалась минута, чтобы сообразить: в комнатах слабо  пахло
бензином. Она удивилась: бензина в доме не было. Удивилась  и  забыла  бы,
наверное, об этом. Но утром в аптеке услышала, как Милли сказала сестре:
   - Он облил ее бензином.
   - Зачем?
   - Он хотел знать, где она прячет любовника.
   Речь шла об очередном похождении Тими Гунда. Милли прочитала только что
выпущенную книжку, в которой несравненный Тими  перещеголял  средневековых
инквизиторов.
   - Ужасно, - сказала сестра Милли.
   - У меня дух захватывало. Я сожгла кофе. И зерна, как назло, кончились.
   - Ты неисправима, Милли. Время завтрака. Что же мы скажем Хоггинсу?  Он
вот-вот появится.
   - Я сбегаю в лавочку за угол.
   - Беги, Милли. Он сейчас придет. А где эта книжка?
   Придя вечером домой. Лики первым долгом принюхалась. Запаха бензина  не
было.  Однако  на  другой  день  она  снова  ощутила  его.  Лики   провела
беспокойную ночь. Ей приснился Тими Гунд. Он был  одет  в  черный  костюм.
Огромный муравей стоял над кроватью. Четырьмя лапами он сдавливал  ноги  и
руки Лики, а изо рта у него капал горящий бензин. Лицо Тими было похоже на
лицо Милли.
   - Где ты прячешь Бредли? - шипел Тими.
   - Бредли умер, - стонала Лики. - Его убил ты...
   - Врешь, - шипел Тими. - Я сожгу тебя, и ты будешь меня любить.
   - Нет, нет, нет, - кричала Лики. Тими смеялся и все крепче сдавливал ее
тело. Горящие капли падали на живот Лики и жгли, жгли...  Она  извивалась,
кричала, пока не проснулась в холодном поту...
   Одеяло сползло на пол. Лики дрожащей  рукой  включила  ночник.  Встала,
переменила рубашку. Потом зажгла свет во всей квартире и просидела до утра
без сна.
   Днем позвонил Билли. Он подождал ее в скверике, рассказал о свидании  с
Фрименом. Лики  задумчиво  чертила  прутиком  линии  на  песке.  На  город
опускался вечер. На большом доме против сквера  вспыхнули  слова:  "Кровь,
только кровь". Ниже помельче побежали лиловые буковки. Из них складывались
фразы, рассказывающие о новом боевике сезона. В случае смерти  кого-нибудь
из зрителей во время  сеанса  фирма  гарантировала  родственникам  крупную
страховую премию. Она выплачивается немедленно по получении  доказательств
о том, что умерший не страдал сердечными заболеваниями.
   - Лики, - сказал Билли, - твой брат был хорошим человеком. И это нельзя
так оставлять.
   - Что нельзя  оставлять?  -  спросила  Лики.  Она  думала  о  том,  что
наступает вечер. За ним придет долгая ночь. Она опять  будет  бояться.  Не
Тими, нет. Она будет бояться запаха  бензина,  который  вслед  за  смертью
Бредли вошел в их дом.
   - Нельзя, - убежденно повторил Билли. Он еще не представлял  себе,  что
он должен сделать, что он может сделать. Но ему казалось, что Лики ждет от
него поступков, все равно каких, только бы не сидеть  вот  так.  Он  может
пойти к Фримену и спросить, что тот собирается предпринимать.  Он  смотрел
на мигающую рекламу, требующую крови, и думал о крови Бредли, которая тоже
взывала к отмщению. Ему казалось, что и Лики думает о том же.
   Но Лики думала о запахе бензина и о наступающей ночи. И  еще  о  Билли,
который сидел рядом и голос которого был похож на голос доктора со станции
"SOS". Ей никогда не при