одождал, позвонил еще  раз.
"О чем говорить с Эльвирой?" - мелькнула мысль.  Никакого  плана  на  этот
счет у него не было. Коун твердо знал только одно:  след  шаха  терялся  у
дверей салона амулетов. За Бен Аюзом вышел Перси. Но, прежде  чем  идти  к
Перси, надо было встретиться с Эльвирой. Заодно он потолкует  и  о  Кнуте.
Любопытно, как эта дама воспримет визит полицейского?
   Коун еще раз надавил кнопку. Потом осторожно потянул дверь.  Она  легко
открылась. Он сделал шаг и очутился в холле. Отсюда вверх  вела  лестница.
На первой площадке она раздваивалась.  Коун  прислушался.  В  доме  стояла
тишина. Он оглядел холл и медленно двинулся по лестнице.
   Из особняка Эльвиры он вышел  через  час.  Отогнал  машину  в  гараж  и
отправился домой пешком.
   Улица  жила  обычной  жизнью.  Неоновые  литеры  рекламы,  как  всегда,
рекомендовали курить сигареты "Пирамида",  мыться  мылом  "Пунш",  чистить
зубы пастой "Менгери" и приглашали посетить  бар  ресторана  "Орион",  где
вечером можно найти все, что требуется джентльмену.
   Коуну в бар идти не хотелось. Он свернул на Роу-стрит,  освещенную  все
тем же лиловым заревом рекламы. Только теперь это  была  реклама  кино.  С
афиш пялили глаза пастушки в коротких юбках и  космические  сыщики.  Около
дверей кинотеатра крутились стайки патлатых юнцов в разноцветных свитерах.
Особенно  много  их  было  у  кинотеатра  "Одеон",  где   демонстрировался
последний боевик сезона.  Рыже-лиловые  буквы  складывались  в  слова  "Не
слушайте крика жертвы". Буквы вспыхивали и гасли, бесчисленное  количество
раз повторяя название.
   Про  этот  фильм  много  говорили.  Коун  слышал,  что  он  сделан   по
специальному заказу рекламного объединения "Паблисити". Что будто бы между
кадрами в  ленту  вписаны  невидимые  во  время  демонстрации  фильма,  но
действующие на подсознание призывы  пить  прохладительные  напитки  только
фирмы "Тисла". И что будто бы зрители, выходя из кино, бегут  к  ближайшим
автоматам,  одержимые  желанием  скорее  отведать  продукцию  этой   самой
"Тислы".
   Коун отодвинул плечом юнца, который, бессмысленно тараща  глаза,  жевал
сигарету и делал вид, что не замечает прохожих. Юнец заворчал  и  взмахнул
рукой. Коун предупредительно вскинул свою и больно сжал юнцу запястье. Тот
слабо пискнул. Послышался мелодичный звон: к ногам Коуна упал кастет.  Все
произошло  столь  молниеносно,  что  приятели  юнца   не   успели   ничего
предпринять. Но они сообразили, что напоролись на полицию,  и  постарались
незаметно рассосаться.
   - Пойдем, приятель, -  сказал  Коун  тихо  стонавшему  задержанному.  -
Подыми свою игрушку.
   Юнец, не понимая еще, что с ним сделали, наклонился, левой рукой поднял
кастет и пошел впереди  Коуна  до  ближайшего  полицейского  поста.  Рыжий
постовой нахмурился, увидев Коуна.
   - "Мусорщик" только что уехал.
   "Мусорщиками" назывались вечерние патрульные машины, собиравшие  мелких
хулиганов, пьяниц, проституток и бродяг. Их  развозили  по  участкам  и  в
зависимости от проступка или привлекали к  суду,  или,  продержав  ночь  в
камере, отпускали восвояси.
   - Вызовите, - посоветовал Коун, закуривая  сигарету.  -  Этот  молодчик
замахнулся на меня, - пояснил он  постовому.  Рыжий  упитанный  "бобби"  с
ненавистью оглядел юнца.
   - Сука, - процедил он. И пожаловался Коуну: - Лезут,  как  тараканы  из
щелей. Уже пятый за дежурство. Один  даже  отстреливался.  И  бабочка  тут
была. С "приветом из рая". Выкатилась из подворотни и полезла на мостовую.
Ей, видите ли, показалось, что она на пляже. Еще секунда -  и  угодила  бы
под машину.
   Полицейский сплюнул,  резюмируя,  видимо,  этим  свое  сообщение.  Коун
двинулся дальше. Приключение отвлекло его  и  одновременно  натолкнуло  на
размышления о том, что полиция, в сущности, уже ничего не может поделать с
этими   "тараканами".   Нельзя   до   бесконечности   увеличивать    число
"мусорщиков". Газеты кричали о "национальном бедствии", в сенат  поступали
бесчисленные запросы. Видные психологи печатно пытались объяснить,  почему
растет преступность среди подростков. Но меры  предлагались  частичные,  а
объяснения страдали половинчатостью. Существо дела было  в  другом.  Можно
было убить человека на лестничной  клетке  и  спокойно  уйти.  Можно  было
выдернуть у человека из рук чемодан и  скрыться  в  толпе.  Предприимчивые
бизнесмены предложили на этот случай чемодан  с  выдвигающимися  ногами  и
вмонтированным свистком. Чемодан  должен  был  звать  на  помощь  полицию.
Ответственность, таким образом, перекладывалась  с  людей  на  вещи.  Люди
могли оставаться равнодушными до тех пор, пока  не  сойдут  с  ума.  Тогда
общество брало их  под  свою  опеку.  Для  сумасшедших  были  гостеприимно
открыты клиники, тюрьмы и ночные клубы. Для них писал вирши Кнут Диксон, а
Эльвира изобрела амулеты. Казалось, идет какой-то неотвратимый процесс,  в
котором все подчинено одной конечной цели: выбить у человека самое  мощное
его оружие - сознание, оглупить этого человека, сделать его беспомощным  и
безмозглым слепцом.
   До визита к Эльвире Коун об этом как-то не задумывался.  Переосмысление
пришло только сейчас. И натолкнул на него Коуна стеклянный паук на  животе
Эльвиры.
   Идя к ней, Коун был подготовлен ко всему. Только не к тому, что увидел.
Обстановка в салоне амулетов, разговоры с  Бекки  и  Фрименом  если  и  не
вызывали ассоциаций с мрачной лабораторией средневековой колдуньи,  то  во
всяком случае напоминали об аксессуарах, в окружении которых  должна  была
жить эта женщина.
   Коун шел по тихому дому и удивлялся тому, что его никто  не  встречает.
Дом большой. В  таких  домах  бывает  не  меньше  десятка  слуг.  Роскошно
оформленный холл, мебель, сделанная, очевидно, на заказ, чистота молчаливо
свидетельствовали о десятках рук, которые ухаживают за всем  этим,  холят,
подметают, стирают, чистят, полируют, натирают.
   Однако никто не попался ему навстречу. Коун побывал  уже  в  нескольких
комнатах, пока не услышал где-то в глубине  дома  голоса.  Он  постучал  в
дверь. Откликнулся женский голос.
   Коун стоял на пороге уютно обставленной гостиной.  За  низким  столиком
сидели мужчина и женщина. Мужчина - плотный, круглоголовый, бритый  наголо
крепыш в очках с толстыми стеклами - при появлении Коуна медленно  опустил
на стол бокал с темно-коричневой жидкостью  и  вопросительно  взглянул  на
женщину. Она пожала плечами.  Коун  догадался,  что  это  и  есть  Эльвира
Гирнсбей. Для  колдуньи  женщина  выглядела,  по  его  мнению,  неприлично
молодо. Его несколько удивил цвет ее волос: они отливали зеленым. Впрочем,
подумал  Коун,  должна  же  современная  ведьма   чем-то   отличаться   от
обыкновенных смертных.
   - Я из полиции, - сказал Коун. - Хочу видеть Эльвиру Гирнсбей.
   - Это я, - сказала женщина. Теперь уже она вопросительно  взглянула  на
собеседника, а тот, в свою очередь, пожал плечами.
   - Я должен задать вам несколько вопросов, - сказал Коун.
   - Задавайте, - ответила Эльвира. И, заметив, что Коун бросил  взгляд  в
сторону бритоголового, быстро сказала: - Профессор  Кирпи  -  давний  друг
нашей семьи. У меня от него нет секретов.
   Коун был наслышан о профессоре  Кирпи.  Известный  психиатр,  Коун  это
знал, был коротко знаком с шефом полиции - господином Мелтоном.  Встретить
его в доме колдуньи для  инспектора  было  такой  же  неожиданностью,  как
увидеть яблоко  на  сосне.  Вспомнились  слухи,  что  теперешний  любовник
Эльвиры - Кнут Диксон - шизофреник. Уж не по сему ли случаю этот профессор
пожаловал сюда? Почему бы давнему другу семьи не взять на  себя  заботу  о
лечении нового друга?
   Уловив замешательство на лице инспектора, Эльвира  нетерпеливо  дернула
плечиком. И в этот момент Коун заметил паука  на  животе  женщины.  Черный
паук, отливающий стеклянным блеском, исполнял роль не то пуговицы,  не  то
брошки. Коун отвел взгляд и встретился глазами с профессором  Кирпи.  Тот,
казалось, изучал Коуна. У инспектора мелькнула мысль, что Кирпи, вероятно,
так рассматривает своих пациентов.
   Он коротко изложил обстоятельства дела, приведшего  его  сюда.  Эльвира
сухо заметила, что она читала газеты, но, к сожалению, к  этой  информации
ничего добавить не может. Да, Бен Аюз заходил в ту ночь в салон  амулетов.
Он испортил ей настроение. Но это ее личное...  Полиции  это  не  поможет.
Куда он ушел, она не знает. И это ее не волнует. Ее заботит Ут. Кто  такой
Ут? Кнут Диксон, которого она не видела уже несколько дней. Дурацкий визит
шаха в салон очень расстроил  Ута.  Почему,  она  не  знает.  Может  быть,
ревность. Она как раз советовалась с профессором Кирпи по этому поводу.
   Профессор Кирпи вынул сигару  из  коробки,  аккуратно  обрезал  кончик,
закурил и заметил, что  Эльвира  очень  точно  выразила  его  мысль.  Кнут
рефлексивен. Он, безусловно, талантлив. Но последнее  время  он  вел  себя
странно. Профессора беспокоит, не отразится ли это обстоятельство  на  его
творчестве.
   Коун смотрел на паука. Паук  опускался  и  поднимался  в  такт  дыханию
женщины. Насколько разнузданным должно быть воображение,  чтобы  придумать
этого паука. А ведь Коун не был пуританином. Его не раздражали красотки из
кабака Вилли Кноуде. Красотки были  голыми  и  глупыми.  Они  не  вызывали
чувства  страха  за  будущее  нации.  А  вот  этот  паук  вызывал.   Паук,
вцепившийся в живот. Профессор Кирпи, похожий на этого паука. Кнут Диксон,
сочиняющий бред. Хотя... Бред нельзя сочинять. Это  противоестественно.  И
рассуждать о бреде, как это делает Кирпи,  -  тоже  противоестественно.  И
предлагать амулеты. И красить волосы в зеленый цвет. И жить с сумасшедшим.
   Впрочем, эти мысли пришли в  голову  Коуну  потом,  когда  он  ушел  от
Эльвиры. Там его взволновала новая загадка, выплывшая незаметно из  беседы
с Кирпи и Эльвирой. Коун не сразу  понял,  куда  клонит  профессор,  начав
разговор  о  Кнуте  Диксоне.  Кирпи  так  долго  крутил  вокруг  и  около,
разглагольствуя о рефлекторных дугах, вазомоторных рефлексах, всякого рода
маниях, что Коун не заметил даже, когда было сказано главное. А заметив  и
поняв, чуть не вздрогнул от изумления. Он-то считает, что Эльвира попросту
поссорилась со своим любовником. А оказалось, что Кнут  Диксон  скрылся  в
неизвестном направлении.
   - Он ушел в ту же ночь, - сказала Эльвира.
   - Вот как, - сказал Коун. - Вот как, -  повторил  он,  бредя  бесцельно
мимо кино и баров, ресторанов и ночных клубов. Они еще о  чем-то  говорили
там, у Эльвиры. Да, насчет слуг. Коун удивился, почему в  доме  нет  слуг.
Она сказала, что отпустила их на день. "Неосмотрительно", - сказал Коун...
"Мягко сказано", -  вежливо  заметил  профессор  Кирпи.  И  еще  о  чем-то
говорили.
   Но все это - не главное. Главное было в том, что Кнут Диксон исчез в ту
же ночь, что и шах. Это требовалось осмыслить.
   Незаметно для себя Коун свернул с Кинг-стрит  и  погрузился  в  темноту
маленьких улочек и переулков. Они вывели  его  в  район,  где  жила  Алиса
Кэрри. Да, вот дом Броуди, вот здесь  живет  Алиса.  В  окнах  нет  света.
Хозяева или  спят,  или  их  нет  дома.  Коун  сделал  несколько  шагов  и
остановился у канализационного люка. Как все это начиналось? Позвонил шеф.
Потом они нашли Бредли...
   В конце улицы показалась фигура. Коун  не  заметил  ее.  Он  стоял  над
крышкой люка и думал о Бредли.
   - Добрый вечер, - произнес женский голос откуда-то сбоку.
   Коун поднял голову, узнал Алису.
   - Вы были у нас? - спросила она.
   - Нет, - сказал Коун. - Это вышло случайно.
   - А вы знаете, - сказала Алиса. -  Броуди  приходил  ко  мне...  И  мне
показалось...
   - Что? - спросил Коун.
   - Это долго рассказывать, - сказала женщина. -  Заходите.  Раз  уж  так
вышло.
   И они зашли в дом. Алиса сварила кофе. Потом рассказала ему о посещении
женщины из Лиги блюстителей, о Броуди. Коун пил кофе  и  смотрел  в  окно.
Несколько минут назад в доме Броуди вспыхнул свет.
   - Он пришел, - сказал Коун.
   - Вы пойдете к нему?
   Коун с удовольствием посидел бы в  этой  квартире,  где  не  было  даже
телевизора  и  где  шла  неясная  ему,  но,  он  чувствовал,  размеренная,
спокойная жизнь. В ней, конечно, были свои трудности и невзгоды. Но в  ней
не было места лжи и недоговоренности, не было сумасшествия.  Эта  квартира
представлялась Коуну островком благополучия. Здесь можно было не думать  о
ведьмах и психиатрах, служащих этим ведьмам. Здесь  можно  было  забыть  о
том, что служишь в полиции, и поболтать о каких-нибудь пустяках.
   Алиса повторила вопрос. Коун очнулся от задумчивости, сказал медленно:
   - Может быть. Но не сейчас.
   - Я налью еще чашечку?
   - Благодарю. Значит, вам показалось, что эта женщина интересовалась тем
же, чем и я?
   - Да. Мне стало страшно. Я убежала из дому... Она не хотела уходить...
   - А вы знаете, кем был Броуди до войны?
   - Нет.
   Коун повертел в пальцах сигарету, зажег.
   - Он был человеком, который хотел, чтобы  восторжествовала  правда.  Он
был Дон Кихотом. И он умер.
   - Как?
   - Дон Кихот умер. Остался просто Броуди - трусливый  пьяница  и  мелкий
лжец. А перед этим клиника профессора Кирпи. Его ведь считали сумасшедшим.
- Коун хмыкнул. - Это очень удобно - объявить сумасшедшим того,  кто  тебе
мешает.
   - Для чего вы мне это говорите?
   Коун посмотрел ей в глаза.
   - Для того, чтобы вы молчали. Между прочим, сейчас я совершаю служебное
преступление. Я не должен был говорить  вам  этого.  Но  я  фаталист.  Мне
кажется, что сама судьба привела меня сегодня сюда.  Броуди,  в  общем-то,
говорил вам правильные вещи. Он  ведь  был  опытнейшим  адвокатом  в  свое
время. И если он видел убийц Бредли и решил молчать, то тут что-то есть.
   - Но ведь я-то ничего не видела.
   - Это не имеет значения. Вы испугались Блюстительницы.  Вы  заронили  у
нее подозрение. Кстати, больше никто не задавал вам таких вопросов?  Может
быть, вскользь? Намеками?..
   Алиса задумалась. Потом сказала решительно:
   - Нет. Никто.
   - Не исключено, что зададут. Тогда вы поможете мне. Я оставлю вам номер
телефона. Позвоните, мы назначим встречу. По  телефону  не  надо  сообщать
ничего.
   - А что же мне говорить?..
   - Тому, кто спросит?.. Я думаю, можно сказать правду. - Коун улыбнулся.
- Это вам сделать легко.
   Выйдя от Алисы, Коун повернул налево и быстрым шагом прошел метров сто.
Потом резко повернулся и так же быстро пошел обратно. Улица была пустынна.
Он подумал, что хорошо поступил, придя сюда пешком.  Свернув  в  переулок,
Коун  поднял  воротник  пальто  и  отправился  прямо  домой.  Ночных  улиц
инспектор не боялся.


   Билли Соммэрс позвонил Лики  в  аптеку  и  сказал,  что  он  говорил  с
Фрименом.
   - Я хочу рассказать, как это было, - закончил он.
   - Хорошо, - ответила Лики.
   Они встретились на том же месте, в  скверике  за  углом.  Лики  грустно
улыбнулась Билли. Они сели на  скамейку,  и  Соммэрс  начал  рассказывать.
Фримен жил в большом многоэтажном доме  в  конце  Роу-стрит.  В  вестибюле
Билли подумал, что надо бы предварительно созвониться. Но теперь это  было
ни к чему. Он прошел мимо лифта к лестнице и стал медленно подниматься  на
четвертый этаж.
   На его счастье, Фримен оказался дома. Он окинул Билли цепким взглядом и
проводил его в комнату, служившую,  видимо,  одновременно  и  гостиной,  и
кабинетом. Попросил подождать  и  вышел  за  дверь.  Из  соседней  комнаты
послышались голоса - женский и  детский.  Затем  голоса  удалились.  Билли
понял, что Фримен предупредил членов семьи о приходе гостя. Он прошелся по
комнате, бросил взгляд на книжную полку, на чучело обезьянки, висевшее над
столом, на картину в простенке между окнами. Картина  его  заинтересовала,
но рассмотреть ее как следует Билли не успел. Вошел Фримен.
   - Прошу прощения, - сказал он. - Теперь нам никто не помешает.
   И оценивающе, как показалось Билли, снова окинул его  взглядом.  Потом,
словно спохватившись, откинул крышку бара, вытащил бутылку  виски,  рюмки,
кивнул Билли и сказал:
   - Ну-с? В чем дело?
   Билли решил взять быка за рога.
   - Я пришел к вам поговорить о Бредли, - сказал он.
   В глазах Фримена мелькнуло изумление.
   - Вы полицейский? - спросил он. - Я что-то припоминаю.
   - Нет, - сказал Билли. - Я не полицейский. Я его  земляк.  И  знаю  его
сестру.
   - Так, - сказал Фримен. - Допустим. Но при чем тут я?
   - Лики сказала мне... - медленно произнес Билли. - Она сказала, что  вы
хорошо знали Бредли.
   - Опрометчивое заявление. Кто вы такой? Частный детектив?
   - Лики сказала, что Бредли хорошо относился к вам.
   - Польщен, - хмыкнул Фримен. - Только ведь вот в чем дело:  я  не  знаю
Лики. Не имел чести быть знакомым с этой особой, доверие которой, по вашим
словам, я заслужил.
   Билли растерялся. Разговора не получилось. Он не знал, как  вести  себя
дальше. Фримен  был  старше  и  опытнее.  Он  не  желал  откровенничать  с
человеком, которого видел впервые. Надо было или уходить,  или  раскрывать
карты. Билли предпочел последнее.
   - Я служу лифтером в "Орионе", - сказал он. - И я видел Бредли  в  тот,
последний, вечер.
   В глазах Фримена вспыхнули искорки. Вспыхнули и погасли.
   - Послушайте, мальчик, - сказал он. - А что, собственно, случилось? Вас
кто-нибудь прислал ко мне?
   - Нет. Я сам. Мы с Бредли - земляки. Я вам уже говорил. Он даже однажды
упоминал про вас...
   Билли решил солгать. Про записную книжку он промолчал. А  сослаться  на
Бредли - грех невелик. Тем более что проверить его  слова  невозможно.  Но
Фримен к словам Билли отнесся  равнодушно.  Больше  того:  в  его  взгляде
появилась  брезгливость.  Он  посмотрел  на  Соммэрса,  как  на   лягушку,
вскочившую вдруг на чистую простыню. Потом зевнул и сказал:
   - Идите-ка вы туда, откуда пришли. Я не знаю, кто вас ко мне послал.  И
не хочу знать.
   Он встал. Билли тоже поднялся и сделал шаг к двери.  Потом  решительным
жестом вытащил книжку из кармана и протянул ее Фримену.
   - Вот, - сказал он. - Бредли отдал мне ее тогда.  Просил  сохранить  до
утра... И не пришел.
   Фримен полистал книжку.
   - Это меняет дело, - заметил он задумчиво. -  Садитесь.  Рассказывайте.
Как вас зовут? Билли? Но прежде скажите, почему вы не отдали  эту  вещь  в
полицию?
   - Я не знал, что Бредли убит. А когда узнал, прошло уже много времени.
   - И вы побоялись?
   - Да. А потом я нашел Лики. Она вспомнила, что брат хорошо отзывался  о
вас. Ведь нельзя же мне носить это с собой. И потом. Я слышал, что  убийца
Бредли не найден. Книжка может помочь. Там  есть  записи...  И  конверт  в
кармашке... Я его не вскрывал. Я подумал, что если я приду к вам...
   - И начну врать, - перебил Фримен.
   Билли наклонил голову.
   - Ничего, мальчик, - усмехнулся Фримен. - Вранье ныне модно. Но что  же
мы будем делать  с  этой  вещью?  Ей-богу,  ума  не  приложу.  Я  ведь  не
следователь, мальчик. Наверное, надо отдать эту штуку  в  полицию.  Может,
так и сделаем?
   - Не знаю.
   - И я не знаю, - согласился Фримен. - А раз мы оба в данный  момент  не
приняли  никакого  решения,  то,  следовательно,  нам   обоим   необходимо
подумать. Верно?
   - Пожалуй, - кивнул Билли.
   - Ну, вот, - сказал Фримен, - мы и договорились. Запишите мой  телефон.
Через пару дней позвоните. Хорошо?
   Очутившись на улице, Билли отправился домой. Идти  было  далеко,  и  он
торопился. Он не знал, правильно ли поступил. Уж очень легко Фримен выудил
у него тайну. Не знал он и того,  что  Фримен,  как  только  Билли  вышел,
накинул плащ и сейчас идет сзади него. Не догадывался  Билли  о  том,  что
Фримен, проводив его до дома,  прочитал  список  жильцов  у  входа,  потом
надвинул шляпу, крикнул такси и поехал обратно.
   Неподалеку от полицейского управления Фримен отпустил машину и чуть  не
бегом направился к подъезду. В тот момент, когда Билли натягивал на голову
тонкое одеяло, Фримен открывал дверь кабинета