м
известно. Дурацкий медальон висел у меня на шее. Эльвира хотела,  чтобы  в
эту ночь я повторил маскарад. Но история с шахом все опрокинула к черту.
   - Почему он согласился на поездку с вами?
   - Я сказал ему, что хочу рассказать кое-что об  Эльвире.  Он  пошел  за
мной, как привязанный. Ведь я  для  него  был  только  художником.  А  он,
видимо, был влюблен в эту бабу. Но Магду я не убивал, инспектор. Я даже не
знал, что она убита.


   Стрелки часов подкатились к  одиннадцати.  Коун  позвонил  дежурному  и
спросил, не вернулись  ли  полицейские,  посланные  за  Эльвирой.  Услышав
лаконичное "нет", он мысленно выругался.
   - Да, - сказал Перси. - Я знал, что Магда арестована. Эльвира  спросила
меня, способна ли Магда на предательство. Я  сказал,  что  уверен  в  ней.
Кроме того, Магда ничего не знала. Ей надо было оболгать шаха.  И  все.  Я
рассчитывал, что полиция с ней долго возиться не будет. Несколько  месяцев
тюрьмы за употребление наркотиков - вот все, что ей грозило. Так думал  я.
Когда вы нашли труп шаха и заинтересовались нами, я мысленно  поблагодарил
Бога за то, что он надоумил меня надеть этот проклятый медальон. Он уводил
следствие к Диксону. И я успокоился. Но не надолго. Эльвира  сказала,  что
ей удалось узнать страшную вещь. Будто бы Магда -  на  службе  у  полиции.
Поэтому якобы нам и не удалось подложить наркотики шаху. Она расписала все
такими красками, что я потребовал немедленной расплаты. Дело  в  том,  что
Эльвира должна была мне крупную сумму. Этих денег мне  хватило  бы,  чтобы
прожить до конца дней где-нибудь на островах. Но Эльвира  сказала,  что  я
могу удвоить свой капитал, если задержусь  еще  на  несколько  дней.  Надо
обезвредить Магду, сказала она.  И  объяснила,  что  на  квартире  убитого
полицейского - Бредли - остались компрометирующие нас письма Магды к этому
самому Бредли. Попутно Эльвира попросила меня проверить,  нет  ли  в  этой
квартире одной маленькой вещички, ее бывшей собственности, которую  она  в
свое время неосторожно презентовала шаху.
   - Что за вещь?
   - Пустяк. Амулет в виде фигурки восточного божка. Он стоял на  столе  у
Бредли. Я его отдал Эльвире. А писем не нашел. Ни одного...
   - Их не было, Перси, - сказал Коун.
   - Я понял это сейчас. -  Перси  опустил  голову.  -  Эта  баба  нарочно
толкала меня к вам.
   Коун подумал, что Перси недалек от истины. Только слово  "нарочно"  тут
было ни при чем. Просто Перси оказался жертвой обстоятельств,  сложившихся
так, что у Эльвиры не  было  иного  выхода.  Потерять  малое  и  сохранить
большое - вот все, что ей было необходимо. Она  не  думала,  конечно,  что
Перси попадется именно на квартире Бредли. Но в том, что он  попадется,  у
нее не было сомнений. Эльвира прекрасно отдавала себе  отчет  в  том,  что
история с Диксоном, раз уж за нее  ухватилась  полиция,  рано  или  поздно
выплывет на поверхность. Публику дурачить - это еще куда ни шло. Но  когда
в  убийстве  обвиняется  мифическое  существо...  Тут  уж  колдовством  не
отделаешься. Так что на этот  счет  у  Эльвиры  иллюзий  не  было.  И  она
использовала Перси на всю  катушку.  Конечно,  он  не  полез  бы  в  чужую
квартиру из-за грошовой статуэтки. Выдумывается предлог  -  письма  Магды.
Эльвира получает статуэтку, а Перси продолжает искать письма.
   Эльвиру надо было арестовать еще  вчера.  Но  кто  знал,  как  все  это
обернется? Вчера он тщательно готовил допрос Перси,  которого  нужно  было
уличить, который еще должен был дать показания. Коун вчера просто  не  мог
арестовать Эльвиру. Интуитивно он догадывался о ее роли. Но интуиция - это
одно, а факты - совсем другое. За  интуицию  он  однажды  уже  получил  от
господина Мелтона нахлобучку. Нет, Коун не  должен  был  ругать  себя.  Он
сделал все, что мог, для того, чтобы Перси  признался.  И  если  признание
Перси не давало ключа ко многим загадкам, то в этом вины Коуна не было.
   Итак, Перси не знал об убийстве Магды. Эльвира, конечно, была  об  этом
осведомлена. Коун снова поднял трубку.
   - Грейвс здесь, - сказал дежурный.
   - Дайте ему трубку,  -  приказал  Коун.  -  Грейвс?  Ну?..  Нет?..  Где
остальные?.. Так... Все, Грейвс. Вы свободны на сегодня.
   Первый выстрел - мимо. Грейвс ездил к Эльвире. Хозяйки дома нет.  Слуги
утверждают, что она ночевала на вилле. Все, как обычно.  К  ней  никто  не
приходил. Ни вчера, ни сегодня. Звонила  ли  она  кому-нибудь?  -  спросил
Грейвс горничную. Нет. И к ней никто не звонил. Как  она  вела  себя?  Как
всегда. В спальню ушла в девять. В десять горничная заглядывала к ней. Она
читала. Есть ли в спальне телефон? Нет, госпожа не любит  ночных  звонков.
Встала рано. Выпила чашку кофе. Долго одевалась. Потом  села  в  Машину  и
уехала. Сказала, чтобы к обеду не ждали. Куда уехала? Она никогда об  этом
не говорит. Нет, никаких вещей не брала. Полицейский, дежуривший  у  дома,
подтвердил, что Эльвира уехала в девять утра. Указаний следить за  ней  он
не имел и остался на посту. Машина ушла в направлении  Кинг-стрит.  Грейвс
нашел  постового,  который  видел  ее.  Черный   "мерседес"   свернул   на
Сиккордей-авеню. Затем следы машины терялись.
   Перси сидел в той же позе: руки на коленях, голова  опущена.  Казалось,
он дремлет. Коун встал. Перси вскинул на него глаза.
   - Хватит  на  сегодня,  -  сказал  Коун  и  отдал  распоряжение  увести
арестованного. Сам поднялся  к  господину  Мелтону.  Немезида  по-прежнему
висела за спиной шефа полиции. Коун на нее не глядел. Он смотрел  в  глаза
господину Мелтону и докладывал о ходе допроса.
   - Я дал команду арестовать Эльвиру Гирнсбей, - сказал он в  заключение.
Шеф кивнул, соглашаясь. Коун заметил, что  господин  Мелтон  плохо  слушал
его. Что-то все время отвлекало  шефа.  Во  время  рассказа  Коуна  он  то
принимался читать какие-то бумаги, то открывал и закрывал ящик письменного
стола. Словно шеф куда-то торопился, а Коун мешал ему: явился не  вовремя.
И только природный такт удерживал шефа от решительного  заявления  о  том,
что этот разговор пора прекратить.
   Однако это было не так.  Шеф  нетерпеливо  ждал  конца  рассказа  Коуна
потому, что хотел говорить сам. Он начал издалека, с общей  характеристики
некоторых задач полиции, вытекающих из оценки обстановки в  стране.  Он  с
горечью констатировал, что полиция, к сожалению,  с  решением  этих  задач
пока не справляется. В качестве иллюстрации шеф привел несколько  примеров
неудачных расследований, к которым  отнес  и  дело  "Шах  -  Бредли".  Шеф
надеялся, что полиции наконец-то удалось добраться  до  банды  спекулянтов
наркотиками. Он полагал, что  полиции  наконец  удастся  достойно  отмести
нападки  прессы.  Но,  увы,  надежды  господина  Мелтона  не  оправдались.
Спекулянты наркотиками так же далеки от возмездия, как  и  были.  Конечно,
это ни в коей мере не умаляет заслуги  Коуна,  распутавшего  сложный  узел
дела  "Шах  -  Бредли".  Шеф   позаботится,   чтобы   эти   заслуги   были
соответственно оценены. Но вместе с тем Коун должен понимать, что дело это
настолько  мелкое...  Очень  мелкое...   Так,   низкопробная   уголовщина,
сдобренная небольшой порцией скандала. Конечно, пресса ухватится за  этого
Перси-Диксона. Авантюристка Эльвира Гирнсбей (Коун отметил, что шеф уже не
называет ее порядочной женщиной) тоже безусловно будет  поймана  и  отдана
под суд. Шеф не сомневался, что теперь, когда у Коуна все карты  в  руках,
инспектору быстро удастся  довести  дело  до  конца.  Банду  Эльвиры  они,
конечно, выловят. Но это не  будет  триумфом.  Как  только  уляжется  шум,
вызванный известием о  подлинном  Диксоне,  пресса  снова  начнет  шпынять
бедного господина Мелтона. И не только пресса.  Министр.  Господин  Домар.
Запросы в сенат.
   Помолчали.
   - Как жаль, - сказал господин Мелтон, - что это пиррова победа.
   Коун осторожно возразил шефу в том смысле, что дело еще не закончено  и
неизвестно, как все  повернется.  Ему,  Коуну,  непонятно,  например,  где
Эльвира брала наркотики. Неясны  совершенно  мотивы  убийства  Бредли.  Не
найден его убийца.
   - Его убийца - шах, - махнул рукой господин Мелтон.
   - Но алиби? - сказал Коун.
   -  Туманное  алиби,  построенное  на   показаниях   Вилли   Кноуде,   -
презрительно бросил шеф. - Разве можно доверять  этому  сброду  из  ночных
клубов?
   Коун  промолчал.  Совсем  недавно  шеф  безраздельно  доверял   Эльвире
Гирнсбей.
   Господин Мелтон угадал его мысли.
   -  Увы,  Коун,  -  сказал  он.  -  Никто  из  нас  не  гарантирован  от
заблуждений. Тягостно это сознавать, но надо иметь мужество признаваться в
своих ошибках. Я полагаю, что профессор Кирпи изумлен не меньше меня. Отец
Эльвиры  был  вполне  порядочным  человеком.  Одно  поколение  -  и  такая
метаморфоза.
   Шеф поморщился: у него засосало под ложечкой. Это предвещало  боль.  Он
не хотел, чтобы Коун видел это, и закончил разговор...
   Коун удивился, не увидев журналистов,  вечно  болтающихся  в  коридорах
управления. Проходя мимо кабинета Грегори,  понял,  в  чем  дело.  Грегори
устроил чуть ли не пресс-конференцию. Все газетчики были  там.  Из  дверей
валили клубы дыма и слышались возгласы: "Как вы сказали?", "Она предложила
ему?", "Что за чудовище?".
   Никльби и Смит ожидали Коуна. По их лицам он понял, что поиски  Эльвиры
оказались тщетными. Никльби сказал:
   - Я ходил в "Амулеты". Девчонка  сказала,  что  Эльвира  звонила  ей  в
десять утра. Спросила, как идет торговля, поинтересовалась, не заходил  ли
Перси, и положила трубку.
   Смит рассказал, что он расстался с Грейвсом на развилке Сиккордей-авеню
и  Стронг-стрит.  Грейвс  поехал  в  управление,  а  Смит  сделал  попытку
восстановить путь "мерседеса". Частично это  ему  удалось.  Черную  машину
Эльвиры будто бы видел постовой возле почтового агентства на южной окраине
города. Постовой сообщил Грейвсу, что  женщина,  похожая  по  описанию  на
Эльвиру, около одиннадцати заходила в агентство. Была она там минут  пять.
Потом уехала. Грейвс толковал с чиновниками на почте. Нет,  телеграмм  она
не отправляла. Заходила в будку  телефона-автомата.  Один  из  чиновников,
проходя мимо будки, слышал, как женщина говорила в трубку: "Только к тебе,
только к тебе". Чиновнику показались смешными эти слова, он их  поэтому  и
запомнил.
   Коун отпустил агентов. У себя в кабинете развернул карту города и долго
рассматривал ее.  Почтовое  агентство  находилось  в  часе  езды  от  дома
Эльвиры. В девять она уехала  с  виллы.  В  десять  звонила  Бекки.  Около
одиннадцати - на почте. Значит, она оказалась у агентства не сразу, где-то
задерживалась. Она не такая дура, чтобы стремиться  немедленно  удрать  из
города. Звонок к Бекки  был,  конечно,  проверкой.  Чего?  Ну,  тут  легко
догадаться. Если бы Бекки не ответила, значит, магазин опечатан. Потом она
едет на почту. "Только к тебе". К профессору Кирпи? Нет, это не годится. У
профессора Кирпи рыльце  некоторым  образом  в  пушку.  Он  поостережется,
несмотря на доверительные отношения с господином Мелтоном.
   В дверь постучали. Коун откликнулся. В кабинет влетел Фримен.
   - Это правда? - заорал он еще с порога.
   - На одну треть, - хмыкнул Коун, продолжая водить курвиметром по карте.
   Фримен уселся верхом на стул и забормотал:
   - Сверим с первоисточником. Так. Перси - это Диксон?
   - Нет, - сказал Коун. Фримен стукнул блокнотом по колену.
   - Не шутите, инспектор. Я только что от  Грегори.  Он  нам  прокручивал
куски ленты допроса. Вы мастерски работали, Коун. Я восхищен.
   - Фримен, умерьте восторги. Я не шучу. Перси -  это  не  Диксон.  Я  не
знаю, что вам там прокручивал Грегори. Но  до  этого  вполне  можно  дойти
собственным разумом.
   - Вы хотите сказать?..
   - Вот именно. Перси представлялся Диксоном. Но Перси не писал книжек. А
ведь их кто-то писал, Фримен?
   - Черт, - сказал Фримен. - Вы, как всегда, на высоте, инспектор. Кто же
их писал?
   - Я думаю, Эльвира на это не способна, - сказал Коун. - Тут  нужен  или
талант... или...
   - Что?
   - Вы читали Диксона?
   - Разумеется.
   - Какие мысли в это время приходили вам в голову?
   - Бред сумасшедшего.
   - Мне тоже, между прочим, - заметил Коун.
   - А что, если я об этом напишу? - задумчиво произнес Фримен. - Об  этих
мыслях, которые приходят в голову.
   -  Попробуйте.  -  Коун  сосредоточенно  рассматривал  цифры  на  шкале
курвиметра.
   - Пожалуй. - Фримен тряхнул головой. - А чем вы тут занимаетесь в тиши?
Зачем эта карта?
   - Изучаю подходы к клинике профессора Кирпи, - серьезно сказал Коун.
   - Послушайте, Коун, - сказал Фримен. - Как-то я говорил вам,  что  пишу
книгу. Большая часть работы  сделана.  Мне  недоставало  малого.  Какой-то
неожиданной мысли, факта. Я никак не мог добраться  до  точки,  с  которой
видно было бы логическое завершение всех "измов" современной литературы. Я
полагал, что Диксон - находка в этом смысле. Представляете  -  сумасшедший
пишет книги, сумасшедший делает литературу, а мы восхищаемся им,  надеваем
на его дурацкую голову лавровый венок. Король - гол, хотел я  сказать.  Но
это было бы не ново, Коун. Возможно, это было бы  смешно.  Не  больше.  Вы
натолкнули  меня  на  иную  мысль.  Коун,  неужели  эти  романы,  все  эти
"Логарифмы бытия" и "Биномы жизни" фабрикуются в клинике Кирпи?  Нам  мало
писателей-невидимок, делающих черные книжки. Мы превращаем дом умалишенных
в литературный синдикат. Коун, вам не страшно?
   - У этого Кирпи голова варит, - ухмыльнулся Коун. -  Его  фабрика  даже
налогов не платит. А уж о прибыли и  говорить  не  приходится.  Бизнес,  о
котором можно только мечтать.
   - Вам смешно?
   - Да нет, Фримен. От наших умствований слишком далеко  до  фактов.  Все
это еще нужно доказать.


   Шах убил Бредли. Шаха убил  Перси.  Эти  тезисы  были  выдвинуты  перед
судом, и суд с ними согласился. Перси получил десять  лет  каторги.  Коун,
выступавший в суде в качестве свидетеля обвинения, пытался говорить о том,
что дело Бредли далеко  не  закончено,  и  требовал  отложить  процесс  до
выяснения целого ряда деталей. Адвокат Перси пытался  его  поддержать.  Но
прокурор произнес громкую речь, в которой заявил,  что  преступник  должен
понести немедленное наказание, и присяжные приняли точку зрения прокурора.
Имя Эльвиры Гирнсбей называлось не раз. Но  ее  самой  на  суде  не  было.
Черный "мерседес", в котором ее видели  в  последний  раз,  был  найден  в
пятистах  метрах  от  почтового  агентства.  Машина   могла   бы   служить
вещественным доказательством, но из-за громоздких размеров в суд  не  была
доставлена. Салон амулетов опечатали, дома Эльвиры и Диксона  -  тоже.  На
них уже были объявлены торги.
   Реакция прессы, как и предсказывал господин Мелтон, не была  бурной.  О
Диксоне газеты писали вскользь. Попытка Фримена выступить  в  "Трибуне"  с
разоблачениями успехом не увенчалась. Фримену было сказано, что  "Трибуна"
фантастических  рассказов  не  печатала  никогда.  А  профессор  Кирпи   -
личность, стоящая вне  каких-либо  подозрений.  Разозленный  Фримен  отнес
статью в "Экспресс". Там ему вежливо заметили, что материал  мог  бы  быть
интересным в том  случае,  если  бы,  кроме  намеков,  содержал  кое-какие
доказательства. "Экспрессу" нужны факты. Фримен поклялся, что он эти факты
добудет, и хлопнул дверью.
   Господин  Мелтон  мягко  пожурил  Коуна  за  недостаточно   продуманное
выступление в суде. Шеф полиции выразился в  том  смысле,  что  внутренние
дела полиции должны быть ее внутренними  делами.  Это  отнюдь  не  значит,
конечно, сказал шеф, что полиция умывает руки и прекращает  дело  Эльвиры.
Авантюристка и ее шайка будут разоблачены. И господин Мелтон надеется, что
Коун и Грегори сумеют  довести  расследование  до  конца.  Но  это  вопрос
времени. А пока  господин  Мелтон  предлагает  Коуну  заняться  торговцами
наркотиками.
   Через два дня после процесса Коун забрел в кабак Вилли Кноуде. Мигавшая
у входа вывеска напомнила ему о том, как все это начиналось. Инспектор  не
пошел в кабинет Вилли, а сразу направился в зал. Сев за угловой столик, он
заказал виски и стал бездумно разглядывать сцену. Там  кружились  в  танце
четыре девушки. На спине каждой из них были  прикреплены  портреты  папаши
Фила в полный рост. Приближались президентские выборы. Вилли  не  хотелось
отставать  от  жизни.  Кноуде  поддерживал  платформу  Филиппа  Домара   и
собирался отдать за него свой голос. Девушки  ритмично  взмахивали  голыми
ногами, становились в ряд и поворачивались к  зрителям  спиной.  Тогда  со
сцены смотрели четыре папаши Фила. Потом следовал поворот, снова  мелькали
голые ноги. И опять четыре папаши щурились на зрителей. В проеме  двери  в
зал появился  Кноуде.  Он  тут  же  заметил  Коуна  и  кивнул  ему.  Потом
приблизился и сказал:
   - Вас нужно поздравить, инспектор. Я читал газеты.
   Коун мотнул головой в направлении сцены.
   - Папаше это может не понравиться, - сказал он.
   Глаза-маслины блеснули. Вилли хохотнул и  заметил,  что  папаша  Фил  -
человек добрый. А он, Вилли, посильными средствами помогает ему пробраться
в президенты.
   - Я не поблагодарил вас в свое время, инспектор,  -  сказал  он,  меняя
тему. - Ведь это вы, как я слышал, вызволили меня из-за решетки.
   - Пустое, - сказал Коун. - Все кончилось, Вилли.
   - А я виноват перед вами, инспектор, - вдруг разоткровенничался Кноуде.
- Но я был здорово перепуган тогда. Мы ведь  с  шахом  говорили  только  о
лошадях.
   - Я думаю, что это не имеет значения, Вилли, - заметил Коун.
   Девушки по-прежнему кружились на сцене. Четыре папаши  Фила  мельтешили
перед глазами вперемежку с длинными ногами танцовщиц. За соседним столиком
спорили два пьяных парня. Музыканты старались  заглушить  все  посторонние
шумы в кабаке. Коун не слушал, что ему говорит Вилли. Не все ли  равно,  о
чем они беседовали с шахом. Шаха нет. Его убил Перси. А шах  убил  Бредли.
Так полагали судьи. Так считает господин Мелтон.
   - Не имеет значения, - сказал Коун. - Даже если вы вдруг признаетесь  в
чем-то, Вилли.
   - Вы же знаете, что я не виноват, инспектор.
   - Да, Вилли. Это я знаю. Мне кажется, что вы  непозволительно  затянули
этот номер. - Коун кивнул на сцену. - Да и девчонки устали.
   - Лилиан опоздала, - сказал Вилли. - Сейчас они кончат.  Между  прочим,
шах рассказывал мне любопытные вещи.
   - У вас, я вижу,  страшно  чешется  язык.  Он  что,  поверял  вам  свои
сердечные тайны?
   Парни за соседним столиком помирились. На эстраде появилась Лилиан.
   - У нее ловко выходит новая песня, - сказал Вилли.
   - Я незнаком с ее репертуаром,  -  съехидничал  Коун.  Вилли  обиделся.
Лилиан  начала  петь.  В  песне  говорилось  об  Адаме  и   Еве,   которых
разгневанный Бог изгнал из рая. Коун  отметил,  что  у  Лилиан  прекрасная
дикция, и сказал Вилли, что ему нравится песенка.
   Под аплодисменты Лилиан сбежала со сцены и присела за столик к Вилли  и
Коуну. На эстраде снова замелькали четыре папаши Фила.
   - Ты сегодня в форме, девочка, - восхищенно произнес  Вилли.  -  А  это
инспектор Коун. Мы вместе аплодировали тебе.
   - Мы ведь знакомы, - сказала Лилиан и поежилась. Вилли вынул из кармана
легкий шарф и накинул ей на плечи. Коуну стало  смешно.  Эта  трогательная
забота заставила его подумать, что и Вилли, и  Лилиан,  и  весь  их  кабак
страшно старомодны и благопристойны, несмотря на голых герлс,  на  вывеску
"Все что захотите", на пьяный разгул. Здесь все понятно и объяснимо. Здесь
нельзя захотеть того, что не укладывается в голове  нормального  человека,
не противоречит нормальным человеческим инстинктам и  побуждениям.  И  сам
Вилли напомнил Коуну какого-то квакера из давно  читанного  романа.  "Черт
знает, какие мысли лезут в голову", - ругнулся Коун про себя.
   Лилиан попросила сигарету. Вилли предупредительно щелкнул  портсигаром,
зажег спичку. "А, ведь они любят друг друга",  -  удивленно  констатировал
Коун. И ощутил что-то п