рожит  от
сильных ударов, она содрогается, как лист под ураганным  ветром,  световая
окантовка там, где дверь неплотно прилегает к раме, становится то шире, то
уже, в такт ударам. Со стенок, шурша, осыпаются пыль и известка. Я  слышу,
как куски стены скользят под обоями, будто под змеиной шкурой.
   - Сейчас, сейчас, - шепчу  я  твердыми,  как  высохшая  глина,  губами.
Зажмурившись, распахиваю дверь.
   Свет и тишина на миг ослепляют меня.
   Никого нет. Никого нет. Никого нет.
   Я беззвучно плачу, глядя на пустую, безлюдную площадку. На  меня  хмуро
смотрят обитые кожей темные двери соседей.
   Что же это? За что?
   Я возвращаюсь, закрываю двери. Цепочки я уже не  набрасываю.  В  полной
темноте я сажусь на тахту и сжимаюсь в комок. Я жду.
   Я жду, когда снова раздастся стук в моем мозгу.



АРТУР С ЗОЛОТЫМИ КОРОНКАМИ

   Второв отложил листки бумаги в сторону, посмотрел в лицо  доктору.  Тот
улыбался, не разжимая губ. Он протянул Второву галстук:
   - Вы так торопились познакомиться с реакцией "Нельсона",  что  позабыли
надеть эту существенную деталь мужского туалета.
   - Это чудовищно! - сказал Второв.
   - Возможно, но ведь все правда, не так ли?
   Второв покачал головой и сказал:
   - Нет! Это  не  правда.  Фактическая  сторона  изображена  относительно
правильно. Но об этом я сам ему рассказал, вернее,  ответил.  Он  оказался
неплохим  психиатром.  Куча  каверзных  вопросов,   которые   выворачивают
человека наизнанку. Но общее настроение, мои  чувства,  мои  мысли...  Это
ложь, ошибка! Я так не чувствую, не думаю! Этот человек хотя  и  похож  на
меня, но он -  не  я.  У  него  чужая  психология.  И  несвойственная  мне
обостренная чувствительность.
   Доктор внимательно наблюдал за ним.
   - А может быть, вы все же ощущаете нечто подобное?
   Второв не ответил.
   - Вам не нравится созданный машиной образ? Вы не хотите быть таким, но,
к сожалению...
   Две-три секунды молчания. Второв ждал.
   - ...вы такой есть на самом деле. В машину нужно верить, у нее в памяти
тысячелетний эмоциональный и логический опыт не только человечества, но  и
всей живой материи.
   Второв не торопясь стал повязывать галстук. Лицо его было спокойно.
   - И вы по-прежнему считаете, - продолжал доктор,  подойдя  вплотную,  -
что нельзя создать машину эволюции?
   - Что еще за машина эволюции?
   - "Нельсон", с его колоссальной фактической и ассоциативной памятью, со
стендами, где исследуется природа отдельных биохимических процессов, с его
задачей предсказания нового человека, - это и есть машина эволюции!
   - А, - откликнулся Второв. - Это вы его назвали машиной эволюции?
   - Мы его так назвали,  а  вы  на  собственном  опыте  убедились  в  его
интеллектуальной  силе,  не  правда  ли?  Весь  ваш  внутренний  мир   был
сконструирован   машиной   за   несколько   минут.   Это   мир    сложного
интеллигентного человека. В несколько  минут!  И,  хотя  вы  отрицаете,  я
чувствую, что машина права. Признайтесь, у вас была  магнитофонная  запись
голоса жены?
   - Ну, была.
   - Вы хоть слово о ней говорили машине?
   - Нет... пожалуй, нет. Говорил о существовании магнитофона.
   Доктор улыбнулся, повалился в кресло и торжественно задымил.
   - Эксперимент, что и говорить, впечатляющий, - негромко сказал  Второв,
- но я не особенно разбираюсь  в  электронике,  поэтому  для  меня  многое
непонятно.  Например,  как  перерабатывает  машина  информацию  о  частоте
дыхания,  пульса  и  тому  подобное.  Конечно,  поразительно,  что  машина
способна проникать в глубины мыслей и чувств на основе такой, казалось бы,
заурядной информации, как вопросы-ответы, потоотделение, размер зрачков  и
температура  кожи.  Тем  не  менее  человек,   писатель   например,   тоже
конструирует душевный мир героя, исходя из опыта и визуальных  наблюдений.
И здорово получается, как вам известно. Однако все это  не  может  служить
основанием для того, чтобы  считать  "Нельсона"  машиной,  работающей  над
улучшением рода человеческого. Я просто не верю во всю эту  затею.  Машину
можно  послушать,  но  и  только.  Частное   мнение,   ценность   которого
определяется его содержанием, не более. Не делайте из машины  кумира.  Она
всего лишь помощник человека. А решать  -  человеку.  У  вас  модель  мира
заслоняет сам мир.
   - Что об этом говорить, мистер Второв! - Доктор вскочил. - Мы  не  рабы
"Нельсона". Совсем наоборот. Но меня огорчает ваше неверие.  Мне  хотелось
заинтересовать вас нашей главной идеей.
   - Что ж, считайте, вы добились своего, - улыбнулся Второв.
   - Но не  совсем  так,  как  нам  бы  этого  хотелось.  Я  вижу,  вы  не
загорелись. Вас не вдохновили блестящие перспективы этой работы.
   - Нет, почему же? Все увиденное и услышанное мной достаточно интересно.
   - Вы не так говорите, дорогой Алек,  я  не  слышу  энтузиазма  в  вашем
голосе.
   - Что поделаешь, - рассмеялся Второв. - Возможно, мы  живем  на  свете,
чтобы разочаровывать друг друга.
   Доктор вежливо улыбнулся.  Они  замолчали.  Второв  собрал  листки,  на
которых  "Нельсон"  излагал  свои  впечатления  от  знакомства  с  молодым
советским  ученым.  Машина  отпечатала  их  на   русском   языке.   Ничего
удивительного в этом не было.
   - Если вы не возражаете, я возьму их с  собой,  -  нерешительно  сказал
Второв.
   - Пожалуйста. Только покажите это Джону.
   - Да, где же Кроуфорд? Мы с вами весьма интересно проводим время, но...
уже поздно.
   - Не беспокойтесь, он нас разыщет. Как только кончит, появится у  меня.
Он всегда сюда приходит. Кстати, могу продемонстрировать вам еще  кое-что,
некий  результат  наших  усилий.  Качество  человека   будущего,   которое
существует уже сейчас. К сожалению, я плохо владею русским языком, но это,
надеюсь, лишь усилит эффект... Вы посидите немного, а я кое-что напишу.
   Он схватил карандаш и стал старательно выводить русские буквы.
   Прошло не меньше часа, пока он был занят  этим  странным  делом.  Потом
удовлетворенно откинулся на спинку кресла и улыбнулся.
   - Возьмите это, - сказал он, протягивая Второву исписанные листы.
   "У меня теперь есть отдельная квартира в новом районе Москвы..."
   Что это? Второв стал лихорадочно сличать записи доктора с  машинописным
текстом "Нельсона". Сомнений быть не  могло.  Слово  в  слово!  Буковка  в
буковку. Совершенно непостижимо!
   Наступило тягостное молчание. Говорить Второву не хотелось, да и  не  о
чем было ему говорить. Он уже четко представлял уровень проблем,  решаемых
Кроуфордом. Еще один безумный поиск. Дай бог ему  удачи,  конечно.  Но  во
всем этом есть что-то патологическое. Второв был слишком здоровый, слишком
трезвый и нормальный человек, чтобы разделять  восторги  по  поводу  таких
сумасшедших затей.
   Доктор что-то обдумывал, покусывая золотыми  клыками  короткую  трубку.
Второв с отвращением принюхивался к запаху ароматического дыма.
   "В этом  табаке  может  содержаться  наркотик,  который  заставил  меня
болтать во время разговора с "Нельсоном", - внезапно подумал Второв.
   - Хотите посмотреть еще  один  документ,  созданный  машиной?  -  вдруг
спросил доктор.
   - Давайте, - неохотно отозвался Второв. - А что там?
   - После того как машина  сформулировала  задачу  о  сверхинтеллекте,  я
поставил перед ней вопрос о возможных путях  бессмертия  индивидуума.  Мой
эксперимент проводился в тех же условиях, что и ваш.  Я  сидел  в  том  же
боксе. И вот какой притчей мне ответил "Нельсон".
   Доктор положил  перед  Второвым  несколько  листков.  На  этот  раз  на
английском языке.


   "...Джон, как всегда, был флегматично спокоен. В его глазах  отражались
стол, бутылки и обидное равнодушие ко всему на свете. Но я знал,  что  под
его невозмутимой внешностью сейчас, как и всегда, бурлит  бешеная  страсть
коллекционера и искателя.
   Джон жаждал  необычного.  Он  коллекционировал  неожиданности,  ошибки,
промахи, удивительные случаи и небывалые факты. Он собирал и  изучал  все,
что ошарашивает и потрясает воображение и чувства. В его руках были зажаты
концы неведомой  паутины,  в  которой  билась  невероятность.  Его  всегда
обуревали сногсшибательные находки и новости, но он не всегда мог  с  ними
сладить. В таких случаях он вызывал меня. Так было и сегодня.
   Мы  немножко  помолчали,  разглядывая  кольца  дыма,  поднимавшиеся   к
потолку, где висела обильно  украшенная  стекляшками  люстра.  Потом  Джон
сказал:
   - Артур, ты знаешь, я, кажется, нашел его...
   - Короля?
   - Ага.
   Джон давно мечтал о центральной находке для своей коллекции  редкостей,
но до сих пор это ему не удавалось. И вот он говорит, что нашел его...
   - Что же это такое?
   - Он сейчас придет сюда...
   Я был разочарован. Значит, это человек. Плохо, так как в людях, как мне
казалось, нелегко найти что-либо из ряда вон  выходящее.  Все  люди  очень
похожи.
   - Ученый?
   - Нет.
   Тем хуже. Самая новая и ошеломляющая информация у тех, кто  впереди.  А
человек как таковой... Я представил себе, как по темной, плохо  освещенной
улице, над которой висит глухое, беззвездное небо, идет человек. Он шагает
по твердому асфальту, сунув  руки  в  карманы,  обычный  пешеход  обычного
города. Он проходит по тем  местам,  где  уже  проходили  миллионы  и  еще
пройдут миллиарды. Вечный пешеход вечного мира...
   Что несут на себе его согнутые плечи, какие слова застыли на его языке,
какие мысли, готовые вспорхнуть, затаились в складках его мозга?..
   Джон  надеется,  что  ты  удивишь  и  заворожишь  нас  новым  всплеском
неведомого. Посмотрим...
   Он родился из моего внутреннего взгляда, и, прежде чем я  успел  что-то
сказать, он уже сидел рядом с нами и пил из рюмки наш коньяк.
   Внешность у него была... Я не могу описать его  внешность,  мне  иногда
кажется, что ее у него вообще-то не было. Вернее, было у него то,  что  мы
привыкли называть внешностью, но в ней было больше от меня и от Джона, чем
от него самого. Я думаю, что уже потом мы просто придумали эту внешность.
   Конечно, это был безумец. Я сразу понял, что имею дело  с  сумасшедшим.
Удивительно, что Джону не пришла в  голову  та  же  мысль.  Стоило  только
взглянуть в его черные, горящие глаза...  Хотя  нет,  глаза  у  него  были
синие, глубокого морского оттенка, или... нет, они были бесцветные.  Белые
круги с темными точками зрачков. Очень страшно. А может  быть,  у  него  и
вовсе не было глаз. Одним словом, я говорю, что  потом  мы  с  Джоном  уже
многое напридумывали. И глаза, и прочее.
   Так вот, пока он пил горячий кофе, я понял, что  Джон  влип  в  грязную
историю. Конечно, это очень страшный человек. Он ненормален, ясное дело. И
вдруг этот субъект, которого Джон называл не  по  имени,  а  только  "вы",
поворачивается ко мне и говорит:
   -  Все  это  правильно.  Я  действительно  безумец,  но   форма   моего
сумасшествия, как мне кажется, представляет большой интерес для науки.
   Внезапно я заметил, что во время нашего коротенького разговора  ни  он,
ни я не открыли рта. А Джон даже не смотрит в нашу сторону. Мне стало  так
жутко, что ноги похолодели. Я откашлялся и говорю:
   - А в чем же, простите, эти странности?
   Он улыбнулся беззаботно и пленительно, показав мне свои золотые зубы.
   - Давайте я вам все расскажу по порядку, а вы уж сами будете решать.
   Я привожу  его  рассказ  почти  дословно,  если  только  можно  сказать
что-нибудь дословно об этом типе.
   - Видите ли, - промолвил он, - мое безумие,  хотя  я  его  безумием  не
считаю, нисколько не похоже на поведение тех психов, которые  отсиживаются
в больницах. Разница между нами очень простая.
   Я посмотрел на Джона. Тот слушал молча, с интересом,  но,  как  обычно,
чуть индифферентно.
   - У обычных психопатов, - продолжал незнакомец, - искажено  отображение
реального   мира.   В   их   мозгу   запечатлена   изуродованная   картина
действительности, поэтому они все время попадают впросак. Со мной  в  этом
отношении все в порядке. Я вижу мир таким, как  он  есть,  очень  верно  и
очень точно. Поэтому я не сижу в сумасшедшем доме. Но со  мной  происходит
другое, и я скорее уголовная личность, опасная для общества и государства,
чем психический больной.
   Он отхлебнул черный напиток и продолжал:
   - Я не ведаю, что творю. Иногда это бывают совершенно сказочные вещи. А
иногда, наоборот, безумно глупые.
   Впервые это случилось в детстве. Мы с приятелями катались  в  лодке  на
реке. Я тогда не умел плавать, а в нашей компании попался  один  подлый  и
трусливый парень. Он перевернул лодку и, когда  я  стал  тонуть,  бросился
прочь. Остальные поддались панике и поплыли в разные  стороны.  Я  остался
один, и дело мое было плохо  -  мы  находились  посредине  реки.  Внезапно
что-то произошло, и  я  лег  на  волны.  Они  показались  мне  твердыми  и
ребристыми, как засохшая грязь проселочной дороги. Я  лежал  очень  долго,
пока эти идиоты не подогнали ко мне лодку...
   Потом наступил перерыв. Прошло около двадцати пяти лет, когда Оно вновь
повторилось. Правда, далеко не в такой  спасительной  форме.  Была  война.
Однажды по сигналу военной  тревоги  нам  пришлось  выбегать  из  большого
здания казармы. И вдруг я  почувствовал,  что  не  могу  пройти  в  широко
открытые  двери.  Передо  мной  мелькали  спины,  ранцы  и  автоматы  моих
товарищей, а я стоял и смотрел и знал, что мне  нельзя  пройти  через  эти
двери. Капитан рявкнул: "Давай! Чего стал?!"  Я  побежал  и...  с  размаху
наскочил на какую-то невидимую преграду.  Мне  показалось,  что  там  была
стеклянная стена.  Даже  звон  пошел,  как  будто  ударили  по  фарфоровой
тарелке. Я в кровь разбил лицо и больно  ударился  грудью.  Когда  капитан
увидел, как я расквасился, он махнул рукой и выбежал. А я остался  один  в
здании. Я пытался пролезть в окна, но они были  такими  же  непроницаемыми
для меня. Рухнула бомба, угодила в казарму  и  погребла  меня.  Я  получил
серьезную контузию и провалялся до конца войны в госпитале. А после  войны
мир вокруг меня совершенно перевернулся. Я никогда не был  уверен  в  том,
что со мной произойдет. Главное, что я все  воспринимаю  очень  нормально.
Никаких логических заскоков, никаких галлюцинаций, видений. Все  в  полном
порядке - и зрение, и слух, и  рефлексы.  Но  стоит  мне  начать  что-либо
делать... Сплошные чудеса  и...  анекдоты.  Ни  за  что  нельзя  ручаться.
Минутами я обладаю высшим могуществом. Но я никогда не знаю, когда Оно  ко
мне придет, в какой форме Оно будет и надолго ли во мне сохранится.  Порой
я бываю слаб, как ребенок. Самое настоящее безумие, когда... Да, вот  так,
- сказал он, помолчав, - и все же мне порой кажется, что я в какой-то мере
сам как-то руковожу этими чудесами. Нет, нет, конечно, я никогда не  знаю,
что будет, и не знаю, чем все кончится и за какой срок, но все же...  Есть
какой-то миг, совсем короткий, буквально секунды, когда как  будто  молния
тебя ударит и ты уже знаешь, что сейчас  начнется...  И  знаешь,  как  все
пойдет. Да что говорить! - вдруг вскричал он. - Ведь вы мне все  равно  не
верите?
   Я опять ощутил жуткое чувство падения с большой высоты.
   - Вот ему, - он кивнул на Джона, - я уже как-то показал,  что  я  могу.
Теперь он верит, что я самый оригинальный человек на земле. А  вы,  Артур,
как?..
   - Что делать? - улыбнулся я. - Научный работник не может верить словам,
ему нужен эксперимент.
   - Хорошо. - Он как-то странно посмотрел на меня. - Я согласен.
   - Но вы же сами говорили, что не знаете, когда это найдет на  вас.  Как
же мы...
   - Давайте собираться у меня каждый вечер, пока он не сможет  что-нибудь
показать, - вмешался Джон.
   - Идет.
   Мы стали прощаться с Джоном. Он вывел  нас  на  лестничную  площадку  и
сказал:
   - Завтра в восемь у меня.
   Мы вышли на ярко освещенный проспект,  по  которому  пробегали  машины.
Незнакомец поднял воротник и шел, задумчиво покашливая. У  перекрестка  он
глухо сказал:
   - Мне направо. До свиданья, Артур.
   Я пошел прямо по проспекту, раздумывая о сегодняшнем вечере.  Ничто  не
подтверждало, что Джон  действительно  сделал  ценную  находку  для  своей
коллекции редкостей. Вряд ли этот человек годится в  короли.  В  нем  есть
что-то, но пока это сплошной детский лепет... Ни  одного  факта,  какие-то
сказки, намеки... Ерунда. Но, с другой стороны,  Джон  не  такой  человек,
чтобы его можно было удивить новой формой сумасшествия. Нужно будет завтра
утром позвонить ему, узнать, что мог показать ему этот человек.
   Вдруг я услышал за спиной быстрые шаги. Я обернулся и чуть не упал. Там
стоял он.
   - Погоди! - Глаза его горели, губы дрожали от возбуждения.
   Он протянул руку, и моя ладонь прилипла к ней. И, хотя наши пальцы были
разжаты, я не мог оторвать своей руки.
   - Зачем откладывать? - шептал  он.  -  Зачем  откладывать?  Ты  увидишь
сейчас, как это бывает, как оно случается!
   Не выпуская моей руки, он корчился в конвульсиях, лицо его помертвело.
   - Я вот что сделаю... я вот что  сделаю.  Ты  поверишь,  на  всю  жизнь
поверишь, всегда будешь помнить...
   Ужас и отвращение наполняли меня. Но я не мог сдвинуться с  места.  Мои
ноги,  словно  приваренные  невидимым  сварочным  швом  к   асфальту,   не
двигались.
   Все происходило так быстро, что я успевал только воспринимать  события,
не осмысливая их.
   Внезапно  он  выбросил  левую  руку,  и  она  вонзилась  мне  в  грудь.
Постепенно рука погружалась все глубже и глубже, я уже видел совсем близко
перед своим лицом его бешеный  взгляд,  оскаленные  зубы,  ощущал  горячее
дыхание.
   - Я войду в тебя, я буду всегда  в  тебе,  -  шептал  он,  -  тогда  ты
поверишь в меня...
   Я почувствовал, что его туловище на какой-то миг прилипло к моему  телу
и... исчезло. Боль, резкая, неистовая боль  пронзила  меня.  Я  крикнул  и
побежал..."
   - Странный рассказец, - сказал Второв, откладывая записки в сторону.  -
Ваш вычислительный центр не по праву носит  свое  имя.  "Нельсон"  ему  не
подходит. Лучше было бы "Эдгар По" или на крайний случай "Хемингуэй". Он у
вас не вычисляет, а сочиняет.
   - Вы полагаете? А мне  ответ  кажется  предельно  ясным.  Речь  идет  о
перевоплощениях,  которые  так  обычны   в   сказаниях   древних.   Первые
представления о молекулярной транспортировке связаны с  теорией  теософов.
Бессмертие индивидуума начнется тогда, когда  будут  созданы  молекулярные
копии. Их можно будет передавать от человека к животным.
   - Простите, - Второв  резко  встал,  -  это  очень  интересно,  но  мне
действительно пора идти.
   - Ну, если так, - разочарованно  сказал  доктор,  -  я  сейчас  позвоню
Джону. Он зайдет за вами.
   Второв наблюдал за стариком. Сейчас было ясно, что доктор  очень  стар.
Что-то в нем приковывало внимание Второва. Какая-то деталь, такая  обычная
и в то же время чем-то неприятная и неожиданная.
   "Зубы. У него золотые зубы, - подумал Второв. - Мало ли у кого  золотые
зубы!"
   Дверь в каюту широко распахнулась, и вошел Кроуфорд.
   - Вот вы где! А я вас ищу. - Кроуфорд был грязен и весел. - Он вам  еще
не вывихнул мозги своими теориями?
   Второв покачал головой. Нет, нет, ему было очень  интересно  и  полезно
побеседовать с доктором.
   - Ну и хорошо. Простите, что я вас  столь  негостеприимно  покинул.  Но
теперь, поскольку я освободился,  мы  можем  продолжить  наш  разговор,  -
сказал Джон. - Итак, мы как будто остановились...
   "Опять  разговор?"  -  с  ужасом  подумал  Второв  и,  попрощавшись  со
стариком, пошел к выходу. Кроуфорд закрыл дверь, бросив на прощанье:
   - До свиданья, Артур.
   Второв чуть не подпрыгнул. "Артур?! И золотые  зубы?  Артур  и  золотые
зубы..."
   В каюте Кроуфорда все оставалось на местах. Недопитый джин  и  банки  с
грейпфрутовым  соком,  неначатая   бутылка   виски,   пепельница,   полная
окурков...
   Кроуфорд торопливо опрокинул рюмку, Второв выпил немножко сока и встал.
   - Что у вас там приключилось, Джон? К чему были эти скафан