душек.
   - Так что же это было? - спросил он.
   - Эксперты полагают несчастный случай... или самоубийство. Я  не  знаю,
что и думать. Рита  оказалась  на  высоковольтных  контактах,  по  которым
поступает питание на нашу кварк-нейтринную пушку.
   - Там что, нет ограждения?
   - Да боже мой, конечно, есть! Вертикальные  сетки.  Впечатление  такое,
будто она подпрыгнула и упала туда. Причем упала спиной. Эксперт  говорит,
что ее что-то отбросило и она перелетела через ограду.
   Второв помолчал и спросил:
   - У нее нет мужа?
   - Нет... Она была очень способная. Я прямо теряюсь, с кем ты там теперь
будешь работать.
   - А Недельский?
   - Э, классификатор! Да и характерец не дай бог.
   - Она что, работала одна?
   - Вот в том-то и беда, что одна. За это с меня сейчас шкуру снимают.  У
нас нельзя, чтобы вечером меньше двух человек оставалось. Но Рита работник
опытный и проверенный. Сама инструкции по технике безопасности составляла.
И вот надо же... - Филипп сокрушенно покачал головой.
   Он прошелся  по  кабинету,  выглянул  в  окно,  словно  там,  в  темном
ароматном лесу, прятался ответ на мучившую  его  тревогу.  Но  лес  только
сочувственно прошумел, покивал ветвями и верхушками сосен и затих.  Филипп
отвернулся от окна, вздохнул.
   - Ты понимаешь, Саша, не нравится мне это дело. И неважно, самоубийство
здесь или действительно несчастный случай. Дело в  другом,  в  обстановке.
Сама атмосфера  эта...  -  Он  покрутил  пальцами  в  воздухе,  показывая,
насколько ему не нравится атмосфера института.
   Второв внимательно слушал. Филипп вызывал в нем сочувствие.
   - Ты понимаешь,  Саша,  я  плохо  знаю  наш  институт.  Я  постоянно  в
командировках, на заводах, на селе. Мое дело - внедрение.  Я  и  Кузовкина
плохо знал, то есть, в общем-то, знал, но так  же,  как  твоего  Кузьмича.
Когда Кузовкин погиб...
   - Я знаю...
   - Хорошо, но учти: он погиб в той же комнате, что и Рита. Причем она же
тогда экспериментировала с ним. Чудом осталась жива. Взрыв был такой,  что
всю комнату разнесло, пожар - и от Кузовкина  почти  ничего  не  осталось,
одна пыль. Это, между прочим, тоже очень подозрительно: от него - пыль,  а
она целехонька.
   - Ночью тоже был взрыв?
   - Нет, сейчас взрыва не было. Просто Рита попала под высокий вольтаж...
обуглилась... страшная картина.
   Второв с интересом взглянул на Филиппа.
   "Детектив какой-то получается, - подумал он. - И зачем  только  я  сюда
ввязался!"
   - Они ставили какие-то эксперименты?
   - Да, конечно, - ответил Филипп.
   - Наверное, опасные?
   - А вот на это могут ответить только они сами.
   - Но Рита после смерти Кузовкина давала показания? Или  этим  никто  не
интересовался?
   - Конечно, давала! И  неоднократно.  Объяснение  простое  -  взорвалась
нейтринная пушка. Вернее, даже  не  вся  пушка,  а  узел  фокусировки.  Ты
знаешь, там развиваются высокие температуры, и его приходится охлаждать...
Одним словом, установить точную причину не удалось. Риту оставили в покое.
С тех пор ее считали слегка не в себе. То ли на почве контузии от  взрыва,
то ли она так была потрясена  гибелью  Кузовкина,  что  это  вызвало,  так
сказать, тихое помешательство...
   Филипп возбужденно прошелся по комнате.
   - Ты пойми меня правильно, Саша. Я  просто  не  могу  заниматься  всеми
этими вопросами. Я чувствую - здесь какая-то тайна, может быть даже драма,
но не могу же я заниматься всем на свете! Я определенно чувствую,  я  даже
уверен, что Кузовкин ставил  совместно  с  Ритой  какие-то  очень  опасные
опыты,  за  что  и  поплатился  жизнью.  Риту,   очевидно,   это   страшно
травмировало. Но что, как, почему - я не могу разобраться...
   - Прости, я перебиваю. Что представлял собой Кузовкин как ученый?
   Филипп задумался.
   -  Как  тебе  сказать...  Бесспорно,  человек   талантливый.   Академик
как-никак! С оригинальным  мышлением...  Его  научное  кредо  сводилось  к
прославлению эклектического метода в науке. Он считал,  что  время  чистых
наук кончилось, и даже... время наук,  возникающих  на  стыке,  всех  этих
биофизик, химических физик, биохимий  и  так  далее,  тоже  кончилось.  Он
говорил, что природа эклектична по своей  сути  и  подход  к  ее  изучению
должен  быть  эклектичным.  Отсюда  появление   таких   его   работ,   как
"Симфонический принцип митоза" [митоз -  клеточное  деление],  "Психология
макромолекул  живой  ткани",  "Революционное  и  эволюционное   учение   о
генах"... Ну, да ты знаешь.  Эти  работы  здорово  нашумели.  Сначала  как
анекдот, потом их стали цитировать.
   - Особой популярностью они, кажется, не пользовались, - вставил Второв.
- Над ними посмеивались...
   - По-разному бывало, - уклончиво сказал  Филипп.  -  У  Кузовкина  было
немало  сторонников  и  даже  последователей.  Но...  самое  главное,  что
покойный академик не  оставил  цельного  учения.  Его  блистательные  идеи
изложены в статьях, выступлениях, докладах. Но ни одного  фундаментального
труда. Поэтому учение  Кузовкина  часто  воспринимается  в  юмористической
форме.  Особенно,  говорят,  академик  чудил  последнее  время.  Сам  я  в
институте бывал редко, я уже говорил тебе, но мне рассказывали про старика
потрясающие вещи.  Однажды  на  защите  какой-то  диссертации  он  занялся
проверкой цифрового материала, прологарифмировал около  сотни  пятизначных
цифр и нашел ошибку. Причем логарифмы он брал  по  памяти  и  ни  разу  не
ошибся. Представляешь?
   - Чудовищно! Просто не верится. Феномен. - Второв опять вспомнил  вдруг
"Арлтон" и свое знакомство с Артуром. Тот тоже  обладал  великолепной,  до
патологии, памятью! Чертовщина какая-то! Получалось, что  все  в  мире  не
просто взаимосвязано и взаимообусловлено.
   Получалось, что мир похож на паутину, в которой бьется он, Второв.  Вот
как получалось. Потому и тут не стал он додумывать до конца,  доискиваться
до причинно-следственных звеньев, которые, возможно, тянутся туда,  назад,
в трюмы белого парохода. Просто выкинул  все  из  головы.  Когда  приходит
беда, тут уж не до умствований.
   -  Вот  так.  Потом  оказалось,  он  помнит  всю  таблицу   натуральных
логарифмов. "Почитал ее как-то на ночь, -  сказал  он,  -  и  запомнил,  и
теперь из головы нейдет, все помню". - Филипп  включил  вентилятор,  чтобы
разогнать табачный дым.
   - Это уже не первая легенда о Кузовкине,  которую  я  слышу,  -  сказал
Второв, - но до  сих  пор  не  могу  свыкнуться  с  мыслью,  что  подобное
возможно. Тем  более,  что  раньше  за  ним,  кажется,  ничего  такого  не
замечали. Какой-то предсмертный взрыв гениальности. То, что ты  рассказал,
напоминает мне о  людях,  способных  автоматически  перемножать  и  делить
огромные многозначные числа. В прошлом были, да и  сейчас,  говорят,  есть
такие мастаки. Но, как правило, они проявляли свои диковинные  способности
с малых лет. А у Кузовкина все наоборот - под старость... Впрочем, я  знаю
один случай... - Опять перед его глазами встал Артур. Еще бы! Эта  история
с  таблицей  логарифмов  очень  уж  напоминала  случай  с  железнодорожным
расписанием, которое намертво запомнил Артур. - Нет, я не  совсем  уверен,
что там было такое же...
   Филипп пожал плечами и промолчал.
   - Однако сейчас речь не  о  Кузовкине,  -  сказал  он.  -  Речь  о  его
лаборатории и той работе, которую она должна выполнять. Я очень тебя прошу
вплотную заняться этим. Не вникай ты, ради бога, во все их дрязги.  Нечего
копаться в прошлом. В первую очередь нужно  решить  вопрос  с  космической
темой, потому что  нам  за  нее  будет  наибольший  нагоняй.  Затем  нужно
организовать коллектив на выполнение  плана,  они  за  эти  полгода  после
смерти Кузовкина почти ничего  не  сделали,  они  большие  должники  перед
институтом.
   - Хорошо, - сказал Второв, -  я  согласен.  Буду  совместительствовать,
буду тянуть лямку... пока. До первой подходящей  кандидатуры.  Как  только
кто-нибудь у вас появится, я сразу уйду.
   - Есть! -  У  Филиппа  крепкое,  деловое,  подбадривающее,  руководящее
рукопожатие.
   "...Все же дни удивительно повторяются,  -  думал  Второв,  разглядывая
лицо Недельского. - Вчера был такой же ритм,  такой  же  темп  в  развитии
событий и, кажется, такой же результат... хотя до ночи еще далеко. Вначале
я помнил о письме, потом события совсем отшибли мне память. Сегодня с утра
я еще помнил, что говорил с Верой по телефону, что  она  здесь,  рядом,  в
Москве, что ее можно увидеть... А сейчас... смерть  Риты...  Что  все  это
значит?"
   - А значит это одно, товарищ  Второв,  -  холодно  говорил  Недельский,
устало щуря глаза, - поскольку я  никакого  отношения  к  работе  товарища
Манич...
   - Это кто Манич?
   - Рита, Рита Самойловна... Так вот, я продолжай. Поскольку  я  никакого
отношения к работам, проведенным Манич, а еще раньше академиком Кузовкиным
совместно с Манич, не имел и не имею, я не смогу ответить на  интересующие
вас вопросы по теме номер семнадцать тысяч триста пятьдесят восемь.
   - Поскольку я ваш новый заведующий...
   - Исполняющий обязанности! - уточнил Недельский.
   - Да,  ваша  осведомленность  обескураживает.  Так  вот,  я  продолжаю.
Поскольку я ваш начальник,  постольку  я  буду  просить  вас  собрать  все
имеющиеся в лаборатории материалы по теме номер  семнадцать  тысяч  триста
пятьдесят восемь.
   - И это я не смогу выполнить, так как я не допущен к секретной  работе,
а указанная тема является секретной.
   "Издевается, гад! За что он так невзлюбил меня? Или завидует? Сам хотел
занять место Кузовкина, да Филипп не дал?  А  меня  заставили...  Господи,
почему ты бодливым  коровам  рога  не  даешь?  Дай,  и  они  успокоятся...
Успокоятся ли?"
   - Хорошо, я займусь этим вопросом сам. - Второв пружинисто  поднялся  с
места. - Вы свободны.
   Лаборатория, где произошло несчастье, уже была проверена,  осмотрена  и
обследована теми представителями власти, на обязанности которых лежал этот
печальный долг.
   "Зафиксировали несчастный случай. Очередная жертва  науки.  Отброшенная
от аппарата Рита перелетела через ограду и попала на  контакты.  Директор,
конечно, заработает выговор.  Инженер  по  технике  безопасности  -  тоже.
Ограждения  должны  быть  сферическими".   Второв   внимательно   осмотрел
лабораторию. Большая, светлая, с окном, выходящим в лес.  Посреди  комнаты
установлена нейтринная пушка, напоминающая обычную кобальтовую  установку,
широко  применяемую  в  медицине.  Под  пушкой  -  операционный  столик  с
подвижной  кареткой.  От  сотрясения  каретка  сдвинулась.  В  одном  углу
письменный стол, накрытый плексигласом, в другом - большой железный сейф.
   - Вот здесь и произошло, - рассказывал Сомов, которого Второв  встретил
в коридоре и попросил показать место  гибели  Риты.  -  Как  ее  от  пушки
отбросило, она перевернулась - и на шины.
   Второв посмотрел. На толстых,  с  руку  толщиной,  медно-рыжих  полосах
темнели два черных пятна...
   "Нехорошо все это. Темная история. Трудно поверить, что  такой  опытный
человек, как Рита, мог быть так по-детски неосторожен. Ведь сама  по  себе
нейтринная пушка - безопаснейшая вещь. Это не рентген, не гамма-установка.
Безобидные кварк-нейтрино, поток которых  пронизывает  Вселенную.  Правда,
здесь их концентрация высока,  но  она,  как  показали  опыты,  совершенно
безопасна для человека. Нет, пожалуй,  Филипп  прав:  все  это  напоминает
самоубийство. - Второв вздохнул.  -  Ну  ладно,  посмотрим,  что  она  тут
писала".
   Он присел к столу, начал перебирать бумаги. Ничего  особенного  там  не
было:  протоколы  профсоюзных  собраний  (Рита   была   профоргом),   план
лаборатории на следующий  год,  заметки,  черновики  переводной  работы...
Второв открыл стол и удивился. Все ящики стола пустовали, только  в  одном
из  них  валялось  несколько  листиков  чистой  бумаги.  Вот  так  научный
работник! Неужели она все результаты опытов держала в голове?  Где  же  ее
записки по секретной тематике? В спецотделе в  блокноте  по  теме  N_17358
написано только, что от Госкомитета получен образец общим весом  5  г  под
индексом "А'". И больше ни слова. Эта запись сделана десять месяцев назад,
за семь месяцев до гибели Кузовкина. Не могла  же  она  держать  секретные
документы дома! А почему бы и нет? Все может быть...
   Второв растерянно осмотрел стол. Там стояла маленькая колбочка, на  дне
которой лежала щепотка серебристого порошка. Может, это образцы?
   Пока Второв рассматривал содержимое колбочки, Сомов с интересом  следил
за ним. Ему нравилось новое начальство. Спокойный,  уважительный  человек.
Не повезло ему, с ходу попал в передрягу.
   Второв вздохнул.
   "Нет,  пожалуй,  это  всего  лишь  алюминиевая  краска.   Ею   окрашена
металлическая станина кварк-нейтринной пушки".
   - Сергей Федорович, откройте, пожалуйста, сейф, посмотрим, что там.
   - А он уже открыт, Александр Григорьич, его  оперативники  еще  с  утра
смотрели.
   - То оперативники, а то мы с вами. У нас  различные  цели.  Они  искали
причину несчастного случая, а мне нужны материалы по работе.
   -  Пожалуйста,  я  только  говорю,  что  он   уже   открыт.   -   Сомов
предупредительно раздвинул тяжелые железные дверцы сейфа.
   Металлический шкаф состоял из двух половинок. На верхней  полке  лежали
папки с бумагами и канцелярские книги, в которых научные работники  обычно
ведут записи опытов.  Внизу  стояли  большие,  литров  на  десять,  сосуды
Дьюара, закрытые войлочными крышками.
   Второв снял несколько папок. Сразу же в глаза ему бросилась размашистая
надпись, сделанная уверенной  мужской  рукой:  "Тема  N_17358,  начата  10
августа..."   Второв   открыл   папку   и   прочел:   "Исходные    данные,
рентгеноструктурный анализ, физико-химические характеристики..."
   - Она! Попалась, птичка!  -  Он  захлопнул  тетрадь.  -  Теперь  все  в
порядке.
   - Ну, вот и хорошо, - с удовлетворением сказал Сомов.
   - Чей это почерк? - Второв указал на подпись на обложке.
   - Это? Покойного академика.
   - Кузовкина? - зачем-то переспросил Второв.
   - Точно. Я  его  руку  знаю,  столько  раз  заявление  об  отпуске  мне
подписывал.
   Второв внимательно посмотрел на механика.  Что  ж,  это  тоже  источник
информации, глас народа, так сказать. Может, он прольет свет на  кое-какие
неясные детали...
   - Вы хорошо знали академика? - спросил он Сомова, открывая дьюар.
   - Конечно, десять лет вместе работали. Первое время я у самого работал,
а потом меня перевели в группу Недельского.
   - Что это?
   Сосуд доверху был заполнен серебристым порошком.
   - Алюминиевая краска? Зачем же ее прятать в сейф? Разве это дефицит?
   Сомов с  недоумением  посмотрел  на  порошок.  Второв  один  за  другим
открывал дьюары.  Все  они  были  заполнены  одним  и  тем  же  веществом,
удивительно напоминающим алюминиевую пыль. По внешнему виду это был тот же
порошок, который покоился на дне маленькой колбочки.
   - Не знаю, - протянул Сомов, - здесь командовала Риточка, и сюда никого
не допускали.
   - Ладно, - бросил Второй, - сейчас разберемся в записях, тогда,  может,
станет ясно, что это такое. А вы с Ритой Самойловной работали?
   - А как же! Она  же  первый  помощник  у  Кузовкина  была,  так  что  я
несколько лет у нее под началом ходил. Очень хорошая женщина. Здорово мы с
ней работали. Обижаться не приходилось.  И  работала  хорошо,  и  отдыхать
умела - повеселиться,  посмеяться.  Славный  человек!  -  твердо  заключил
Сомов.
   - Что-то я не заметил в ней особого веселья, - сказал Второв,  извлекая
папки из сейфа и укладывая их на столе. - Даже  наоборот.  Она  показалась
мне вчера грустной и чем-то расстроенной.
   - Эх, ну что же вы хотите... Это все после смерти  Аполлоши.  Простите,
мы так  покойника  меж  собой  называли,  очень  уж  имя-отчество  у  него
закрученное. После смерти  старика  она  совсем  другим  человеком  стала.
Сильно на нее его гибель подействовала. Куда там!
   - Почему?
   - Да как вам сказать... - Сомов замялся. - Они же ведь родные были.
   - Как так - родные?
   - Любовь между ними была. Очень уж она его любила. Да и он тоже...  Его
смерть на нее подействовала. А потом, как хотите, своими  глазами  видеть,
как человек погиб, - это хоть кого с ума стронет.
   - И она тронулась?
   - Не то чтоб совсем... Но появилось у ней такое, что раньше за  ней  не
замечали. Молчаливая - это само собой,  а  все  же  нельзя  здравый  смысл
совсем терять. Всем о смерти старика рассказывала. Поговаривать стали, что
сидит по ночам она здесь, в институте, то плачет, то  смеется.  Недельский
слышал...
   - Спасибо вам, Сергей Федорович,  за  интересную  беседу  и  помощь,  -
прервал его Второв. - Вы идите, а я здесь поработаю немного.
   Когда механик ушел, Второв погрузился в чтение документов.  Результатом
лихорадочного перелистывания книг явился телефонный звонок директору.
   - Филипп, ты можешь меня принять? Чем быстрее, тем лучше.
   - Через полчаса, дорогой. А что, очень серьезно?
   - Не знаю, очень ли. Но есть о чем поговорить.
   - Хорошо, Саша, приходи.
   "Ага! "Саша", "дорогой"... Подействовал отпор. Командуют  только  теми,
кто ожидает команды".
   Второв собрал свои записи, спрятал лабораторные журналы в сейф и вызвал
Сомова. В его присутствии он насыпал  из  дьюара  в  колбочку  серебристой
пыли, закрыл ее пробкой и сказал:
   - Поезжайте в Москву, в  мой  институт.  Найдите  там  моего  аспиранта
Фролова и передайте ему вот это и записку.
   Сомов с опаской взял колбочку.
   - А оно... не радиоактивное?
   Второв улыбнулся и указал на карандаш в карманчике пиджака:
   - Это индикатор.  Как  видите,  он  безмолвствует.  Значит,  действуйте
смело.
   - Будет сделано.


   - ...Многоуважаемый Филипп Васильевич, - торжественно  говорил  Второв,
расхаживая по кабинету директора, - я  потратил  четыре  рабочих  часа  из
шести на изучение материалов Кузовкина и, кажется, кое-что понял. Здесь  у
меня все записано,  но  лучше  я  тебе  изложу  устно...  Конечно,  многое
остается загадочным, но все же положение яснее, чем  это  было  вчера  или
даже сегодня утром. Диковинные штуки происходят у тебя в институте товарищ
директор, скажем прямо...
   - Вера Ивановна, никого не пускать!  Телефон  только  междугородный.  -
Филипп уселся поплотнее в своем кресле. - Давай выкладывай, Шерлок  Холмс,
свои соображения и идеи.
   - Десять месяцев  назад  твой  институт  получил  ампулу  с  веществом,
обозначенным буквой "А'". Что это за  вещество?  Из  справки,  приложенной
комитетом, следует, что указанное вещество было  извлечено  из  контейнера
одной  нашей  межпланетной  станции,  которая  была  отправлена  в  космос
несколько лет назад. На борту этой станции находился  набор  биологических
объектов.  Там  были  мыши,  земноводные,  насекомые,  микробы,  вирусы  и
различные биологически активные вещества: белки,  аминокислоты,  ферменты,
нуклеиновые кислоты,  -  одним  словом,  известный  ряд  живой  материи  и
жизненно важных веществ.  Во  время  старта  ракетоноситель  на  последней
ступени превысил вторую  космическую  скорость,  и  межпланетная  станция,
вместо того чтобы описать эллипс и возвратиться на Землю, ушла  к  Солнцу.
Где она болталась эти годы, знать нам не дано. Только в  прошлом  году  ее
совершенно случайно  засекли  вблизи  Луны.  Лягушка-путешественница  была
изрядно потрепана; очевидно, в космических далях ее не раз  бомбардировали
метеоритные дожди.
   - Я что-то не очень понимаю...
   - Ты хочешь ясности?  Наберись  терпения  и  слушай...  Итак,  на  этой
станции целой и невредимой оказалась только  эта  ампула,  о  которой  шла
речь. Поскольку содержимое ее имеет некоторое  отношение  к  биологии,  ее
направили Кузовкину на  исследование.  Академик  заинтересовался  объектом
исследования.  Вещества  было  мало,  и  он  начал  с  физических  методов
исследования. Рентген,  спектральный  анализ,  инфракрасная  спектроскопия
показали,