арточку,   справку   о   расовой
полноценности, плацкарту - солдатской книжки не было. Он отчетливо помнил,
как человек с седыми висками вместе с остальными  документами  дал  ему  и
солдатскую книжку. Фельдфебель запаса Пауль Дитрих, легко ранен на Сомме в
1915 году, награжден "железным крестом", размер  противогаза  третий.  Там
говорилось и о язве двенадцатиперстной кишки.
   Все это тревожно вспыхивало в памяти  Карстнера,  пока  он  лихорадочно
ощупывал свои карманы. Он даже заглянул под стол,  не  упала  ли  случайно
туда эта проклятая книжка.
   - Ну?!
   -   Я,   кажется,   оставил   солдатскую    книжку    дома,    господин
унтер-штурмфюрер, - упавшим голосом сказал Карстнер.
   Теперь он был совершенно спокоен. Он  знал,  что  сейчас  его  заберут.
Самое страшное уже случилось. Все остальное не стоит волнения. Просто  ему
предстоит еще раз пережить это. Вряд ли оно надолго затянется.
   - Вам придется пойти с нами.
   -   Возможно,   солдатская   книжка   лежит   в   чемодане,    господин
унтер-штурмфюрер. Мой чемодан в купе экспресса "Гамбург-Копенгаген".  Если
вы позволите...
   - Дайте вашу плацкарту.
   Он взял плацкарту и осветил ее фонарем. В репродукторе объявили отбой.
   -  Ташке!  -  Унтер-штурмфюрер  подозвал  второго  эсэсовца.   -   Всех
проверили?
   - Точно так, унтер-штурмфюрер. Все в порядке.
   - На шестом пути вы найдете экспресс "Гамбург-Копенгаген". Получите там
чемодан вот по этой плацкарте.
   Карстнер понял, что все кончено. Он подумал,  что  не  хватает  только,
чтобы при обыске у него  нашли  английские  фунты  с  одинаковым  номером.
Унтерштурмфюрер стоял к нему спиной и  разговаривал  с  Ташке.  Неуловимым
движением  руки,  на  которое  способны  только  карманные  воры  и  люди,
прошедшие концентрационные лагеря, он вытащил бумажник и по уклону  далеко
задвинутых под стол ног спустил его На пол. Бумажник упал без звука.
   - Пойдете с нами, - обернулся к нему унтерштурмфюрер.
   - Но мой поезд, господин офицер... Я же не успею на поезд...
   - Поедете следующим. Мы дадим вам справку.
   - Но...
   - Не валяй дурака! На выход, живо!
   Теперь с ним разговаривали настоящим языком. Пререкаться далее не  было
смысла. Карстнер встал из-за стола и пошел к двери.



2

   "Сказал я ей: "Дарю тебе сердце мое", - а она отвечает: "Ну что ж,  для
него у меня есть футляр на "молнии"..." И увидел я, что сия  девица  лицом
благообразна и умом находчива. И тогда порешил я приобщить  одну  особу  к
лику святых путем медленной пытки на костре любви..."
   - Мильч! К тебе пришли.
   Лаборант электрофизической лаборатории Роберт Мильчевский спрятал мелко
исписанный лист бумаги в стол.
   Черти, не дают творчески  поработать!  Похоже,  что  Вадька  так  и  не
получит завтра этого письма. Придется дописывать дома. Неприятно. В отделе
создается явно нездоровая атмосфера. Скоро дело дойдет до того,  что  весь
рабочий  день  придется  посвятить   выполнению   плана   или   беседе   с
посетителями. Грустно, девушки.
   Мильч вышел в институтский коридор. Солнечный свет  из  огромного  окна
падал на серый пластиковый пол, усиленно шлифуемый в течение рабочего  дня
подметками докторов, кандидатов и неостепененных товарищей.
   Театр начинается с гардеробной, так  полагал  великий  режиссер.  Наука
кончается в коридоре,  так  думал  Мильч.  Зато  начинаются  дипломатия  и
сплетни. Здесь ученые бросаются идеями, обмениваются симпатиями, заключают
союзы. Мильч посмотрел по сторонам, отыскал посетителя.
   Возле окна  стоял  молодой  человек,  нетерпеливо  барабаня  костяшками
пальцев по подоконнику. Вокруг его гладко причесанной  головы  развевалось
радужное апостольское сияние, за спиной сонм мечущихся пылинок поднимал  и
опускал легчайшие ангельские крылья.
   Мильчевский сразу узнал эту фигуру,  тонкую  и  подвижную,  похожую  на
вопросительный знак, поставленный самой природой в  момент  создания  сего
творения. Это был  Патлач  собственной  персоной.  Патлач  -  назло  густо
набриолиненным волосам, Патлач - как отрицание новенького,  только  что  с
плеч заезжего  туриста  костюмчика,  Патлач  -  как  выражение  внутренней
разболтанной патлатой сущности.
   Мильч поморщился. Появление Патлача в коридоре научного  института  его
шокировало. По его мнению, Патлач вообще был персона  нон  грата,  хотя  и
вполне пригоден для специального потребления...
   - Хм, - сказал Патлач вместо приветствия. - Качаешь  науку  с  боку  на
бок?
   - Ты озверел? Чего ты явился? Как нашел меня? Я же...
   Патлач прищурился.
   - Совершенно срочно  нужно  получить  с  одного  нобелевского  лауреата
небольшой должок за контрабандный японский транзистор.
   Мильч покраснел.
   - Была же договоренность на конец того месяца, - проговорил он.
   - Что делать, времена меняются,  цены  подымаются,  -  беспечно  сказал
Патлач. - Нужны башли. Сегодня.
   - Я сейчас не могу, - глухо ответил Мильч.
   Патлач помолчал, расковыривая носком узкой  туфли  шов  на  пластиковом
полу.
   - Я так и думал. Эти мне Эйнштейны без сберкнижки. Тогда  вот...  -  Он
вынул из кармана пиджака плоскую  длинную  коробку.  -  Небольшая  услуга.
Пусть полежит денька два здесь. В субботу ты принесешь ее к "Веге".
   - Нет, - сердито сказал Мильч. Его и без того  тонкие  губы  сжались  в
ниточку.
   - Не надо, - мирно сказал Патлач.
   - Что не надо? - возмутился Мильч.
   - Не надо спорить. Моя просьба - пустяк, и ее следует исполнить.
   В голосе Патлача  было  что-то  заставившее  Мильча  протянуть  руку  к
коробке. Еще не опустив ее в карман, он  обнаружил,  что  собеседника  уже
нет. Был и исчез. Растаял, как эфемерида. Мильч тихонько ругнулся и  пошел
в лабораторию. Хорошо, что никто не видел.
   "Обыкновенный шантаж, - размышлял  он,  садясь  за  столик,  заваленный
диаграммами от электронных потенциометров. - Сначала ты покупаешь у своего
полуприятеля импортный приемник. Очаровательную,  сверкающую,  безотказную
штучку. Назло соседям и друзьям, на зависть случайным знакомым и прохожим.
Их клейкие взгляды  греют  твою  душу.  Ты  единственный  обладатель  вещи
редкостной,  почти  уникальной.  Потом  тебе  говорят,   что   твой   идол
контрабандный.  Может  быть,  кого-то  где-то  схватят,  и  тебе  придется
фигурировать. Процесс, огласка, реакция на работе, реакция дома, реакция в
институте. Сплошная химия! И  вот  неуверенной  рукой  ты  впервые  берешь
краденую вещь, чтобы спрятать ее от усталой, сбившейся с ног  милиции.  Ты
уже преступник. Ты преступник, ты соучастник. Мильч, ты не  посочувствовал
майору Петрову с проницательным  взглядом  светло-серых  глаз,  и  бедняга
будет курить до утра в своем кабинете папиросы "Казбек". Ты  покатился  по
дорожке, усеянной розами и шипами комфорта.
   А что делать? За красивую жизнь приходится платить устойчивым советским
рублем и красными  кровяными  тельцами.  Тельца  объединяются.  Золотой  с
эритроцитом".
   - Роби, о чем замечтался? Готовь решетку. Дифрактометр  запустим  после
обеда.
   Ее приготовят другие. Вернее, она уже готова и ждет новых рук  и  новых
глаз. Самая легкомысленная конструкция, придуманная людьми, - это тюремная
решетка. Ни одну любовницу не ласкают так долго и жадно, не спуская с  нее
взгляда, как это неостроумное сооружение из металла. Поклонники у  нее  не
переводятся. Неужели же карие с  поволокой  глаза  Роберта  Мильча  должны
будут созерцать стальную абстракцию, ставшую на его пути к  комфорту?  Что
же, это не исключено. Возможно, майор Петров уже записал эту  коробку  под
тридцать шестым номером в длинном  списке  вещественных  доказательств.  А
возможно... Все возможно.
   Мильч осмотрелся.
   Вот стол, диаграммы, приборы, друзья, окно, солнце за ним. Но... где я?
Меня уже нет здесь, я ушел в иные дали...  А  может,  выбросить?  Есть  же
канализация, она собирает всякие отбросы. Так почему бы ей  не  принять  в
свое лоно ошибки, промахи и неудачи людей? Канализация для дефектов разума
и души. Отличная система: человек нагрешил, наблудил,  накуролесил,  потом
понял, сходил куда надо и очистился.
   Но, может, ничего страшного? Просто прием. Ловкий  ход  Патлача,  чтобы
затянуть в  их  капеллу.  А  капелла  у  них  страшная.  Но  тогда,  чтобы
скомпрометировать меня, нужно  пустить  по  этому  следу  майора  Петрова.
Возможно, что этот сероглазый товарищ уже набирает номер  телефона  нашего
института, и тогда... Срочно выбросить!
   Подумаешь,  деньги  за  транзистор!  Деньги  я   отдам   через   месяц.
Контрабанда? А откуда мне знать?
   Мильч встает и идет, придерживая полу пиджака.
   -   У   вас   болят   зубы,   Роберт?   -   спрашивает   его   кандидат
физико-математических наук Епашкина.
   - Одаряет же природа людей, - отвечает Мильч. -  В  вашем  лице,  Ольга
Ивановна, блестяще сочетаются врач-электрик и физик-терапевт.
   - Вам следует еще поработать над своим остроумием,  Роберт,  -  говорит
Епашкина. - В таком виде оно недопустимо для  пользования  в  общественных
местах.
   - Мой юмор носит камерный характер. Я горжусь этим.
   Мильч бежит в туалет. Запирается, судорожно срывает обертку с коробки и
открывает ее. Дюжина золотых часов-крабов. Лежа  на  черном  бархате,  они
напоминают членистое тело неведомого насекомого.  Мильч  несколько  секунд
оцепенело смотрит на часы, затем осторожно вынимает одну пару.
   - Швейцария, - шепчет он.
   Из забеленного окна  падает  тусклый  зимний  свет  я,  отразившись  от
золота, желто-зеленой слизью ложится на лицо лаборанта.
   Прекрасные вещи. Изумительные  вещи!  Многодневный  человеческий  труд.
Неужели же он должен погибнуть?  За  что?  Скормить  продукт  цивилизации,
прогресса и техники этой эмалированной белой  глотке?  А  впрочем,  металл
нельзя отправить таким путем в канализацию.  Он  не  преодолеет  барьеров,
расставленных инженерами.
   Мильч закрывает коробку и выходит. Видит бог, товарищ Петров,  я  хотел
быть честным! Но я не могу ради этого дать пощечину своей бабушке. Дилемма
очевидная: или бабушка, или честь. Я за бабушку. Это она твердила  мне  на
протяжении всего моего затянувшегося детства, что я  должен  беречь  вещи,
уважать вещи, любить вещи. Их делали люди.  Я  не  хочу  обидеть  людей  и
оскорбить память моей бабушки. Считайте меня соучастником, майор Петров!
   Мильч  прошел  в  лабораторию.   Сотрудники   возвращались   с   обеда,
обмениваясь впечатлениями о сегодняшнем меню.  Аспирант  Вася  расхваливал
гуляш, механик Андрей Борисович  превозносил  лангет,  а  младший  научный
сотрудник, кандидат наук Интерсон,  страдавший  язвой  желудка,  определил
обед одним словом - "помои". Он питался протертым супом и рисовой кашей.
   - Вам, Кулешов, следует изменить фамилию на Гуляшов, - ядовито  заметил
Интерсон, обращаясь к Васе. -  Тогда  ваше  пристрастие  к  этим  осколкам
барашка под томатным соусом будет генетически оправдано.
   Вася не заметил вольного обращения Интерсона со словом "генетика".
   - Ваша беда в том, Леонид Самойлович,  -  сказал  Вася,  -  что  вы  не
занимаетесь спортом. Займитесь физкультурой, и  у  вас  появится  огромная
потребность в мясе. Вы случайно не турист?
   - Нет, я не турист. Я язвенник, - ответил Интерсон, зарываясь в бумаги.
   Последним пришел Геннадий.
   - Что я видел! - воскликнул он.
   Не ходившая  на  обед  Епашкина  оторвалась  на  секунду  от  манометра
Мак-Леода, подняла очки на лоб и молча посмотрела на Геннадия.
   - Я видел, как забирали одного типа в нашем  переулке.  Чистая  работа!
Идет мне навстречу мимо нашего института длинный парень. Из  стиляг.  Урод
классический. Нос бананом, глаза - булавки, так и бегают  по  сторонам.  К
нему подошли двое, один показал какую-то книжку, парень туда-сюда, они его
под ручки, в машину - и будьте здоровы! Операция длилась тридцать  секунд.
Здорово!
   - Ты засекал время?
   - Ребята, наверное, поехали на именины.  Тебе,  Геннадий,  придется  на
время воздержаться от чтения книг "Библиотеки военных приключений".
   Мильч похолодел. Патлача взяли! Взяли на  выходе  из  института.  Взяли
длинного Патлача, без взаимности любившего красивую  жизнь.  Нужно  что-то
срочно  предпринять.  Поехать  домой,  сославшись  на  головную   боль   и
ревматические явления в суставах? Отпадает. Если Патлач расколется,  майор
Петров прежде всего заявится на квартиру. Значит, нужно прятать здесь.  Но
не в столе, конечно.
   Внезапно Мильча осенило. Есть! Как это он сразу  не  сообразил?  Склад!
Лабораторный склад для хранения приборов и оборудования. Комната-коридор в
полуподвале с одиноким окошком в углу. Отличное убежище.
   Через несколько минут Мильч плотно притворил  за  собой  дверь  склада.
Теперь нужно придумать, куда спрятать. Не ровен час кто-нибудь нагрянет за
прибором и обнаружит продукцию швейцарской фирмы. Можно, конечно, положить
в ящик, где лежит барахло, но... это все равно, что прятать в  стол.  Если
Патлач...  Да,  нужна  нейтральная  почва,  ничейная   зона,   заброшенный
островок.
   Взор Мильча остановился на металлическом шкафу, стоявшем под  складским
окном. Толстый, в палец, слой пыли покрыл  его.  Серо-зеленая  окраска  во
многих местах облезла.
   На шкафу висел амбарный замок, который  не  запирался.  Мильч  отомкнул
замок и заглянул внутрь шкафа.  Там  хранились  ветошь,  банки  с  маслом,
согнутые кольцом дюралевые трубки и прочий невыразительный хлам.
   Мильч быстро засунул коробку с часами  под  ветошь,  захлопнул  шкаф  и
вышел со склада.
   Два часа, остававшиеся до конца работы, тянулись медленно, как ожидание
в парикмахерской перед  праздником.  Наконец  все  ушли,  кроме,  конечно,
Епашкиной. Мильч задержался под предлогом проверки  схемы  регистрирующего
потенциометра. Кто-то сегодня жаловался, что прибор барахлит.
   Епашкина вновь и вновь  запускала  вакуумную  установку.  Насосы  мягко
стучали, Ольга Ивановна не сводила глаз со шкалы манометра.  Мильч  бросал
пламенные взгляды на кандидата физико-математических наук. Он видел только
чистый выпуклый лоб Епашкиной и глаза,  казавшиеся  за  толстыми  стеклами
очков крохотными голубыми льдинками.
   Пропади ты пропадом, мадемуазель! Неужели  твоя  страстность  не  может
найти более достойного объекта,  чем  этот  Мак-Леод?  Разве  свет  клином
сошелся на  манометре,  придуманном  шотландцем?  Уважаемая,  оторвите  на
секунду взгляд от  стеклянной  завитушки  и  обратите  его  на  прекрасный
внешний  мир!  Там  кипит  настоящая  жизнь,  там  сосредоточены   простые
удовольствия, из которых и слагается то, что мы именуем радостью. Все там,
за окном: бархатное пиво, сигареты "Лорд", "Венский балет на льду"...
   Наверное, сгорела эта лампа. Вечно они  горят,  проклятые!  Надежность,
безнадежность. Нужно проверить...
   - До свиданья, Роберт, - над самым ухом Мильча пропела Епашкина.
   Мильч вздрогнул и посмотрел на часы. Было без четверти  восемь.  Закрыв
дверь за Ольгой Ивановной, он ринулся на склад.
   Вот досада, на складе всего одна лампочка, и  та  тусклая,  запыленная.
Ничего не видно, Днем хоть свет из окошка падает. Мильч судорожно рылся  в
шкафу. Сначала ему показалось, что коробки в том месте, куда он ее  сунул,
нет. Пришлось выгрести все содержимое шкафа на пол. Коробка лежала на дне,
в углу. Мильч взял ее  и  вытер  рукавом.  Он  подумал,  что,  собственно,
ситуация не изменилась, и часы по-прежнему нельзя нести домой.  Пусть  они
сегодня еще побудут здесь. А завтра... Впрочем,  если  Патлача  взяли,  то
передавать товар некому, и  придется  держать  его  у  себя  неопределенно
долгое время. Несколько  мгновений  Мильч  стоял  в  раздумье,  поглаживая
коробку испачканными пальцами.
   Наконец он решился. Этот шкаф станет тайником. Благо в него заглядывают
раз  в  год  по  обещанию.  Мильч  принялся  исследовать  шкаф,  отыскивая
подходящее место для коробки. Внутри этот  странный  сейф  был  совершенно
гладкий, без выступов и полочек.  Только  вверху  Мильч  нащупал  нарезку,
напоминавшую патрон для  электролампочки.  Значит,  шкаф  можно  осветить,
легче будет работать. Мильч принес электрошнур, подсоединенный  к  клеммам
главного рубильника лаборатории, и лампу. Она ввинтилась  довольно  легко.
Мильч стал искать концы, чтобы подвести ток, но их не оказалось.  Напрасно
ощупывал он шкаф изнутри  и  снаружи.  Поверхность  его  была  холодной  и
гладкой, как тело рыбы. Странно, патрон, вмонтированный в корпус, есть,  а
подводки нет. Мильч с усилием отодвинул шкаф от стены. Спинка  шкафа  была
гладкой,  как  полированный  стол.  Может,  провода   сняли?   Кому-нибудь
понадобился электрошнур? Наверное, так и есть.
   Мильч осторожно положил шкаф набок  и  осмотрел  его  днище.  Прямо  по
центру он увидел четыре дырочки, расположенные крест-накрест.  Штепсель  в
эти дырочки не входил, Мильчу  пришлось  разобрать  его  и  вставить  туда
оголенные концу проводов. Лампочка не загоралась. Мильч изменил  положение
концов - безрезультатно!
   Обозленный лаборант рывком возвратил шкаф в  вертикальное  положение  и
проверил насадку лампочки. Она слегка  раскачивалась  -  значит,  не  было
контакта. Мильч влез в шкаф и  начал  подгонку  лампочки.  Она  упрямо  не
хотела гореть.  Мильч  махнул  рукой  на  освещение  и  решил  работать  в
полумраке. Хорошо бы соорудить в шкафу двойное днище  и  спрятать  коробку
там. Мильч уложил собственность Патлача  на  дно  шкафа  и  отправился  на
поиски материала, из которого следовало изготовить ложное днище. На складе
ничего подходящего не  оказалось,  и  он  перенес  поиски  в  лабораторию.
Довольно  скоро  удалось  найти  большой   кусок   темно-серого   твердого
пластмассового листа. Отлично. Вдруг до ушей Мильча  донесся  шум.  "Трэк,
трэк!" - словно треснуло стекло. Звук шел со склада. Мильч бросился  туда,
не выпуская из рук пластмассы.
   В дверях он остановился. Ага,  загорелась-таки,  упрямая!  Внутренность
шкафа светилась. Голубой с лиловым свет лился на пыльный  пол,  где  четко
отпечатались рифленые подметки Мильча. Странный свет, как от сварки. Мильч
подошел ближе и заглянул внутрь. Из его горла вырвался судорожный всхлип.
   Лампочка в шкафу не горела. Светились его днище  и  стенки.  Они  стали
прозрачными и мерцающими, как экран телевизора.  Под  светящимся  покровом
пролегли тонкие прожилки красных проводов. Трубки, сферы  и  диски  таяли,
дрожали, как мираж  в  пустыне.  Казалось,  это  неустойчивое  изображение
неведомого аппарата, запечатленное внутри шкафа, вот-вот исчезнет. Но  оно
все проявлялось, вырисовывалось, пока не приобрело материальную  четкость.
Тогда началось движение.
   Все, что было как бы нарисовано на стенках и  днище,  сошло  с  них  и,
материализовавшись, замкнулось внутри шкафа в фигуру поразительной  формы.
По центру было большое овальное отверстие, срезанное на одну треть днищем,
поднявшимся кверху вместе с коробкой Патлача. В такое  отверстие  свободно
могла бы пройти голова человека.  Остальные  детали  расположились  вокруг
овала в каком-то произвольном гипнотическом танце. Они  непрерывно  меняли
свое положение, излучая свет и звук.  Сотни  радужных  бликов,  отраженных
внутренностью шкафа, слепили Мильча. Он с  ужасом  смотрел  на  коробку  с
часами,  растворившуюся  в  потоках  света.  В  плотном  воздухе   повисла
жужжащая, убаюкивающая мелодия. Пчелиный хор...
   Внезапный удар сбил Мильча с ног. Наступила полная тьма. Лежа на  полу,
Мильч осторожно ощупал себя. Кажется, цел. Он вскочил  на  ноги.  Что  это
было? Что же это такое? Или Мильч сошел с  ума  от  страха?  Сияющий,  как
врата рая, шкаф...  Это  было  или  только  привиделось?  Нет,  здесь,  на
затылке, кажется, имеется вещественное доказательство. Да и свет почему-то
не горит. Что за взрыв?
   Мильч ощупью пробирался к выходу, натыкаясь в темноте на  острые  углы,
металлических стоек. До него  донесся  запах  горелой  резины.  Переступая
порог, он  схватился  рукой  за  провод.  Провод  был  мя