Потом на всех вышках зажглись прожекторы, пулеметы взяли  проволоку  на
прицел, и ток отключили. Отключили, чтобы снять Лео Брунеса.
   Пронзительно заклекотал  звонок.  Карстнер  вздрогнул  и  шарахнулся  в
сторону. Он чуть было не попал  под  трамвай.  Грохочущий  вагон  пронесся
мимо. Но звон все стоял в ушах. Точно Крамер колотил в рельс,  висящий  на
аппельплаце.
   Сумерки быстро сгущались.  Зажглись  фонари.  Они  мерцали  в  дрожащем
воздухе, как звезды. Появилась луна. Белый забор  парка  стал  голубым.  В
воздухе пахло бензином  и  гарью.  Карстнер  с  наслаждением  вдыхал  этот
специфический городской запах. На углу, возле небольшой пивной  "Трильби",
он увидел выползающий из парка трамвай. Сел во второй вагон и  взял  билет
до Баденхауза. Получив сдачу с трех марок, поднял воротник и  сделал  вид,
что дремлет.
   Пока вагон тащился до Баденхауза, уже совсем стемнело. Карстнер видел в
окне свое полупрозрачное отражение, сквозь которое  просвечивали  уходящие
назад дома, улицы, каналы, мосты. Город выглядел глухим и темным.
   Карстнер пересел на седьмой автобус. Свободных мест не было, и он сразу
же прошел вперед, к шоферу. Прижался лбом  к  стеклу.  Ему  казалось,  что
чей-нибудь внимательный взгляд разгадает в нем  хефтлинка.  Но  никому  не
было  до  него  дела.  Многие  выглядели  теперь   такими   же   усталыми,
равнодушными дистрофиками.  За  спиной  шофера  висела  черная  куртка  из
эрзац-кожи, в карман которой был засунут сверток.
   "С прискорбием и гордостью сообщаем, что ваш сын... пал  смертью  героя
за фюрера и рейх..." - автоматически прочел Карстнер  изломанные  строчки.
Смысл их не дошел до его сознания. Он только удивился, что есть  мир,  где
еще читают газеты и  пьют  кофе.  Потом  усмехнулся:  "Желудевая  бурда  с
сахарином и "Фелькишер беобахтер", в который заворачивают  черный  хлеб  с
лярдом".
   Вошел инвалид в синих очках,  с  запорошенной  пороховой  синью  щекой.
Какая-то женщина уступила ему место.  Протиснулся  к  выходу  фронтовик  с
забинтованной головой. Задел локтем Карстнера. Извинился.  Карстнер  видел
все с кинематографической четкостью, но не  мог  отрешиться  от  странного
ощущения, что это происходит во сне или на дне моря.
   - Малерштрассе! - объявил кондуктор.
   Карстнер вышел.  Его  слегка  поташнивало.  Он  несколько  раз  глубоко
вздохнул и огляделся. Стекла домов были крест-накрест залеплены  полосками
бумаги. Над входом в бомбоубежище горела синяя лампочка. Мимо  прошли  два
старика с повязками противовоздушной обороны. На  всей  улице  горел  один
фонарь. Было тихо и  безлюдно.  Дойдя  до  перекрестка,  Карстнер  свернул
налево и пошел по Генрих Гиммлер-штрассе, бывшей Дрейкирхенштрассе. Каждый
шаг  гулко  отдавался  в  ушах.  Лунные  тени  крыш  ложились  на  асфальт
причудливыми косыми узорами. Темные окна мансард, узкий зазубренный силуэт
костела, трагическое  переплетение  безлистных  ветвей  -  это  напоминало
черно-белый эскиз декораций. "Принцесса Мален", - подумал Карстнер и вдруг
удивился. Он не мог вспомнить, откуда знает это имя... Принцесса Мален!
   С громом распахнулась дверь. На асфальт упала широкая световая дорожка.
Зеркальные  стекла  подъезда  осветились  рыжеватой  ночной  радугой.   Из
подъезда вышли два эсэсовских офицера. Один застегивал  перчатки.  Другой,
засунув  руки  в  карманы  шинели,  покачивался  с  каблуков   на   носки.
Покачивался серебряный череп на фуражке. Офицеры были навеселе. Смеялись.
   Карстнер продолжал идти им навстречу. Только шаг его  сделался  гораздо
короче. Так идут с закрытыми глазами.  Рука  в  кармане  стала  горячей  и
мокрой. Пальцы ожесточенно перебирали серые пфенниги военного времени.  За
четыре шага Карстнер сошел  с  тротуара,  с  каменным  лицом  прошел  мимо
эсэсовцев и вновь вернулся на тротуар.
   Шаг его сделался еще короче. Заныло в позвоночнике.  Опять  болезненное
ощущение нацеленной  в  спинной  мозг  авиабомбы.  Впрочем,  началось  это
раньше. Гораздо раньше...
   - ...Лицом к стене! - скомандовал штурмовик.
   Карстнер увидел закопченный кирпич брандмауэра. Рядом  стояли  какие-то
люди. Тоже лицом к стене. Он чувствовал  их  локти  и  плечи.  Напряженные
оцепенением до внутренней дрожи. Здесь только  что  стреляли  в  какого-то
нацистского бонзу. Схватили первых попавшихся.  Обыскали.  Кого-то  увели.
Истошно кричала какая-то женщина. Карстнер стоял лицом к стене. Когда  все
кончилось и он мог уйти, ему открылся весь брандмауэр - высокий и грязный.
За ним чернела глухая стена дома. Маленькие  окошки  фасада  были  забраны
решетками. Почти на каждом укреплен флажок со свастикой. Это было назавтра
после референдума [референдум 1933 года о присоединении Саарской области].
   Свежий ветер трепал красные лоскутки, корчились черные свастики в белом
круге. Их было много, и они казались живыми.  Тогда  Карстнер  неотвратимо
понял, что нацисты победили.
   И еще раз он стоял лицом к стене. Не у самой стены, а  почти  посредине
комнаты. К нему подходили  сзади  и  били  его  по  лицу.  И  нельзя  было
оборачиваться. Слева спрашивали, справа били. Потом отливали  водой.  А  в
лагере ощущение, что кто-то нацелился в спину,  почти  не  оставляло  его.
Особенно остро он чувствовал это там, на лесной поляне под бомбами...
   ...Карстнер знал, что со спины он особенно беззащитен.  Он  споткнулся,
точно увидел перед собой внезапно появившуюся стену, и побежал. Он бежал и
с ужасом думал, что не надо было этого делать. Все равно они догонят.
   Он не сомневался, что эсэсовцы  смотрели  ему  вслед  и  теперь  станут
преследовать его. Он оглох от  собственного  бега  и  ударов  сердца.  Оно
почему-то трепыхалось  сверху  вниз,  как  паровой  молот.  Не  переставая
бежать, он оглянулся.
   Эсэсовцы махали ему руками и что-то кричали. Они были посреди мостовой.
Один из них  доставал  револьвер.  Карстнер  не  слышал  ничего.  На  него
снизошло какое-то странное спокойствие. "Сейчас они меня убьют", - подумал
он и  интуитивно  сделал  скачок  в  сторону.  Грохнул  выстрел.  Карстнер
споткнулся, коснулся коленом и  ладонями  мостовой,  резко  оттолкнулся  и
возобновил бег. Ему показалось, что они опять  выстрелили  -  может  быть,
даже несколько раз.
   Добежав до перекрестка, Карстнер автоматически повернул направо. Так же
автоматически он отметил, что  этого  не  следовало  делать.  Нельзя  было
наводить их  на  след.  Но  вызубренный  в  Маллендорфе  адрес  так  четко
отпечатался  в  его  памяти,  что  в  эти  напряженные  минуты,   Карстнер
уподобился самолету, ведомому сквозь огонь зениток одним лишь автопилотом.
Поравнявшись с домом N_3, он, не отдавая себе отчета, вбежал в подъезд. Он
почувствовал, что его сейчас вырвет. Все в нем тряслось. Опаленные  легкие
жадно, но безуспешно хватали воздух. Он уже не бежал, а,  упав  грудью  на
перила, тащился вверх, цепляясь руками и вяло перебирая ногами.
   На шестом этаже  он  услышал  пушечный  удар  двери  внизу  и  бряцание
подковок по гулкому каменному полу. Он знал, что на седьмом этаже есть ход
на чердак.  Выскочив  на  крышу,  нужно  добежать  до  пожарной  лестницы.
Спуститься на брандмауэр. Прыгнуть на соседнюю крышу, а там  будет  глухой
дворик с тремя подворотнями. Главное - выиграть хоть несколько шагов.
   Остро закололо  в  боку.  Но  Карстнер,  сморщившись,  как  от  лимона,
заставил себя сделать прыжок сразу через три ступеньки. Лег на  перила  и,
перевешивая тяжесть своего стремящегося упасть тела, выпрямился. Оставался
еще один пролет. Потом  восемь  ступеней  и  чердачный  лаз.  Дверь  почти
наверняка открыта. На случай налета. "Там должен  быть  ящик  с  песком  -
тушить зажигалку, - отметил Карстнер, - может, опрокинуть на  них?..  Нет,
не осилю..."
   Последняя ступенька - и он на площадке.  Теперь  пробежать  площадку  и
свернуть налево...
   Перед Карстнером белела глухая стена. Гладкая, как лист  бумаги.  Точно
лакированная, а не покрытая штукатуркой.
   "Может быть, я перепутал подъезд? - подумал он. - Хотя  теперь  это  не
имеет значения... Обидно".
   Он стоял лицом к стене, не решаясь обернуться. Покачнулся  и,  выставив
вперед руки, упал. Он больно  ударился  локтем  о  край  ступеньки.  Стена
куда-то исчезла.  Дверь  на  чердак  была  открыта.  Он  пополз  вверх  на
четвереньках. Дотянулся пальцами до двери,  но  не  смог  подняться.  Сел,
чтобы передохнуть и собраться с силами.
   "В крайнем случае одного из них я сумею ударить ногой в живот".
   Загремели  кованые  сапоги.  Эсэсовцы  вбежали  на  площадку.  Карстнер
подтянул ноги к груди и обернулся. Восемь ступенек вели вниз  на  площадку
седьмого этажа. За  ними  была  белая  стена.  Выход  на  площадку  исчез.
Карстнер не мог уже ни  удивляться,  ни  действовать.  Наступила  реакция.
Голова его бессильно упала на грудь, и он медленно  осел  набок,  цепляясь
непослушными пальцами за дверной косяк.
   Точно  сквозь  вату,  он  слышал,  как  эсэсовцы  гремели  сапогами  по
площадке, кричали, колотили в двери, звонили, врывались в квартиры и вновь
выбегали на площадку. Потом был гомон голосов: мужских, женских,  детских.
Все они были где-то рядом, за этой стеной. Они искали его. Они хотели  его
убить. Карстнер не почувствовал, как чьи-то руки подняли  его  и  понесли.
Сначала вверх  по  лестнице,  потом  по  какому-то  длинному  коридору  и,
наконец, вниз...


   ...Первое, что он ощутил, когда пришел в  себя,  это  острый  и  свежий
запах озона. Он лежал на большом кожаном диване, укрытый теплым  клетчатым
пледом. В комнате горела электрическая лампа. Карстнер посмотрел на часы -
они стояли. Окон не было. Полуоткрытая дверь вела в смежную  комнату.  Там
что-то  непрерывно  полыхало  дымным  белым  светом.  Слышались   странное
жужжание, приглушенные голоса, отрывистые фразы.
   В комнату, ослепительно улыбаясь,  вошел  человек  с  красивым  молодым
лицом, пышной шевелюрой. Виски у него были совершенно белые.
   - Ну, как вы себя чувствуете у  нас?  -  спросил  он,  присаживаясь  на
краешек дивана.
   - Где я? - спросил Карстнер.
   - Не волнуйтесь, вы у друзей.
   Человек улыбнулся еще шире и ослепительней.
   - Я не волнуюсь... Как я сюда попал?
   - О! Совершенно случайно. Вам, очевидно,  стало  нехорошо.  У  вас  уже
бывало такое? Нет? Ну, тем лучше.  Вы  были  без  сознания,  и  я  решился
доставить вас сюда, пока вам не станет лучше.
   - А где... они? Те двое?
   - Кого вы имеете в виду? - Человек  искренне  изумился.  Его  блестящие
черные глаза смеялись.
   Карстнер пожал плечами.
   - Вам показалось, что вас кто-то преследует? -  Человек  не  переставал
улыбаться, и на его щеках играли симпатичные ямочки.  -  Это,  знаете  ли,
бывает, перед приступом.
   - На каком этаже я нахожусь?
   - В цокольном. Вы предпочитаете бельэтаж?
   - Это дом три?
   - У вас есть тут знакомые?
   - На седьмом этаже есть выход на чердак?
   - Конечно. Вы уполномоченный противовоздушной обороны?
   - И он не замурован белой стеной?
   - Может быть, вы еще немного поспите? А потом мы с вами поговорим.
   - Так вы сказали, цокольный этаж? И попасть к вам можно через чердак?
   - Ну, зачем же обязательно так сложно? Можно и со двора,  через  черный
ход.
   - Это квартира 18-б?
   - Вы проявляете поразительную осведомленность.
   - Так да или нет?
   - 18-б.
   - Разрешите мне самому в этом убедиться.
   - Пожалуйста. Я помогу вам подняться... Раз вы через весь город  шли  в
гости...  только  для  того,  чтобы  передать   привет,   должны   же   вы
удостовериться, что попали по адресу.
   Карстнер откинулся на подушки и прикрыл глаза.
   - Да, я принес вам привет...  От  Янека...  Слава  богу,  что  все  так
кончилось... Что это была за стена?
   - Какая стена?
   - Перед чердачной лестницей. Я уж думал,  что  мне  конец.  Только  она
вдруг исчезла... А потом появилась опять.
   - Наверное, у вас был жар. Никакой стены перед чердачной лестницей нет.
   - Но она была...
   - Ее не было.
   Человек с седыми висками больше не улыбался.  Спокойно  и  уверенно  он
смотрел на Карстнера.
   - Да, вы, правы. Это от переутомления. Никакой стены не  было,  -  тихо
ответил Карстнер.
   - Ну, вот видите... Если вам мешает свет, я погашу.
   - Нет, благодарю. Я не буду спать. Если можно, дайте мне поесть.
   - Хорошо, - сказал человек и опять засмеялся.
   Карстнер подумал, что никогда еще не видел таких веселых и умных глаз.
   - Постойте! - позвал Карстнер, когда человек был уже  в  дверях.  -  Не
уходите. Значит, эсэсовцы за мной тоже не гнались?
   Человек развел руками непринужденным жестом популярного конферансье.
   - Где вы меня нашли?
   - На улице. Возле дома.
   - Не на седьмом этаже? И я могу, не опасаясь, выйти на улицу?
   - Вы мыслите удивительно нелогично, дорогой мой. Если вас  вчера  никто
не преследовал, это не значит, что так будет сегодня, завтра, через месяц.
К человеку, который знаком  с  Янеком,  гестапо  всегда  питает  известный
интерес.
   - Да, - сказал Карстнер. - И у меня нет документов.
   - Ну, вот видите! У вас слабое здоровье, вы даже потеряли  сознание  на
улице. Из одного лишь чувства сострадания вам нужно помочь... Надеюсь,  вы
меня поняли?
   - Да. Мне очень повезло, что я потерял сознание именно у вашего дома...


   - Вот ваши документы, - сказал человек с седыми висками.
   Карстнер  внимательно  рассмотрел  заграничный  паспорт,  удостоверение
личности,  солдатскую  книжку  и  брачный  контракт.  Документы  выглядели
безукоризненно.
   - Почти как настоящие, - сказал он.
   - Бланки, во всяком случае, настоящие.
   - Когда мне нужно уходить?
   - Сегодня. Вот железнодорожный билет и разрешение  на  выезд  в  Данию.
Теперь деньги... Тысяча марок и на  сто  марок  мелочи.  А  это  семьдесят
английских фунтов пятифунтовыми купюрами.
   - Это же целое состояние!
   - Не обменивайте за один раз больше одной купюры.
   - Фальшивые?
   - Нет, настоящие. Только номер у них одинаковый.
   - Ну, ясно, фальшивые.
   - Если будете пускать в ход по одной, их примут даже в Сити.
   - Местного производства? - спросил Карстнер, кивнув головой на закрытую
дверь, за которой гудели какие-то электрические приборы.
   - Нет. Здесь просто частная физическая  лаборатория...  Один  мой  друг
вынужден был оставить университет Марии-Августы. Теперь он работает здесь.
   Карстнер спрятал документы  и  деньги  во  внутренние  карманы  нового,
тщательно отглаженного пиджака.
   - Сегодня к вечеру будет хорошая погода. Небо чистое, ясный,  спокойный
закат... Вы уверены, что человек, который послал вас в Маллендорф, умер?
   - Я последний, кто видел его в живых. Это было в лесу...
   Карстнер оборвал рассказ на полуслове. Он понял, что человек  с  седыми
висками знал о нем все.
   -  Забудьте  обо  всем,  кроме  того,  что  вы   солидный   коммерсант,
отправляющийся в деловую поездку, - сказал человек.
   - Обо всем?
   - Да. Как вы уже однажды забыли о Ремерсе, Лиззи  Мерперт,  о  супругах
Юлиус из "Алой розы".
   - Хорошо... Вы только скажите мне, была ли та стена?
   - Нет.
   - Я могу еще раз увидеть это место?
   - Зачем?
   - А потом... когда  все  это  кончится,  вы  скажете  мне  больше,  чем
сегодня?
   - Я бы очень хотел, чтобы мы с вами  дожили  до  тех  дней.  Когда  они
придут, многое покажется не столь уж важным. Наступит переоценка ценностей
во всемирном масштабе... Только что стало известно о покушении на Гитлера.
   - Что?
   Карстнер впервые увидел под глазами веселого человека с седыми  висками
усталые морщины. И глаза где-то на самом дне хранили горечь.
   - Вы правы, - тихо сказал Карстнер. - Сегодня важно только одно...  Все
остальное должно отойти на задний план. Мне уже пора?
   - Скоро за вами заедет машина.
   - Тогда расскажите мне о покушении. Я уже понял, что оно не удалось.
   Человек молча кивнул и  вышел  из  комнаты.  Он  скоро  вернулся,  неся
большой красно-коричневый чемодан.
   - Здесь образцы товаров вашей фирмы и всякие мелочи, которые необходимы
в дороге людям вашего возраста и положения. Машина уже пришла.


   ...Отправление экспресса "Гамбург - Копенгаген" почему-то задержали  на
два  часа.  Карстнер  решил  на  всякий  случай  пообедать.  Он  зашел   в
привокзальную пивную и сел за длинный деревянный стол.
   - Обед у нас отпускается только по мясным талонам, - сказал кельнер.  -
За деньги можно получить только пиво.
   "Чуть не влопался!" - подумал  Карстнер  и,  повернувшись  к  кельнеру,
пояснил:
   - Видите ли, меня направляют за границу, и карточки я оставил жене. Мне
ведь они будут ни к чему.
   Кельнер понимающе кивнул.
   - А где можно поесть за деньги?
   - Вы приезжий?
   - Я из Кеппеника, но неоднократно бывал в Гамбурге по делам фирмы.
   - Тогда вы легко найдете "Адлон".  Это  близко,  нужно  только  перейти
через площадь.
   - Знаю.
   - Там отпускают без карточек. Но цены...
   Карстнеру вдруг  стало  страшно  покидать  душную,  накуренную  пивную,
куда-то идти, пересекать большую пустынную площадь.
   "Слишком долго я был  оторван  от  всего  этого...  Можно  погореть  на
каких-нибудь мелочах, о которых не имеешь ни малейшего  представления",  -
подумал он и, улыбнувшись, сказал:
   - Для "Адлона" я не слишком-то богат, приятель.
   Кельнер задумался и молча оглядел Карстнера.
   - Могу предложить вам суп  из  бычьих  хвостов,  картофельный  салат  и
шарлотку с грушевым джемом, - неожиданно улыбнулся он.
   - Спасибо, дружище! И пива. Дайте мне кружку доброго гамбургского пива.
   - Без талонов это все обойдется в двадцать четыре марки.
   - Вот вам тридцать. Принесите две кружки!
   Кельнер принес суп из бычьих хвостов и  две  высокие  фаянсовые  кружки
пива. В прозрачной водице плавал кусочек настоящего куриного яйца. Да и на
вкус она показалась Карстнеру превосходной. Зато пиво здорово горчило.
   "Это оттого, что я отвык", - подумал он.
   Насвистывая "Лили Марлен", кельнер поставил перед ним салат и шарлотку.
Карстнер благодарно кивнул.
   За окном завыли сирены. Хрипящий репродуктор  объявил  о  надвигающейся
волне бомбардировщиков. Станция отключила город,  и  свет  погас.  Кельнер
чиркнул спичкой и  зажег  перед  Карстнером  тусклую  коптилку.  Такие  же
коптилки затеплились и на соседних столах.
   Карстнер заволновался, что не попадет из-за воздушной тревоги  на  свой
экспресс.
   - Все равно до отбоя ни один поезд не тронется с места. Так что  сидите
лучше здесь, - успокоил его кельнер.
   - Почему?
   - Искры из паровозных труб хорошо заметны с воздуха.
   - Ах, так...
   От  первых  разрывов  мелко  задрожали  бутылки  на  буфете.  Застучали
пулеметы.
   Хлопнула дверь. На пороге выросли темные фигуры эсэсовцев с бляхами  на
груди. Один из патрульных остался стоять в дверях,  двое  других  медленно
прошли в зал.
   "Мне, как всегда, везет", - подумал Карстнер.
   - Всем оставаться на местах! Проверка документов.
   Эсэсовцы медленно обходили столы, подолгу разглядывая документы в свете
сильного электрического фонаря.
   Тоскливое предчувствие сдавило горло Карстнера. Он  осторожно  потрогал
внутренний карман, проверяя, на месте ли документы.
   "Лучше бы я  остался  в  купе...  Хотя  они,  наверное,  и  по  вагонам
проверяют".
   Прямо  перед  Карстнером  появилась  широкая,  в  нетерпении  раскрытая
ладонь. Он поднял глаза. У  его  стола  остановился  верзила  с  нашивками
унтерштурмфюрера.
   - Ну?!
   Карстнер нащупал пальцами заграничный паспорт и вытащил его из кармана.
Унтер-штурмфюрер включил фонарь. Осветил фотографию. Направил резкий  свет
Карстнеру в глаза. Бросил паспорт на стол.
   - Командировочное удостоверение!
   Карстнер достал командировочное удостоверение.
   - Почему не в армии?
   - У меня язва двенадцатиперстной кишки.
   - Дайте солдатскую книжку.
   Карстнер полез в карман. Солдатской книжки  там  не  было.  Он  вытащил
брачное   свидетельство,   медицинскую   к