рное так же
увлекались даджболом. А девочки рядом зря себе выдумывали сиреневые глаза.
     Все как по команде взглянули на стол Иечки Стукман.
     --  Послушай,  молодое  дарование!  --   Ростик,  загадочно   улыбаясь,
высунулся из-под шлема. -- Бросай свою  палеофренологию,  переходи к нам.  С
такой головой мы тебя быстро остепеним.
     -- Нет уж. Лучше вы к нам, дорогие психологи. Я имею в виду -- к людям.
Кончайте играть в  ваши  кошки-мышки,  Кешки-Мимишки!  Умоляю,  вернитесь  к
человеку. А то опоздаете.
     --   Интересно,  из  каких  астрологических  справочников  ты  черпаешь
информацию?
     -- Думаете, зря  переполошились эриннии?  Гибель одной  цивилизации они
уже пережили.
     -- Кстати,  об  эринниях.  -- Ростик посерьезнел.  -- Готов  спорить  и
ставлю за это свое место в центре нападения против... --  Он  нарочно сделал
паузу.
     -- Кубинской марки с черепахами! -- принял пари Эдик.
     -- Двух  пирожных, которые я  не съем завтра за обедом! -- с комическим
вздохом предложил Гуннар.
     -- Детективных очков Яниса!
     -- Секрета расцветки моих галстуков!
     -- Нет, коллеги. Против улыбки нашей очаровательной Кассандры.
     -- Неоригинально, но все равно приятно. Принимаю, -- согласилась Лина.
     -- Так вот. Спорим, что  все эти угрюмые цветики взволнованы не  фактом
предполагаемой смерти  какого-то  нетопыря,  а  общим уровнем  жестокости  в
лаборатории.  На неожиданный жест "укротительницы"  не последовало ни  слова
протеста. Кто-то удивленно свистнул:
     -- Доказательства, шеф?
     -- Попробую. Эринниям ничего не известно про мои гермески, так?
     -- Кроме нашей, которую ты приволок с выставки и самолично пестовал, --
уточнил Гуннар.
     -- Одна она дела  не меняет,  пусть будет  контрольный экземпляр.  Если
прав Слуцкий, эриннии отреагируют так же, как и с Кешкой: падут ниц.
     --  Постой!  --  Лина  внезапно схватила его за  руку.  -- Не  сегодня,
пожалуйста.
     --  Что  ты себе  позволяешь?  -- возмутилась  Маргарита, но  шеф мягко
отстранил ее:
     -- Прости, Лина, не понял.
     -- Хватит на сегодня.
     -- На этот счет существует два мнения: одно мое, другое -- ошибочное.
     -- Не  балагань, Ростислав!  Я  знаю твое  отношение  ко  мне, мне  оно
безразлично. Так вот заклинаю тебя самым дорогим: отложи что  задумал. Пусть
это  тебе покажется смешным и нелогичным, но я  прошу, посмотри  на эринний:
сегодня твое везение кончилось. Не хочешь мне -- им поверь!
     Лина махнула рукой -- цветы согласно качнули головами.
     -- Теряем время! -- не выдержала Маргарита.
     -- Погоди, Рита. Пусть человек выскажется.
     -- "Выскажется"! Будто я могу что-нибудь объяснить. Да, я ненормальная,
психованная,  называй  как  хочешь,  только   услышь.  Сдайся,  пережди,  но
согласись! Ты сильный, лихой, удачливый, что  тебе стоит один раз  уступить?
Ведь тебе все равно. В конце концов, бывают такие случаи, когда надо вслепую
поверить,   а?  Просто   так.  На  слово.  Без  доказательств.  Хотя  бы  из
оригинальности. Чтоб потом похвастаться...
     --  Пока еще здесь я  командую,  девушка, -- парировал шеф.-- На правах
начальника сектора, разумеется. Вперед, друзья!
     Лина отвернулась от него, пошла на психологов:
     -- А вы чего стоите?  Уговаривайте!  Удерживайте! Не пускайте! Боитесь?
Как  же,  одна девчонка  целую лабораторию переубедила. Заставила решать  --
вопреки логике,  не думая... Но у  меня больше ничего нет против вашей голой
логики, парни, чтоб ей тут вот так и засохнуть! Только боль и крик...
     Она повернулась к Раллю, звенящим голосом спросила:
     -- Ралль! А ты почему молчишь? Ты-то ведь знаешь... Не молчи. Скажи им.
Тебя они послушают.
     Но Ралль не  разжал губ. Он не  знал, он просто  чувствовал в отчаянной
тишине, что ему плохо. А  будет еще хуже. На  мгновение Линка  в  его глазах
слилась  с  поверженной в прах эриннией. Она искала его взгляда. Но Ралль не
поднял глаз, не шагнул навстречу. Не столько  из опасения выглядеть смешным,
сколько  из  страха  выйти  в мир  с неточными,  неопределенными мерками  --
ощущением  и  настроением.   Нужно  было   сделать  усилие,  чтобы  покинуть
стандартный поток чужих мыслей и удобных поступков. А у него на такое усилие
уже недоставало решимости. В чем-то он предавал сейчас и Ростика и Линку.  И
все же не мог заставить себя вмешаться.
     -- Ну, братцы,  довольно слов! --  Шеф  благословляющим  жестом  воздел
длань.  --  Теперь  я просто  обязан выбить  лирические  сомнения  из  наших
рациональных душ. Иначе я перестану себя уважать. А эмоции, девушка, сохрани
для Джеральда. У него на них больше прав. Давайте, коллеги!
     Ростик подпрыгнул,  завис  в метре  от пола,  скрестил  руки  на груди.
Психологи ринулись к нему, спинами загородили от настойчивых Линкиных глаз.
     --  Я  не  хочу-у! --  закричала девушка,  утыкаясь  Раллю  в плечо. --
Задержи их, Ралль! Запрети...
     Ралль машинально погладил ее по голове -- отстранение, даже равнодушно,
как мимоходом утешил бы незнакомого плачущего ребенка. Он ничего не понимал.
Какая-то стена встала между  ним с его работой  и Линкой с эринниями.  Стена
становилась тем неразделимее, чем крепче втискивалась Линка в его  плечо. Он
нащупал на Линкиной шее  тоненькую платиновую цепочку, на которой -- он знал
--  висит серебряная скифская монетка. Накрутил цепочку на палец.  Отпустил.
Поверх тугого узла Линкиных волос смотрел и смотрел в "манин" экран.
     Психологи раскачали Роську,  метнули за окно. Кое-кто высыпал следом --
снижались, кувыркались, приплясывали  на лету. Но  фигурка  в  профессорском
свитере вытянулась,  стремительно  обогнала всех.  Истошный  вопль  прорезал
двор.
     -- Ого! Шеф в своем репертуаре.
     -- Что ни спуск, то экспромт!
     -- Ха-ха, в этот раз он даже клумбу не пощадил.
     Роськино тело проломило  зелень, скомкалось,  врываясь в мягкую  почву,
смешалось с изломанными и опрокинутыми  цветами. Медленно,  в  два  движения
выпростал головку с необлетевшими лепестками алый тюльпан...
     Маргарита  подлетела  первой,  повисела  над клумбой,  подняла  к  небу
застывшее, без выражения лицо. "Маня" на весь экран  выхватила ее потерянные
глаза,  в уголках которых быстро накапливались слезинки. И за эти вот глаза,
за эти слезы Ралль сразу простил ей все ее дурацкие  выходки.  "Обыкновенная
баба, --  подумал  он. --  Влюбленная, сентиментальная, гордая, а все  равно
баба!"
     Как  в  замедленной  съемке  беззвучно  опрокинулся  желтый   кубик   с
отпиленной гранью. Эринния надломилась.  И тихо повалилась на пол. Остальные
уже лежали в марсианской пыли, бессильно разбросав мохнатые листики-руки.
     -- Все. Доигрались, -- бесцветно сказала Лина.
     Она стерла что-то  невидимое с лица и тяжело  пошла  прочь, мимо нехотя
расступавшихся  психологов.  Дверь отворилась, выпуская  ее  из лаборатории,
долго не закрывалась.
     -- Прощайте, одинокие нестандартщики. Не обижайся, Ралль.
     ...Однажды  она  уже  уходила. Справа была серая стена дома.  Слева  --
стена  деревьев.  Асфальт  слезился  под  ногами,  мелким  туманом  сочились
сумерки.
     -- Дай мне что-нибудь на память. Я должна быть сильной.
     Он порылся в карманах.
     -- Вот. Хочешь?
     Серебряная скифская монетка с портретом царя.
     -- Спасибо. Я повешу ее на цепочке. Как старинный медальон.
     Она коснулась мокрой рукой его щеки:
     -- Уходи. Ты первый, слышишь?
     Он не ответил.
     Линка  повернулась.  И  пошла  между  стенами.  Между  домами. И  между
деревьями. Ветер качал провода,  и фонари скорбно кивали в такт ее медленным
шагам.  У  одного  фонаря  был  плохой  контакт  --  маленькая   искорка  то
вспыхивала,  то  гасла.  Ралль смотрел  на  Линкину  мальчишескую спину,  на
гладкие  высокие волосы, на ее совсем не  эталонные ноги. И  слушал  сердце.
Когда боль стала невыносимой, Линки уже не было видно.
     "И  не надо. Не надо!"  -- убеждал  он себя, насильно выпрямляя мускулы
лица, закаменевшие в гримасе улыбки.
     И боль прошла. Остались только дождь и одинокая искорка.
     Но  тогда она  уходила  не  навсегда.  Еще  не  было  эринний, не  было
предательства, не было любви, через которую необходимо перешагнуть.
     Ралль сделал два шага  к двери, остановился, обвел глазами лабораторию.
Ничто не нарушило тишины. "Маня" смотала  лабиринт, и Мими, цокая коготками,
юркнул в норку, подобрал бесполезный хвост.
     -- Но почему, почему? -- с силой произнес Эдик, горбясь над пультом.
     Да  какая  разница, почему? Может,  прохудились гермески. Или Ростик не
уравнял поле. Или на долю  секунды поверил Линкиной интуиции.  Какая  теперь
разница? Причины -- это дело не их лаборатории.
     Огненные камышинки  одновременно дрогнули, выпрямились, умоляюще  свели
свои  говорящие листочки.  Но Ралль видел  одну -- побелевшую, в опрокинутом
желтом   кубике,   припорошенную  высыпавшимся   на   линолеум   красноватым
марсианским грунтом.  Роськина эринния  совсем по-человечески  не  перенесла
этой нелепой,  случайной, невозможной в нашем  мире  и все-таки состоявшейся
смерти.
     Их назвали эринниями не в память об эриниях,  богинях мести. Но  что-то
от овеществленного проклятия в них несомненно было.  Древние почитали эриний
и как богинь раскаяния. Но совсем под другим именем.
     Под каким -- Ралль не вспомнил.

     1 О мертвых следует говорить хорошее или ничего.

     2 В рассказе процитированы  образы из  стихотворений Лорки, Аполлинера,
И. Бродского, диалоги из книги К. Чуковского "От 2 до 5".