тицы вьют
гнезда. Ведь он будет совсем маленький и сперва совсем ничего не будет
знать, а я ему буду рассказывать. Знаешь, это очень большая радость, когда
можешь передать ребенку частицу своего опыта. Частицу самого себя... Ты
спишь?
  - Нет, я слушаю.
  - Жаль, что ничего этого не будет.
  Рассветный сумрак медленно пробирался в комнату, придавая всем предметам
странные, причудливые очертания. Контуры стен, стулья, стол постепенно
проявлялись из темноты, как скрытое изображение на фотопластинке.
  Они молчали, прислушиваясь к тишине покинутого города.
  Скоро яркий шар солнца поднимется над горизонтом. Сперва он осветит
верхушки деревьев и красные крыши домов, потом, рассеивая утренний туман,
его лучи проникнут в пустынные улицы, потянет ветер, шелестя обрывками
старых газет. Из щелей и подвалов поползут к солнцу и свету новые хозяева
этого города. Наступит день.
  Где-то очень далеко последний раз прозвучал сигнал полицейской сирены.
Констебль Роткин закончил свой объезд Нью-Карфагена и с легким сердцем,
довольный сознанием выполненного долга, радуясь тому, что и на этот раз
для него все обошлось благополучно, вывел свою машину на пустое шоссе и
дал полный газ.
  Было пять часов сорок три минуты.


  16

  25 июля.
  06 часов 26 минут.

  Капитану военно-воздушных сил Соединенных Штатов не положено особенно
много рассуждать. В этом нет необходимости. Это за него делают другие. Он
обязан выполнять приказ своего командования независимо оттого, что он
думает о его смысле и целесообразности. Лучше всего, если он по этому
поводу вообще ничего не думает.
  Командир ведущей машины, так же как и все члены экипажа, как и командиры
остальных машин, в данный момент выполнял приказ и делал это со всей
точностью, которая требуется в таких случаях. Если у кого-либо из них и
возникало неприятное чувство от сознания того, что они летят бомбить не
какой-то чуждый им вражеский "военный объект", а свой, чистенький и
благоустроенный американский городок, то они старались этого не замечать.
Они гнали от себя такие мысли. Они старались не думать о том, что им
предстоит превратить в дымящиеся руины частицу своей страны. Они смотрели
на эту операцию, как на любое другое задание, подлежащее выполнению. Это
была их работа.
  Да и в самом деле, не все ли равно, куда сбрасывать бомбы - на покинутый
жителями город или на изрытый воронками полигон в пустыне? При взгляде на
карту район, обреченный на уничтожение, представлялся таким маленьким,
таким ничтожным кусочком огромной страны, что сразу становилась ясной
неощутимая малость такой потери. Все те материальные ценности, которые
предстояло уничтожить - дома, холодильники, мебель, семейные портреты на
стенах, посуда, расставленная на полках шкафов, и тысячи самых
разнообразных предметов, созданных людьми для своего удобства, все то, что
составляло призрачные, внешние атрибуты счастья для нескольких десятков
тысяч людей, - все это в общей сложности стоило намного дешевле тех
самолетов, которые сейчас приближались к городу.
  Современный бомбардировщик - это удивительно сложная, совершенная и очень
дорогая машина. Он спроектирован и построен так точно, так тщательно и
продуманно, снабжен таким количеством прецессионной аппаратуры, что
представляет собой как бы самостоятельный организм. Почти живое существо.
Он очень умен, такой самолет. Его приборы могут делать очень сложные
вычисления, учитывать множество изменяющихся величин; он может лететь с
огромной скоростью на очень большой высоте; он может видеть и слышать все,
что делается вокруг на далеком расстоянии. Он может видеть в темноте и
тумане. Его радиолокаторы непрерывно ощупывают землю своими лучами,
поддерживают связь со станциями слежения и наведения. Сотни приборов
непрерывно контролируют его полет, работу всех агрегатов. В любой момент
он точно знает свое место в пространстве, и ему не страшны никакие капризы
погоды. Экипаж корабля занимает места в удобных кабинах, где все продумано
до мельчайших подробностей, где все сделано для того, чтобы человек мог
точно, уверенно и беспрепятственно убивать других людей. Это очень хитрая,
сильная и дорогая машина - современный бомбардировщик.
  Самолетом управлял автопилот.
  Командир сидел, откинувшись на спинку своего кресла, изредка поглядывал на
приборы, жевал резинку и думал о том, как сегодня вечером он встретится со
своей девушкой.
  Все шло нормально.
  Для командира корабля этот полет был частью его работы, довольно выгодной
и не слишком обременительной, не лучше и не хуже любой другой, дающей
обеспеченное существование. Ему не пришлось участвовать в войнах, и он
никогда не испытывал страха перед зенитными снарядами или самонаводящимися
ракетами - для него они были всего лишь абстрактными понятиями из курса
подготовки военных летчиков, такими же отвлеченными, какими для многих на
всю жизнь остаются заученные в школе законы физики или формула решения
квадратных уравнений. Война и связанные с нею опасности всегда скрытно
присутствовали где-то в глубине его сознания.
  Команды других самолетов, все эти здоровые, веселые, жизнерадостные парни,
относились к предстоящей операции примерно так же, как их командир. Они
просто о ней не думали. Каждый был занят выполнением своих, строго
регламентированных, обязанностей, требующих почти автоматических действий.
  Все шло нормально.
  Строгая, тщательно разработанная система субординации насильственно
объединяла между собой команды самолетов и превращала все это воинское
подразделение в единый, точно и слаженно работающий механизм. Самолеты
летели в плотном строю, образуя в небе четкие геометрические фигуры. Они
были как бы связаны друг с другом невидимыми нитями дисциплины. Они были
очень хороши в небе, эти серебристые стрелы двадцатого века.
  Командир ведущего корабля посмотрел на часы, переложил жвачку за другую
щеку и нажал кнопку переговорного устройства.
  - Спринг-Фоллс, я "Дэвид-пять". Сообщите обстановку в районе цели. Прием.
  Станция в Спринг-Фоллс ответила грудным басом:
  - "Дэвид-пять", я Спринг-Фоллс. Вы подходите к Парадайз-сити. Через
полторы минуты смена курса. Новый курс - три ноль семь. В районе цели
ясно. Ветер на высоте девяти тысяч футов - сто десять градусов, восемь
узлов.
  Командир корабля удобнее уселся в своем кресле, отключил автопилот и
взялся за ручку управления.
  Штурман сделал пометку на карте.
  Все шло нормально.


                                  * * *

  Внизу, в брюхе самолета, в бомбовом отсеке висели в своих держателях
бомбы. Длинные, черные, неподвижные, таящие в себе чудовищную
разрушительную силу, они молчаливо ждали своего часа, того момента, когда
по команде человека, повинуясь едва заметному нажатию кнопки, они сорвутся
со своих мест и ринутся в гудящую пустоту, чтобы, достигнув земли,
полыхнуть оглушительным взрывом.
  По одной из бомб, второй снизу в правом ряду, полз муравей. Он спустился
по ребру стабилизатора, пробежал по гладкой цилиндрической поверхности
корпуса, миновал желтые буквы заводской маркировки и приблизился к
закругленной головной части бомбы. Здесь уже копошилось несколько
муравьев. Они суетливо бегали вокруг серой, похожей на паука машины. С
тихим жужжанием, не громче исправной электрической бритвы, она вгрызалась
в металл корпуса бомбы. Цепляясь за окрашенную поверхность восемью
членистыми лапками, эта машина высверливала в металле круглое отверстие,
приблизительно четверть дюйма в диаметре. Тонкие, как пыль, блестящие
стружки разлетались во все стороны, оставляя на корпусе бомбы едва
заметный серебристый налет.
  По мере того как отверстие становилось глубже, паукообразная машина
сгибала свои лапки, все больше и больше погружаясь в тело бомбы. Работа
подвигалась медленно, и муравьи нервничали. В тот момент, когда наконец
металл был просверлен насквозь, машина прекратила жужжание и повисла над
чернотой отверстия. Муравьи один за другим быстро проникли внутрь корпуса.
Они расползлись по стенкам головного обтекателя, перебрались на механизм
взрывателя, быстро обследовали его и собрались в том месте, откуда удобнее
всего можно было добраться до капсюля детонатора. После этого несколько
муравьев вернулись к своей паукообразной машине, и она пришла в движение.
Быстро и ловко перебирая лапками, "паук" подполз к тому месту, которое
наметили муравьи на корпусе взрывателя, закрепился на нем и начал сверлить
новый канал, открывающий доступ к детонатору.
  Самолеты приближались к городу Парадайз-сити - столице штата Южная
Миссикота.


                                  * * *

  Было раннее утро. Люди еще спали, но воробьи уже проснулись. В этот час,
пока еще не началось оживленное движение машин, они могли кормиться на
тихих улицах. Закончили свою ночную работу пекарни. Автофургоны грузились
горячим хлебом. На железнодорожной станции только что приняли большой
товарный состав. На аэродроме готовились к вылету первые рейсовые
самолеты. Последние полицейские машины, закончив ночное дежурство,
разъезжались по своим участкам. На путях товарной станции два
железнодорожника, молодые, статные негры, о чем-то спорили. Они говорили
оба разом, быстро, зло и невнятно, потом оба одновременно засмеялись,
похлопали друг друга по спинам, достали сигареты и закурили. Вдали над
горизонтом показались летевшие в строю самолеты. Их еще не было слышно, и
только утреннее солнце блестело на серебряных крыльях.
  Командир ведущего самолета подал команду приготовиться к перемене курса и,
всем телом сливаясь с могучей машиной, предчувствуя каждым своим мускулом
знакомое и приятное ощущение небольшой перегрузки, возникающей в момент
поворота, вдавливающей тело в кресло, заставляющей сильнее напрягаться
мускулы, безотчетно радуясь своей силе и могуществу, он уже готов был
отклонить влево руль управления, когда все его мысли, чувства и желания
разом оборвались. Он не успел ничего ни сделать, ни увидеть, ни услышать.
Он не успел ничего почувствовать, потому что все началось и кончилось
гораздо быстрее, чем нервные импульсы смогли дойти до коры головного
мозга. Его такое удобное кресло, мгновенно смятое взрывом, сложилось
надвое, стало клубком изогнутых дюралевых трубок. В ничтожные доли секунды
все то, что представляло собой самолет с его экипажем, приборами,
двигателями, было превращено в клочья мяса, куски исковерканного металла,
брызги горящей жидкости.
  Железнодорожники увидели этот взрыв с расстояния приблизительно
одиннадцати миль. Издали это было совсем не страшно. Где-то вдалеке, едва
различимая в утреннем небе, серебристая стрелка внезапно превратилась в
клубок оранжевого пламени и затем распалась на несколько дымных струй.
  Следующий самолет взорвался немного ближе.
  Затем, через несколько секунд, почти одновременно взорвались еще два
самолета. Они были уже ясно видны, но железнодорожники все еще не слышали
взрывов, так как самолеты летели быстрее звука. Только когда уже совсем
близко разорвалась пятая машина, они услышали грохот взрывов и поняли, что
эти казавшиеся далекими и безобидными вспышки желтого пламени в голубом
небе могут угрожать их жизни. В инстинктивном страхе перед непонятным, не
отдавая себе отчета в своих поступках, они скатились по насыпи и бросились
ничком в канаву.
  Следующий самолет упал в районе железнодорожной станции.
  Последний разорвался над жилым кварталом окраины Парадайз-сити.


  17

  2 августа.
  18 часов 56 минут.

  Телевизионная студия довольно четко делилась на две половины - темную и
светлую. В темной части стояли телекамеры, осветительная аппаратура,
двигались люди - там шла какая-то работа. Светлая половина была пуста.
Здесь не было ничего, кроме стола и трех стульев.
  Нерста и Ширера провели в светлую половину.
  - Пожалуйста, доктор Нерст, садитесь. Вот сюда, пожалуйста, прошу вас,
доктор Ширер, садитесь слева от меня... - Телекомментатор компании
"Эй-Би-Эс" мистер Купер был очень любезен. Даже слишком любезен. Такая
приторная любезность была неприятна и настораживала.
  Нерст занял предложенное ему место за большим гладким столом полированного
дерева, на котором стоял белый телефонный аппарат. Нерст разложил листки
со своими записями и осмотрелся. Прямо перед ним выстроились телевизионные
камеры. Операторы неслышно передвигали их с одного места на другое, то
поднимали, то опускали, выбирая нужные точки съемки. Лаконичными жестами
операторы давали указания своим помощникам и так же беззвучно
переругивались друг с другом на своем условном языке жестов.
  Высокая худая девушка, ассистент режиссера, осматривала сцену опытным
хозяйским взглядом, давала шепотом какие-то указания, о чем-то справлялась
у стоявшей рядом с нею Линды Брукс и часто поглядывала на секундомер.
Яркий свет был направлен на стол, за которым сидели Нерст, Гарри Купер и
Ширер. Отсюда все остальное помещение казалось особенно темным, и в этом
полумраке шла какая-то слаженная, очень четко организованная и совершенно
бесшумная деятельность. Справа, чуть впереди телекамер, стоял передвижной
пульт с телеэкраном.
  - Напоминаю, джентльмены, - говорил Купер, - на этом экране вы будете
видеть то изображение, которое идет в эфир. На включенной в данный момент
телекамере загорается красная лампочка. Если вы захотите, чтобы ваше
изображение на экране смотрело прямо в глаза зрителю, смотрите в объектив
этой камеры.
  Девушка-ассистент сделала шаг вперед и вытянула руку с поднятым пальцем.
  - Осталась одна минута до начала передачи...
  Доктор Нерст почувствовал себя подопытным кроликом на операционном столе.
Сейчас он еще мог распоряжаться собой. Через минуту он окажется полностью
во власти этих людей и тех миллионов зрителей в Соединенных Штатах и за
границей, которые будут смотреть передачу.
  Девушка согнула палец.
  - Полминуты...
  Гарри Купер ободряюще улыбнулся. Нерст подумал о том, как странно, что
этот сладенький, заискивающий, насквозь фальшивый человек может
пользоваться такой любовью и доверием публики.
  Девушка сжала руку в кулак и сразу же резко выбросила ее вперед,
уставившись указательным пальцем на Гарри Купера.
  И в тот же момент он заговорил. Заговорил ясно, сильно, убедительно, с
полным чувством собственного достоинства, без малейших следов того
заигрывания с публикой, которое всегда идет от неуверенности оратора и так
неприязненно воспринимается слушателями. Он превратился в совершенно иного
человека. Он начал работать:
  - Леди и джентльмены! Вы все, конечно, читали и слышали о тех трагических
событиях, которые в последнее время происходили в штате Южная Миссикота.
Чудовищная катастрофа на восточной дороге, бегство жителей из
Нью-Карфагена, гибель наших самолетов, наконец, последние сообщения о том,
что серые муравьи замечены в атомных лабораториях Калифорнийского
университета и Массачусетского технологического института, в лабораториях,
занятых исследованиями в области ядерной энергетики в Брукхевене, и в
некоторых других атомных центрах. Все это не могло не вызвать среди
населения нашей страны справедливой и обоснованной озабоченности.
Раздаются возмущенные голоса людей, недоумевающих: как могло это случиться
в нашей стране? Высказываются предположения о том, что муравьи в данном
случае являются лишь предлогом, своего рода ширмой, за которой скрывается
преступная деятельность враждебных организаций, стремящихся подорвать наш
строй, нарушить наш американский образ жизни. Высказывается мнение, что
нелепо приписывать муравьям такие исключительные способности, относить на
их счет то, что на самом деле является результатом действий широко
разветвленной подрывной организации...
  Как только Гарри Купер начал говорить, Нерст почувствовал себя спокойнее и
увереннее. Он взглянул на Ширера - тот, сдвинув очки на лоб, просматривал
записи в своем блокноте.
  Нерст посмотрел на экран монитора - там было крупное изображение одного
Гарри Купера.
  - ...Для того чтобы разобраться во всех этих сложных вопросах, - продолжал
Купер, - мы пригласили сегодня в нашу студию известного энтомолога доктора
Нерста и профессора физики доктора Ширера. В последнее время они
занимались изучением всего, что связано с появлением серых муравьев...
  Нерст все еще смотрел на экран монитора. Очевидно, камера, ведущая
передачу, стала отъезжать, так как поле зрения раздвинулось, и он увидел
на экране себя и Ширера... Он оторвал взгляд от монитора и растерянно
взглянул на батарею телевизионных аппаратов, отыскивая среди них тот, на
котором горел красный огонек. Линда встретилась с ним взглядом и ободряюще
кивнула. Ассистент, поняв его затруднение, жестом указала нужную камеру.
Нерст взглянул в голубоватую линзу объектива и в знак приветствия едва
заметно кивнул головой. Он впервые выступал по телевидению, и ему,
привыкшему на лекциях непосредственно обращаться к живой аудитории
студентов, было странно и непривычно искать контакта с этой бездушной
стекляшкой, торчавшей в большом железном ящике.
  - Доктор Нерст, - обратился к нему Гарри Купер, - не могли бы вы в общих
чертах рассказать нам о ваших последних работах по изучению серых
муравьев? Что они собой представляют?
  - Прежде всего я должен заметить, что наши работы еще далеко не закончены,
собственно говоря, они только начаты, и если я позволяю себе выступить
сегодня с публичным сообщением, то это вызвано исключительно желанием
рассеять те нелепые слухи, которые успели широко распространиться. Я хотел
бы внести некоторую минимальную ясность в проблему, с которой мы
столкнулись. Дело в том, что впервые за всю историю своего развития
человек - биологический вид, известный науке под латинским названием гомо
сапиенс, то есть человек разумный, впервые встретился с живыми существами,
с обществом живых существ, так же, как и он, обладающих разумом. Это новый
биологический вид насекомых, муравьев, которому мы дали название формика
сапиенс, то есть, по аналогии с человеком, муравей разумный. Высшая
нервная деятельность этого вида насекомых принципиально, качественно
отличается от всего, что нам было известно в мире животных. И различие
здесь именно в способности этих муравьев думать, а не только действовать,
повинуясь врожденному инстинкту, как бы сложен он ни был. Думать - это
значит аналитически оценивать обстановку, предвидеть возможные последствия
и сознательно принимать то или иное решение. Наши далекие предки стали
людьми благодаря тому, что в силу ряда обстоятельств, вследствие
генетических изменений наследственности и естественного отбора у них
колоссально усложнился аппарат управления поведением - их мозг. Это
привело к принципиальному качественному скачку в ходе эволюции. Человек
обрел способность сам формировать программу своего поведения. Он стал
трудиться.
  Нечто подобное произошло в последние годы и с тем видом муравьев, которым
мы занимаемся. Надо сказать, что нервная система муравья, его мозг, если
можно так выразиться, несравненно примитивнее мозга человека.
Биологическое развитие вида формика сапиенс пошло по принципиально другому
пути. Не по пути развития и усложнения мозга отдельного индивида, а по
пути развития связей между индивидами и создания таким путем коллективного
мозга всего вида в целом... Здесь я должен коснуться понятия
коммуникабельности, то есть способности к общению между собой отдельных
представителей вида. Хорошо известно, что ребенок, от рождения лишенный
возможности общения с людьми, скажем, глухо-немо-слепой или искусственно
изолированный от человеческого общества, будучи предоставлен самому себе,
остается на крайне низком уровне умственного развития. Он не может выйти
за пределы врожденных программ поведения. Вся наша культура, все то, что
мы с гордостью называем величайшими достижениями человеческого разума,
разума наших великих гениев, таких, как Франклин, Дарвин или Ньютон, - все
это есть прежде всего результат коллективного разума, коллективного
действия людей как биологического вида в целом. Вне общества, без общени