ал из футляра фотокамеру и установил на ней фотолампу. Линда
Брукс, следившая за его действиями, встретилась с ним взглядом и
отрицательно покачала головой; неслышно, одними губами, она произнесла
слово "нельзя". Фишер сделал вид, что не понял ее знаков, и, выбрав
подходящий момент, нажал спуск фотокамеры. Полыхнула и погасла фотолампа.
Доктор Нерст резко обернулся:
  - Что это было?
  - Поймите меня правильно, доктор Нерст, - сказал Фишер, - я никоим образом
не хочу мешать вашей работе. Наоборот, вы могли убедиться в том, что я
всячески рад вам содействовать, но вы должны понять и меня: пресса - это
мой бизнес, моя работа. Вся эта история с муравьями интересует меня лишь
постольку, поскольку она может дать материал для печати. Это мой бизнес...
  - Я прошу вас возможно скорее уйти из лаборатории, - сказал Нерст.
  - Подождите, Клайв, не нужно горячиться. - Ширер повернулся от микроскопа
и старался выпростать пальцы из захватов манипулятора. - Подождите, Клайв,
от прессы мы все равно не избавимся, а мистер Фишер действительно оказал
нам некоторую помощь, и кое в чем он прав. Если бы не он, мы бы сейчас не
имели в руках этой стрекозы.
  - Но я не могу допустить безответственных публикаций в газетах и по радио.
Если бы не эта безграмотная передача, фермерам никогда не пришло бы в
голову устраивать поход против муравьев. Гибель этого старика на вашей
совести, мистер Фишер.
  Фишер сделал протестующий жест:
  - Я не давал этой информации, доктор Нерст. Я передал на радио только то,
что было напечатано в газете и что мы с вами согласовали. Эту передачу
финансировало местное отделение химического концерна "Юнион кемикл": они
заинтересованы в продаже ядохимикатов и ради этого несколько сгустили
краски. Я здесь ни при чем.
  - Но это возмутительно! Какая может быть гарантия, что нечто подобное не
повторится снова?
  - Такой гарантии быть не может. Мы живем в свободной стране, и каждый
вправе публиковать то, что он считает нужным.
  - Если это не вредит интересам общества, - вставил Ширер.
  - Обычно это бывает очень трудно доказать.
  - Вот поэтому я и не хочу давать никакой информации, пока мы не придем к
определенным выводам, - сказал Нерст.
  - Я думаю, вы не правы, Клайв, - возразил Ширер. - Заставить замолчать
прессу не в нашей власти. Какие-то сведения все равно будут появляться и
будоражить общественное мнение. Единственное, что мы можем сделать, - это
позаботиться о том, чтобы информация носила по возможности объективный и
научно достоверный характер. События, участниками которых мы стали, имеют
слишком большое значение не только для нас. Впервые за всю историю Земли
люди столкнулись с технической культурой, с цивилизацией, которая имеет
нечеловеческое происхождение. Это подобно появлению инопланетных
пришельцев, о которых пишут в фантастических романах. Мы не вправе брать
на себя всю полноту ответственности и замалчивать факты в ожидании
исчерпывающих научных результатов.
  - Но тогда я категорически настаиваю на том, чтобы любое сообщение,
которое будет публиковаться со ссылкой на нашу лабораторию, было
предварительно мне показано. Вы правильно заметили, Ширер, что на нас
лежит слишком большая ответственность перед обществом и мы обязаны
проследить за тем, чтобы в печати не появлялось ничего такого, что может
ввести людей в заблуждение.
  - Это я могу вам обещать, доктор Нерст. Вы уже имели случаи убедиться в
моей корректности, и я обещаю вам передавать в печать лишь ту информацию,
которую вы сочтете уместной. - Фишер, как полководец, одержавший
сомнительную победу, спешил закрепиться на завоеванной позиции. - Но,
понятно, я не могу нести ответственность за то, что будут писать мои
коллеги... Если вы не возражаете, я хотел бы сделать еще несколько снимков
в лаборатории...
  Нерст молча отвернулся. Его воображению представились те сотни и тысячи
холодных, равнодушных, эгоистичных, иногда более или менее честных, иногда
подлых людей, которые будут делать свои большие и мелкие бизнесы на его
открытии.


  2

  9 июля.
  13 часов 20 минут.

  Самолет набирал высоту.
  Пассажир у восьмого окна с правой стороны равнодушно смотрел в мутный
кружок иллюминатора. На стекле розовел косой след раздавленной мошки,
отброшенной встречным потоком воздуха.
  В детстве он любил давить мух на окнах. Это было немного противно, немного
жутко и щекотало нервы ощущением власти и безнаказанности.
  Это же сознание безнаказанности, возможность вызывать в людях чувство
страха, стало для него источником удовлетворения в его теперешней
деятельности в роли специального инспектора Федерального бюро
расследований. Сейчас он направлялся в один из юго-западных штатов для
проверки хода следствия по делу Грига.
  Под крылом самолета медленно скользили желто-зелено-серо-лиловые клетки
полей, четко разграниченные внизу, прямо под самолетом, и сливающиеся в
общий голубоватый тон вдали, на непривычно высоком горизонте. Тонкие,
прямые, белые нити дорог расчленяли лоскутную пестроту полей на большие
квадраты, подобно координатной сетке на географической карте. Разница была
лишь в том, что на географических картах меридианы и параллели изображают
обычно черными, а здесь они казались почти белыми. Все было очень
правильным и прямоугольным. Редкие извилистые ленты рек и висевшие кое-где
между землей и темным фиолетовым небом белые хлопья облаков только еще
больше подчеркивали строгую геометричность разграфленных по линейке
посевов и пашен. Это была прочно обжитая, хорошо ухоженная, крепко
прибранная к рукам земля. Старательный хозяин трудом нескольких поколений
очень хорошо оборудовал ее для жилья. Она казалась причесанной,
приглаженной, подстриженной, выскобленной до стерильной чистоты,
обсосанной пылесосами, напомаженной и смазанной там, где ей полагалось
быть смазанной. Это была очень удобная и совершенная машина для жилья
людей, снабженная электричеством, сеткой оросительных каналов, гладкими
дорогами, уютными фермами с телевизорами, холодильниками, стиральными
машинами и удручающей скукой по вечерам.
  Инспектора Федерального бюро расследований весьма мало интересовала
панорама напомаженной страны за окном самолета. Он равнодушно отвернулся,
открыл объемистый желтый портфель и занялся своими бумагами.
  До того, как стать инспектором ФБР, он переменил несколько профессий. Он
был агентом по продаже недвижимости, гидом на Ниагарском водопаде, держал
маленькую рекламную контору в Кентукки и даже пробовал свои силы в кино.
Пожалуй, ни одна область человеческой деятельности не привлекает к себе в
такой степени мечты неудачников, как кино. Это кажется так просто - жить
на экране, увлекать миллионы людей выдуманными поступками выдуманных
героев и собирать с этих миллионов людей миллионы долларов. Он не имел
никаких данных для того, чтобы стать артистом. Его крошечное личико,
сморщенное, как старушечий кулачок, с остреньким носиком, никак не
подходило для звезды экрана. Поэтому он решил попытать счастья в качестве
продюсера. Его расчет был прост. Не полагаясь на свой талант или
профессиональный опыт, он предполагал добиться успеха, показывая на экране
то, что всегда вызывает отвращение в людях с развитым интеллектом, но что
привлекает нездоровое любопытство толпы обывателей. Ему удалось собрать
некоторую сумму денег, достаточную, чтобы начать съемки фильма и тем
поставить своих кредиторов перед дилеммой: или потерять деньги, или
продолжить финансирование в надежде закончить картину и вернуть затраты.
  В фильме из современной американской жизни много и подробно убивали людей.
Их били дубинками, им выдавливали глаза и заливали глотки горящей нефтью.
Все это делалось с большой изобретательностью и претензией на новое слово
в искусстве. Опасаясь, что зритель может не поверить в истинность того,
что ему показывают, и догадается, что все это лишь изображается актерами,
а не происходит на самом деле, он добавил несколько настоящих, подлинных
истязаний - забил насмерть собаку и переломал ноги лошади. Но обыватели
его почему-то не поняли и не понесли свои доллары в кассы кинотеатров. Не
помогли ни реклама, ни глубокомысленные замечания некоторых критиков,
боявшихся прослыть отсталыми.
  Потерпев финансовый крах, он был вынужден ликвидировать свою рекламную
контору и заняться иного рода деятельностью. Использовав некоторые
неофициальные связи, ему удалось поступить на службу в Федеральное бюро
расследований. На выбор новой профессии повлиял один, казалось бы
незначительный, факт: по странной случайности его звали Джеймс Бонд.
Собственно говоря, его звали не Джеймс, а Оливер, и не Бонд, а Бонди, так
звали его, когда он был маленький. Полное имя - Оливер Мартин Джеймс
Бонди. В школе его звали Слизняк Бонди за унылую внешность и пристрастие к
доносам. В шестидесятых годах, когда он прочел романы Флемминга о
героических похождениях легендарного сыщика - "агента 007" Джеймса Бонда,
когда насмотрелся фильмов, повествующих о невероятных приключениях этого
супермена, преследователя гангстеров и борца с коммунистами, он утвердился
в мысли, что сходство имен дает ему право на преемственность по отношению
к литературному герою. Так бывает иногда с глупым актером, стяжавшим
известность исполнением роли великого человека. Постепенно он так
вживается в образ, что и в жизни начинает путать себя с киногероем. Такой
актер, правда, не совершает великих деяний, свойственных его прототипу, но
зато всегда с удовольствием принимает преклонение публики, относящееся
вовсе не к нему лично как к актеру, а к тому, кого он изображал.
Постепенно ему начинает казаться, будто он и в самом деле совершил те
подвиги, которые только изобразил перед стеклянным глазом кинокамеры.
  Оливер Джеймс Бонди так привык отождествлять себя со своим почти
однофамильцем, что стал путать действительность с вымыслом, свою
настоящую, весьма прозаическую, жизнь с насыщенной приключениями жизнью
киногероя. Он изменил свою фамилию, откинув "и" на конце, и добился того,
что был принят на работу в ФБР. Нельзя сказать, что сходство фамилий так
уж совсем не способствовало его новой карьере. Каждый, с кем он
встречался, услышав знаменитое имя Джеймс Бонд, невольно переносил на него
уже сложившееся под влиянием кино и телевидения отношение к Джеймсу Бонду
- непобедимому сыщику. Правда, его деятельность в ФБР носила весьма
скромный характер. Поручение заняться делом Грига было его первым
серьезным заданием, и сейчас, направляясь в штат Южная Миссикота, он был
полон решимости доказать, на что способен настоящий, невыдуманный Джеймс
Бонд.
  Впереди в проходе между креслами появилась профессионально прелестная
стюардесса. Оливер Бонди не любил женщин такого типа, слишком уверенных в
своей привлекательности. Он вообще не любил всех здоровых, веселых и
красивых людей, словно бы они захватили полагавшуюся ему долю радостей
жизни.
  - Леди и джентльмены, - сказала стюардесса с дежурной голливудской
улыбкой, - приветствую вас на борту самолета "Америкен эрлайнз" пятнадцать
восемьдесят один. Мы летим на высоте тридцать две тысячи футов со
скоростью шестьсот миль в час. Температура воздуха за бортом самолета -
минус пятьдесят градусов по Фаренгейту. Сейчас мы находимся над штатом
Западная Вирджиния, через несколько минут с левого борта можно увидеть
город Чарлстон. Наш самолет следует по маршруту Вашингтон - Денвер -
Парадайз-сити. Командир корабля капитан Дональд Роклин, стюардессу зовут
Мюриэл Акерс. Она охотно исполнит все ваши просьбы.
  Стюардесса еще раз кокетливо улыбнулась. Оливер Бонди покосился на ее
стройную фигурку и отвернулся. Он достал из портфеля подборку материалов
по делу Грига и занялся чтением.
  Работать в самолете не очень удобно. Как бы ни был обычен в наше время
воздушный транспорт, как бы часто ни приходилось летать человеку, все
равно каждый новый полет - это всегда событие, несколько выходящее из ряда
обыденных впечатлений. Настойчивые заботы администрации о комфорте и
безопасности лишь подчеркивают исключительность полета. Биологически
человек не приспособлен для жизнедеятельности в воздушном пространстве, и
любой воробей должен чувствовать себя в самолете спокойнее и увереннее,
чем даже самый опытный летчик.
  Оливер Бонди сделал над собой усилие и постарался думать не о тридцати
двух тысячах футов, отделявших его от земли, а о бумагах, лежавших у него
на коленях.
  В докладе, составленном по материалам следствия, которое вел местный агент
в Нью-Карфагене, весьма скупо излагались факты, касающиеся смерти сына
полковника Грига во время загородной поездки вместе с женой профессора
Нерста, и высказывались некоторые предположения относительно возможных
обстоятельств убийства. Все выглядело довольно обычно, за исключением
туманных упоминаний о серых муравьях, которые, видимо, играли в этом деле
более существенную роль, чем это хотелось показать автору доклада.
  Оливер Бонди откинулся на спинку кресла и постарался представить себе, с
чем ему придется иметь дело в ближайшие дни. Те, кто его послали, довольно
ясно намекнули, что в этом деле далеко не все так просто, как может
показаться с первого взгляда, особенно если судить только по докладу
местного агента. Ему советовали основательно заняться муравьями и не
спешить с выводами.
  Оливер Бонди перевернул плотную хрустящую пачку листков доклада и стал
просматривать газетные вырезки. Первые сообщения местной печати по тону и
освещению событий мало отличались от того, что содержалось в докладе
инспектора. Но чем дальше, тем все большее место уделялось муравьям.
Последние сообщения о нападениях муравьев на людей и неудачном походе
фермеров были перепечатаны некоторыми центральными газетами. В
корреспонденции высказывались упреки в адрес местных властей и
сельскохозяйственной инспекции, которые не приняли никаких мер для
уничтожения ядовитых насекомых. В общем, все это носило довольно обыденный
характер, за исключением одной статьи в распространенной газете, где
высказывались явно бьющие на сенсацию совершенно фантастические домыслы о
какой-то особой породе муравьев, научившихся пользоваться металлами и
похищающих драгоценности из ювелирных магазинов. "Если бы это оказалось
хотя бы на десять процентов правдой, - подумал Оливер Бонди, - я мог бы
считать свою карьеру обеспеченной. Нет в современной Америке более легкого
способа сделать деньги, как оказаться в центре сенсации, а из этого
безусловно можно сделать сенсацию, если с умом взяться за дело".
  В конце статьи скупо упоминалось о том, что муравьи пользуются какими-то
летающими приспособлениями, по виду напоминающими стрекоз.
  Оливер Бонди захлопнул папку с документами и рассеянно взглянул в окно.
  Реактивные двигатели воздушного лайнера пели на одной ноте. Этот звук не
повышался и не понижался и по тону походил на жужжание стрекозы. В окно
был виден край крыла с подвешенными под ним моторами. Корпус мелко
вибрировал, усиливая сходство самолета с каким-то гигантским насекомым, с
единым организмом, живущим своей жизнью. Оливер Бонди представил себе
такой же самолет, но пропорционально уменьшенным в сотни раз. Какая
нежная, хрупкая штучка должна получиться! Такая же или даже еще более
хрупкая, чем живое насекомое. Одного щелчка, одного движения пальца было
бы достаточно для того, чтобы превратить это сложное сооружение в кровавую
кашицу из раздавленных пассажиров, скорлупок металлической обшивки и
перепутанных клубков тончайших трубочек и проводов. Хрустнет, как
раздавленная муха, и все...
  Стюардесса начала подавать завтрак, ловко маневрируя в узком проходе между
креслами.
  Оливер Бонди укрепил поднос на подлокотниках. Стакан сока, ножка цыпленка
с листиком салата и кусок шоколадного торта. Он отпил сок и готов был
приняться за цыпленка, но в этот момент заметил на краю подноса маленького
муравья. Он не сразу подумал, что это может быть один из тех самых
муравьев, о которых он только что читал. Повинуясь первому импульсу, он
придавил его пальцем. На подносе остался грязный след. Половина муравья -
голова и грудь - осталась цела и продолжала шевелить лапками. Бонди еще
раз прижал его ногтем, и только тут у него мелькнула мысль о грозящей
смертельной опасности. Он попытался подняться, но ему мешал поднос. Он
почувствовал себя в ловушке. Стараясь освободиться от подноса и встать с
кресла, он рассыпал лежавшие на коленях бумаги и опрокинул стакан с
томатным соком. Ему показалось, что весь он облеплен муравьями. Они
ползали у него за воротником, копошились на спине под рубашкой, кусали
икры и плечи. Залитые соком брюки противно липли к телу.
  Подбежала испуганная стюардесса.
  - У нас не может быть муравьев в самолете, сэр, это ошибка... это хлебная
крошка... Позвольте мне заменить вам завтрак...
  Оливер Бонди окончательно потерял самообладание. Он вскочил на ноги.
Толкнув соседа, задев стюардессу, встречая возмущенные, сочувствующие,
насмешливые и просто безразличные взгляды пассажиров, Оливер Бонди
пробрался в туалетную комнату.
  Ему вдогонку из репродуктора слышался равнодушно-любезный голос:
  - Леди и джентльмены! Наш самолет пролетает над рекой Миссури южнее города
Сан-Луи. Вы можете любоваться открывающимся видом через окна правого и
левого борта...


  3

  9 июля.
  14 часов ровно.

  - Джентльмены!
  Окружной агроном сделал паузу и обвел взглядом собравшихся.
  Члены Совета графства и несколько человек, специально приглашенных на это
заседание, расположились за длинным столом в унылой казенной комнате и
делали вид, что пришли сюда с единственной целью: выполнить свой
гражданский долг. Перед каждым лежал чистый лист бумаги, на котором еще не
появились ни записи, ни пометки с большими восклицательными или
вопросительными знаками, ни бессмысленные закорючки, которые так любят
рисовать "отцы города" во время подобных заседаний.
  Справа от окружного агронома, несколько отодвинувшись от стола, жался в
кресле смущенный доктор Нерст. Он чувствовал себя стесненным этой,
непривычной ему, официальной обстановкой и совершенно бессмысленно
перебирал бумаги в разложенной на коленях папке.
  Тихо гудел мотор кондиционера.
  - Джентльмены! - повторил окружной агроном. - Совет графства просил меня
сделать сообщение о тех мерах, которые уже предпринимает или может
предпринять в ближайшее время сельскохозяйственная инспекция нашего округа
для уничтожения появившихся в последнее время в окрестностях города
вредных насекомых. Я имею в виду ядовитых серых муравьев. Все вы,
несомненно, читали газеты и находитесь в курсе происшедших событий. Мне
нет нужды говорить о той опасности для населения, которую представляют
собой серые муравьи, и поэтому я сразу перейду к изложению тех данных,
которые имеются в распоряжении сельскохозяйственной инспекции. К
сожалению, эти данные носят в значительной части случайный, отрывистый или
недостаточно систематизированный характер. Тем не менее сейчас уже можно
считать установленным, что серые муравьи отнюдь не являются неуязвимыми,
как это может показаться после недостаточно обоснованных газетных
сообщений. Серые муравьи, как и большинство насекомых, подвержены действию
ядохимикатов, в частности, они быстро погибают при обработке их такими
веществами, как гексахлоран, хлорпикрин или дихлордифенилтрихлорэтан.
Однако сложность проблемы состоит в том, что муравей погибает лишь при
непосредственном воздействии на него ядохимиката. Нужно производить
опрыскивание на довольно большой площади, охватывающей весь район
распространения насекомых, и делать это так тщательно, чтобы ни один
муравей не мог избежать контакта с ядохимикатом. Мы сейчас еще не знаем
точного расположения места их гнездования, мы можем лишь предполагать, что
муравейник - или муравейники - находится где-то в окрестностях лесного
озера, в нескольких милях от федеральной дороги. Сложность проблемы
усугубляется тем, что вблизи озера находится очаг повышенной радиации. По
некоторым наблюдениям, мощность излучения такова, что иск