то одна из обычных аварий, образовавших временный затор, он вывел
свою машину на левую сторону и, пользуясь отсутствием встречного движения,
проехал вперед. Вся правая сторона шоссе была забита машинами, стоявшими
вплотную одна к другой в несколько рядов, растянувшихся мили на полторы.
Эта вереница машин непрерывно увеличивалась за счет новых, подходящих со
стороны города. Впереди был виден столб черного дыма, поднимавшийся почти
отвесно в тихом, безветренном воздухе.
  Водители задних, только что подошедших машин, привыкшие во всем полагаться
на указания полиции, терпеливо ждали, когда будет ликвидирован затор. По
опыту они знали, что, если в подобных обстоятельствах нет возможности
свернуть на боковую дорогу, не остается ничего иного, как ждать, пока
снова восстановится движение. Но чем дальше, чем ближе к месту катастрофы,
тем больше росло возбуждение этой механизированной толпы. Люди видели
впереди огонь и дым и догадывались, что там случилось что-то серьезное,
но, сидя в своих удобных, комфортабельных машинах, слушая радио или
продолжая начатые разговоры, болтая по телефону и досадуя на задержку, они
в то же время ни на секунду не допускали мысли, что им самим угрожает
опасность. Такие мысли не возникали потому, что в их сознании любые
опасности, связанные с машиной, всегда ассоциировались только с ездой.
Слишком быстрой ездой. Опасной дорогой, крутыми неожиданными поворотами,
случайными неисправностями, но все это было опасным лишь во время
движения. Если же машина вынуждена стоять, то это не может ничем угрожать,
кроме досадной потери времени.
  Те, кто стоял ближе к месту катастрофы, видели горящие впереди машины и
понимали, что там произошла тяжелая авария, но также не связывали это с
какой-либо опасностью для себя и тоже выжидали. Каждый водитель, если бы
он на пустынной дороге увидел машину, попавшую в беду, несомненно
остановился бы и оказал помощь, но здесь было слишком много людей и машин,
и каждый молчаливо слагал с себя обязательства по оказанию помощи,
полагая, что там и без него справятся.
  Наконец, водители самых передних машин, видевшие катастрофу, но сумевшие
избежать столкновения, были совершенно потрясены масштабами происшедшего.
Непосредственно у самого места катастрофы образовалась плотная свалка,
клубок покореженных, сцепившихся друг с другом автомобилей, перегородивших
всю ширину шоссе. Впереди, смрадно дымя, горела колонна военных машин.
Плакали дети и стонали раненые. Некоторые из них оставались в машинах,
другие выползли на обочину. Метались растерянные люди. Некоторые пытались
оказать первую помощь пострадавшим, другие просто глазели и давали советы.
Кто-то достал аппарат и фотографировал горящие машины и окровавленные
трупы. С другой стороны горящей свалки время от времени слышались короткие
очереди из автомата, но кто и почему стреляет, было неизвестно.
  Констебль Роткин доложил по радио о том, что он успел увидеть, и просил
блокировать шоссе на выезде из города, чтобы прекратить увеличение затора.
Пока это было единственное, что он мог сделать до прибытия подкреплений.
Вся его выучка, опыт и тренировка были направлены лишь на разрешение
обычных неожиданностей. Подобные же обстоятельства не имели прецедента в
его практике. Насколько можно было судить с того места, где он
остановился, больше всего пострадала колонна военных машин. Они были
уничтожены практически полностью. Впереди пылал огромный бензиновый
костер, протянувшийся вдоль шоссе более чем на сотню ярдов.
  Констебль Роткин вылез из машины. Навстречу, по левой обочине, двое мужчин
и женщина несли обожженного. На нем тлела одежда.
  - Надо эвакуировать людей! Надо эвакуировать раненых! - кричал один из
мужчин. - Где полиция?! Они засели с правой стороны в лесу! Я видел! Они
могут опять пустить свою дьявольскую штуку!
  - Кого? Кто засел? - растерянно спросил Роткин. Он все еще не понимал, что
здесь произошло.
  - Это диверсия! Как вы не понимаете, это диверсия! Они засели в лесу...
Они стреляют по машинам...
  Впереди, с той стороны, где горели военные грузовики, опять послышались
выстрелы, и мужчина пригнулся.
  Слева у дороги громоздилась разрезанная невидимым лучом ажурная мачта
линии высоковольтной электропередачи. Оборванные провода извивались на
земле, разбрасывая снопы голубых искр.
  Кричали дети.
  В небе показались два вертолета. Они быстро приближались.
  Человек с окровавленным лицом пытался выбраться из разбитой машины. Дверцу
заклинило, и он неуклюже, головой вперед, выползал через разбитое окно.
Констебль Роткин бросился к нему, чтобы помочь. В машине плакал ребенок.
Мать была без сознания.
  Подлетевшие вертолеты зависли над местом катастрофы. Один из них - белая
санитарная машина - сделал круг и начал опускаться на лужайку между шоссе
и лесом. Поток воздуха пригнул, расчесал траву, затрепал ветви кустов,
дохнул в лица черным дымом.
  Тогда со стороны леса блеснул едва видимый в ярком солнечном свете тонкий
красный луч. Он срезал верхушку молодого деревца, мазнул по скопившимся на
шоссе машинам, рассек надвое санитарный вертолет, секунду поколебался в
воздухе, метнулся вправо ко второму вертолету, и тот вспыхнул ярким желтым
пламенем.
  Кто-то подал команду "Ложись!", но люди, выбравшиеся из машин, продолжали
стоять, сбившись в кучи, и следили за тем, как медленно падает, кружась в
воздухе, горящий вертолет.
  Те, кто сидел в своих машинах сравнительно далеко от места катастрофы, до
этого сохраняли относительное спокойствие. Они просто не понимали, что,
собственно, здесь происходит. Никому из людей, скопившихся на шоссе, не
могло прийти в голову, что они присутствуют при полном крушении всех
установленных ими правил и законов.
  Констебль Роткин был здесь единственным представителем власти, обязанным
принять меры для восстановления нарушенного порядка. Но один он был
совершенно бессилен что-либо сделать. С минуты на минуту должны были
подойти мотоциклисты и санитарные машины. Он снова вызвал полицейское
управление города. Ему ответили, что помощь выслана.
  - Вертолеты! - крикнул он. - Вертолеты сбиты! Оба! Сгорели! Нас
обстреливают!
  Его не поняли.
  - Вертолеты вылетели, - ответил спокойный голос. - Они должны скоро
прибыть.
  Роткин бросил трубку.
  Слева горели обломки вертолета. Впереди стреляли. Роткин оглянулся назад.
Шоссе было забито машинами почти на всю ширину. Только у правой обочины
оставался узкий проезд. Несколько машин пытались развернуться в обратном
направлении, и это грозило уже полным хаосом.
  Роткин включил громкоговоритель:
  - Здоровые мужчины, ко мне! Врачи или санитары, ко мне! Водители машин,
слушать меня! Водитель первой машины, серый "форд", подайте машину вперед
и постарайтесь развернуться на левую обочину. Серый "форд" тридцать три -
пятьсот семьдесят два, я обращаюсь к вам. Остальные ждут моей команды...
Здоровые мужчины, врачи, ко мне!
  Вдали на шоссе послышался вой санитарных машин. Они были на расстоянии
больше мили от места катастрофы, когда их остановил красный луч. Ехавший
впереди мотоциклист был разрезан надвое примерно на уровне пояса. Это
произошло быстро. Внезапно он испытал острую боль в обеих руках и в
области диафрагмы. В течение нескольких секунд его мозг еще продолжал
функционировать и принимать информацию от органов чувств. Он понял, что с
ним случилось что-то ужасное и непоправимое. Потоком встречного воздуха
отрезанная часть туловища была отброшена назад. Он еще успел увидеть
продолжающий движение мотоцикл с половиной его тела и цепляющимися за руль
обрубками рук.
  Следовавший за ним санитарный фургон, захлебываясь, как свинья на бойне,
диким ревом сирены, разваливаясь на части, сбивая стоявших у машин и на
обочине людей, расплескивая горящий бензин, загородил оставшийся проезд.
Через несколько секунд в этом месте полыхал второй бензиновый костер, из
которого выскакивали обезумевшие от ужаса горящие люди.
  Констебль Роткин с того места, где он находился, не мог видеть всех
обстоятельств гибели санитарных машин. Он слышал вой сирены и видел
поднявшийся там столб пламени. Теперь дорога была перерезана в двух
местах, и бесполезно было ожидать помощи из города. Нужно было спасать
оставшихся в живых людей, орущих и плачущих, бессмысленно мечущихся вдоль
шоссе, боящихся покинуть эту узкую полоску привычной культурной земли,
протянувшуюся среди чуждой горожанину зеленой стихии природы, находящейся
к тому же в частном владении.
  Констебль Роткин снова повторил свой призыв:
  - Здоровые мужчины, врачи, санитары, ко мне!
  - Я врач, - сказал высокий седой мужчина в дорогом костюме. - Я все видел.
Они ведут огонь из леса. Нужно выводить людей через кукурузное поле под
прикрытием насыпи. Вы были на фронте?
  - Нет, - сказал Роткин.
  - Я займусь ранеными, а вы... У вас действует радио?
  Роткин кивнул головой.
  - Вызывайте санитарные вертолеты, пускай они садятся в поле не ближе двух
миль от шоссе... - То ли от волнения, то ли из-за больного сердца врач
говорил медленно, делая большие паузы между словами и тяжело, со свистом,
набирая воздух. - Я займусь ранеными, а вы уводите людей в поле... Они
только с той стороны шоссе.


                                  * * *

  Людская толпа, случайное сборище чужих, ничем не связанных между собою
людей, враждебных, трусливых, смелых, нахальных, охваченных страхом за
себя и свое благополучие, объединенных лишь одним общим стремлением как
можно скорее выбраться из этого страшного места и вернуться к привычному
комфорту, людская толпа, растерянная и возмущенная, понуро брела по
кукурузному полю. Стадный инстинкт на время победил воспитанный в этих
людях с раннего детства американский индивидуализм. Перед лицом непонятной
опасности, вынужденные спасать свои драгоценные жизни, они невольно
собрались в толпу, старались держаться друг друга и, как стадо баранов за
вожаком, растянулись длинной неровной цепочкой среди высоких зарослей
кукурузы.


  9

  17 июля.
  11 часов 30 минут.

  Паника в Нью-Карфагене началась в тот вечер, когда прибыли первые беженцы
с места катастрофы на восточной дороге. Усталые, измученные, запыленные,
перепачканные глиной, в разбитой обуви и порванной одежде, они заполнили
гостиницы города и, как это свойственно людям, потерпевшим поражение,
представили все события в сильно преувеличенном виде. По их рассказам, все
случившееся приобретало характер чудовищной космической катастрофы,
полного крушения всех устоев нормальной жизни. Впервые столкнувшись с
реальной опасностью, увидев обожженные трупы не на экранах телевизоров, а
здесь, рядом, став непосредственными участниками разыгравшейся трагедии,
чувствуя свою полную беспомощность, все добравшиеся до города в своих
рассказах изображали события так, что по сравнению с ними поражение в
Пирл-Харборе или бегство англичан из Дюнкерка могли показаться детской
игрой в солдатики. Распространяясь по городу, эти рассказы, многократно
усиленные и искаженные, способствовали развитию паники, побуждали людей к
бегству из Нью-Карфагена.
  Сбивчивая информация, передаваемая в первые часы радиостанцией
Парадайз-сити, только усиливала эти панические настроения. Однако
наибольшее влияние на умы обывателей оказало то, что город лишился
электроэнергии. Вечером улицы Нью-Карфагена были темны и мрачны, как улицы
Лондона в дни войны. Не горели огни реклам, и было темно в домах. Не
работали пылесосы и телевизоры. Выключились холодильники и электрические
плиты. Кондиционеры перестали подавать в комнаты свежий воздух, и на
электрических тостерах нельзя было поджарить гренки.
  В первый момент, когда прекратилась подача электроэнергии по линии,
проходящей вдоль восточной дороги, на местной подстанции переключили
питание на другую линию и выслали ремонтную бригаду на место аварии.
Ремонтники вылетели на вертолете. При попытке снизиться вертолет был
уничтожен. Приблизительно через полтора часа вышел из строя главный
трансформатор подстанции. Он был разрезан лучом лазера.
  Примерно в то же время вышел из строя узел телефонной и телеграфной связи.
  Местная радиостанция прекратила передачи. Жизнь города была практически
парализована. Продолжали работать лишь те немногие предприятия, которые
имели резервные автономные источники питания электроэнергией. Водопровод
еще действовал, но подача воды сильно сократилась.
  Утром тысячи жителей Нью-Карфагена не смогли, как обычно, как ежедневно,
принять ванны - вода из кранов едва сочилась тоненькой струйкой. Впервые
за много лет они не нашли у своих дверей пакетов со свежим хлебом. Газеты
не вышли. Крупные магазины были закрыты. Торговали мелкие лавочки, и в
закусочных подавали только холодные блюда.
  У бездействующих колонок скопились длинные очереди машин. Бесполезные и
ненужные, брошенные своими владельцами, они с терпеливостью мертвецов
ожидали того момента, когда жизнь снова войдет в свою колею.
  Транзисторные приемники, включенные в каждом доме, приносили все более
путаную, противоречивую информацию, которая только усиливала тревожное
настроение города. Радиостанции Парадайз-сити, Денвера и Сан-Франциско
передавали сообщения о небывалой катастрофе, охватившей весь район
Нью-Карфагена. Осторожно, как бы все еще не веря в правдоподобность такого
объяснения, говорилось о каких-то чудовищных насекомых, вступивших в
борьбу с людьми за овладение городом.
  С десяти часов утра началась передача радиорепортажа из Нью-Карфагена,
транслировавшаяся по всей стране.
  - Сейчас мы едем по восточной федеральной дороге к месту вчерашней
катастрофы. - Репортер вел передачу в привычном быстром темпе, пропуская
слова и не следя за стилистикой, подобно тому как это делают
радиокомментаторы бейсбольных матчей. - Итак, мы приближаемся к месту
катастрофы. Только что миновали тридцать шестую милю, осталась еще
одна-две минуты - и мы прибудем. Дорога на всем протяжении от самого
города совершенно пустынна. Ни одной машины - ни встречной, ни попутной,
даже как-то странно! Шоссе словно вымерло. Пока мы не видели никаких
повреждений, просто ничего нет, и все... Джеф, возьми, пожалуйста, чуточку
левее, чтобы я мог видеть идущие впереди машины. Это я прошу нашего
водителя взять левее, а то мне все загораживает фургон телевизионщиков.
Так хорошо, Джеф, спасибо. Наша машина идет третьей. Впереди на открытой
машине едут кинооператоры. Они установили свои треноги и сейчас, наверно,
уже снимают, хотя снимать пока нечего. Дорога по-прежнему пустынна. Не
видно ни огня, ни дыма. Пожар, вероятно, уже потушен. Сейчас я возьму
бинокль. Джеф, веди, пожалуйста, ровнее. Ага, в бинокль я что-то вижу! Да,
конечно, впереди, на расстоянии примерно около мили, я вижу несколько
машин. Это обгоревшие машины. Одна, крайняя, лежит поперек шоссе. Сейчас
ее видно уже невооруженным глазом. Кинооператоры в передней машине
засуетились... Так и держи, Джеф... Они едут на расстоянии примерно ста
восьмидесяти ярдов впереди нас, затем, ярдах в ста, фургон телевизионной
компании "Эй-Би-Эс". Справа от нас лес, слева кукуруз... А... Вот... С
передней машиной что-то случилось... Они полетели за борт, и люди и
камеры, а машина все едет... Их разрезало, их смело... Джеф, тормози-и!
Фургон! Надвое разрезан Джеф... тормози-и-и... тормо...
  ...После этого в приемнике послышался треск, а потом спокойный голос
другого диктора сообщил:
  - По техническим причинам передача временно прерывается... А сейчас
послушайте немного музыки!


                                  * * *

  Пятнадцать миллионов зрителей, смотревших в это время телевизионную
передачу, видели, как люди, сидевшие и стоявшие со своими киноаппаратами в
открытой машине, были разрезаны пополам на уровне немного выше бортов
машины. Невидимый луч срезал ветровое стекло машины, голову водителя,
перерезал треножник киноаппарата и двух людей, стоявших около него.
  Все это произошло очень быстро, но было отчетливо видно на телеэкранах.
Лишенная управления машина врезалась в обгорелый остов, лежавший поперек
шоссе. В следующий момент телепередача прекратилась.
  До последней секунды в телестудии была включена магнитная видеозапись.
Все, что случилось с автомобилем кинооператоров, не только было несколько
раз передано по телевидению всеми станциями Соединенных Штатов, но с этой
записи были изготовлены фотоувеличения отдельных кадров, показывающие в
деталях весь ход катастрофы. Эти фотографии были широко распространены
информационными агентствами и появились в печати многих стран мира.


  10

  22 июля.
  12 часов 00 минут.

  Луис Морли - сенатор от штата Южная Миссикота - придвинул один из
разложенных на столе снимков. На большой глянцевой фотографии был
изображен тот момент, когда автомобиль с кинорепортерами попал в зону
действия лазера. Сам луч не был заметен, но было хорошо видно, как
срезанное ветровое стекло машины перекосилось и сдвинулось назад.
  На другом снимке, сделанном в более поздний момент, все, что находилось
выше той линии, по которой прошел луч, уже отсутствовало. В машине можно
было разглядеть тело водителя, прикрытое упавшим ветровым стеклом, и
что-то, представлявшее собой останки оператора и его помощников на заднем
сиденье машины. На переднем плане было видно сильно смазанное изображение
двух фигур, отброшенных назад встречным потоком воздуха. В момент, когда
был сделан снимок, они еще не успели коснуться поверхности шоссе.
  Сенатор отложил снимки и обвел взглядом собравшихся членов Специальной
комиссии по расследованию событий в штате Южная Миссикота. За длинным
столом, кроме него, сидело еще шесть членов комиссии: представители
министерства внутренних дел, Федерального бюро расследований, Центрального
разведывательного управления, Комитета начальников штабов, Комиссии по
расследованию антиамериканской деятельности и представитель отдела
внутренней безопасности министерства юстиции. Все это были умные,
энергичные люди, обладавшие большим профессиональным опытом в своей
области, привыкшие обсуждать серьезные вопросы и не боявшиеся
ответственности за принятые решения. Все они принадлежали к чиновной элите
Вашингтона, и каждый обладал более или менее прочными связями в деловых
кругах. Большинство из них до того, как стать чиновниками, занимало
ответственные посты в частных фирмах, и эта прошлая деятельность неизбежно
накладывала свой отпечаток на характер принимаемых ими решений. Но в
данном случае никто из них не преследовал каких-либо скрытых целей. При
обсуждении событий в штате Южная Миссикота они могли руководствоваться
только своей совестью и интересами общественного благополучия. Это
объяснялось тем, что по сравнению с масштабами, в которых они привыкли
действовать, вся эта муравьиная история представлялась слишком мизерным
фактом. Это не была война в Корее или Вьетнаме, не убийство Кеннеди и даже
не расовые беспорядки. Поэтому при обсуждении событий в штате Южная
Миссикота они со спокойной совестью могли думать лишь об интересах своей
карьеры, престиже своего ведомства и благосостоянии своей нации.
  Сенатор еще раз посмотрел снимок и, не обращаясь к кому-либо особенно,
сказал:
  - А не может ли все это быть просто ловкой мистификацией? Вы ведь знаете,
в кино могут делать самые невероятные трюки...
  - Это исключено, - возразил представитель Федерального бюро расследований.
- Я абсолютно уверен, что это исключено. Я сам видел эту передачу, и,
кроме того, у нас есть вполне достоверные показания очевидцев. Как-никак
уничтожено целое воинское подразделение и пострадало много гражданских лиц.
  - Все же... - сенатор недоверчиво покачал головой, - так просто разрезать
лучом автомобиль и даже бронетранспортер... Если это верно, то им ничего
не стоит обрушить таким же способом Бруклинский мост?! Что вы об этом
думаете? - Сенатор обратился к представителю Комитета начальников штабов.
  Подтянутый полковник загадочно улыбнулся и пожал плечами.
  - Не знаю, - сказал он. - По официальным данным, лазерная техника наших